Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие… Громкие дела и «странные» смерти в российских тюрьмах

Ева Меркачёва

Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие… Громкие дела и «странные» смерти в российских тюрьмах

Второе издание

© Меркачёва Е.М., 2024

© Вдовин И.А., дизайн обложки, верстка, 2024

© Книжный мир, 2024

© ИП Лобанова О.В., 2024

Слово эксперта

Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он способен парить.

Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие.

Я увидел свободу за решеткой. Жестокость, бессмысленную, как поэзия. Насилие, обыденное, как сырость.

Я увидел человека, полностью низведенного до животного состояния. Я увидел, чему он способен радоваться. И мне кажется, я прозрел.

…В этом мире я увидел людей с кошмарным прошлым, отталкивающим настоящим и трагическим будущим.

…Мир был ужасен. Но жизнь продолжалась. Более того, здесь сохранялись обычные жизненные пропорции. Соотношение добра и зла, горя и радости – оставалось неизменным.

Сергей Довлатов «Зона: записки надзирателя»

Ева Меркачёва не первая, кто пишет про тюрьмы, кто поднимает тему преступления и наказания. Многие пытались разобраться и найти ответ на вопрос – почему вдруг человек совершает то, что подрывает основы общества? Почему его не пугает печальная перспектива оказаться в заключении?

Ева могла бы писать на множество других тем, но она выбрала эту, сложнейшую из всех. С первых дней работы в «Московском комсомольце» она стала проводить журналистские расследования. Некоторые них были верхом профессионального мастерства (за что коллеги тайным голосованием трижды избирали её журналистом года). Расследования и привели её в… тюрьму. История любого преступления обычно заканчивается там, но некоторые там же и начинаются. Чтобы раскрыть их, Ева и получила мандат члена ОНК[1]. Долгие годы она ведет правозащитную деятельность. Посетила невероятное количество тюрем (где пытаются исправить человека, совершившего подчас самое страшное). Наверное, Ева – единственный журналист в России, которая побывала во всех колониях пожизненного заключения.

И всё же почему она взялась за эту тему? Может быть, потому что считает её главной нравственной проблемой. Почему вдруг из человека появляется чудовище, которое уничтожает других людей ради наживы, удовольствия или славы? Чудовище, готовое разрушить всё и вся вокруг. Некоторые выходят из этого состояния, а кто-то – никогда. И это боль нашего общества.

Ева умеет видеть человеческую душу, по мимике и интонациям разгадывать собеседника. Вот это и есть основа её творческой деятельности. Она заходит в тюрьмы, она ощущает сама и передает нам всю ту боль, что там есть. Искренне и честно. Спасибо, Ева, что ты этим занимаешься. Ты замечательный журналист и потрясающий писатель.

Когда-то талантливый Сергей Довлатов (в годы СССР был запрещен, но потом его произведения вошли в сотню книг, которую Министерство образования России рекомендует для самостоятельного чтения) подарил нам «Записки надзирателя», а Ева публикует по сути «записки журналиста и правозащитника».

Павел Гусев, главный редактор «МК», Председатель Союза журналистов Москвы, член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека

* * *

Ева Михайловна Меркачёва – человек и явление вполне себе уникальное. Мягкая по внешнему рисунку поведения и при этом очень твёрдая, трезвая, проницательная и, прошу прощения, поскольку речь идёт о молодой очаровательной женщине, опытная в том, что касается правозащиты. Она – правозащитник от Бога, она просто ловит кайф, помогая людям. И вот о людях, которые нуждаются в помощи, она написала книжку. И о том, как эту помощь им не оказывают те, которые должны это делать по долгу службы. Ева Меркачёва далека от политики. Но её оценки, в том числе и политические, точны. Вот одна, которая могла бы стать эпиграфом: «…лучше уничтожить всех, от кого пахнет свободой. Именно этой логикой руководствуются преступники – чаще не те, которые сидят, а которые сами сажают в тюрьму».

Николай Сванидзе, журналист

От автора

Открываю книгу главой «Легендарные тюрьмы». Для меня это «Кресты», «Владимирский централ» и «Кремлевский централ» (не считая «Лефортово», этот изолятор – отдельная история). В первых двух я была исключительно как журналист, не как правозащитник. Это важная ремарка, ибо кто-то может задать вполне логичный вопрос: почему я не пишу о последних скандалах, связанных с нарушением прав человека.

Старые «Кресты» в центре Питера закрыты. Я стала последним журналистом, который там побывал. Сотрудники и заключенные понимали, что их вот-вот ждет переезд и были довольно откровенны.

Через питерские «Кресты», насквозь пропитанные тайной и мистикой, продернулась нить истории страны. В ней сидели величайшие умы и злые гении последнего столетия (всю историю бандитского Петербурга можно было изучать по одним только «Крестам»).

Я спустилась в расстрельные подвалы, изучила уникальные архивы и побывала в камерах «знатных» сидельцев. В книге я рассказываю о захвате заложников в «Крестах» устами его главного организатора (нашла его в колонии для пожизненно осужденных Мордовии, и он дал мне большое интервью о событиях тех дней). «У тех, кто оказался в “Крестах”, есть два пути: очистить свою душу через православный крест или поставить крест на своей дальнейшей судьбе». Это слова архитектора Антония Томишко, который построил легендарную тюрьму и потом сам же в ней оказался. Его призрак встречали и даже фиксировали на видео надзиратели в коридорах древнего СИЗО[2]…

Воспетый убитым шансонье Михаилом Кругом «Владимирский централ» – на мой взгляд, главная тюрьма страны. Почти за четверть тысячелетия своего существования она «приняла» у себя рекордное количество политиков, революционеров, ученых, философов и военных. Именно потому «Владимирский централ» считали в первую очередь тюрьмой политической. В её стенах томились великие умы, которые определяли путь всей России. В ней же коротали дни и ночи известные шпионы (к примеру, американский летчик Пауэрс) и артисты (такие, как певица Лидия Русланова). Ни в одной другой тюрьме нет камер, которые потом бы переделали в церквушки, а их сидельцев объявили святыми! Ни одна другая не держала заключенных, чьи имена были засекречены и неизвестны даже надзирателям (они были под номерами). Помимо моего рассказа о колонии вы найдете в книге интервью со старым надзирателем, который охранял особого заключенного – Василия Сталина.

«Кремлевский централ» (где когда-то сидел Япончик, а совсем недавно содержался Алексей Навальный) – СИЗО особенное. В нём я была уже исключительно как член ОНК Москвы. За восемь лет, думаю, посетила его не менее 50 раз. Я тщательно изучила историю «Кремлевского централа» и его сидельцев, и рассказываю её вам. В одной из публикаций, вошедшей в книгу, передаю атмосферу СИЗО через…поэзию его сидельцев.

Весь авторский гонорар от книги прошу издательство направить на приобретение юридической и художественной литературы для заключенных.

Глава 1

Легендарные тюрьмы

«Питерские Кресты»

Мистика и ужасы питерских «Крестов»: что таила легендарная тюрьма

Тюрьма появилась в 1868 году на месте винного городка, где в бочках хранилось вино всего Питера. Примерно через 20 лет помещения были перестроены по проекту архитектора Томишко. Название «Кресты» объясняется тем, что тюрьма представляет собой два корпуса, каждый из которых имеет вид креста. Строили её заключенные: они сами, кирпичик по кирпичику, складывали свой новый тюремный дом.

В «Кресты» (дело было накануне их закрытия – я стала последним журналистом, который побывал здесь до того, как вывезли всех заключенных) меня ведет зам. руководителя УФСИН[3] по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Алексей Чергин. Он её бывший начальник (признается, что до сих пор его тянет сюда).

Как театр начинается с вешалки, так тюрьма – с КПП[4] и бюро передач. Очереди здесь сейчас вы не увидите, а когда-то она была почти километровая, и в ней часами простаивала Анна Ахматова (в «Крестах» сидел её сын Лев Гумилев). В знаменитой поэме «Реквием» она оставила завещание: «А если когда-нибудь в этой стране воздвигнуть задумают памятник мне… то здесь, где стояла я триста часов и где для меня не открыли засов». Памятник, кстати, поставили относительно недавно – в 2006 году. Бронзовая Ахматова стоит на набережной и печально смотрит в сторону «Крестов» (а её гипсовый вариант находится внутри СИЗО).

Кирпичные стены самой старой действующей тюрьмы в Северной столице крепки, будто возведены вчера (это потому, что в раствор добавляли куриные яйца). Протаранить их не удавалось никому, а вот разобрать – да. Случилось это в 1946 году. Тогда заключенный по фамилии Волков каждый день аккуратно доставал из стены по кирпичику и клал его в парашу (она ежедневно опорожнялась).

В один прекрасный момент надзиратели увидели дыру в стене камеры. Заключенный пропал. Оказавшись на свободе, Волков первым делом отправился в баню, где по иронии судьбы парились в этот момент надзиратели. Они его узнали, дали помыться и чистенького под белы рученьки обратно в «Кресты» привели…

Итак, КПП. У посетителей отбирают паспорт и все документы и вместо них выдают жетоны: это обязательное условие прохода с 1984 года.

– Тогда состоялся самый интеллектуальный побег из «Крестов», – рассказывает Чергин. – Двое заключенных из картона и красных ниток изготовили поддельные удостоверения старших следователей ГУВД[5]. В качестве фотографий они использовали полиграфические изображения сотрудников, вырезанные из журналов. Печати взяли из копий приговора.

Это было то время, когда численность арестантов зашкаливала, так что контроль был ослаблен. И вот они отправились на прием к врачу, переоделись в белые халаты, сшитые из белых простыней. В халатах дошли до КПП, там сбросили их и, показав через стекло самодельные удостоверения, оказались на воле. Естественно, мы рассматривали версию подкупа, но она подтверждения не нашла. Через два дня беглецы были найдены, но вся эта история стала уроком для тюремщиков.

«У людей свои герои, у тюрьмы свои начальники» – эта присказка почему-то прижилась в «Крестах». Нынешний начальник «Крестов» Вадим Львов – человек скромный, но веселый (а для скорбного тюремного дела, как говорил Пётр Первый, именно такие и нужны), – показывает галерею портретов своих предшественников.

Мало кто из них умер своей смертью.

Первый начальник (он же по совместительству вице-губернатор) Иванов, к примеру, был застрелен революционерами. Больше всех на посту продержался Владимир Смирнов и покинул его живым, но очень печальным.

– В 1991 году его пригласили в Америку для обмена опытом, – рассказывают старожилы. – Начальник местной тюрьмы его встретил, показал свое ранчо, табун лошадей, покатал на собственном вертолете. Владимир Михайлович догадывался, что в Штатах всё прилично, но не до такой степени. В общем, вернулся он и сразу уволился. Как только его ни уговаривали остаться – бесполезно!

После Смирнова пришел Степан Демчук.

– Ему достались самые тяжелые времена, когда в тюрьме было по 12 тысяч заключенных, – говорит Чергин. – Вдумайтесь: 12 тысяч – это почти город! Я до сих пор не знаю, как мы все тогда справлялись. Электричества нет, еды нет (мы должны были всем хлебозаводам Питера), одежды нет.

Помню как Демчук – маленького роста, худощавый, с большими ушами – всё время курил и ругался, сидя в огромном кресле. Но какое у него было шестое чувство! Вам потом расскажут об этом и сотрудники, и заключенные.

Все начальники «Крестов» занимали один и тот же кабинет на первом этаже. Там в самом углу есть потайная, едва приметная дверца. За ней – старинный сейф. Львов, который руководит «Крестами» последние три года, хитро прищуривается:

– Тайну замка этого сейфа, сделанного в 1892 году, могли знать только начальники «Крестов», никто больше. Сегодня в живых таких четверо. А ключ только у меня. Вот он. У вас есть только один способ открыть дверцу – стать начальником.

Начальник тюрьмы показывает секретный сейф

А вот чтобы открыть дверь старинного храма в «Крестах», знать секретный код и иметь «золотой ключ» с номером 1 не нужно. Этот храм строился на деньги простых питерцев и когда-то был открыт для всех желающих. Потом коммунисты сделали там себе кабинеты, закрасили фрески, сняли иконы. Лишь в 2002 году красивое помещение с огромным куполом снова было освящено. Недавно под семью слоями штукатурки обнаружили просто фантастической красоты фрески. Их судьба пока не решена.

Справка: «Во время войны работал один режимный корпус. В тот период охраняли арестантов старики, женщины да инвалиды (400 сотрудников ушли на фронт добровольцами сразу после начала войны). В блокаду были нормы питания для заключенных такие же, как для жителей города. Умирали от голода и заключенные, и сотрудники. Трупы складировали в морге, который организовали в одном из помещений».

Корпус № 1 на 480 камер. Я в центре большого креста и, поворачивая голову, могу видеть, что творится в каждом из четырех лучей-коридоров. Грандиозно!

– Построив тюрьму такой формы, архитектор дал возможность солнцу, вращаясь, заглянуть практически в каждую камеру, – говорит старший инспектор Наталья Ключарева. – Что в случае с питерским климатом, с его дождливой погодой, играет не последнюю роль. Вся тюрьма построена по принципу паноптикума – максимальная освещенность и открытость для наблюдения за заключенными. Вообще в России тюрем с куполами до «Крестов» не строили (строили по принципу темниц).

Именно благодаря куполу, через который льется световой поток, можно вести наблюдение через все четыре этажа. Все перекрытия между этажами были просматриваемые. Потолки носят сводчатый характер, напоминают арки. Так вот, если хотя бы одну несущую стену в здании снесут, то все остальные сложатся. Переоборудовать невозможно.

Вот через эту дверь заключенных выводят на прогулку, а вот почтовые ящики для жалоб заключенных…

Захожу в камеру. Она совсем маленькая – 8 кв. метров. Изначально предполагалось, что царская тюрьма будет одиночной, то есть один человек на одну камеру. Сейчас здесь сидят в основном по трое.

– Да это санаторий по сравнению с тем, что тут творилось раньше! – говорит один из арестантов. – Я тут был в 90-е, когда в камере было 18 человек. На три шконаря!

– Было такое, – подтверждает Чергин. – Там нормальный человек должен был ужаснуться. Но мы все в тот момент воспринимали это как должное. Заключенные не открывали двери камеры, когда им приводили очередного. Его еле удавалось впихнуть туда. Вещи уже по головам передавали.

Я до сих пор вспоминаю – и аж страшно становится: как они тогда выживали?

– Мы тогда как-то посчитали, что около 1200 заключенных сидят уже по 1,5–2 года вообще за мелочь, – рассказывает бывший заместитель начальника «Крестов». – Кто украл комбикорм, кто овцу утащил… Мы приняли решение пригласить сюда всех представителей судов города и области. Я им говорю: давайте освободим вот этих; ну что мы мучаемся, их мучаем… А судьи на это: «Как арестовывали, так и будем».

Кстати, представители Фемиды тоже бывали нашими «клиентами». Попал к нам один судья, Казаков его фамилия была. Подозревался в зверском убийстве жены (я лично знал её – хорошая женщина была). Не доказали его вины – через три года вышел. А вскоре в ДТП попал и погиб. Он очень сам по себе был нехороший, вредный. Казакова даже в суде один раз пытались взорвать: принесли гранату в зал заседаний. Тогда пострадал пристав… В этот период, кстати, численность заключенных у нас уже перевалила за 16000.

И вот сейчас арестанты-рецидивисты вообще ни на что не жалуются, потому что помнят прошлое. С ними меньше всего проблем. Они говорят: «Нам и не снилось, что сейчас есть! Мы бы тогда и не поверили, что пройдут годы и будет так, как сейчас».

– Ну а как же удаление зубов без анестезии? Разве это не прошлый век?

– Рассказываю, как всё было. Перед приездом Путина сказали, чтобы озвучили самую главную проблему. А в тот момент это были медикаменты (их не хватало катастрофически). Ну, один из наших сотрудников, Александр Житинев, и сказал президенту, что нет обезболивающих. А это потом вылилось в скандал…

Я захожу в камеру № 371. Именно в ней побывал Президент Владимир Путин. Чистенько, скромненько и опять-таки тесно. Двое заключенных расположились возле стола – пьют чай.

Вообще все камеры ну совершенно идентичные. Старожилы говорят, что всё, что здесь есть, не менялось чуть ли не с 1918 года. Правда, деревянные нары заменили на металлические, «срезали» третий ярус. Пару лет назад на втором и третьем этажах оборудовали душевые комнаты, и теперь в «Крестах» нет жесткой регламентации по выводу в душ (раньше ведь как было: только 15 минут, и ни минутой больше, на всю помывку).

Из досье: «В начале XIX века в камере "Крестов” кровать крепилась к стене сразу после подъема и опускалась только на время отбоя. Днем заключенный не мог ею воспользоваться. Но в его распоряжении были стул, стол, полка. Посуда на полке должна была содержаться строго в определенном порядке: медная миска, тарелка, чайник, солонка. В противном случае его наказывали. Могли наказать и за то, что он не чистил посуду с помощью песка или кирпича».

Камера в старых «Крестах»

Но старые стены не всегда готовы к новациям – провести вентиляцию тут почти что невозможно, а ночью температура в «Крестах» не опускается ниже 30 градусов. Начальник тюрьмы в этот период подписывает распоряжение: по четным числам открываются форточки камер с одной стороны, по нечетным – с другой (чтобы создавать движение воздуха).

– Позовите библиотекаря! Нужны книги! – кричит заключенный из камеры.

– Самым востребованным художественным произведением был и остается роман Федора Достоевского, – шепотом говорят мне сотрудники. – Вот уж поистине бытие определяет сознание.

Двое заключенных молчат – жуют хлеб. Оказалось, они беспрестанно делают это уже вторые сутки. Потом выложат его на ткань, чтобы кислород вышел. А потом уже другие из этой массы будут лепить фигурки.

– У нас разделение труда: одни жуют, другие лепят, – поясняют те, чей рот «не занят делом». – Потом фигурки разукрасим пастой из цветных ручек, и они смогут храниться года три. В этом году влажное лето, так что многие наши фигурки, терзаемые хлебными жучками, погибали.

В окно тем временем постучался голубь. Сотрудники говорят, что, возможно, он прибыл с посланием.

– Раньше для связи заключенные использовали самодельное (из газет) духовое ружье, – рассказывает инспектор Наталья Ключарева. – На один конец кладется записка, утяжеленная хлебным шариком, с другой стороны человек с сильными, здоровыми легкими. В безветренную погоду такие послания летают на расстояние 40–50 метров и попадают на набережную. Были дни, когда она вся усеивалась письменами. Бабульки за вознаграждение доставляли письма по указанным адресам (в том случае если письмо на набережной никто не ждал). Но сегодня в моде почтовые голуби.

– А у нас тут Тарзан сидит, – кричат заключенные из одной камеры.

Боец смешанных единоборств Вячеслав Дацик по кличке Тарзан, как говорится, сам тих и светел. «Кресты» наблюдают уже второе по счету его пришествие, так что сотрудники подобрали ему подходящих по характеру сокамерников.

По дороге оперативники не хвастают, но с гордостью рассказывают, как они раскрыли убийство детей (в «Крестах» оказался маньяк, и здесь он признался в тех преступлениях, о которых никто не знал) и вернули украденные картины в один из музеев («раскололи» похитителя).

Призрачная камера № 1000

В «Крестах» всегда было и есть всего 999 камер. Но рассказывают, что архитектора тюрьмы Антония Томишко поместили в камеру № 1000.

Дело было якобы так. Архитектор, докладывая императору Александру III, очевидно, волновался, потому сказал: «Ваше величество, я для вас тюрьму построил». «Не для меня, а для себя», – резко оборвал его царь и заточил в «Кресты».

– Камеру № 1000, куда его посадили, до сих пор не могут найти, – говорит Ключарева. – Это не шутка, мы тут всё облазили. Если вы найдете, войдете в историю.

С Томишко связано много мистического. Мы не смогли выяснить, где он был похоронен. Есть версия, что на Никольском кладбище, но могила его там не найдена… Многие сотрудники говорят, что слышали или видели призрак архитектора. В 2008 году камеры видеонаблюдения зафиксировали, как из крыши возникло некое белое существо, поднялось вверх, потом резко вниз, снова вверх и исчезло в никуда.

В стенах «Крестов» умер зимой в тяжелейших условиях писатель Даниил Хармс… Вообще об известных арестантах, прошедших через «Кресты», можно писать отдельную книгу.

Мне дают пролистать старые желтые страницы журнала учета поступивших и выбывших заключенных. Ищу знакомые из учебников истории и литературы фамилии.

Александр Керенский. Будущий глава Временного правительства попал сюда в 1905 году. Кстати, сохранились его записи: «Я с благодарностью вспоминаю о нелепом случае, приведшем меня сюда. Четыре месяца уединения за счет государства». Он писал о том, что режим в «Крестах» очень либеральный, что двери в камерах практически не закрываются, заключенные общаются друг с другом, играют в шахматы. «И это было время отдыха и раздумий».

Владимир Набоков (отец автора «Лолиты», деятель кадетской партии). В 1906 году последний российский император Николай II разогнал депутатов Думы, а потом назначил им по три месяца тюрьмы. Депутаты оказались законопослушными, они самостоятельно – с вещичками, на извозчиках – прибыли к центральному входу тюрьмы. Среди них был Набоков, который взял с собой в «Кресты» любимую литературу и резиновую ванну, чтобы мыться. Сотрудники показывают мне фото, на которых изображен сам процесс «заезда» заключенных (удивительно, что всё это сохранилось!).

Лев Троцкий. Революционер был в «Крестах» дважды. В первый раз он тут писал, читал, вел полемику с товарищами и сердился на сотрудников за то, что те отрывают его от работы – выводят на прогулку.

Второй раз Троцкий оказался здесь – но уже не в качестве заключенного – в 1917 году и написал гневную статью под названием «Позор» о том, как не соблюдались права человека в главной российской тюрьме. Численность заключенных в камерах уже зашкаливала (это было время после Февральской революции). Эх, знал бы он, как потом не соблюдались права человека в Советском Союзе, в строительстве которого он принял самое непосредственное участие. Интересно, что свой псевдоним – Троцкий – Лев Бронштейн взял от фамилии надзирателя тюрьмы, в которой сидел (но не питерской, а одесской).

Листаю дальше. Химик Федор Либеровский, известный востоковед, автор поэтического перевода Корана Теодор Шумовский, поэты Олег Григорьев, Николай Заболоцкий, Иосиф Бродский…

Георгий Жженов. Не могу не остановиться на этом заключенном.

– Когда он попал в переполненную камеру, он был 18-м по счету; и ему досталось место на корточках возле параши, – рассказывает Наталья. – Идемте, я покажу, где это…

Четвертый этаж первого корпуса. Камера, почти на углу, ничем не отличается от остальных. Но Жженов поменял несколько камер, незадолго до смерти он побывал в «Крестах», пытался вспомнить их – не смог…

Впрочем, много камер сменил и другой именитый узник – будущий Маршал Советского Союза Константин Рокоссовский. Он провел в «Крестах» по ложному обвинению 30 месяцев – с 1938 по 1940 год. Немногим удалось вынести то, что испытал Рокоссовский: лишился 7 зубов, сломано 3 ребра, напрочь перебиты на ногах молотком пальцы (всю жизнь после этого он вынужден был носить ортопедическую обувь). Его трижды водили на расстрел в подвалы «Крестов»!

– Но он никого не оговорил, – продолжает Наталья, которая собирала воспоминания старожилов-надзирателей по крупицам все последние годы. – Его освобождение пришлось на дождливый октябрьский вечер.

Больной, изможденный Рокоссовский посмотрел – куда сейчас один, в ночь, без всяких средств? И он попросил у дежурного разрешения остаться переночевать до утра. А вновь заступившая смена обнаружила в личном деле Рокоссовского какие-то недочеты, разбирательство затянулось до самого вечера.

Снова полил дождь, но Рокоссовский второй раз искушать судьбу не стал.

Когда под Сталинградом была взята в плен группировка Паулюса, на имя Рокоссовского шли поздравительные телеграммы со всех концов страны. В их числе одна – от начальника «Крестов».