Город в кратере

Кое-где виднелись кубы и прямоугольники промышленных зданий, стальные футляры складских амбаров. Едва заметная железная дорога, изредка показываясь среди зданий и зелени, соединяла производственные территории с заводом.

Город рос каскадом, постройки покрывали стены кратера, точно колонии грибов, и с высоты казалось, что некоторые дома нарастают один на другой, наползают, сплетаются корнями и трубами, образуя пёстрые сгустки, застывшие в невероятной чехарде окон, дверей, балконных решёток.

«Наверное, трудно не быть художником, когда живёшь высоко, когда находишься ближе к небу, чем многие другие, – рассеянно думала Саша. – А хорошо бы тоже так – забраться повыше и ни о чём не тревожиться. Интересно, неужели в таком маленьком городе можно зарабатывать на жизнь рисованием?»

Она прошла ещё немного, подъём неожиданно закончился и перешёл в ровную площадку, заполненную сочной зеленью крон и кустов, невысокие здания белели за деревьями. Откуда-то слева выныривал неглубокий ручеёк и, продолжая путь в траве, рассекал пространство надвое, стремясь в сторону хребта, мимо домов.

На берегу ручейка молодая женщина в белой блузке кормила грудью ребёнка. Напротив неё, на другом берегу, стоял, опираясь на длинную палку, кудрявый юноша в красной рубахе. Оба они разом обернулись.

– Добрый день, – поздоровалась Саша, стараясь выровнять дыхание. – Где-то здесь живёт художник Георгий Бирюков, не подскажете, где можно его найти?

Женщина мягко улыбнулась. У неё были тёмные, широко посаженные глаза.

– Вон тот дом обойдите справа, – махнула рукой. – Георгий во дворе.

Художник сидел в шезлонге перед кирпичной стеной. Крепкий мужчина лет сорока пяти, с проседью. Широкое, хорошее лицо.

– Вы из газеты, – сказал он и вздохнул. – Здравствуйте. Я ждал.

– Вас огорчает, что я из газеты? – растерянно спросила девушка.

– Забудьте, пустое. В конце концов, ваши визиты позволяют трезво оценить ситуацию.

– Мои визиты? Но я первый раз…

– Знаю, знаю. Имею в виду, что и до вас журналисты приходили, – художник наклонился, достал из лежащей перед ним сумки папку и протянул её. – Прошу. Здесь всё.

– Что «всё»?

Художник посмотрел с сожалением.

– В этой папке лежат статьи про меня. Кроме того, там есть листок, на котором я рассказал о своей текущей работе и творческих планах. Я подготовил с десяток таких папок, чтобы сэкономить время – и своё, и журналистское. Хотите – забирайте, хотите – почитайте сейчас. Мне всё равно. Текст на утверждение присылать не надо, я заранее согласен со всем, что вы напишете.

Саша молча села на большой камень, лежащий рядом с шезлонгом, и раскрыла папку.

– А картины ваши можно посмотреть?

– Боюсь, в этом нет смысла, – устало сказал художник. – То, что я пишу, можно расценить лишь как попытку понять материал.

– Но вы же художник?

– Меня так называют, потому что – формально – я вписываюсь в представления людей о художниках. У меня есть кисти и краски, в квартире царит обязательный беспорядок… ну, вы понимаете: повсюду рамы и холсты, листы с карандашными набросками, мольберт… всё как полагается… к тому же я несколько раз давал пейзажи для выставки в городской библиотеке. Именно поэтому раз в полтора года ко мне приходят из газеты.

Саша почесала кончик носа.

– Не берите в голову, – сказал художник. – В этой папке всё написано. Что я делаю, что чувствую, как мне это удаётся. Присаживайтесь, пожалуйста, – он убрал со стоящей рядом табуретки пустую кружку в кофейных подтёках.

Девушка погрузилась в чтение, бегло просматривая материалы. И где-то на пятой публикации нашло до озноба неприятное чувство – словно она куда-то опоздала или упустила что-то важное. Как будто долго шла не туда. Или – что ещё хуже – её восприятие пространства оказалось искажённым, и дорога вверх на самом деле вела вниз, а то и вовсе по кругу.

Она вдруг поразилась безликости текстов. Различия касались лишь структуры, но не сути: бодрый, кукольный марш одних и тех же пустых словоформ. Статьи не изнывали под благословенной тяжестью смысла.

«Богата наша земля талантами. И художник Бирюков – яркое тому подтверждение…»

«Немало талантливых людей живёт в нашем городе. Один из них – художник Бирюков…»

«Среди жителей нашего города встречаются настоящие таланты. Это понимаешь сразу, как только знакомишься с творчеством Георгия Бирюкова…»

Листок, заполненный Бирюковым от руки, был составлен в той же манере:

«В настоящее время работаю над серией картин. Имею большие творческие планы. Подумываю о персональной выставке».

Саша осторожно скосила глаза: человек, заранее согласный с тем, что о нём напишут, рассматривал стену. Если его спросить, он ответит, а если не спросить, промолчит: оба варианты были ему знакомы, и ни один никуда не вёл. Если только… если только не задать правильный вопрос. Или разделить молчание, как делят трапезу: присоединиться, промолчать правильно, уместно.

– Почему вы так пристально рассматриваете стену? – спросила Саша.

– Решили усложнить задачу? – улыбнулся мужчина. – Вы хотите, чтобы я ответил?

Саша кивнула.

– Я люблю на неё смотреть, потому что она прекрасна. И всегда другая. Эта фактура, эта игра теней и оттенков в разное время дня и года… при солнечном, лунном и звёздном свете, в жару и во время дождя… Летом она тёплая и шероховатая – мне нравится проводить по кирпичам рукой, закрыв глаза. Вы знаете, иногда с закрытыми глазами можно получить больше информации для картины, чем если всматриваться… Стена особенно хороша и тревожна зимой, когда снег забивается в щели. Вы любите Брейгеля? Он знал о зимних кирпичных стенах больше, чем кто-либо. Его картины, даже те, где просторы и люди, это настоящая ода стенам. Он гениально чувствовал кирпич.

– Можно я с вами посижу, посмотрю немного? – спросила девушка.

Художник поднял брови.

– Дело ваше, – сказал он. – Попробуйте.

Редкие люди, устало белея в окнах, видели, как двое сидят неподвижно у разрушенной кирпичной стены, а тени деревьев переползают через них и стену, постепенно превращаясь в вечер.

17.

Князев медленно спускался по лестнице.

– Когда земля уже качнулась, уже разверзлась подо мной… – бормотал он.

Его лицо выражало страдание, и в этом было много эпоса и пафоса.

– …и я почуял холод бездны, тот безнадежно ледяной…

Кишащая масса пиджаков приближалась, готовясь поглотить дерзкого.

– …я, как заклятье и молитву, твердил сто раз в теченье дня…

Редьярд сделал последний шаг. И тут же утонул.

– Спаси меня, моя работа, спаси меня, спаси меня…

Его куда-то поволокло, пахло бумагой и кофе, мелькали туманные, не запоминающиеся лица. На дверях не было табличек и даже ручек, они пролетали, не оставаясь в памяти. Два кабинетных труженика, прибившись к Редьярду, как водоросли к лодке, некоторое время бурлили рядом, перекрикиваясь, потом их сорвало и унесло. В общем гуле едва различимы были обрывки реплик.

– Через полчаса штурмуем мозги в переговорной…

– Срочно подготовьте индекс удовлетворённости слесарей пятого цеха…

– Входящие, исходящие, проходящие, заходящие, текущие…

– Тот макет не утверждён, возьмите этот…

Сначала Князев пробовал бороться. Он сжал кулаки и пытался противостоять течению. Несколько секунд ему удалось удерживаться на месте, но потом опять закружило. Мягкая рука, вынырнув из тьмы, взяла его за локоть – и он остановился. Пиджаки по-прежнему кишели, но уже не уносили. Это был Вилкин.

– Очень рад, – сказал директор. Голос у него был по-прежнему приглушённый, как ночная лампа, с усталой хрипотцой. – Пойдёмте поговорим. Конечно, времени нет совершенно, но ладно, постараемся что-нибудь придумать…

В приёмной Вилкин остановился возле миниатюрной секретарши, окутанной ароматом свежего лака. Чёрные волосы, собранные в хвостик, превращали её голову в запятую. Девушка впилась в Князева быстрыми глазками-точками.

– Людочка – наша гордость, – представил Вилкин. – Начинала как менеджер по талантам, доросла до правой руки руководителя. Мы сейчас обдумываем проект создания газеты для профессионалов, и я хочу, чтобы Людочка была главным редактором. Она ответственная и активная, а значит, сумеет.

– Сумею, коль скоро есть такая задача, – подтвердила Людочка. – Я просмотрела разные издания и хорошо поняла, как они делаются. Это несложно.

– Вот видите, – гордо сказал Вилкин. – Вы, пожалуйста, держите с ней контакт, как знать, может, и вы поучаствуете в нашем издательском проекте?

Редьярд сделал неопределённое движение головой и плечами, Людочка полоснула его тонкогубой улыбкой и протянула визитку.

– Я уверена, что мы сработаемся, – сказала она неровным, высоким голосом, который то проваливался, то взлетал. – И вместе сможем создать яркий продукт!

Оказавшись в кабинете, Вилкин немедленно утонул в огромном кресле и вытащил откуда-то из-под стола бутерброд невероятных размеров.

– Вы меня, пожалуйста, извините, – улыбнулся он устало. – Всё дела-дела, не успеваю обедать, приходится совмещать.

– Ничего-ничего, – сказал Редьярд, изучая портрет градоначальника за креслом директора: работа была выдающихся размеров.

– Имейте в виду, – заявил Вилкин, откусывая. – Я ничего просто так не согласовываю. Мы ценим свою репутацию, для нас каждое слово имеет значение. Не сомневаюсь в вашем профессионализме, – он снисходительно улыбнулся, – но мы ещё ни разу не утверждали текст без исправлений.

Князев представил, что колет Вилкина булавкой, и тот, со свистом выпуская воздух, носится под потолком, как воздушный шарик.

– Итак, – прошамкал директор набитым ртом. – Мы работаем, чтобы сделать мир прекраснее, а это великая миссия! Мы генерируем гигабайты идей, рисуем схемы и графики. В нашем штате трудятся лучшие эксперты. Нам есть чем гордиться.

Он сделал паузу и снова впился в бутерброд.

– А… – сказал журналист.

– Вопросы логистики, – понял Вилкин, доставая новый бутерброд. – Детали, перевязанные ленточками, грузятся в вагоны и отправляются в порт, это недалеко, километров десять. Вся цепочка работает благодаря нам. Точнее, она работала и раньше, но без обоснования, что создавало риски. Всего за полгода мы разработали необходимую концепцию, и теперь транспортный процесс хоть и замедлился, зато стал намного надёжнее.

– Порт, – повторил Редьярд. – Вы сказали: порт. А что за порт, можно подробнее? Речной, морской? Где находится?

– Вы спрашиваете об информационной безопасности, хороший вопрос, – оценил Вилкин. – У нас создан отдел по секретам, который занимается всем таким. Город изначально был закрытым, сами понимаете, да и сейчас ещё есть вещи, о которых нельзя говорить.

– Вы сказали про порт…

– Отвечаю: самой актуальной задачей остаётся борьба с закоснелым ханжеством и тотальным консерватизмом в заводской среде, – заявил Вилкин. – Конечно, это ужас. Они же работают безо всяких стратегий, странно, что завод до сих пор не остановился. Наши эксперты не раз отправлялись проповедовать, но тщетно. Посмотрите, что мы получили буквально на днях.

Редьярд взял листок и не без труда продрался через корявый кустарник почерка:

«Шлём вам, лодырям, обещание испаскудить рожи, в чём и заверяем. Не ходите больше. Нет пользы от вас, а только время тратится. И как давеча вы у станков стояли и советовали, не надо этого ничего. Мы сами себе профессора и план выполняем. А вы ни фрезеровать, ни вальцевать не умеете, даже если и с хорошим инструментом. А языками трепать мы и сами горазды. С трудовым приветом, коллектив седьмого сборочно-сварочного».

– Интересный слог, – заметил Князев, чувствуя глубокую симпатию к авторам. – И всё-таки я повторю, по поводу порта…

– В последнее время появились подвижки, – невозмутимо продолжил Вилкин. – Нам удалось создать условия, в которых на заводе завёлся Акционер. Это современный, эффективный управленец, у него чёрный костюм и уверенная поступь. Недавно мы обосновали проект оформления готовой продукции для повышения лояльности клиента. Теперь заводчан обязали перевязывать наиболее крупные детали розовыми ленточками. И это лишь начало. Следующим этапом станет создание отдела сдувателей пылинок. Заказчику неприятно получать пыльные детали, это плохо влияет на его лояльность.

Князев смотрел с неприязнью и тоской. Вопросы о порте уходили в песок, негодный человечек говорил только то, что нужно ему.

– Что ж, я рассказал вкратце о нашей компании, а теперь простите, столько дел, столько дел, – Вилкин стряхнул крошки с пиджака и снял трубку: – Коллега, к вам сейчас подойдёт журналист, расскажите ему о работе вашего подразделения, а потом передавайте по цепочке. Да-да, через все отделы!

Он положил трубку и хищно улыбнулся.

18.

– Ефросинья Харитоновна? – несмело спросил Николай.

Старуха не ответила. Её лицо утопало в таком количестве морщин, что даже нельзя было сказать с уверенностью, открыты ли её глаза.

– Ефросинья Харитоновна? – повторил Николай.

– Бабушка плохо слышит, надо громче говорить! – послышалось рядом, и он вздрогнул, увидев за калиткой девушку лет восемнадцати. – Вы из газеты?

– Как вы догадались?

– К нам почти каждый год журналисты ходят, – пожала она плечами, протягивая руку, хрупкую и тёплую. – Алина.

Отец – высокий и крепкий, мать – красивая, располневшая после многих родов. Харитон Трофимович и Мария Евдокимовна, ещё такие сильные, такие надёжные и всемогущие. «Фрося, – говорит мать, – зови давай всех к столу». Стол – длинный, из тёмного дерева. На одном краю зазубрины – Сенька, самый младший, баловался, ножом наковырял, пока тятя не видел. Светлые занавески на окне. Тёмные образа в углу. «Благодарим Тебя, Господи…» Харитон Трофимович заканчивает молитву, все крестятся. Молитва перед едой, она самая простая. А есть ещё много других, тёплых, как свечи, мягких, как куличи, красивых, как золотые купола. Не все слова понятны, но все согревают. Почему от тёмных образов светло, почему от непонятных слов всё делается ясным и понятным?..

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.