Полная версия
Короткие смешные рассказы о жизни 4
Короткие смешные рассказы о жизни
Светлана Лучкина
Гармония
Вот что в жизни главное?
Ну, скажете вы, здоровье… Не буду спорить, важная вещь. Но бывает – человек здоров, а ему кажется, будто он и не здоров вовсе.
Деньги, скажете. Понятное дело – все бедные так думают. А ведь богатые просто заколебались… У соседа денег больше, яхта длиннее. Богатые очень страдают. И лица у них оттого вечно удивленные и вытянутые. Посмотрите любой список Forbes – таких ошарашенных людей вы нигде больше не увидите. Как будто у них перед лицом только что взорвали петарду.
Некоторые скажут, что главное – любовь. Куда ж мы без любви! И жизнь – любовь. И душа – любовь. И труд – любовь. Куда хочешь, туда ее и пристраивай. Почти как у корпорации Яндекс. Только вместо слова «Яндекс» подставляй «Любовь».
Любовь. Еда.
Любовь. Музыка.
Любовь. Здоровье.
Даже Любовь. Деньги.
В общем, полная идиллия.
Но надо смотреть правде в глаза. Самое важное в жизни – это умение договориться с самим собой. Внутренняя гармония. Все остальное – ерунда!
Вот видите, вы об этом не догадывались. А я во всем уже давно разобрался! На самом деле, я как будто знал истину с детства. Просто чувствовал. Я могу быть счастливым в любом моменте. В любой компании. И почти при любых обстоятельствах.
Мне нужно только одно: уверенность, что я круче всех. Если я это знаю и все это признают – я счастлив. Точка.
Простой пример.
Оказался я в компании ватерполистов. Ну занесло невзначай. И стоят они вокруг меня – свет белый закрывают. Плечи здоровые. Руки до пола. Затылки отполированные. Какие-то гормональные искривления, а не люди. А я, хоть внешности и хипстерской, яркой, и даже почти с жену ростом, но в таком обществе легко могу потеряться. Точнее, мог бы! Если бы не моя природная мудрость, знание человеческой природы и три минуты гугла перед атакой.
– А я ведь в тоже в сборной олимпийского резерва плавал, – неспешно так говорю.
Не все расслышали. Просто у парней рост чрезмерный. И вода годами в уши заливалась…
– Плавал, – продолжаю, – в сборной олимпийского резерва. Потом и в саму сборную взяли.
Информация попала. Секунда тишины.
Самый большой шкаф уточняет:
– В олимпийскую сборную? Тебя?! Взяли?
– Ага… Мне шестнадцать стукнуло, там что-то с бумажками поколдовали. Взяли.
Они все развернулись ко мне и смотрят, как деревья на зайца. Кто-то решил пошутить:
– Мож, ты и на олимпиаду ездил?
– Конечно, ездил… В Афины ездил. Первая олимпиада моя. Мы третье место заняли.
– Че-то не похож ты на ватерполиста.
– Ну, похож – не похож, зато я легкий, с поднятой рукой ходить часами могу. И кидаю четко.
– Подожди, Шурик, как твоя фамилия? Я почти все фамилии сборной с детства помню. – Это Макс, очень умный по меркам водного поло.
Надо сказать, такие умники – самое плохое в борьбе за собственное благополучие. Они присутствуют в каждой компании, они всегда есть и всегда найдутся. Чудик, который помнит все фамилии сборной, или с детства выучил все созвездия, или посмотрел все фильмы Жоржа Мельеса. Ничего удивительного: по статистике, восемьдесят процентов людей имеют недиагностированные психические отклонения. Поэтому порой приходится импровизировать.
– Ну я в том матче не выходил. Сергеич меня на скамейке держал. У меня просто точность высокая, а там игра чисто на физике держалась.
– А с кем играли в Афинах? – спросил кто-то.
– Так с хозяевами. С греками. Игра была жесть, ребята. Я пацан был совсем. До сих пор по минутам все помню.
– Сергеич – это Кабанов, что ли?
– Да, я с ним несколько лет тренировался, пока он к бабам не ушел.
Шкафы помолчали. Должно быть, пристраивали в своих тугих головах мысль, зачем Сергеич ушел к бабам. Я решил их добить.
– Суперчеловек Александр Сергеич. Болеет сейчас, конечно, здоровье не то. Всегда мне говорил: «Дохляк ты, Шурик, но мозги гениально работают. Все чемпионы только мозгами играют. Без этого никуда».
Помолчали снова. Самый компактный из них спрашивает, почти робко:
– А что за точность у тебя? Фишка какая есть?
Вот он, момент счастья!
Все выжидающе смотрят на меня. Эти горы мышц, молотящие воду и друг друга, как машины, реально думают, что я со своим живым весом в 65 кг знаю что-то волшебное.
– Да не, – медленно так роняю, – просто вратаря дергаю. И в нужный момент кладу мяч. Чисто на реакции.
Они переглядываются:
– Да все же так… Чего тут…
– Не знаю, как это работает, мужики, – по-доброму смеюсь я, – но работает!
Они меня, конечно, на игру позвали. Руку долго жали своими подносами железобетонными. На игру я, понятное дело, не поехал. Зачем? Я и так был счастлив еще неделю после этого эпизода.
Вот так все просто.
Попросила жена дочку в театральную студию отвести и подождать час.
Да не проблема! Пришли мы. Атмосфера какая-то нездоровая, как на войне. Прямо в воздухе конкурентный смог висит. Мне сразу тоскливо становится в такой обстановке. Маня моя тоже обычно теряется.
Сел, жду. И со всех сторон от мамаш летит информация, способная разрушить мое самоощущение счастливого отца. Летит прямо в меня:
– А кто в нашей сказке Буратино играет, уже известно?
– Боря – Буратино. Петя – Пьеро. А Артем – Артемон.
– А Мальвину выбрали? А, ну Мальвина, конечно, Майя. Она ж у нас первая красавица.
– Ой, девочки, мы вчера на съемках были!
– Да что вы! И где снимались?
– В рекламе майонеза. Лизоньку сняли. И крупный план был. И даже текст. Скоро на всех каналах.
– А нам из шоу Галкина ответили. Ну вот это, про талантливых детей. В четверг едем.
– Правда? Это замечательно.
– А я не знаю даже, что делать, девочки… Вероничке педагог сказала, что надо срочно оперным вокалом заниматься. Говорит, срочно надо показать кому-то. Обещала с Гнэсинкой поговорить.
И все это валится мне прямо в душу. В незащищенную душу отца! Неподготовленную для переваривания успехов чужих детей. Ну нет, думаю, просто так я вам не дамся. Покашлял и говорю:
– Простите, а вы не знаете, как здесь к пропускам занятий относятся?
Они вяло повернулись ко мне, как многоголовая гидра с одним выражением в двадцати глазах. И забулькали своими снисходительными объяснениями про то, что надо «предупредить» да «поговорить», но «вообще, не очень». Выслушал я это с великой благодарностью и говорю:
– Спасибо большое, сегодня же поговорю. А вы не знаете, кого в «Буратине» Маня моя играет?
– Она играет куклу в первом действии. И чайничек во втором. Кажется, так.
– Ясно… Не хотелось бы коллектив подводить. Можно будет договориться, чтобы кто-то другой сыграл? А то мы, скорее всего, около двух месяцев не сможем ходить.
– Два месяца? Так это как раз до спектакля осталось!
Делаю очень серьезное лицо, сокрушенно вздыхаю.
– Вот как раз до мая не сможем. Никак. Маня так переживает за спектакль.
– Да вы не волнуйтесь. Может, Ирина Борисовна и совсем чайничек уберет. Он никакой нагрузки не несет. А что у вас случилось?
Гидра о десяти головах доверчиво повернута ко мне, проникнута жалостью к театральным чайникам и прочему реквизиту. Я достаю невидимый меч. И говорю:
– У Мани съемки до мая. Проект «Диснея». Сказка. Полный метр.
Глаза гидры застывают, улыбки делаются неподвижными, как будто их только что спрыснули фиксатором.
– У Мани? Полный метр?
Я так расстроен, что некому будет играть чайник!
– Да-а… И никак ее не отпустят. Главная роль! Сказочника Никита Сергеич играет. А царя – Федор Сергеич. С ними графики согласованы. Машу, конечно, не отпустят на «Буратино».
– Подождите… Кто играет?
– Сергеич.
– Простите, это Михалков, что ли?
Я ощущаю подступающее чувство счастья в районе кадыка, оно медленно заползает в горло и сейчас оттуда тепло польется по всему телу.
– Да, да… Михалков и Бондарчук. А маму Машину Ходченкова играет. Говорят, сходство большое. Ну, у Светланы с Маней.
– А-а… – выдыхает гидра, беря цепное дыхание. – Ну да. Она ж такая бледненькая девочка…
– Блондинка, – поправляю я, – искали девочку как раз такую. Говорят, даже в Прибалтике искали. Но цвет волос – не основное. Там роль сложная. Надо было, чтобы актерски еще потянула. Как продюсер нам сказал, искали талантливую и красивую. Ну мне, по крайней мере, так перевели.
– Перевели? – шумно дышала гидра.
– Ну я английский бегло не очень понимаю. Продюсер с нами разговаривал. Из Голливуда. Объяснял. Вот… такие дела.
Гидра была повержена. Коллективная челюсть безвольно висела. Слюна капала и с шипением испарялась прямо в раскалившемся воздухе. Они смотрели друг на друга потерянно и бессильно, как будто я сделал что-то непотребное, как будто надругался над ними. До конца занятия в раздевалке царила тишина. Когда Маня вышла, мамаши сканировали ее глазами, стараясь найти, нащупать, понять, что ж в ней такого, почему она?.. Почему она?! Потому что у нее отец, который знает, как принести в семью счастье! Так-то!
С женой, правда, потом неприятный разговор был… Она человек немного другого склада, совсем простой. Ей для счастья надо удивительно мало. Иногда я думаю, что это общая женская черта: достаточно чувства безопасности и уверенности в каком-то «будущем». Вот смех! Кто знает, что будет завтра – может, кирпич на голову? Но находятся люди, которых греет будущее. Я жену не осуждаю, в целом Нюрочка у меня веселая и симпатичная.
Но бывает, уставится серо-ледяными глазами, брови насупит, как мохнатый мотылек. И смотрит.
В такие моменты я представляю, как она стремительно стареет прямо на моих глазах. Кожа усыхает и покрывается бороздами морщин. Волосы поднимаются дыбом и замирают колючими клочьями. Из милого мотылька проступает хищная старуха с серыми лезвиями глаз. И становится до жути страшно. Представьте: подходит к вам бабка, медленно, еще медленнее. И вдруг заглядывает в лицо, глубоко и долго. Реально жесть, ребята. Я еле сдерживаюсь, чтобы не вскочить и не убежать с диким воплем. Но вдруг старуха резко и беспомощно вздыхает, взгляд теплеет, льдинки трескаются, и лицо оживает добротой и цветением. Короче, повезло мне с женой, если оценивать крупно и на всякие мелочи закрывать глаза.
Но осадочек после этой истории с «Диснеем» все же был. Подошла она ко мне, демонстрируя скорбь всего женского населения земли, и говорит:
– Я тебя попрошу об одной услуге. Ради меня.
– Все что угодно, моя крошка!
– Перестань врать.
И смотрит. А потом повторила зачем-то:
– Перестань. Врать.
Я хотел отшутиться. Но чувствую, она снова превращается в старушку. И поспешил:
– Зайка, обещаю! Но только это же не вранье. Это же…
А она руку подняла, как индейский вождь, и говорит мне страдающим голосом:
– Шурик. Я устала. Правда.
Повернулась и пошла так, будто в нашей квартире реально можно куда-то существенно удалиться.
И почему люди не умеют быть счастливыми? Большинство даже не понимает, как это просто. Когда вы хотите есть, вы что делаете? Правильно, берете нечто съедобное и едите. Ну так и здесь! Просто будьте! Вот все хотят крутую работу и огромную зарплату. Ну как пример, да? Так и где здесь проблемы? Встаете и идете на свою работу мечты, если вам приспичило трудиться.
Был у меня такой период…
Все вокруг карьеру делали. Какие-то блага приобретали. Какими-то словами в разговоре сыпали из бизнес-справочников. И появилось знакомое чувство, как будто ноет что-то в районе солнечного сплетения. Такая смесь тревоги и раздражения. А ведь я знаю: если позволить процессу течь дальше, можно дойти до депрессии. Значит, мне тоже нужна карьера. Но с нуля было уже слишком поздно и хлопотно. Мне нужна была в существенных моментах пройденная карьера, близкая к своему пику и стабильному расцвету. Я пошел постриг бороду, придал бакам европейский вид и, пока сидел в кресле парикмахерской, мысленно набросал сценарий успешного взлета молодого, талантливого топ-менеджера.
Я ж юридический закончил. В Омске. Учиться любил. Точнее, не учиться, а сессии сдавать. Все боятся, у стенки трясутся, в обмороки падают. А это же самый кайф. Игра! Азарт и противостояние. Я приходил с настроением «кто – кого». Пусть препод докажет, что я не знаю. Хотел бы я посмотреть на такого специалиста. В общем, провалов в университете у меня не было. Одно я понял: Омск не для меня, надо выбираться. Батя всю жизнь в этих своих гарнизонах, погонах, батальонах. Говорит по уставу. Сидит по уставу. Батя считает, что я… как бы это сказать… не получился у них. Они с мамой все сделали, чтоб получился, а я сломанный вышел. Давайте следующего.
В общем, я в Питер от них сбежал. В аспирантуру. Нет, я правда отучился. Даже что-то пытался защищать. Но тема такая интересная была: «Развитие и перспективы структурных институциональных реформ в российской экономике». Защитить ее мог только искусственный интеллект. А я ж живой, ребята!
В общем, прикинул я возможное развитие событий в случае, если бы я защитился и весь мир бы лежал у моих ног, и с этой позиции начал новый виток своей карьеры в России.
– Конечно, очень интересен ваш американский опыт.
– Не только опыт, еще и образование.
– Да-да, конечно, впечатляюще, более чем… Бизнес-школа Лос-Анджелеса, потом Отделение международной экономики и финансов Колумбийского университета в Нью-Йорке. Потом…
– Потом я снова вернулся в Калифорнию. Защитил степень магистра MBA в университетe Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе.
– Да, да… Вот, вижу.
– Сейчас я доктор экономических наук.
– Поразительно… У нас, как вы знаете, консалтинговый бизнес…
– Я работал в Маккинзи около пяти лет.
– У нас второй вице-президент тоже работал в Маккинзи! Какое совпадение!
– Он в России работал?
– Да, в Москве.
– Я-то работал в Штатах. Был эпизод в Швейцарии несколько месяцев – проект требовал моего участия.
– О… У нас, вы понимаете, российская консалтинговая компания. Крупнейшая российская… Не такая, конечно, как Маккинзи. Но как раз перед нами и стоит задача добиться масштабирования бизнеса. Поэтому мы ищем новый управленческий штаб.
Такая смешная была эта директор по персоналу. Уточняла, терялась. Я был совершенно счастлив в этот момент. И, представляете, они меня взяли!.. И не понадобилось ни одного подтверждения моей американской легенды.
– Я понимаю, что у вас есть все основания гордиться… Но при оформлении мы же используем только российские данные, – извинилась эйчар-герл.
Я проработал в управленческом консалтинге два года. Два года в должности вице-президента. Все, что надо было сделать, – набрать команду, которая и совершала необходимые подвиги. Но постепенно мне стало скучно. Принялись что-то считать, измерять. Внедрять какие-то коэффициенты, метрики. И я пошел. В общем, было ясно, с чем едят эту блестящую карьеру. Не мое! Творческий полет с виражами и чудесами мне ближе.
Удивительно, но Нюрочка опять расстроилась. Она этот период гигантской консалтинговой аферы (так по-крупному я еще не врал) почему-то называла «взялся за ум». Женщины – совершенно далекий от реальности народ. Вечно витают в облаках.
После моего увольнения Нюрочка (видимо, не понимая, чего она хочет от жизни) пошла работать в лабораторию «Инвитро». Она ж химик. Или биолог? И вот занялась вроде как профессией. Мы с Маней смеемся, что «мама проверяет какашки».
Проверяет она свои экскременты и все мечтает об отпуске. А тут те самые приятели-ватерполисты предложили поехать в поход в Карелию. Палатки, сосны, озеро. Собралась у них компания абсолютно диких туристов.
– Шурик! Давай с нами всей семьей! Отдых самый настоящий. Никаких отелей. Полное единение с природой.
– Дайте подумать, черти…
– Да что думать! Мы уже третий раз едем. С детьми даже. Лодки берем. Перезагрузка глобальная. Телефон не ловит. Озеро как море. Мы уходим вглубь. Рыбалка отличная. В лодку садишься…
– Да что ты мне рассказываешь! Я знаешь на каких порогах сплавлялся? Я по Уралу ходил…
– Ну так сам бог велел. Мы на опасные пороги не поедем. Там по большой воде можно до скалистых островов доплыть. Нереальная красота.
– Да я все это знаю… Я еще в старших классах пол-Карелии облазил. В экспедиции ходили по месяцу. А парень один в группе обе ноги сломал. Новичок был.
– Шурик! Ты должен быть с нами! Нам опытные люди нужны! Бери семью и айда!
Искра уважения к моему походному опыту затеплила во мне огонек счастья. Вечером рассказал Нюрочке и Маньке о предложении. Дочка была в восторге.
– Поехали! Поехали!
У Нюрочки лицо стало слегка тревожным.
– Шурик, ну а как мы? Мы ж никогда не ездили! Вдруг будет сложно?
– Ну не понравится – соберемся и уедем, не насильно же нас будут держать в карельских лесах!
– А лодки эти…
– На лодках никуда не поплывем! Откажемся – у нас лодки же нет. Просто по лесу погуляем, черники пособираем. Маня воздухом подышит.
Маня визжала и прыгала: «В лес! В лес!»
И жена сдалась. Собираться начала за месяц. По какому-то продуманному списку. Были предусмотрены любые повороты сценария: грозы, ливни, засухи, землетрясения, оползни, сходы снежных лавин, дикие животные, клещи, змеи, йети… Я давно так не веселился, как во время ее сборов.
Наконец мы погрузили невероятных размеров багаж во все отсеки машины и тронулись навстречу приключениям.
Первые пару дней все как будто было отлично. Все барахтались у песчаного берега. Грелись на валунах. Осваивали лес (с различными целями). Если честно, я воду не очень люблю. Плавать в принципе умею. В море бодро вбегаю и заныриваю. Но не так, чтобы месить руками и ногами до полного изнеможения. Это уже лишнее. К чему это?
Я, конечно, заметил, что купленная палатка наша тесновата. Оборудования у меня особо не было. Удочки у этих чертей-походников были зачетные. Лодки – вообще шик. Мы превосходили остальных только размерами собранной Нюрочкой аптечки, гастрономическими запасами и умением из этих запасов создать нечто вкуснейшее. Ну это все жена…
Невидимый червь начал подпиливать мой душевный баланс. Чего-то не хватало.
Крутого топорика. Или умения раскрошить полено. Прикольного мангала. Или заплыва на середину озера с другими дикими туристами. Суперского спиннинга. Или огромных рыбин, которых они ежедневно таскали невесть откуда. Они смотрели на меня дружески и весело, но… без восхищения. Да что уж! Я замечал, что с гораздо большим уважением они глядели на Нюрочку и кружили вокруг нее, особенно когда она колдовала над котелком или давала детям попробовать «картошечку».
А вечером четвертого дня собрались все эти черти общей сходкой и обсуждают:
– Завтра идем на остров Саари.
– Большой заплыв – круто!
– Ну, смотрите, как завтра делаем. Через наше озерцо плывем к протокам. Они узкие. Сейчас выберем один, по которому пойдем. Он нас выведет в большую Ладогу.
– Шурик, ты чего скучаешь?
Я выдавил снисходительную усмешку.
– Да все хорошо, отдыхаю!
– Слышь, завтра твой опыт очень пригодится. Первые две лодки пойдут с серьезными бойцами. В середине остальные. И кто-то сильный должен замыкать. Смотреть за всеми.
– Так… ну все верно. Мы тоже так делали. И на Урале… да… Только у меня ж лодки нет, мужики! – радостно завершил я.
– Тебе Макс свою даст. Он сядет в середину на весла.
– Да, ты нужен, старичок! Хватит по ягоды ходить! – И все заржали.
– Не вопрос, – солидно говорю я, – идем так идем.
Прорвемся – понятное дело. Лодка моя пойдет последняя, никто особо не будет мне в спину дышать и смотреть, как я гребу и чего там делаю. Нюрочке с Маней я запретил ехать. Это лишнее. Один как-нибудь справлюсь, оно и полегче будет.
Собрались с утра выходить. Грузимся. Пацан Макса, мальчишка лет одиннадцати, скачет вокруг и просится, чтоб тоже взяли. А Макс не умеет с детьми общаться. Вот я сказал своим: «На берегу!» – и все. Никто не прыгает, не канючит, под ногами не путается. А здесь – полная анархия.
– Ну, па… Ну я с вами!
– Вовка, я в середине сяду для страховки. Там лодка вся расписана уже.
– Па, а в нашей лодке можно?
– В нашей лодке дядя Саша идет замыкающим, он следит за колонной.
– Па, я ему помогать буду! Я ж с тобой сколько раз ходил! Можно, а? Па! Можно я в нашей лодке?
– Вовчик, если дядь Саша тебя посадит к себе, то можно. Но помогал чтоб.
– Я все буду делать. Я даже грести могу. Я сильный.
– Шурик, возьмешь пацана моего? Он стреляный воробей. Можешь эксплуатировать его по полной!
Я криво улыбнулся… и безысходно потряс головой.
Мальчик этот странный, конечно. Сел и уставился на меня, как на что-то диковинное. Первые минут двадцать ничего не говорил, только таращился. И лицо такое ошарашенное делал, как будто мы не в лодке плывем, а какие-то вещи небывалые совершаем. Я что, полный идиот перед ним?
Из маленького озерца, на берегу которого стоял наш лагерь, мы двигались в большую Ладогу. Впереди было узкое место. Постепенно мельчало, и дно ощущалось все ближе. Наша колонна двигалась не спеша. Но потом я стал замечать, что они как будто прибавили ходу.
– Сейчас будет глубоко, – внимательно глядя на меня, пробубнил Вовчик.
– Не сказал бы, – уверенно бросил я.
Вовчик глянул на меня немного удивленно.
– Будет глубже. Нам надо аккуратнее.
Я смотрел на удаляющиеся от нас лодки, и казалось, они пошли быстрее и увереннее.
– Это где мелко – надо смотреть в оба, чтобы на мель не сесть. А если выплываем на глубокое место, то не боись! Можно прибавить.
А парень меня не слушал даже. Вертел башкой. С борзым видом.
– Там может быть подводный камень.
– Ты под водой видишь?
– Вода – видите, такими кругами ходит? Бывает, когда огромный валун рядом.
– Старик, мы в Карелии, тут огромные валуны везде рядом. Вот отстаем мы – это действительно непорядок.
Раздражал этот мальчишка. Умничал. Не доверял мне. Вдруг он как заорет:
– В сторону, меняйте направление! Левее!
Вот псих! Вскочил, показывает мне на что-то.
– Сядь, блин! Ты больной, что ли? – заорал я тоже.
– Сейчас врежемся, обходите! Куда ж вы правите?!
Он попытался схватить мое весло. Я хотел отпихнуть его руку, весло выскользнуло и, глухо ударившись, поползло в воду. Пытаясь его поймать, я резко наклонился. Не успел. Свесился, чтобы черпануть его в воде.
– Что вы делаете?! – завизжал пацан. – Дурак! Вы дурак! Папа-а-а! Па-а-а!
Ничего страшного не произошло, если судить по-крупному. Ну перевернулись.
Лето. Озеро. Искупались, считай. Пацан цел. Не утонул. Не ударился. Испугался только. Причин для паники вообще нет. Вон у костра в лагере уже смеются над этим. По шестому разу вспоминают, кто что услышал, как кто обернулся и что увидел. Ну подумаешь…
Нюрочка немой старушкой сидит рядом и смотрит на меня цементным взглядом. По-моему, у нее вообще нет чувства юмора. Женщины – такой народ, у них это чувство напрочь отсутствует. А мне произошедшее даже нравится, если разобраться. Все хлопают меня по плечу. Интересуются, как я себя чувствую.
Вовчик только – противный ребенок – все бегает за папой и пытается ему что-то рассказать. Неприятный мальчик. Я слежу за ним и кутаюсь в плед. Я давно обсох, но как-то потрясывает. Адреналин, наверное.
Народ поднимает алюминиевые кружки и чокается.
– Ну что, ребят, завтра по плану карельские скалы. Есть тут такое место. Потрясное! Доедем на машинах. Потом пять километров пешком, а потом вверх. – Это Макс все не может успокоиться и пытается сделать наш отдых экстремальным.
– Круто! Завтра в скалы! Лезем! Решено! – басят со всех сторон.
Я поддаюсь воодушевлению и тяну свою кружку в общий букет.
– Лучше гор только горы, ребят! Я ж в юности альпинизмом занимался! На Эльбрус ездил. Ох, бригада у меня крутая была. Мы как-то зависли над пропастью…
Сбоку что-то жестко хрустит. Я осекаюсь и поворачиваюсь на звук. Нюрочка, резко встав, быстро уходит в темную, неосвещаемую глубь…
Пётр Самсонкин
Живой покойник
Митьку Звонарева, тридцатипятилетнего мужика под два метра ростом, кареглазого и чубатого, знает в поселке каждый. Однако больше знают по прозвищу – Покойник. Не злобный, веселый сам по себе. Трезвый. Давно не пьет. Завязал окончательно и бесповоротно, хотя свое время и самопальную глушил.
Она-то его в один момент и подвела. После того злосчастного случая получил он прозвище.
Играл в тот памятный вечер в карты. Сговорились: кто продуется, тому идти за выпивкой. Явно не везло ему тогда – продул. Пришлось идти на поиски самогонки. Зашел в ближайший дом к Полинке Воробьевой. Самой хозяйки не было, дома один малец.
