Перевоплощение

– Которую ты благополучно завалишь, – продолжила Ксюха. – Преподы забыли, как ты выглядишь.

– Фигня, папаня деньжат подкинет, и всё будет тип-топ, преподы – они тоже люди, – Жора из краёв, богатых нефтью и деньгами, а его папа не самый последний там человек. – Короче, хватит мяться, колем учёбу и сваливаем.

– Жора, может, я не втыкаю, но зачем я вашей компании? – Ксюхе совсем не улыбалось пьянствовать в компании пяти парней, даже для неё это считалось неприличным.

– И у меня другие планы, – добавил Вик.

– Спокойно, я всё учёл, – Жора глянул на часы и добавил. – Пора бы появиться.

– Я здесь, – сверху, как и Жора до этого, спускалась Светка.

Немая сцена совпала со звонком. В действительности Светка подошла вместе с Жорой, но ради театрального эффекта согласилась подождать. Почему она присоединилась к Жоре? Потому, что была инициатором! В борьбе желания и страха пока побеждал страх, ей требовалось время, чтобы привыкнуть к Вику, а он собирался торопить события, так она думала и, конечно, ошибалась. Вик испытывал аналогичные чувства и в любом случае сегодня планировал только платонические отношения, поэтому подключение Светки к мероприятию скорректировало его планы и даже добавило радости: общая компания избавит от лишних пауз, так часто возникающих при перемене тем.

– В общаге к нам присоединится ещё несколько девушек, так что вперёд, – Жора словно читал чужие мысли, он воистину всё предусмотрел.

Сева и Ксюха переглянулись и, улыбнувшись, пошли следом. Конечно, им обоим хотелось посмотреть друг на друга в неформальной обстановке, коль возник взаимный интерес, ведь институт даёт искажённое представление о человеке. Их пример показателен, в плане нормального возникновения отношений и символичен для урбанистической цивилизации. Полтора года учась бок о бок, видя друг друга чуть ли не ежедневно – и никаких контактов, никаких пересечений, ничего (это о символичности). И вдруг, желая пообщаться с Виком, Ксюха будто спотыкается о Севу, инстинктивно пытается защититься, но противника-то нет, а есть человек, совсем не опасный и даже проявляющий встречный интерес (с Севой аналогично). Показательность же в подтверждении общих принципов знакомства: не стесняйтесь, не молчите и доверяйте ощущениям. Если схематично, то, во-первых, смело подходите к объекту своего интереса, место встречи большого значения не имеет; во-вторых, безо всяких пауз начинайте разговор, обращённый к интересующему человеку, тема играет ещё меньшую роль, чем место; в-третьих, оценивайте реакцию, и не на тему разговора (распространённая ошибка), а реакцию на себя. Это просто – неприятие, негатив чувствуются сразу, и тогда ловить нечего (если вы не относитесь к настойчивым либо парадоксальным людям), в остальных случаях путь открыт, и дальнейшее развитие отношений зависит лишь от весёлого весеннего солнца или не пролившегося осеннего дождя, от нежного бриза на летнем морском берегу или славного морозца и вкусно хрустящего снега… et cetera, et cetera.

До общежития компания добиралась долго, предварительно поиграв в снежки и поваляв девчонок в сугробах, а также посетив попутные магазины с целью приобретения закуси. Кузя с компаньоном ждали на месте, Жора дал им свой ключ, понимая, что придёт позже, кроме основного задания (приобретения спиртного), у них имелось и дополнительное: «Наведите порядок, и чтобы вещи не валялись».

– Очень мило, – подобные обороты от Ксюхи редко услышишь. – Жора, а кто твой сосед? – она указала на вторую кровать.

– Да никто, – и проследив её взгляд, добавил: – Это гостевая кровать, на всякий случай.

– Ксюш, пойдём, у меня разденешься, – Сева пригласил девушку к себе, убедившись, что Ганс отсутствует.

– О, а здесь три кровати.

– Комната и рассчитана на троих, – как можно безразличней добавил Сева.

– А почему Жора живёт один?

– Так то Жора, – Вик вошёл следом, – а то мы.

– Чушь говорит, – Сева разорвал бы Вика. – Просто кто с таким пьяницей уживётся, все сбегают, вот и выходит, что один.

– Извини, – Ксюха близко подошла к Севе и продолжила почти шёпотом. – Видишь, какая я глупая.

– Что ты, ты умная и добрая, – Сева тоже шептал, он одной рукой обнял Ксюху за талию, а другой провёл по волосам, коротким и жёстким.

Видя такое дело, Вик потихоньку ретировался, лишь вздохнув, словно для протокола. Но это лишнее, Ксюха освободилась из юношеских объятий Севы, улыбнулась ему и, взяв за руку, повела к двери. У самой двери она остановилась и, неожиданно для Севы, коснулась его губ своим дыханием, после чего мгновенно вышла в коридорчик, вытягивая за собой Севу, руки которого не отпускала.

Сева весь дрожал, но старался не подавать вида, даже такая невинная игра (сколько их будет в жизни), исполненная Ксюхой больше интуитивно, чем осознанно, разбередила его неокрепшие чувства и мужскую натуру. Сева остро почувствовал запах женщины, запах страсти, что быстро и безболезненно избавило его от затянувшегося романтизирования и вялого, мечтательного желания недоступного образа. Короче, Сева влюбился, теперь по-взрослому.

– Чем помочь? – как ни в чём не бывало обратилась Ксюха к Жоре.

– Помоги ребятам со жратвой, – кивнул он на своих оруженосцев, после чего обратился к Вику и Севе: – Тащите ваш стол, а то моего явно мало.

Вскоре вернулась Светка, вместе с Марой, но, естественно, без Ёлки, которой претило тусоваться в одной компании со Светкой, поэтому обещание Жоры о присоединении нескольких девушек оказалось преувеличением. Ксюха впервые видела Мару (учились на разных факультетах, в разную смену, были из разных социальных слоёв, наконец, Ксюха первый раз посетила общагу), но сразу поняла, что это именно она, как и то, что слухи не всегда врут: «Она настоящая красавица, боже мой, я наверно уродина на её фоне».

Ксюха расстроилась, но потихоньку, на внутреннем плане, на внешнем же немедленно обратилась к Маре, оставив нарезку закуски, чтобы познакомиться:

– Ксения, можно Ксюха.

– Марина, а проще Мара.

– Девчонки, прошу всех в комнату, нечего в коридоре толпиться. – Жоре шла роль радушного хозяина, да он и выглядел сообразно данному стереотипу: весёлый, обаятельный толстячок (впрочем, он настаивал на том, что он не толстый, а плотный).

Расселись, налили, выпили, закусили. Жора завёл свой аппарат, в фоновом режиме, хотя хард-коровый скрежет не слишком удачный выбор. Беседа текла непрерывно, но зацепиться не за что, так, обрывки чужих мыслей (от любителей выделываться), споры о вкусах (в основном критика современного искусства, по принципу – чем меньше понимаешь, тем громче убеждаешь), виды на урожай (о грядущей сессии), сплетни об отсутствующих, конечно, анекдоты, каламбуры, в общем, стандартный минимум. Веселиться пытались все, кроме Кузи с напарником, сделавшим хилую попытку поднять народ на преф – без успеха – это окончательно расстроило обоих друзей, и они свалили. Побродив по общаге, с заранее подготовленным запасом спиртного, ребята набрели на таких же алкашей, да там и остались.

Жора много тостовал, долго не пьянел, при том, что едой не злоупотреблял, стараясь поучаствовать во всех разговорах, желательно одновременно, в общем, чувствовал себя в своей стихии, не испытывая дискомфорта даже от мелких капризов гостей – убери, принеси, открой окно, закрой окно и в том же духе. Однако в выборе музыки он неуступчив, например, услышав, что Ксюхе нравится Nick Cave – включил «The Birthday Party» (попробуй придерись, хотя понятно, что она ждала иной музыки), любителей вокала ублажала Diamanda Galas (были и другие варианты, столь же альтернативные). Дело в том, что Жора считал себя живущим экстремально, вот и музыка такая. Проблему с агрессивным меломаном решил Вик, предложив самим что-нибудь спеть, Жора любил это дело, а то, что не умел – ему с лёгкостью простилось, лишь бы прекратить надругательство над мозгами – гвоздями, да по самую шляпку.

В процессе пения оживились Вик и Светка, до сего момента говорившие мало и вяло – Вик по обыкновению, а Светка от дискомфорта. Взбодрившись, Вик приналёг на беленькую, которая теплом отозвалась во всём теле и быстро развязала язык, взамен потребовав связность мышления и внятность речи, поэтому снова пришлось замолчать, всё-таки, Вик оставался малопьющим человеком. Светка почти не пила, помня о завтрашнем дне и необходимости подготовки к зачётам, она искала причину, чтобы уйти, но не находила достойной себя, поэтому продолжала безрадостное сидение, всё больше и больше жалея о прогуле занятий, а ещё о том, что неожиданно столкнулась с Жорой в институте (после лекции) и предложила устроить скромную вечеринку, среди своих. Впрочем, её сожаление не распространялось на Вика.

Мара тоже не пила, не хотела и не пила, чувствуя себя при этом очень хорошо (странное дело, обычно хорошо, когда пьёшь, а не наоборот). Она с интересом наблюдала за компанией, находя поведение Вика глупым – в его ситуации, когда стремишься глянуться девушке, следует сохранять подвижность. Светка скучала, Мара отчётливо понимала, как та мечтает вернуться к себе, но не помогала ей лишь потому, что надеялась на Светкину активность по отношению к Вику, он же беспросветный увалень, но Светка оставалась апатичной. А Ксюха Маре понравилась, пока беспричинно, если не вдумываться, зачем искать похожесть с кем-либо ещё, полагаясь на собственные, искажённые оценки, тем более вдумавшись и найдя, вряд ли сумеешь отделаться от ожидания просчитанного будущего, от комплекса пророка. Впрочем, похожесть оказалась не слишком завуалированной, в Ксюхе Мара увидела Жору, смягчённый вариант, разбавленный долей практичности, но не переходящей в жадность и растопыренные пальцы. – К чему всё это?

Ксюхе здесь пришлось по душе, и обстановка, и напитки, и люди: «А Мару я испугалась зря, классная девчонка».

И Сева её не разочаровал, ни в общении, ни в умении веселиться и выпивать. По истечении нескольких часов из пьющего состава лишь Жора удерживался в относительно нормальном состоянии (сказывались многочисленные тренировки). Вик отключился первым, прямо за столом, поэтому Жоре и Севе пришлось тащить (почти кантовать) его до кровати, благо, что за стенкой. Следом поднялись Мара и Светка, а Жора, как джентльмен, отправился их провожать, честно говоря, джентльмен лишь наполовину, так как преследовал ещё одну цель – найти пропавших корешей.

Не нашёл. Зато по возвращении обнаружил Севу в начале постижения особенностей женского туалета, при непрекращающихся объятиях и поцелуях, отношение Ксюхи к этому действу оставалось туманным, но какие-то звуки она издавала. Задержись Жора чуток лишних минут и стал бы свидетелем совсем уж неприличных телодвижений. Недолго подумав, Жора прервал игру (роль безучастного зрителя его не устраивала, а присоединение к шоу немыслимо – Ксюха не походила на девушек, приветствующих подобную гимнастику), поэтому, не выходя из комнаты, громко сказал:

– Тук-тук-тук!

– Кто там? – прохрипел Сева, не делая попыток принять вид, подобающий приличному гостю, наверно, надеясь, что уйдут.

– Это Жора, жилец здешний, – хорош жилец, уже по голосу не узнают.

– Ой, подожди минутку, – вот и Ксюха подала голос.

– Жду, – ответил жилец и продолжил стоять на прежнем месте, наблюдая, как ребята кое-как приводят себя в порядок, наконец, видя, что они готовы, Жора, изображая радость от неожиданной встречи, добавил: – О! Давно не виделись!

– А мы тут тебя заждались, и даже задремали, кстати, что же ты не заходишь? – Сева смотрел невидящими глазами прямо на Жору, в отличие от Ксюхи, ещё видящей, но сосредоточившей внимание на лице своего нового друга, в засосах и губной помаде. Ксюха тихонько хихикала, посмотрела бы на себя…

– Отдыхай, ты уже замаскировался, – отмахнулся Жора от Севы. – А вот тебе, Ксюха, я один совет дам, – Жора сделал паузу, желая услышать очевидный вопрос, но пауза стала затягиваться, пришлось продолжать самому: – Позвони домой.

Жора привык напоминать своим московским посетителям об этой необходимости, к чему его приучили их же утренние упрёки, а поскольку он отключался медленно (исключая Кузю с приятелем, которых вырубить почти невозможно), то с него и особый спрос. С большими муками звонок состоялся, с Ксюхиного мобильника (который, по приходе в общагу, она отключила) по фразе, написанной Жоре на бумажке, так как девушка уже плохо соображала. Фраза простая:

«Сегодня не ждите, я посплю у друзей, они хорошие, пока», – текст придумал, конечно, Жора, ему казалось, надо учесть всё, вот он и учёл, не понимая того, что и сам напился.

Ксюхе требовалось выговорить данную белиберду. Понятно, что сказано было короче, примерно: «Не ждите, я сплю с друзьями», – после чего телефон благополучно отключили.

Севу пришлось тащить «в одного», заснул он крепко, хотя и пытался перебирать ногами, якобы помогая Жоре, но тот сон о другом. Ксюха оставалась в сознании, где-то на пороге, и требовала положить её с Севой, но Жора рассудил иначе: он занял место Ганса, который до сих пор не вернулся. Рассудил здраво – койка узкая, и Сева во сне запросто сбросит девушку на пол, и ежели что, виноват во всём будет он – Жора, что не улыбало. Про гостевую койку Жора не подумал, оно и правильно, и Сева потом задолбит, да и не вечер ещё. А Гансу пришлось заново беспокоить земляков, прямую речь разумнее опустить.

Завершающим аккордом вечера, переходящего в ночь, стало успешное продолжение возлияний в компании ранее не знакомых Жоре людей, скорее всего, первокурсников, там он познакомился с новыми девчонками, одну из которых увлёк в свою комнату. Так он полагал.

Сон

2

Он закрыл глаза, но это не помогло, невидимость лишила его возможности обманывать сознание, он видел и с закрытыми глазами. Он шёл долго и теперь понял, что здесь обитали и другие. Они походили на аморфные существа, будто воздух (или как это тут называется), подчиняясь неведомому закону, уплотнялся, темнел и даже загустевал, приобретая очертания то ли людей, то ли их самодостаточных фрагментов, то ли чего-то неведомого и, прости господи, демонического. Впрочем, догадка пришла быстро, он здесь недавно – и потому невидим, а те, кто давно – проявились полностью, ну а фрагменты – это такие же, как и он, только пребывающие несколько дольше него. Наверно, есть и закон проявления, коли кто-то начал с ног, кто-то с головы, а кто-то и со средних частей: «Бред, словно какая-то фотолаборатория, с красной лампой, вбирающая в себя жизни, а ведь где-то есть и фотограф».

Эти существа умели говорить, точнее, выть, похоже, они пребывали в состоянии безумия, растеряв остатки человечности, при этом часто повторялось одно слово, а если прислушаться, различался целый хор голосов:

– Констант пришёл, спасайтесь…

– Констант не знает жалости…

– Он обратит всех, бегите, бегите…

– Констант неуязвим, как и приславший его…

– Мы все умрём, от Константа не спрятаться…

«Вот попал: то никого вокруг, то, как на рынке, не протолкнуться, теперь ещё чудище какое-то поблизости», – он продолжал идти вперёд, стараясь никого не задеть.

На новые следы никто не обратил внимания, поскольку весь песок пришёл в движение (сминаясь и рассыпаясь) от множества перемещающихся фигур (тени тоже оставляют следы, особенно если это не тени). Он не делал попыток войти в контакт с этими странными сущностями – будучи невидимым и не имея голоса, не стоит беспокоить безумцев, тем паче пребывающих в крайне возбуждённом состоянии.

И вдруг, совсем неожиданно, он заметил растение, такого же красного отлива, как и всё вокруг, совсем безжизненное и какое-то лишнее в этом мире горячего, светящегося песка. Присмотревшись, он увидел ещё один чахлый кустик, потом ещё и, наконец, понял, что пустыня – это не совсем пустыня, а песок – не совсем песок: «…здесь иное сложенье основ».

Мир менялся. Его воображение уже рисовало призрачный город с подвижной архитектурой (вполне обоснованно, город недалеко), когда неказистый домишко оказывался многоэтажной башней либо глубоким котлованом (видимо, следствие дополнительной пространственной координаты) и никого это не беспокоило, и никого не пугало. Нет, он не видел, он чувствовал, но чувствовал остро и безошибочно, интуиция – его сильная сторона.

Новый взгляд на растение породил необычное желание, сопротивляться которому бессмысленно, – следовало беззвучно произнести одно слово, может, приказ, а может, просьбу: «Живи!»

И растение ожило!

– Констант! – рядом кто-то истошно завопил. – Он здесь, он обращает! Караул!

«Ага, значит, страшный Констант – это я. Приятно узнать своё имя, пусть это и не имя, а иная идентификация, даже в подобном месте».

Растение превращалось в красивый зелёный куст неизвестного вида, а вокруг него образовывалась симпатичная, такая же зелёная травка, получился маленький округлый оазис диаметром около двух метров. Внутри круга легче дышалось и казалось, что над тобой голубое небо и привычное родное солнце. А может, не казалось? Может, их пока просто не видно, ведь зелёному цвету необходим солнечный свет…

– Констант! Да буду слышен я тебе и пославшему тебя! – стоявший перед оазисом являл собой весьма плотное образование, которое, с известными оговорками, больше походило на тело, а не на тень от него, что по местным меркам предполагало немалый возраст. – Постигнута нами миссия твоя, да убоялись мы плодов её. Призван ты разрушить наш мир и изгнать нас и богов наших. Но ведаешь ли ты краткость пути своего, краткость жизни своей? Ведаешь ли, что только немногие из вас постигли покоряемые пространства? Знай же, мы приведём покровителя нашего и испросим силу поразить тебя, а если не одолеем, то познаешь ты гнев его, мощь его и возвеличишь славу его в мирах. Оставь теперь нас, уйди к пославшему тебя, коли дано тебе время вернуться. Ибо несокрушима твердыня наша, от господина нашего и меньших его, коих легион!

«Занятный старик, похоже, меня приняли за другого, иначе зачем так высокопарно угрожать и бояться. Хотя кустик-то я оживил. Да-а, пожалуй, лучше потихоньку свалить отсюда и продолжить искать контакта с тем, первым, голосом».

Он ушёл, разумно отклонив вызов, но ушёл не навсегда, как рассчитывали те, другие, ушёл, чтобы вернуться и попробовать искупить свой древний грех.

Опять пустыня, во все стороны, раскалённая и безмолвная. Он шёл, бесконечно однообразно, не чувствуя ни усталости, ни жажды, его перестали занимать местные причуды, а потом и собственные мысли, он достиг трансцендентального состояния, видя лишь место, куда в следующий миг ступит его невидимая нога, и, наконец, отключился от окружающего мира. Возникло новое ощущение, нелёгкое и недоброе, идущее из прошлого, из чужого прошлого – это страх. Существовал вектор, направление, а источник оставался неизвестным, но целью был он, Констант, словно его приглашали посмотреть какое-то действо. Так оно выглядело на первый взгляд, на самом деле – это мольба о помощи.

Прошлое можно и чувствовать, и видеть, и иногда общаться, контактируя с его настоящим, но для этого необходимо задать направление зовомому (чем плохо такое словцо?) и сам зовущий. В обычном состоянии человек не воспримет подобный сигнал (предельная чёткость достигается во сне), более того, не все люди способны к такому восприятию, а из тех, кто способен, – не все способны идентифицировать и систематизировать его, добившись нормального мысленного образа. И тогда возникают неясные видения и предчувствия, немотивированная тревога или беспричинная радость либо знание того, что произошло в другом, недоступном, месте, причём всегда это касается связанных людей (родственники, друзья, знакомые), в том числе и кармически. Выше находятся контактёры, их очень мало, но умеют они многое, один пример: контактёр, при определённых обстоятельствах, становится провидцем (для своих современников), используя информацию, полученную (в том числе и от себя) из будущего. Такое возможно, поскольку существует обратный ток времени, о второй координате которого, с некоторых пор, стало известно людям. Механизм чрезвычайно туманен, ясно лишь то, что необходимо войти в пограничное состояние (Between Nothing And Eternity), освобождающее сознание от привычной эмпиричности, кроме сна допустима медитация (если осилишь) или молитва (если посвящён).

Констант обладал даром самого высокого порядка – правом вмешиваться. Ничего фантастичного, пусть подобных людей исчисляют единицами, существует объективная закономерность (или закон, но автор неизвестен) затухания колебаний от всякого действия, то есть историческая законченность момента наступает не сразу, не мгновенно, а по прошествии какого-то времени. У которого больше двух координат (вспомним время внутри времени), различающихся не только направлением, но и глубиной проникновения, геометрически это представляется как угловое время, по отношению к некому базовому. Таким образом, есть определённый временной промежуток, когда вмешательство не нанесёт никакого исторического урона, а потому исходящий сигнал не прерывается, призывая реконструировать действие. Продолжительность такого промежутка – от секунд до тысячелетий. Значительные сроки указывают на явные тупики, когда любое вмешательство и изменение не будет зарегистрировано историей, а также на существование кармических связей (возмездие вершится неторопливо) между источником сигнала и его возможным получателем.

Итак, Констант услышал сигнал и, впервые обнаружив у себя такие способности, пошёл на зов, что представимо как разделение сущности (не шизофрения), состоящей из нескольких тел, в числе которых и физическое. Миг, и картинка перед его глазами изменилась, он летел (в этом состоянии летать, что ходить) среди города, заваливаемого красным снегом, а на балконе одного из зданий находилась она – позвавшая его. Но она была не одна… точнее, теперь-то одна и просила о помощи, просила именно его, хотя он её не помнил, а она его не видела.

Посмотрев чуть глубже, он понял всю отчаянность положения. Её посетил Раанг – искушающий до смерти. Констант знал это имя, знал, что вырваться от него нельзя, почти нельзя, но, действуя в общемировой структуре, Раангу приходилось подчиняться и всемирным правилам, требовавшим обязательного выхода, вот только оставлял он такие лазейки, что сквозь них невозможно и протиснуться, не говоря о том, что сначала их требовалось найти. И она нашла, а сейчас умирала.

Раанг требовал от неё кого-то предать и допустить до себя другого человека, говорил, что этот её поступок есть лишь маленький шажок в достижении тоже маленькой, но чуть большей цели, из множества которых и сложится, наконец, великая победа в великой войне. Он был убедителен и непререкаем, предложив следующий порядок: при согласии она поднимается по лестнице на следующий этаж, где её будет ждать новый избранник; если нет, то остаётся здесь и умирает, ибо ни один ближний не придёт на помощь и ни один видимый путь не выведет к жизни. Это даже не лазейка, а что-то значительно меньшее: найди выход, который недоступен, или спасителя, который не отсюда. Впрочем, сейчас это неважно, Констант поднял девушку на руки и перелетел (никаких лестниц и дверей) на следующий этаж где, аккуратно положив её на пол балкона, беззвучно прошептал: «Живи!»

Она ещё не пришла в сознание, когда на балкон вышел молодой парень и остановил взгляд на стене, поверх её тела, он хотел получить её, а получил лишь фантом – это как суперфотография или голограмма, похоже, они даже поговорили. Фантом, вообще, штука занятная, он способен имитировать всё, кроме душевных чувств, но кукловодам этого не требуется. Раанг не сдавался: проиграв фигуру, он не собирался проигрывать партию. Посмотрев ещё немного и, убедившись, что девушке ничего не угрожает, Констант оставил это место.

А в пустыне ничего не переменилось, он продолжал идти, пока не обратил внимания на светило, оно сменило место на этом, якобы, небе. Его озарило, мысль бешено заработала, после чего он только и смог, что выдавить внутри себя: «Велики дела твои, Господи!».

Пойди он сразу на восток – и девушка умирала, сам он не знал почему, но это так. Возможность вмешаться в те события закрывалась вероятным началом их осознания, а это произойдёт после его символического шага. И остаётся лишь гадать, пытаясь постичь вселенскую мудрость, где истина не взвешивается на весах риска, а ложь – это всего лишь страсть. Да, выбери Констант другой путь, и девушка погибала. Но был бы тот выбор истиной? В конце концов, всё пошло так, как и должно пойти, – это истина, и она неоспорима. Время сделать осознанный шаг. Только один шаг.

Жизнь 1101-я

6

«Впереди новый день, время есть, но надо спешить, некогда нежиться под одеялом и уступать собственной лени, бегом в душ, потом одеваться, завтракать и…» – Костя осёкся, он пребывал под тем же мягким одеялом, улавливая слабую утомлённость мышц. Так бывает.

Но сна он не помнил. Костя расслабился, резко подниматься расхотелось, лучше поваляться, предаваясь приятной утренней дрёме, Костя – «жаворонок», поэтому дрёма ему приятна. Привычно вытянув руку, он зажёг бра и неторопливо скользнул взглядом по комнате: всё, как обычно, всё на своих местах и не требует особого внимания к себе, за исключением одной тетради, лежащей неправильным образом. К тому же чужой тетради, принадлежащей Яне…