Тайна генерала Багратиона

– Vraiment? – горничная с интересом посмотрела на Багратиона. – Je vous ecoute, madamе …[6]

Как новобрачным, Надин постелила им совершенно новое белье, загодя купленное в дорогом магазине Соломона Вольфсона на центральной площади Вены возле собора Святого Стефана. Накрахмаленные простыни похрустывали, точно льдинки на первом морозе. Толстое одеяло, упрятанное в полотняный чехол, походило на полярного медведя, белого, неповоротливого, огромного.

Екатерина Павловна ждала мужа, надев ночную сорочку с валансьенскими кружевами на воротнике, рукавах и подоле. Он пришел из ванной комнаты, и вскоре стало ясно, что сорочка им только мешает. Стянув ее через голову, нагая княгиня упала на подушки рядом с князем и сказала:

– Ну теперь признавайся, милый… Давно ли ты лежал рядом с обнаженной женщиной?

Жаркое ее дыхание касалось его щеки, глаза смотрели пристально, солгать было положительно невозможно.

– Давно, – сказал генерал чуть охрипшим голосом.

Белая кожа жены, сразившая Багратиона еще в первую их брачную ночь, всегда вызвала у него бешеное желание. Но тогда он умерял свои чувства потому, что боялся причинить ей боль, напугать и тем отвратить от супружеской жизни.

Юная графиня Скавронская и впрямь ужасно стеснялась мужа. Однако ее скромность и неопытность он ценил гораздо выше золота и серебра, обещанного в приданое за ней. Тонкая, не слишком рослая, но абсолютно правильно сложенная девичья фигурка, лишенная развитых женских форм, хранила в себе некую тайну и обещала терпеливому супругу неземные наслаждения в будущем.

Долго же пришлось ему ждать! За пять лет, прошедших со дня их разлуки, он почти перестал надеяться увидеть ее в постели снова. Но Господь Бог услышал его смиренные мольбы, и сейчас в объятиях Багратиона лежала чувственная, уверенная в силе своих чар очень красивая женщина. Ее бедра, чуть полноватые, покорно раздвинулись ему навстречу. Живот, округлый и мягкий, выступал над треугольником черных волос. Как белоснежные холмики, словно бы наметенные январской метелью, широкие у основания и сужающиеся к вершинам, упирались в его ладони прелестные груди, и соски на них твердели. Он нежно коснулся их губами. Вдруг тонкая, мутноватая капелька без вкуса и запаха отделилась от коричневатого бугорка и растаяла у него в углу рта.

Князь Петр удивился, но потом даже не вспомнил об этом, отдавшись порыву страсти. Как живо откликалась на его движения супруга! Как трепетало ее тело от его горячих ласк! Как громко она просила его продолжать, продолжать…

Екатерина Павловна была беременна. Шел пятый месяц срока. Токсикоз давно закончился. Лишь молозиво – предвестник будущего кормления младенца – иногда выступало на сосках. В остальном она чувствовала себя превосходно, жаждала плотской любви и старалась поменьше думать о человеке, который признавал себя отцом этого ребенка.

Министр иностранных дел Австрии граф Клеменс-Венцеслав-Лотар Миттерних, сердечно попрощавшись с ней, в конце марта сего года уехал в Париж. Ему пришлось следовать за эрцгерцогиней Марией-Луизой, ставшей супругой Наполеона Бонапарта. Он надеялся изменить условия кабального для его страны мирного договора с Францией. Если голубоглазая восемнадцатилетняя представительница династии Габсбургов обольстит победителя Европы и понравится ему как женщина, то сделать изменения будет легко.

Клеменс Миттерних подробно рассказал о таковых планах княгине Багратион и объяснил, что его командировка может растянуться месяца на два-три. Но он будет регулярно писать, будет думать о них постоянно. И пусть Екатерина Павловна так же регулярно сообщает ему обо всем. Его волнует состояние ее здоровья и судьба малыша. Здесь останутся люди, которые позаботятся о ней, как о своей родственнице. Министр поручит им это и строго спросит с них по возвращении в Вену.

Без сомнения, тридцатисемилетний граф Миттерних, потомственный дипломат, учившийся в Страсбургском и Майнцском университетах, был очень приятным кавалером, обладая красивой внешностью, элегантными манерами, умом тонким, пытливым, изворотливым. Умелый и опытный любовник, он выступил учителем княгини Багратион в постели и сумел доставить ей много прекрасных минут.

Не меньше пользы граф принес и нашей внешней разведке. После бурных приступов любовной страсти его тянуло рассказывать ослепительной русской красавице обо всем, что происходит в Министерстве иностранных дел. Кроме того, он изощрялся в остротах, давая точные, правдивые, хотя порой и циничные характеристики различным деятелям и разнообразным международным событиям, делился собственными замыслами новых внешнеполитических интриг.

Его отъезд в Париж Екатерина Павловна долго обсуждала с графом Разумовским. Потеря столь ценного, можно сказать, незаменимого осведомителя их огорчала. Но не только. Андрею Кирилловичу виделся в этом длительном вояже Миттерниха поворот всего государства Габсбургов от одного приоритета к другому, от восточной политики, то есть от сотрудничества с Россией, к политике западной, то есть к сотрудничеству с могущественной Францией и ее нынешними сателлитами. Последнее не могло не настораживать русских. Ведь Наполеон – настоящий агрессор. Куда теперь он направит свою победоносную армию?..

Глава третья

Французы в Вене

Окна спальни в особняке, арендуемом княгиней Багратион, выходили прямо на восток, потому яркое майское солнце осветило их довольно рано. Утренние его лучи пробились сквозь неплотно задвинутые шторы и легли длинными бликами на ковер возле кровати. Затем они протянулись и на кровать, достали до одеяла и наконец блеснули генералу в глаза.

Впрочем, он сам давно проснулся. За долгие годы военной службы у него выработалась привычка вставать вместе с нижними чинами вверенного ему подразделения по сигналу барабана и трубы. Побудку же в Российской императорской армии играли зимой в шесть часов утра, летом – в пять часов утра. Потом следовал завтрак: краюха хлеба с кружкой горячего чая, иногда – с медом. Но бывало, на завтрак артельщики варили и борщ на бульоне из бычьих хвостов.

Теперь князь Петр, подперев голову рукой, смотрел на спящую жену и вспоминал события минувшей ночи. О, это была совершенно изумительная ночь! В ней безраздельно царствовала божественная Екатерина Павловна. Он только исполнял ее прихоти и наслаждался, будучи приближен к лону королевы, как верный рыцарь Прекрасной Дамы, сполна вознагражденный ею за подвиги в Крестовом походе, где преодолел тысячи верст по безводной пустыне и сражался с коварными сарацинами.

Темно-каштановые волосы красавицы рассыпались по подушке. Думая о прохладных майских ночах, она под конец их любовных упражнений благоразумно надела ночную сорочку. Кружевной воротник, широко распахнутый, сейчас обнажал высокую, необыкновенно белую шею и часть плеча, на коем ближе к ключице темнело пятнышко. Это он, совсем потеряв голову от страсти, оставил ей след от поцелуя. Нехорошо, ваше превосходительство! Ведь вы находились в постели с женщиной, состоящей с вами в законном браке, освещенном нашей матерью святой церковью. К чему такие крайности?..

Склонившись над женой, Багратион осторожно прикрыл ладонью пятнышко на ее ключице. Но, видимо, тяжела, груба, шершава оказалась рука бывалого воина. Екатерина Павловна открыла глаза и улыбнулась:

– Доброе утро, милый! Как вы почивали в моей спальне?

– Отлично, ангел мой!

– Я не утомила вас?

– Нисколько! – князь Петр нежно поцеловал ее в щечку. – Готов служить вашему сиятельству с прежним пылом.

– Ах вы, шалунишка! – княгиня шутливо погрозила ему пальцем. – Иногда следовало бы и остановиться!

– Как прикажете, ангел мой…

Их завтрак походил на идиллию в добропорядочном семействе русских помещиков. Стол, накрытый льняной скатертью с красно-желто-белым узором, под цвет к ней – салфетки. Лакей в ливрее, подающий кофейник с горячим напитком. Почтенный супруг в атласном турецком халате (и откуда только взялась в доме Екатерины Павловны подобная вещь!). Очаровательная молодая супруга, позволившая себе выйти к столу с прической и макияжем, но – в роскошном кружевном пеньюаре, сквозь который кое-где просвечивало тело. Всё так мило, так непринужденно, так по-домашнему!

Для полноты картины генерал от инфантерии мог бы просматривать венскую газету. Кстати говоря, ее подали к столу вместе с кофе и сдобными булочками. Но Петр Иванович, знавший немецкий язык недостаточно, лишь прочитал заголовки.

Жаль, что в училище для детей штаб– и обер-офицеров в Кизляре он проучился только год. Там немецкий язык преподавал герр Хюбнер, веселый, общительный человек. Правила немецкой грамматики юный князь Багратион усвоил, но со словарным запасом дела у него обстояли неважно, хотя по мере возможности он его пополнял, правда, в основном – военными терминами.

Екатерина Павловна, взяв газету у генерала, кое-что быстро перевела супругу. В частности, сообщение о его прибытии в столицу Австрии. Стало быть, князю следовало в ближайшее время нанести визит военному министру эрцгерцогу Карлу-Людвигу-Иоганну, принадлежавшему к династии Габсбургов.

Затем надо дождаться приглашения во дворец Хофбург и прибыть туда вместе с женой на аудиенцию к императору Францу Первому. Аудиенция – неизбежна, поскольку Петр Иванович является кавалером ордена Марии-Терезии второй степени, награды высокой и почетной. Исходя из дипломатического этикета, правитель страны просто обязан оказать русскому полководцу таковое внимание.

Тратить время на помпезные официальные встречи Багратиону не хотелось. Он приехал в Вену с другой целью: разобраться в собственных семейных делах. Ночь с прелестной Катиш обнадеживала, но день, похоже, сводил «на нет» его достижения. Княгиня смотрела на мужа ласково и от прямого ответа об их совместном возвращении в Россию хитро уклонялась.

Бесконечно удивляясь, генерал обнаруживал в Екатерине Павловне все новые и новые качества. Прежний юношеский ее максимализм и непримиримость к людским недостаткам уступили место здравым суждениям о природе вещей. Княгиня как будто видела подоплеку явлений и не заблуждалась относительно причин, их породивших. Она так умело вела беседу за чашкой кофе, что он ни разу не сумел поймать супругу на противоречии, упрекнуть в упрямстве, заставить согласиться с его умозаключениями.

В то же время Петра Ивановича не покидало ощущение какого-то удивительного, вновь возникшего единения с этой молодой женщиной, легко подарившей ему ночь любви. Он нисколько не сомневался в ее чувствах к нему, ярких, сильных, естественных. Между тем выходило, что она много и охотно говорит о своих эмоциях, но при том ни единым словом пока не обмолвилась о своих мыслях и намерениях.

– Ангел мой, – Багратион поднялся из-за стола, подошел к Екатерине Павловне и поцеловал ей руку. – Мне совсем не хочется уходить отсюда…

– Очень этому рада, милый.

– Однако мундир и шпага остались в гостинице. Там же находится адъютант, владеющий немецким, денщики, строевая лошадь. Все это понадобится для визита к военному министру Австрии. Потому я уезжаю.

– Хорошо, – сказала она. – Завтра здесь соберется небольшое общество моих лучших друзей. Они будут рады приветствовать доблестного русского генерала. Но прошу вас, наденьте свой парадный мундир.

– Желание дамы – закон для офицера! – князь поклонился супруге и вышел из комнаты.

Когда Багратион появился в приемной военного министра, то его сразу узнал один из адъютантов эрцгерцога, одетый в красивый темно-зеленый доломан с серебряными шнурами и пуговицами и накинутый на левое плечо такой же ментик. Майор Гессен-Гомбургского гусарского полка барон фон Вендер почтительно сообщил Петру Ивановичу место и время их давней встречи: австрийская деревня Шенграбен, начало ноября 1805 года. Естественно, генерал от инфантерии не вспомнил бравого майора. Мало ли капитанов, майоров и даже полковников встречалось ему на пути.

Но слово «Шенграбен» много значило в его карьере. Это были события австро-русско-французской войны. Австрийскую армию, вверенную генералу Макку, Наполеон уже разгромил, союзники отступали. Вместе с русскими гессен-гомбургские гусары защищали селение Голлабрюн от атак корпуса Мюрата, после чего отошли к большой деревне Шенграбен.

Здесь австрийцы получили от французов известие о перемирии, якобы заключенном между Наполеоном и императором Францем Первым. Оно являлось обычной дезинформацией, к которой французы нередко прибегали во время войны. Однако командир Гессен-Гомбургского гусарского полка генерал-майор граф Ностиц почему-то им поверил. Он увел свою воинскую часть с боевых позиций, но все-таки Багратиона об этом предупредил, послав с депешей поручика, барона фон Вендера.

Русские у Шенграбена остались. Под командованием князя Петра они вступили в сражение с противником, имевшим почти шестикратное численное превосходство, и остановили его наступление ценой больших потерь: примерно половина всех наших солдат и офицеров, участвовавших в неравной схватке.

Древич, слушая речь майора, переводил Багратиону запоздалые признания беглеца:

– Замечательный, достойный античных героев подвиг… Как жаль! Да, как жаль, что гессен-гомбургские гусары не вписали столь славную страницу в свою полковую историю…

– У них еще все впереди, – усмехнувшись, ответил генерал.

– Пожалуйте сюда, ваше превосходительство! – другой адъютант военного министра распахнул перед ним тяжелые двери из мореного дуба. – Его высочество ждет вас…

Багратион встречался и с нынешним военным министром Австрии тоже. Дело происходило в Северной Италии в 1799 году, где союзные австро-русские войска успешно действовали против сил республиканской Франции. В 1805 году при Аустерлице они тоже сражались плечом к плечу.

Внешне Карл-Людвиг-Иоганн напоминал Петру Ивановичу его великого учителя, Суворова. Он имел небольшой рост, худощавое телосложение, голубые глаза, движения быстрые и внезапные. Зная о его слабом здоровье, родители готовили сына к церковной карьере. Но его дядя, император Иосиф Второй, разглядел в мальчике задатки военачальника. Действительно, уже в 22 года командуя кавалерийским полком, он отличился на поле боя.

Победа над Наполеоном в битве у селения Асперн сделала молодого генерала национальным героем Австрии. Слава эта, к сожалению, продолжалась недолго. Через полтора месяца австрийцы потерпели поражение при Ваграме. Бесспорно, Главнокомандующий нес личную ответственности за эту неудачу. Но на исход баталии сильно повлияли разные другие факторы, от эрцгерцога не зависящие. Кроме того, он спас от окружения и разгрома свои войска, в полном порядке выведя их в Богемию.

Беседа между Багратионом и Карлом-Людвигом-Иоганном шла с помощью того же Древича. Дальше взаимного обмена любезностями разговор не продвигался. Военный министр хвалил русскую армию, князь Петр – австрийскую. При этом они умалчивали о том, что их противник во всех последних войнах был один и тот же – французы.

Как инструктировал генерала от инфантерии российский посол граф Штакельберг, в беседах с австрийцами теперь следовало проявлять большую осторожность. После бракосочетания Наполеона Бонапарта с эрцгерцогиней Марией-Луизой венское общество разделилось. Одни ругали французов, другие превозносили их до небес. Последних было меньше, но они находились на верхних этажах власти. Эрцгерцог Карл-Людвиг-Иоганн и по должности, и по рождению принадлежал к ним. Потому Багратион не ждал от него никаких откровенных суждений.

– Дорогой князь, – вдруг печально заявил ему военный министр, – вы видите меня в этом кабинете в последний раз.

– Почему, ваше высочество? – удивился Петр Иванович.

– Я ухожу в отставку.

– Как странно, – заметил генерал. – Вы еще достаточно молоды. У вас – большой боевой опыт. Кроме того, армия вас любит.

– Армия – да, – кивнул головой эрцгерцог. – Но другие люди – нет.

– А ваши знаменитые победы? Например, над Наполеоном при селении Асперн?

– Ныне данное обстоятельство только ухудшает мое положение.

– Трудно в это поверить, ваше высочество.

– Французы в Вене, князь! – пристально взглянул на него Карл-Людвиг-Иоганн. – Когда они придут в Москву, вы мне поверите.

Забыв про дипломатическую вежливость, Багратион вскочил с места и довольно резко ответил:

– Нет, нет и нет! Подобного несчастья с моей страной случиться не может!..

Они давно покинули здание военного министерства, приехали в гостиницу «Der Ahorn Blatt», сняли парадные мундиры, заказали ужин, а генерал от инфантерии все не мог успокоиться. Пророчество эрцгерцога о появлении французских войск в Москве не выходило у него из головы.

Карл-Людвиг-Иоганн слыл человеком умным и сведущим. Не стал бы он пугать старого боевого товарища нелепыми предсказаниями. Но, вероятно, на него повлияло поражение в недавней войне и дальнейшие действия Корсиканца по отношению к древней династии Габсбургов.

Между тем Багратион не считал армию императора Франца Первого плохо обученной или неорганизованной, лишенной боевого духа. Просто она столкнулась с умелым полководцем, вооруженные силы которого строились по иной системе, и эта система оказалась более действенной, чем австрийская.

«Но русская армия? – думал теперь князь Петр. – Сможет ли она противостоять захватчикам и в конечном счете нанести им смертельный удар?»

Он не имел обыкновения делиться со своими адъютантами подобными мыслями. Однако поручик Древич, второй год служа у него, и так понимал, что шеф пребывает в мрачном настроении. Карие глаза потомка грузинских царей потемнели, брови сошлись к переносице. Он поглаживал рукой черные густые бакенбарды на правой щеке, и это всегда служило у него признаком некоторого волнения.

Древич решил развлечь начальника. Молодой офицер достал купленный по дороге еженедельник «Le journal de Vienne» и предложил перевести для его превосходительства какие-нибудь забавные заметки.

Еженедельник издавался на французском языке и на французские деньги. Буквально три месяца назад австрийская цензура беспощадно кромсала его публикации. Нынче же бойкие журналисты-франкофилы получили полную свободу самовыражения. Они взахлеб писали о Наполеоне Бонапарте, мудрейшем из всех государей, когда-либо правивших на Земле, о французском воинстве, храбром и непобедимом, о самой Франции, где народ живет богато и счастливо.

Начал Древич с обычных для бульварных изданий заметок о чрезвычайных происшествиях. О теленке с двумя головами. О женщине, благополучно родившей тройню. О трубочисте, упавшем с крыши трехэтажного дома, но оставшемся в живых. О пожаре, случившемся в булочной возле «Theater an der Burg», который в прошлом веке построила императрица Мария-Терезия; театр, к счастью, не пострадал.

Предпоследняя страница еженедельника посвящалась международным событиям, и большую часть места там занимала статья «Русские на Дунае». Автор ее, некто Леонард Беккер, вполне достоверно описал действия Молдавской армии в ноябре и декабре прошлого года, правильно назвал фамилии командиров всех корпусов, сообщил, что князь Багратион был внезапно смещен со своего поста и заменен графом Каменским.

В завершение своего опуса г-н Беккер дал несколько картинок бивуачной жизни, и в частности, ярко обрисовал дикие нравы русских. Оказывается, испытывая страшную нужду в одежде и продовольствии, они грабят нищее население Валахии и Молдавии почем зря.

– Вот псы шелудивые! – в сердцах произнес Петр Иванович. – Откуда они все это взяли?.. Сам ведь знаешь, у нас регулярно шел подвоз из России. Кроме того, местной серебряной монетой я платил румынам и молдаванам за транспорт, за муку, за дрова, за использование печей для заготовления хлеба.

– Свободная западная пресса, ваше сиятельство, – пожал плечами молодой офицер. – Врали, врут и будут врать. Если, конечно, заказ поступит.

– Заказ на что? – хмуро спросил генерал от инфантерии. – Поливать грязью русских?..

Не очень далеко от их гостиницы, в роскошном особняке, который теперь занимало посольство Франции, в своем кабинете на втором этаже у окна стоял человек пятидесяти шести лет от роду, среднего роста, полноватый, с лицом надменным и, пожалуй, неприятным. Он задумчиво смотрел на старинный город, где крыши домов, купола церквей и шпили башен освещало заходящее майское солнце.

Французский посол Луи-Гильом Отто, граф Мослой, знал автора статьи «Русские на Дунае». Это был лучший его осведомитель. Ловкий малый, принятый даже в домах венской знати, неутомимый собиратель всевозможных сведений, которые французы у него охотно покупали. В придачу сей Леонард Беккер обладал литературным даром и, взявшись за перо, умел придать любой сплетне вид объективной аналитической статьи. В последнее время именно это обстоятельство стало важным.

Император Наполеон уже готовился к новой войне и потому ставил перед посольством в Вене сложную задачу. Не только знать все и обо всех мало-мальски заметных персонажах, но и влиять на здешнее общество, распространяя в нем идеи, полезные для завоевателей. Австрийцы же такому вмешательству в их жизнь сопротивлялись. Очаги общественного сопротивления тлели во многих местах. Граф Мослой пытался бороться с наиболее серьезными из них, но в том особых успехов пока не достиг.

За его спиной на столе лежал десятистраничный, правда, еще не законченный еженедельный рапорт начальству в Париже – министру иностранных дел Франции Жану-Батисту де Шампаньи, герцогу Кадорскому. В нем отражалась обычная жизнь монархии Габсбургов: отставки, назначения, приемы во дворце Хофбург, новости из правительственных учреждений, торги на бирже, перемещения лиц, по какой-либо причине интересующих французов. Фамилия князя и княгини Багратион там тоже упоминалась.

В том, какую роль будет играть князь Багратион, приехав в Вену, французы пока не разобрались. Роль же обворожительной его супруги была им хорошо известна. Однако они ничего не могли против нее предпринять, так как не имели прямых доказательств ее конфиденциальной деятельности, в бессильной злобе наблюдая за кипучей светской жизнью русской красавицы и догадываясь, какой урон она наносит наполеоновской Франции при венском дворе. Только в секретных рапортах, подобных этому, граф Мослой отводил душу, изливая в них ненависть к Екатерине Павловне при помощи бранных слов, клеветы и нелепых выдумок о ее прошлом.

Нельзя сказать, что посол через свою агентуру не пытался подобраться к княгине Багратион поближе и собрать о ней более достоверную информацию. Но стандартный прием с подкупом слуг не сработал. То ли Екатерина Павловна держала в услужении людей особых моральных качеств. То ли относилась к ним не по-барски, а по-человечески. То ли французы, известные страстью к экономии, предложили им сумму, явно недостаточную. Даже горничная Надин Дамьен, уроженка Руана в Нормандии, со скандалом выгнала вон бойкого молодого человека, якобы земляка, предлагавшего ей дополнительный заработок.

Княгиня Багратион продолжала пользоваться повышенным вниманием здешнего общества. В Вене с удовольствием судачили об ее ультрамодных нарядах и умопомрачительных шляпках. Огромные собольи и песцовые шубы, привезенные из России, служили предметом всеобщей зависти. За роскошный выезд, состоящий из двух пар орловских рысаков редкой соловой[7] масти, брат императора Франца Первого предлагал ей двадцать тысяч дукатов, но княгиня от таковой сделки отказалась. На ее вечера, посвященные истории итальянской оперы, которую она отлично знала благодаря образованию, полученному в доме отца, съезжались и знатные меломаны, и знаменитые музыканты вроде местного корифея – шестидесятилетнего композитора Антонио Сальери.

Конечно, Екатерина Павловна трудилась на благо своей страны и против Корсиканца не одна. Французы полагали, будто она входит в группу под руководством графа Разумовского. Бывшего посла России в Австрии они неоднократно пытались спровадить обратно на родину и писали кляузы на него в австрийское Министерство иностранных дел. Министр Клеменс-Венцеслав-Лотар Миттерних неизменно отвечал Луи-Гильому Отто, графу Мослою, что у правительства нет ни малейшей возможности лишить вида на жительство в Вене частное лицо, сделавшее столь значительный и безвозмездный вклад в благоустройство города.

Что оставалось французскому послу?

Граф Мослой большую часть своей дипломатической карьеры провел в стране, далекой от хитросплетений европейской политики – в Соединенных Штатах Америки. Он дружил с основателями молодого государства Джорджем Вашингтоном и Томасом Джеферсоном. Эта дружба сделала его пребывание там весьма приятным, но напрочь лишила опыта поведения при международных конфликтах.

Вернувшись на родину, охваченную революцией, в 1792 году Луи-Гильом Отто примкнул к жирондистам, и когда они лишились власти, чуть не попал на гильотину. Пламенный республиканец он тем не менее радостно приветствовал Наполеона.

Император оценил его усердие и назначил послом в Вену. Титул графа Мослоя Отто получил совсем недавно, за устройство брака Бонапарта и эрцгерцогини Марии-Луизы. Но выступать в роли свата и бороться с российской разведкой на территории третьей страны – вещи совершенно разные.