100 великих загадок истории Франции

100 великих загадок истории Франции

Автор-составитель Николай Николаев

Закоулки истории

Каменные ряды Карнака

Из всех мегалитических памятников Франции наибольшей известностью пользуются, бесспорно, ряды камней близ приморского городка Карнака на южном побережье Бретани.

Камни так огромны и так многочисленны, что производят глубокое впечатление даже на самых случайных посетителей, и каждый год сотни тысяч туристов отправляются осмотреть эти странные реликвии доисторических времен, подивиться, а заодно и полазать по ним, пишет автор книги «Солнце, Луна и древние камни» англичанин Дж. Вуд. Хотя Карнак особенно знаменит своими каменными рядами, вокруг него есть много других мегалитических памятников, и всех их следует рассматривать в совокупности.

Почти все могильники построены очень внушительно и отличаются поразительным разнообразием, мощнейшей архитектурой и в высшей степени интересны для изучения. Но мы их касаться не будем и укажем только, что многие из них, по-видимому, примерно ориентированы на восходящее Солнце, напоминая в этом отношении ирландский Нью-Грейндж и длинные могильники юга Англии. Ориентация эта связана скорее с какими-то ритуалами, а не с наблюдениями, так как нет никаких признаков того, что они имеют отношение к точным линиям визирования. Они могли быть, однако, первыми признаками пробуждающегося интереса к Солнцу и Луне среди неолитических обитателей тех мест.

Каменные ряды – главная достопримечательность Карнака

С астрономической точки зрения более важны многочисленные стоячие камни, или менгиры. Само это слово – бретонского происхождения, как и другой термин – дольмен. Слово «кромлех» также может означать могильник, но его лучше избегать, чтобы не возникло путаницы, поскольку некоторые авторы называют кромлехами кольца из камней.

Все известные в Бретани астрономические сооружения сосредоточены в небольшом районе южнее городка Оре (департамент Морбиан), не далее 20 км от него. Местность там плоская и низменная, вряд ли найдется возвышенность более 30 м над уровнем моря.

По сообщениям ученых, в районе Карнака есть две лунные обсерватории. Поскольку естественных выемок на горизонте там нет, их строители вынуждены были устанавливать в качестве искусственных дальних визиров менгиры, что они и сделали в двух местах— вблизи нынешней устричной фермы Локмарьякер, в 9 км к востоку от Карнака, и в Ле-Маньо, на вершине невысокого пригорка в 2,5 км к северо-востоку от Карнака, совсем близко от знаменитых каменных рядов. Поскольку дальние визиры приходилось делать очень большими, чтобы они были видны на значительном расстоянии, практические соображения явно требовали, чтобы их использовали с большим числом ближних визиров, и группа А. Тома, занимающаяся там исследованиями, утверждает, что им удалось обнаружить по нескольку ближних визиров для каждого из двух больших менгиров. С линиями визирования предположительно должны быть связаны какие-то приспособления для экстраполяции, и Том с сотрудниками указывает два каменных веера в Пти-Менеке и Сен-Пьер-Киброне, а также систему каменных рядов в Керьявале, которые могли служить для этой цели. Пожалуй, наиболее сенсационно их утверждение, что приспособлением для экстраполяции является часть огромных каменных рядов Карнака, хотя, как мы увидим, такое истолкование оставляет необъясненными многие особенности этих рядов.

Большой Менгир находится на маленьком полуострове, вдающемся в бухту Киброн, на холме высотой 13 м. Он с трех сторон, кроме северной, окружен морем, и расположение его идеально для универсального дальнего визира. Чтобы полностью использовать Большой Менгир, необходимы были четкие линии визирования в восьми различных направлениях для восходов и заходов «высокой» и «низкой» Луны.

Чтобы обеспечить высокую точность наблюдений, длина линий должна была достигать нескольких километров, но не десятков километров, иначе для того, чтобы менгир был виден над горизонтом со всех направлений, его пришлось бы сделать непомерно высоким.

Шесть линий визирования ведут к Большому Менгиру через водные пространства, а две – с северо-запада – через сушу. Том и его сотрудники сняли с карт точные профили рельефа вдоль этих линий и установили, что на них есть точки, откуда местные возвышенности не заслоняли стоявшего Большого Менгира. Профили, кроме того, показали, где следует искать ближние визиры, которые позволяли бы увидеть над горизонтом его силуэт.

На пяти линиях профессор Том с сотрудниками не обнаружил никаких мегалитических остатков, которые можно было бы считать ближними визирами. Другие три азимута дали гораздо больше возможностей, поскольку каждая линия проходит возле нескольких групп камней.

Визиры в Кервилоре и Керране малы и невнушительны. По этой причине им не придавалось никакого значения, и камни в Кервилоре пострадали от недавних строительных работ. Однако для ближних визиров большие камни и не требуются. Их назначение – показывать наблюдателям, в каком месте следует встать для очередных наблюдений.

Профессор Том собрал убедительные подтверждения гипотезы, что Большой Менгир занимал идеальное положение для того, чтобы служить универсальным дальним визиром при наблюдении Луны, и доказал, что он был виден с нескольких важных направлений, соответствующих склонениям «высокой» и «низкой» Луны. Его истолкование позволяет логично объяснить существование, местоположение и размеры величайшего из всех мегалитов.

Тем не менее такой подход вызвал сомнения у ряда ученых-археологов, включая Ч. Батлера и Дж. Патрика, которые подвергли его работу подробному критическому анализу. Они указали, что район вокруг Большого Менгира чрезвычайно богат памятниками мегалитического периода, и весьма вероятно, что на любой прямой, проведенной от Менгира, окажутся какие-нибудь удобные для этой гипотезы камни.

Само по себе открытие предназначения камней ставит очень высоко астрономические знания наших европейских предков, научившихся «читать небо» задолго до средневековых астрономов – в неолите и раннем бронзовом веке.

О чем молчат рисунки Ласко?

Пещера была случайно открыта 12 сентября 1940 г. четырьмя подростками. Они наткнулись на узкое отверстие, образовавшееся после падения сосны, в которую попала молния. Марсель Равида, Жак Марсаль, Жорж Аньель и Симон Коенка сообщили об этом открытии своему учителю Леону Лавалю.

Пещера Ласко или Ляско (фр. Grotte de Lascaux) во Франции – один из важнейших палеолитических памятников по количеству, качеству и сохранности наскальных изображений. Иногда Ласко называют «Сикстинской капеллой первобытной живописи». Живописные и гравированные рисунки, которые находятся там, не имеют точной датировки: они появились примерно в XVIII–XV тысячелетиях до н. э. Долгое время их приписывали древней мадленской культуре, но последние изыскания показали, что они скорее относятся к более ранней солютрейской культуре. Пещера находится в историческом регионе Франции Перигоре на территории коммуны Монтиньяк.

Пещера была случайно открыта 12 сентября 1940 г. четырьмя подростками. Они наткнулись на узкое отверстие, образовавшееся после падения сосны, в которую попала молния. Марсель Равида, Жак Марсаль, Жорж Аньель и Симон Коенка сообщили об этом открытии своему учителю Леону Лавалю. Специалист по истории первобытного общества Анри Брейль, скрывавшийся в регионе во время немецкой оккупации, стал первым исследователем, посетившим пещеру Ласко 21 сентября 1940 г. вместе с Жаном Буиссонни, Андре Шейнье, затем с Дени Пейрони и Анри Бегуэном. А. Брейль первым установил подлинность наскальных рисунков, описал и изучил их. С конца 1940 года он сделал множество измерений и провел несколько месяцев на этом месте, изучая первобытную живопись, которую он отнес к перигорской культуре. Несколько лет А. Брейль провел в Испании, Португалии и Южной Африке, а затем в 1949 г. вернулся во Францию и начал раскопки Ласко вместе с Северином Бланом и Морисом Бургоном. Он рассчитывал найти там захоронение, но вместо этого открыл множество новых наскальных изображений.

Наскальные рисунки из пещеры Ласко

С 1952 по 1963 г. по просьбе Брейля Андре Глори произвел новые раскопки на поверхности площадью 120 м² и обнаружил 1433 изображения (сегодня в описи числится 1900 наименований). Затем наскальную живопись Ласко изучали Анет Ламин-Эмперер, Андре Леруа-Гуран и с 1989 по 1999 гг. Норбер Ожуля. Пещера Ласко была классифицирована как исторический памятник Франции практически сразу после ее открытия, с 27 декабря 1940 г. В октябре 1979 г. Ласко вошла в Список всемирного наследия ЮНЕСКО в числе других доисторических стоянок и пещер с наскальной живописью в долине реки Везер. В 1948 г. вход в пещеру был оборудован для туристических посещений, которых становилось с каждым днем все больше и больше, и со временем они стали угрожать сохранности наскальных изображений. Были проведены серьезные земляные работы, изменившие уровень и свойства грунтов в пещере. Кроме того, было установлено электрическое освещение и построена специальная лестница, чтобы упростить доступ в «зал быков». Вход в пещеру был закрыт тяжелой бронзовой дверью. В 1955 г. были замечены первые признаки повреждения изображений. Они возникли из-за избытка углекислого газа, появившегося от дыхания посетителей. Углекислый газ и водяные испарения вступили с реакцию со стеклянистой корочкой кальцитных солей, покрывавшей изображения и защищавшей их как слой лака. В результате образовался хорошо растворимый гидрокарбонат кальция – Ca(HCO3)2, разъедающий и повреждающий наскальные рисунки.

В 1957 г. в Ласко установили первую систему, которая должна была восстанавливать атмосферу и стабилизировать температуру и влажность. Однако посещения продолжались, и количество туристов увеличилось до 1000 человек в день. В результате в день вырабатывалось около 2500 литров углекислого газа и около 50 кг водяных испарений, в то время как пещера имеет довольно маленький размер – около 1500 м³. А. Глори, который занимался в это время раскопками в Ласко, должен был работать по ночам, чтобы не мешать потоку посетителей. В 1960 г. в Ласко проявилась так называемая «зеленая болезнь»: избыток углекислого газа, слишком высокая температура и искусственное освещение стали причиной распространения колоний водорослей по стенам пещеры. Затем обогащение среды диоксидом углерода стало причиной «белой болезни», кальцитного покрова, который осел на стенах и на некоторых художественных произведениях. В 1963 г. микроорганизмы продолжали быстро распространяться, несмотря на то что была установлена система озоновой фильтрации. В апреле 1963 г. Андре Мальро, министр по делам культуры, принял решение запретить доступ в Ласко для широкой публики.

В начале 1970-х гг. началось создание репродукции части пещеры. Она была открыта для широкой публики в 1983 г. и получила название Ласко II. В 2000 г. аппаратуру по управлению климатом в пещере заменили. Весной 2001 г. Брюно Депла и Сандрин ван Солинь, служащие, уполномоченные следить за пещерой, заметили появление плесени в тамбуре пещеры. Грунт покрылся грибами Fusarium solani. Этот процесс был связан с установкой новой системы гидротермического регулирования. Штаммы Fusarium solani, появившиеся в пещере, были устойчивы к формальдегиду, который использовался десятилетиями для дезинфекции подошв обуви посетителей. Грибы распространились на изображения, которые вскоре были покрыты белым слоем грибницы. Гриб существовал в симбиозе с бактерией Pseudomonas fluorescens, которая сводила на нет используемый до тех пор фунгицид. Поэтому его стали комбинировать с антибиотиком. В 2002 г. Министерство культуры создало «Международный исследовательский комитет по пещере Ласко», который должен был решить эту проблему. В 2006 г. заражение было почти полностью подавлено, но каждые две недели специальная команда, одетая в защитные комбинезоны, должна вручную очищать стены от грибных волокон, так как они, несмотря ни на что, продолжают появляться вновь. Пятнадцать лет активных туристических посещений нарушили хрупкий баланс, благодаря которому Ласко сохранялась на протяжении тысячелетий, и подвергли уникальные наскальные изображения опасности исчезновения.

Ласко является одной из первых палеолитических пещер, датировка которой определялась с помощью радиоуглеродного анализа, выполненного Уиллардом Либби. Этот метод был применен при анализе древесного угля, найденного в светильниках из «шахты». Первый полученный результат (15,5 тыс. до н. э.) свидетельствовал о частом посещении Ласко в эпоху мадленской культуры, но этот результат был поставлен под сомнение А. Брейлем, который считал, что наскальные изображения относятся к граветтской культуре. Позднее были проведены дополнительные анализы, результаты которых говорили всё-таки о принадлежности к мадленской культуре. Анализ был сделан на основе древесного угля, найденного во время раскопок А. Глори в «пассаже» и «шахте». Этот уголь относился к периоду ранней и средней мадленской культуры (около 17–15 тыс. до н. э.). В 1998 г. была получена датировка примерно в 18,6 тысячелетия до н. э.: был проведен радиоуглеродный анализ и масс-спектрометрия фрагмента деревянной палки из «шахты», показавших, что пещера часто посещалась в эпоху солютрейской культуры. Непосредственное определение возраста живописных изображений и рисунков при помощи радиоуглеродного анализа было бы возможно в некоторых расписанных частях пещеры, если бы они были выполнены углем. Но в Ласко таких изображений нет, они были выполнены с помощью окиси марганца. Фрагменты красителей, падавшие со стен, были обнаружены при археологических раскопках в различных культурных слоях: они позволили определить, что некоторые изображения были созданы в то же время, что и некоторые найденные предметы (кремневые орудия, заостренные при помощи кости дротики, светильники с жиром). Но такие предметы являются характерными как для мадленской культуры, так и для солютрейской. Поэтому на сегодняшний день нет точной датировки наскальных изображений пещеры Ласко.

(По материалам из Википедии)

Глозельская находка

Иногда археологи и ученые подолгу не могут договориться между собой. Местечко Глозель, иногда называемое французским Пилтдауном[1], вызвало настоящий переполох в археологических кругах в 1920-х гг.; новая вспышка интереса последовала в 1970-х гг. и продолжается до сих пор.

В марте 1924 г. корова упала в яму на ферме, принадлежащей семье Фроден. Семнадцатилетний Эмиль с помощью своего деда раскопал яму и обнаружил овальный участок, замощенный кирпичами, длиной около трех метров с каменным бордюром; кирпичи имели стеклянистую поверхность, и на одном из них виднелись странные отметины. Вскоре один заезжий археолог сказал Фродену, что они обнаружили римскую или средневековую стеклоплавильную печь, но воображением энтузиастов завладела гораздо более волнующая теория.

Глиняная табличка из Глозеля с надписью на неизвестном языке

Местные учителя предположили, что это место служило для кремации умерших, и при дальнейших раскопках можно будет обнаружить гораздо больше, чем уже найдено. Один из учителей, взявший одаренного, но необразованного Эмиля под свое крыло, дал ему кое-какие книги по археологии, чтобы познакомить его с азами предмета. Сначала исследования выполнялись силами любителей и энтузиастов, но в начале 1925 г. появился настоящий руководитель. Альбер Морле, доктор из расположенного неподалеку курортного города Виши, интересовавшийся римским периодом истории Франции, прибыл к месту событий. Он сообщил Фроденам, что они открыли важный исторический памятник, который может принести ценные находки и поэтому должен быть обнесен оградой.

Морле приобрел исключительные права на раскопки и публикацию результатов, и они с Эмилем приступили к работе. Их открытия вызвали жаркие споры среди археологов. Огромное количество находок было извлечено из неглубокого почвенного слоя на склоне холма, который они окрестили «полем мертвых». Там были резные кости, похожие на экземпляры из пещер каменного века во Франции, рисунки оленей и лошадей, снабженные буквами, а иногда целыми надписями. Другие материалы, явно относившиеся к более позднему периоду, включали полированные каменные топоры и грубо слепленные горшки с изображениями лиц и надписями, сходными с теми, что были вырезаны на костях. Среди керамических изделий попадались причудливые фаллические фигуры и отпечатки рук размером в три раза больше настоящих.

Наиболее загадочной находкой, сделанной в Глозеле, были десятки кирпичей, испещренных надписями и напоминавших письменные таблички с Ближнего Востока из обожженной глины; однако надписи были сделаны на неизвестном языке. В целом около 5000 объектов было обнаружено и выставлено для демонстрации в маленьком музее, устроенном Фроденами.

Собрав эту необыкновенную коллекцию, Морле высказал мнение, что глозельская культура процветала после окончания последней ледниковой эпохи около 10 000 лет назад, когда и произошло смешение артефактов раннего каменного века с более поздним археологическим материалом. Уникальная природа находок из Глозеля заставила многих французских археологов занять сдержанно-одобрительную позицию, но неожиданно сильная поддержка пришла со стороны Соломона Рейнаха, директора Национального музея древностей в Сен-Жермене. Он подчеркивал важность ранних датировок керамики и надписей, объявив Францию центром древней цивилизации.

Глозель стал местной достопримечательностью, и туда устремился поток туристов, посещавших музей Фроденов и кафе, которое они тоже украсили своими находками.

Однако партия скептиков тоже набирала силу. Для многих обстоятельства открытия казались весьма подозрительными. Находки представляли собой мешанину материала из различных археологических периодов. Вместе с тем все они были обнаружены в тонком слое почвы без признаков стратификации. Не было ни ям, ни ровных поверхностей, где могли бы сохраняться отдельные предметы, однако большинство горшков было найдено в целости и сохранности, что крайне редко случается при обычных раскопках. Таинственные непереводимые таблички не были похожи ни на какие археологические находки, сделанные на территории Франции. Изучение некоторых резных костей и каменных топоров показывало, что их обрабатывали стальными орудиями. Хуже того, куратор местного музея заявил, что когда он укрывался от грозы в конюшне на ферме Фроденов, то видел несколько надписанных, но не обожженных табличек.

Чтобы уладить этот неприятный конфликт, международный антропологический конгресс в 1927 г. послал комиссию, состоявшую из археологов, для изучения места раскопок. Они выбрали участки наугад и начали копать, но в первый день ничего не нашли. Со второго дня начали попадаться уже знакомые археологические материалы, которые, как они подозревали, были подброшены, – в особенности надписанная табличка, обнаруженная на дне «кармана» из рыхлой коричневой почвы, совершенно отличающейся от серой почвы вокруг нее. В попытке защититься от ночных подлогов археологи, входившие в состав комиссии, посыпали место раскопок гипсовой крошкой.

Молодой французский археолог Дороти Гэррод, проверявшая состояние защитного покрытия на следующее утро, встретилась с доктором Морле, который обвинил ее в попытке сфабриковать находки для дискредитации его работ. Отношения между ними окончательно испортились; Морле и его сторонники были уверены, что комиссия настроена против них. Поэтому они не были удивлены ее выводами: «На основании совместных наблюдений и обсуждений мы пришли к выводу, что все материалы, изученные нами в Глозеле, не представляют археологической ценности».

Оскорбившись, Рейнах и Морле на следующий год учредили собственную комиссию, которая (что неудивительно) вынесла благоприятный вердикт. Однако тем временем полиция совершила рейд на ферму Фроденов и забрала находки из фермы и музея. Их тесты показали, что гончарные изделия были мягкими и растворялись в воде, что в глине, из которой были сделаны некоторые горшки, содержались обрывки хлопковой ткани и куски мха, поэтому их нельзя было обжечь, и что многие костяные и каменные артефакты были созданы с использованием металлических инструментов.

Французское доисторическое общество подало в суд иск о мошенничестве, совершенном «неизвестной личностью», и выиграло дело, но, когда Эмиля Фродена непосредственно обвинили в мошенничестве, он подал встречный иск о возмещении морального ущерба и победил. Однако, по решению суда, сумма возмещения составила лишь один франк, поэтому его победу вряд ли можно назвать триумфом.

К 1950 г. археологи пришли к общему мнению, что «глозельское дело» было обманом, поддержанным неопытными и чрезмерно доверчивыми исследователями, и о нем надолго забыли.

В 1974 г. находки, сделанные в Глозеле, неожиданно возникли из небытия. Ряд объектов был датирован с использованием относительно нового метода термолюминесценции (ТЛ), который измеряет накопление радиоактивности в нагретых материалах после первого обжига. Разброс датировок составил от примерно 600 г. до н. э. до 200 г. н. э. Эти датировки были гораздо более поздними, чем предложенные Морле и Рейнахом, но, во всяком случае, не современными. Анализы выполнялись в нескольких лабораториях, так что обычная ошибка кажется маловероятной.

Но могли ли археологи признать, что они ошибались?

Такой возможности не было, поскольку глозельские находки казались еще менее правдоподобными после полувека интенсивных исследований. Нигде во Франции не было обнаружено надписанных табличек или гончарных изделий подобных глозельским, поэтому они казались явной аномалией. Более того, новые датировки были еще более обескураживающими, чем старые. Археология кельтской и римской Галлии (современной Франции) очень хорошо изучена, и объекты из Глозеля не имеют к ней никакого отношения. Элвин Броган, ведущий специалист по археологии данного периода, подтвердила это мнение после изучения глозельской коллекции: «Я не могу понять следующее: если верить датировкам ТЛ-анализа, мы должны были обнаружить при раскопках фрагменты кельтской и/или галло-романской керамики или другие объекты, но в коллекции этого музея я не нашла ни одного артефакта галло-романского или кельтского периода».

Несмотря на то что французы занимались дальнейшим исследованием этой проблемы, противоречие между археологией и точной наукой так и не было разрешено. После 70 лет жарких споров «французский Пилтдаун» по-прежнему остается полной загадкой.

Слоны Ганнибала на дорогах Франции

Более двух тысяч лет минуло с той поры, как знаменитый полководец древности карфагенянин Ганнибал совершил со своим войском переход через заснеженные Альпы, вторгнувшись в Италию. Самым поразительным было то, что в состав войска входили боевые слоны, которым удалось преодолеть горный перевал, расположенный на высоте около двух тысяч метров.

Часть маршрута необычного каравана пролегала по территории нынешней Франции, и местных исследователей и просто любопытствующих жителей давно волновали детали этого беспримерного похода.

Однако его подробности долгое время были неизвестны…

Неясно было даже, принадлежат ли Ганнибаловы слоны истории или легенде. Ученым не давала покоя загадка – откуда эти животные оказались у карфагенян и к какому виду принадлежали?

Слоны Ганнибала

Итак, весной 218 г. до н. э. Ганнибал выступил из Испании с армией, насчитывающей около сорока тысяч африканцев и иберов, в сопровождении 37 боевых слонов. Выянилось, что он пересек реку Эбру и Пиренейские горы через Пертский проход и форсировал Рону на широте Вильнёв-лез-Авиньон, а потом направился в Галлию.

Древнегреческий историк Полибий рассказывает, что для того, чтобы переправить слонов с одного берега на другой, хитрые карфагеняне соорудили плоты, которые связали попарно и с помощью веревок жестко привязали к деревьям, соорудив таким образом подобие моста. Сверху на это сооружение насыпали землю, чтобы имитировать дорогу. Слоны доверчиво вступали на плоты, и воинам оставалось только отвязать их и тянуть вместе с грузом к другому берегу. Некоторые животные все же испугались и бросились в воду, но благодаря длинным хоботам, через которые могли дышать, они по дну реки добрались до другого берега.

Местное галльское население встретило войско доброжелательно и по традиции приветствовало оливковыми венками, однако позднее жители напали на карфагенян. На это нападение Ганнибал ответил «слоновой атакой», и, конечно же, один лишь внешний вид огромных животных обратил противника в бегство.