Когда падают звезды

Правда, мир и покой установились в ханстве ненадолго.

Уже в конце октября того же 1777 года турецкая разведка, опираясь на свою резидентуру среди части крымско-татарской знати и фанатично настроенного духовенства, организовала в стране мятеж. Но уничтожить Шахин-Гирея им не удалось, он ускользнул от убийц. Зато погибли многие его соратники, чиновники его новой администрации, солдаты и офицеры нового, регулярного войска, которое хан начал создавать на российские деньги, с российскими советниками.

Междуусобная бойня бушевала три месяца. Она стоила жизни двенадцати тысячам жителей Крыма, в основном женщинам, детям, старикам. Они умерли, лишившись пропитания и крова, при погромах пожарах, грабежах. Однако ни одна из противоборствующих сторон достичь перевеса в схватке не смогла. Резню остановили русские, введя на полуостров несколько полков. Был арестован и Селим-Гирей, один из двоюродных братьев правителя. Его привезли сюда из Стамбула в качестве руководителя восстания и кандидата на престол. Русские передали знатного пленника Шахин-Гирею. Тот его немедленно казнил, причем публично, на базарной площади.

Эти причудливые повороты, характерные для жизни любой восточной деспотии, даже в XVIII столетии, Екатерина Вторая обсуждала с Веселицким, пригласив его на аудиенцию в Зимний дворец осенью 1780 года. Царица знала историю его пленения, приложила максимум усилий к освобождению посланника и теперь спрашивала, готов ли он поехать еще раз в страну, где пережил личную трагедию. Подумав, Петр Петрович согласился. Ему очень хотелось снова встретиться с человеком в узких сапогах.

Хотя с тех пор прошло шесть лет, Веселитский помнил все до мельчайших подробностей. Уродливое лицо палача, его поджарую фигуру, немного сутулую, с длинными, как у обезьяны, руками, его кафтан, засаленный на локтях, его выговор с некоторой шепелявостью и, конечно, его кинжал. Веселитский надеялся найти мусульманина в Крыму и лично показать ему кое-какие интересные приемы физического воздействия на несговорчивых подозреваемых.

Царский указ о его назначении состоялся.

Шахин-Гирей встретил нового чрезвычайного посланника и полномочного министра весьма сердечно. Государыня же в январе 1781 года пожаловала Петру Петровичу генеральский чин действительного статского советника. Вдохновленный доверием великой царицы, он с особым пылом занялся той работой, которую знал досконально и очень любил…

Что скрывать, карьерным дипломатом Веселитский отнюдь не являлся. Был он кадровым разведчиком, одним из лучших профессионалов секретной канцелярии Ее Величества, образованным, опытным, умелым.

Пять лет он учился в Венском университете, где проявил выдающиеся способности к языкам. Превосходно писал и изъяснялся на латыни, на греческом, на французском, немецком, итальянском, несколько хуже, на бытовом уровне, – на сербском, молдавском, польском. Будучи в зрелом возрасте, освоил тюрко-татарский, изучал арабскую грамоту.

Служить Веселитский начал в 1785 году, в штабе Главнокомандующего русскими войсками на Украине генерал-фельдмаршала графа Миниха, на должности переводчика по секретной переписке. В 1739 году Миних рекомендовал его Ивану Ивановичу Неплюеву, тогдашнему киевскому генерал-губернатору. У Неплюева начинающий чиновник уже заведовал отделом, ведущим перлюстрацию всей зарубежной корреспонденции, поступающей в Малороссию. Здесь благодаря собственной сообразительности Веселитский перехватил несколько депеш барона Синклера, польского агента, чем способствовал его разоблачению и аресту.

В 1741 году подающего большие надежды молодого человека послали наблюдателем в русско-турецкую комиссию по установлению новых границ в Бендерах, Очакове, Аккермане. Пробыв два года на юге, он впервые встретился с мусульманами, начал присматриваться к их обычаям и нравам, заводить среди них знакомых, выискивать людей, способных к подпольной работе.

Затем Веселитского отозвали в Санкт-Петербург и зачислили в штат Государственной коллегии иностранных дел переводчиком. Но переводы ему приходилось делать довольно специфические. Он читал и перелагал на русский язык донесения дипломатической почты, составленные для правительств своих стран послами Франции, Пруссии, Австро-Венгрии, Италии, Польши.

Сухая канцелярская работа тем не менее Петра Петровича тяготила. Он настойчиво просился из «леса», то есть Центра, в «поле», то есть на оперативную работу в какой-нибудь приграничной провинции. Наконец в 1751 году просьбу его уважили, Веселитский поехал в Ригу – «для перлюстрации и наблюдения за поведением тамошних обывателей». Быстро наладив это самое «наблюдение», он изловил трех шведских лазутчиков, занимавшихся сбором сведений о численном составе и вооружении русского гарнизона.

Семилетняя война призвала Веселитского под боевые знамена. Он получил должность директора секретной канцелярии при главнокомандующем русским корпусом в Пруссии, чин надворного советника, равный армии майору, двойной оклад жалованья. Так что в наших победах над войсками прусского короля Фридриха II при Цорндорфе, Пальциге, Кунерсдорфе и особенно в смелом рейде русской кавалерии к Берлину была и его скромная лепта.

Причерноморские степи вновь открыли свои объятия Веселитскому в 1764 году. Немало поколесил он здесь по пропыленным шляхам, якобы проверяя пограничные посты, но в действительности исполняя тайный указ царицы о всесторонней разведке театра будущей войны с турками и крымскими татарами и о создании здесь сети «конфидентов» из местных жителей. В послужном списке Петра Петровича отмечены достижения на этом поприще: в Крыму он завербовал двух осведомителей, в Очакове – одного, в Могилеве – тоже одного.

Наибольший успех выпал Веселитскому в командировках к ногайским татарам. В октябре 1770 года он отправился на три недели к стойбищам Едисанской орды, кочевавшей возле Очакова и Измаила. Ему удалось расположить к себе Джан-Мамбет-бея, главного мурзу. Едисанцы согласились перейти под покровительство России. В начале 1771 года Петр Петрович поехал к ногайцам снова, но теперь – к Большой орде. Там уже слышали о нем. Но, кроме хорошей репутации, имел он при себе охрану и 14 тысяч золотых рублей. Русское правительство таким образом решило возместить татарам ущерб, причиненный недавним разбойничьим набегом запорожских казаков. Деньги степняки взяли с благодарностью, Веселитского приняли как дорогого гостя, грамоту о признании власти великой царицы над своими улусами и родами подписали.

Тогда как крупного специалиста по татарским делам государыня послала Веселитского в Крымское ханство: склонить Сахиб-Гирея к более тесному сотрудничеству с русскими.

Но разведка всегда являлась ремеслом трудным, неопределенным, переменчивым. Результат действий порою предсказать невозможно, он зависит от слишком многих факторов. То, что блестяще удалось Петру Петровичу на степных просторах Причерноморья, у кочевнических кибиток и костров с Джан-Мамбет-беем, совсем не получилось в Бахчисарайском дворце, украшенном дивными настенными росписями, многоцветными коврами, звонкими фонтанами.

Собственно говоря, вытащив узника из зандана, мусульмане-то и спрашивали его именно об этом. Почему отложился от османов Джан-Мамбет-бей, прежний их покорный вассал? Много ли работает на полуострове «конфидентов», завербованных русскими? Где находятся ключи от шифров дипломатической переписки?

Человек в узких сапогах, наверное, действовал бы гораздо решительнее, как то принято в застенках мухабарата, перейдя от кинжала к плети-треххвостке, к веревкам, к раскаленным иглам. Но теперь на допросах присутствовал очень вежливый чиновник из Стамбула. Он предлагал посланнику великой царицы весьма выгодную сделку: принять ислам, раскрыть правоверным все секреты кяфиров, затем уехать на берега Мраморного моря, где жить в красивом загороднем доме, наслаждаясь ласками четырех юных жен и десяти наложниц разного цвета кожи. Денег, полученных от султана, на такое житье ему хватит вполне.

Статский советник про себя усмехался. Сексуальным маньякам всегда кажется, будто мир вокруг них тоже одержим сладострастием и развратом, но почему-то не признается в этом. Он просил мусульман лишь освободить из гарема Сахиб-Гирея любимую свою жену Елисаветту Николаевну вместе с младенцем, самым младшим из его сыновей, Иванушкой, да сообщить Ее Величеству Екатерине II о неправомочном аресте в крымском ханстве российского дипломата.

Как ни странно, через десять дней они сделали это.

Потом Веселитский понял, что помогло ему в неравной схватке с врагами, что поколебало чаши весов в его пользу. В июне 1774 года две наши дивизии под командованием Суворова и Каменского разгромили сорокатысячный корпус турок у Козлуджи. Первая русско-турецкая война, османами же затеянная, кончилась полным их поражением на суше и на море. Султан согласился на переговоры, и мирный Кючук-Кайнарджийский договор был подписан очень быстро.

Спорить с победителями, а тем более злить их выходками в старо-исламском духе с заточением послов в тюрьму и пытками там стало опасно. Армия великой северной державы находилась примерно в 250 километрах от Стамбула, военный ее флот свободно крейсировал в Черном море. Потому предложение насчет денег и усадьбы, населенной восточными красавицами, являлось скорее провокацией, последней попыткой мусульман переиграть неверных, если не в честном бою, то хотя бы в хитрой шпионской схватке без правил…

Солнце поднималось все выше и заливало веранду светом, еще по-летнему ярким.

Предавшись своим воспоминаниям, чрезвычайный посланник и полномочный министр сидел в кресле неподвижно. Похоже, тот шестилетний период жизни, который он называл «крымским», заканчивался. Много разных событий, интересных, радостных и очень печальных произошло тут. Феноменальная память, лучшая помощница разведчика, подсказывала ему сотни мельчайших деталей, связанных с этими событиями. Иногда не детали, но целые образы возникали перед его мысленным взором, и Веселитский старался дать им беспристрастную оценку.

Тени на веранде растаяли. Становилось жарко.

Лишь правый угол деревянного строения, закрытый сильно разросшимися кронами четырех кипарисов, хранил легкий полумрак и прохладу сентябрьского утра. Петр Петрович, не выпуская императорский указ из рук, перебрался сюда и сел в другое кресло, накрытое цветным пледом.

В поисках уединения, тишины и покоя он всегда приходил к кипарисам. Смотрел на пирамидообразные вершины этих деревьев, непроницаемые снаружи и как будто полые внутри. Темно-зеленые, почти черные ветки и веточки, увешанные круглыми плодами-бубенчиками, уходили вверх и в стороны, создавая купол. Они ощетинивались в тесно скрученные, геометрически правильные метелочки, торчали прямо словно бы неживые.

Птицы редко садились на эти ветви. Они не вили гнезд в глубине темных, вытянутых к небу крон, источавших запах то ли ладана, то ли коры, тронутой слегка гниением. Но кипарисы, обитатели крымских дворов, дорог и… кладбищ, казались ему загадочно-красивыми. Мрачноватая их красота помогала Веселитскому привести мысли и чувства в порядок.

Еще раз в хаосе коротких изломанных линий, в пустой, как заброшенный склеп, вершине громадного дерева, почудилась действительному статскому советнику фигура человека в узких сапогах. Усилием воли он отогнал навязчивое видение. Оно медленно растворялось в полутьме кипарисовой кроны. Черт лица уже было не разобрать, кинжал походил на обломок сухой ветки, пестрый кафтан – на истлевшую прошлогоднюю листву. Веселитский вскинул голову и посмотрел на солнце, вставшее в зените.

Он решил не перечитывать царский указ снова.

Просто сложил бумагу по сгибам и засунул в правый карман кафтана, одновременно другой рукой извлекая из левого кармана второе письмо с санкт-петербургским обратным адресом. На нем тоже имелась восковая печать Иностранной коллегии. Однако написал его не канцелярист, а лично вице-канцлер (т. е. первый заместитель министра иностранных дел. – А.Б.) граф Остерман, начальник Веселитского по дипломатической службе. Остерман, конечно, догадывался, какую реакцию у его подчиненного может вызвать решение царицы.

Он писал чрезвычайному посланнику вполне дружески и расшифровывал некоторые бюрократические формулировки указа. Например, он сообщал, что ныне более полезным найдено возвращение Веселитского к «пограничным делам в Киеве», ибо активность вероятных противников России в будущей войне – турок и поляков – резко возросла. Что это за «пограничные дела», Петр Петрович знал отлично: разведка и контрразведка, борьба с вражеской агентурой, обосновавшейся в Малороссии, и особенно – на землях по правую сторону от Днепра, долго находившихся под властью польских панов.

Вице-канцлер советовал посланнику не беспокоиться насчет Лошкарева. Тот прибудет в Крым не ранее января 1783 года. К этому времени восстановление на троне Шахин-Гирея надо уже завершить, и поручается оное именно ему, Веселитскому. Во исполнение сего плана государыня распорядилась отправить на полуостров корпус генерал-поручика графа де Бальмена, который пока дислоцируется около крепости Кизи-Керман. В него входят три пехотных полка, два егерских батальона, три полка донских казаков.

Корпус должен войти в Крым через Перекоп, имея в своих рядах и отряд сторонников Шахин-Гирея, и самого светлейшего хана. Потому в ближайшее время следует чрезвычайному посланнику и полномочному министру вместе с правителем крымско-татарского государства, а также с верными ему беями, мурзами, сайменами и бешлеями погрузиться на российские военные корабли и отплыть из Керчи в Азовское море, к крепости Петровской. Там ждут их еще два пехотных полка – Копорский и Вятский – и три сотки донских казаков.

Данные воинские части будут сопровождать Веселитского и светлейшего хана в пешем походе от Петровской к Кизи-Керману, затем соединятся с корпусом графа де Бальмена, увеличив его численность до девяти тысяч человек. Таковых сил хватит, чтобы усмирить мятеж «отборной татарской сволочи», как назвала Бахадыр-Гирея и Арслан-Гирея в одном из своих писем Екатерина II. Через Перекоп, по степным дорогам корпус дойдет до Ак-мечети (совр. Симферополь), потом – до Карасу-Базара (совр. Белогорск), утверждая повсюду законную власть избранного народом Шахин-Гирея и арестовывая тех, кто противится ему…

Прочитав эти строчки, Петр Петрович вскочил на ноги и в радостном возбуждении прошелся по веранде. Ведь это был его план урегулирования конфликта в Крыму! Он писал о своих предложениях в столицу в течение двух месяцев: в июле и в августе. Он прикладывал к рапортам донесения своих особо проверенных осведомителей, и все они свидетельствовали об одном: нет у бунтовщиков настоящей поддержки населения, не хотят крымцы снова убивать друг друга из-за давней ссоры в семействе Гиреев. Добрых поселян куда больше сейчас заботит уборка урожая пшеницы и фруктов, которые по воле Аллаха летом 1782 года уродились на полуострове в совершенно невероятных количествах…

Быстро прохаживаясь по крашеному полу веранды, Веселитский не сразу заметил, что из пакета от Иностранной коллегии выпал сложенный вдвое маленький листок гербовой бумаги. Обычно подобным способом пересылал ему письма статс-секретарь императрицы Петр Иванович Турчанинов, заведовавший делами секретной канцелярии Ее Величества.

«Милостивый государь мой, Петр Петрович, – писал ему старый знакомый, – получив нижепоименованные бумаги, должно вам с ханом крымским на корабле Российского военного флота «Хотин» отплыть к крепости Петровская. Но прежде дождитесь приезда в Керчь госпожи Аржановой. О сей персоне я извещал вас неоднократно. Напомню, что она удостоена полного доверия нашей государыни. С ней и обсудите вы разные обстоятельства, до Шахин-Гирея касающиеся…»

Не успел Веселитский засунуть это письмо обратно в пакет, как на пороге веранды вырос его камердинер Парфентий, чем-то смущенный. На овальном подносе он подал барину одну-единственную визитную карточку и пробормотал:

– Не извольте гневаться, ваше превосходительство, что это в час неурочный. Оченно они на том настаивают…

– Кто «они»?

– Ну ваши посетители.

Веселитский небрежно взял карточку и прочитал фамилию на ней. Брови у него тотчас полезли вверх, лицо приняло выражение крайне удивленное. В сомнении он взглянул на слугу.

– Да-да, – кивнул Парфентий. – Женщина.

– Дама в европейском костюме?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Вот уж в наших краях птица редкая…

– Не сомневайтесь, батюшка Петр Петрович! – горячо заговорил Парфентий. – Наряд у ней скорее всего из модной лавки, что в Москве французы держат на Кузнецком мосту. Шляпка с плиссированными батистовыми оборками, лентами и цветами. «Карако» сшито из настоящего лионского шелка…

– Ты-то почем знаешь? – покосился на него посланник.

– А как же. У госпожи Струйской смолоду служил. Что ни день-два, она во французские лавки наезжала. Я за ней зонтик, шаль и сумочку всегда носил…

– Ладно. Приглашай. Но приму здесь, на веранде.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Конечно, действительному статскому советнику было известно о госпоже Аржановой немало. В мае сего года Турчанинов написал ему о прибытии разведывательно-диверсионной группы под ее руководством на полуостров для помощи Шахин-Гирею. В июне «конфиденты» сообщили русскому посланнику о действиях этих людей, умело защищавших крепость Чуфут-Кале и затем уничтожавших отряд чеченцев в пятьдесят человек, направленный Бахадыр-Гиреем для захвата ханской столицы. В июле сама она, следуя правилам, принятым в секреткой канцелярии Ее Величества, прислала в Керчь с нарочным краткий отчет о проделанной ею работе и просила дальнейших указаний. Веселитский ответил: впредь, до решения императрицы по новой ситуации в Крыму, деятельность прекратить и, как говорится, «лечь на дно».

Теперь госпожа Аржанова находилась в его доме и ждала встречи с чрезвычайным посланником и полномочным министром. Мимолетно он подумал о ней, как обычно думают мужчины о женщинах. Хороша ли она собою? Как будет вести себя с ним, кавалером зрелого возраста, но отнюдь не стариком?

Парфентий открыл дверь и пропустил на веранду гостью, одетую в европейский костюм. Петр Петрович сразу решил, что камердинер был прав, описывая ее туалет достаточно дорогим, подобранным с отменным вкусом, но вовсе лишенным претензий на роскошь и последний «крик» моды. Однако Веселитский все-таки не ожидал, что особа, известная ему под псевдонимом Флора, так молода и обладает внешностью, столь выигрышной и незаурядной.

– Добрый день, ваше превосходительство! – Она присела перед ним в глубоком реверансе.

– Добрый день, любезная Анастасия Петровна! – Отвесил ей церемонный поклон Веселитский.

В следующую минуту Аржанова протянула ему руку в кружевной перчатке. Петр Петрович прижал к губам кончики тонких ее пальцев. Взгляды их скрестились. Никогда прежде не видал он таких прекрасных и пронзительных серых женских глаз. Никогда прежде не видала она среди знакомых ей сановников Екатерины II таких породистых и умных лиц, точно вырезанных из гранита. Исключая, разумеется, самого великого из сподвижников императрицы – Григория Александровича Потемкина, коего знала она довольно близко.

Глава вторая. Тот, кто верит

Много приключений, невероятных, опасных и таинственных, осталось у нее за плечами, когда Аржанова с приветливой улыбкой на устах перешагнула порог дома, занимаемого нашей дипломатической миссией в Керчи.

Эта встреча с Веселитским должна была состояться гораздо раньше: не осенью, а весной нынешнего года. По крайней мере так планировали в секретной канцелярии Ее Величества, отправляя на полуостров Флору, штатного своего сотрудника. Некоторый опыт работы там она уже имела, нравы и обычаи подданных Шахин-Гирея изучила, в совершенстве владела тюрко-татарским языком, равно как французским и немецким.

Однако человек предполагает, а Господь Бог располагает.

К несчастью, почти одновременно с Аржановой и ее небольшой командой, вступившей в Крым по переходу через Чонгар, старший брат самодержца Бахадыр-Гирей на лодках переправился через Керченский пролив во главе отряда кавказских наемников. Бунтовщики благополучно прошествовали мимо двух крепостей с русским гарнизоном под командованием генерал-майора Филисова и двинулись в глубь территории страны, посулами и обманом собирая вокруг себя местных жителей. Правитель, не надеясь на победу своих сайменов и бешлеев над восставшими, вместе с чрезвычайным посланником России бежал на корабле в Керчь. Толпа мятежников, собравшись в Кафе на площади, избрала новым ханом Бахадыр-Гирея.

Таким образом, ситуация в Крыму в течение двух недель изменилась кардинально. Аржановой пришлось самостоятельно и буквально на ходу вносить коррективы в задание, полученное в Санкт-Петербурге.

Инструкция предписывала ей всемерно оберегать от происков османской разведки Шахин-Гирея. Но теперь он в этом не нуждался. За его безопасность перед царицей уже отвечал другой человек – обер-комендант Филисов. Потому она решила не следовать из Ак-мечети, где в то время находилась, на северо-восток полуострова, охваченный беспорядками. Она осталась в центральной его части, в столичном городе Бахчисарае.

Здесь проживал Али-Мехмет-мурза из рода Яшлав, мурахас то есть член ханского совета, или дивана, состоящего из двенадцати самых именитых и богатых сановников. Мурза являлся вдохновителем и создателем так называемой «русской партии», существовавшей среди крымско-татарской знати. Естественно, что правительство Екатерины II высоко ценило этого человека. Флоре поручили спасти вельможу от расправы, которую хотели учинить над ним бунтовщики. Анастасия блестяще справилась с заданием. Она увезла Али-Мехмет-мурзу и все его многочисленное семейство в горную крепость Чуфут-Кале, а штурм цитадели, предпринятый кавказскими наемниками Бахадыр-Гирея, русские отразили с помощью ее жителей – караимов.

Также ей предписывали найти и обезвредить – по возможности взять в плен – резидента османской разведки в Крыму Казы-Гирея. Один из девяти двоюродных братьев светлейшего хана, он до поры до времени ловко скрывал свое истинное лицо от августейшего родственника. Но с началом мятежа турецкий шпион, уверенный в его успехе, вышел из подполья, начал действовать открыто. Аржанова сталкивалась с ним в Бахчисарае, но обезвредить не сумела. В последний раз Казы-Гирей ускользнул от ее разведывательно-диверсионной группы, переодевшись в женское платье и закрыв лицо чадрой.

Про все свои удачи и неудачи она подробно рассказала в шифрованном донесении, отправленном в Санкт-Петербург с верным человеком в июле сего года. Ее начальник, статс-секретарь царицы, Петр Иванович Турчанинов, вскоре прислал ей новые инструкции.

Он приказывал Флоре оставаться на полуострове до окончательного подавления бунта. Главную роль в этом сыграет армейский корпус, который войдет в Крым через Перекоп предположительно в октябре или ноябре. Но пока русским ничего неизвестно о нынешней обстановке в центральной части крымско-татарского государства. Чрезвычайный посланник и полномочный министр, укрывшись вместе с Шахин-Гиреем в крепости Керчь, практически утратил связь с созданной им агентурной сетью и шлет в Центр какие-то невнятные сообщения. Потому для разведки Аржановой надо ехать от Бахчисарая до Керчи по дорогам через предгорные долины и степи, встречаясь там с известными ей «конфидентами», опрашивая местное население, разгоняя мелкие шайки мятежников, буде оные попадутся ей на пути.

Турчанинов объяснил Флоре, что Веселитский для нее – не начальник, но нанести ему визит она обязана. Пусть Анастасия Петровна увидит дествительного стасткого советника, выслушает его суждения о ситуации в Крыму, о действиях Шахин-Гирея. Государыня уже задумалась о том, сможет ли светлейший хан в дальнейшем управлять страной, или подданные ему настолько не доверяют и противятся его власти, что русским придется менять главную фигуру в союзном крымско-татарском государстве. Потому отчета об этой беседе секретная канцелярия Ее Величества будет ждать от Флоры с нетерпением.

Кроме Веселитского, Аржанова должна посетить и генерал-майора Филисова, который совершенно не ко времени затеял конфликт с чрезвычайным посланником и полномочным министром. Но разбирательство сего не входит в функции Анастасии Петровны. Для егерской команды в крепости Керчь, управлению Филисова вверенной, недавно отослано несколько новоизобретенных приборов для меткой стрельбы, именуемых «диоптрами» и закупленных в Австрии. Один из них предназначается разведывательно-диверсионной группе, и распоряжение о том обер-коменданту отправлено из штаба русской армии на Украине…

Забыв о темных предчувствиях нынешней бессонной ночи, об указе императрицы, так его огорчившем, и о письме вице-канцлера, так порадовавшем, чрезвычайный посланник продолжал держать руку прелестной посетительницы и улыбаться, сам не зная чему. Она была еще у дверей, когда Веселитский, верный выработанной годами привычке, окинул ее долгим, пристальным, как бы пронизывающим взором и мысленно дал предварительную оценку госпоже Аржановой. Внешне очень привлекательна, далеко не дура, держится скромно и естественно, к себе располагает с первой минуты.