Дама на асфальте. Мужчина на газоне

Ну, а метро – вообще фактор риска номер один: войдешь в метро в хорошем настроении, а выйдешь…, да чего там размусоливать – хорошо, если вообще выйдешь.

Вот недавно, входит Наталья Николаевна в переполненный вагон метро, видит странную картину: напротив, чуть правее входа, место свободное, и даже больше – на него никто не претендует. Протискивается Наталья Николаевна, садится.

– Девушка хотела сесть, а я ей говорю, чтоб не садилась, вон, говорю – бабушка идет, – обращается к Наталье Николаевне рядом сидящая пожилая женщина, такая серенькая, без определенных примет.

Наталья Николаевна смотрит вопросительно вокруг, на соседку, но нигде старушки не видит.

– Где бабушка? – спрашивает она соседку.

– Вот и молодые люди мне говорят, – а где бабушка?

И тут Наталья Николаевна начинает понимать, что соседка имеет ввиду ее. А надо сказать, что выглядела Наталья Николаевна в это время очень даже не плохо. Она вернулась из заграничной поездки, на ней было одето новое сиреневое пальто, которое выгодно подчеркивало ее нежный средиземноморский загар. Удар пришелся под дых, и в прямом, и в переносном смысле. Наталья Николаевна ощутила такую резкую боль под грудиной, что даже согнулась.

– Это я, что ли, бабушка? – прохрипела она.

– Ну да, – подтвердила соседка,– не девушка же.

– Женщина, вы нормальная? – не могла отдышаться Наталья Николаевна.

– Даже я уже бабушка – обиделась соседка, которая, в собственных глазах, была значительно моложе Натальи Николаевны.

– Да будьте вы хоть трижды дедушкой! Вам – то какая я бабушка?

Соседка обидчиво поджала губки.

А Наталья Николаевна все хватала и хватала ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание.

А в другой раз бывает, что плохо себя чувствует Наталья Николаевна. Стоит она в метро и думает:

– Ну вот, ни одна зараза не встанет, хоть сдохни!

Фирма 007

«Конец – мужская часть тела,

от которой веет могильным холодом»

Новейший словарь запрещенных слов ЛОФ

У Натальи Николаевны на работе появился новый технический директор. Старый уволился по собственному желанию – проворовался, и как раз под Новый год.

На Новогодние каникулы весь отдел кадров срочно был вызван на работу чтобы уволить группу товарищей. Так как один технический директор не мог провороваться, с ним уволили еще троих. Они создали фирму "007", видно рассчитывали, что так же удачно, без провалов, будут работать, как общеизвестный прославленный "агент 007".

Но совмещения работ на предприятии и в фирме не получилось, так как работали и там и там исключительно сотрудники одного предприятия, а деньги перечислялись в фирму. Нет, фирма под руководством бывшего начальника предприятия до сих пор существует, и, что особенно интересно, якобы выполняет заказы предприятия, в котором работает Наталья Николаевна. Так что никто без работы на самом деле не остался. Но технический директор подвел своих подчиненных, а его, соответственно, подвели к увольнению, закрыв амбразуру. Короче, после каникул всех ждал неприятный сюрприз.

Сюрприз звали Александром Николаевичем. Он был утвержден головной конторой и прибыл с мест отдаленных – морозов и лагерей. Сотрудники заглянули в портал "Наши новые лица" и нашли в нем лицо нового начальника. Его лицо не предвещало ничего хорошего. Впрочем, лицо – то, как лицо, но биография… В связи с наличием только скудной информации  о новом руководстве, пошли слухи: что его университеты начались со школы милиции, отец его работал в охране лагерей,  что с ним надо быть очень осторожным в высказываниях, так как он придает большое значение словам, хотя сам за собственными словами не следит и за них не отвечает. Так в предприятии появился словарь запрещенных слов.

Первые слова, которые в него вошли: конец (по мнению нового руководства – от него веяло могильным холодом), закрыть объект (видимо из-за ассоциации с местами столь отдаленными), впрочем, словарь каждый день пополнялся.

Наиболее ретивые сотрудники, рискуя собственным благополучием, а скорее всего уже на него не надеясь, упорно дозванивались до места бывшей работы нового технического директора, но создавалось впечатление, что предприятие не пережило ухода бывшего руководства.

А когда дозвонились, легче не стало.

– САМОДУР! Мы уже месяц празднуем, что освободились от него! – весело прокричали на том конце линии связи.

Собрал новый технический директор начальников отделов, поинтересовался положением дел.

– Проблемы у нас,…, – пожаловался один из начальников отделов.

Тут технический директор грозно так повел бровью в его сторону.

– Прошу всех учесть, что у нас не может быть проблем, у нас только нерешенные вопросы, а если вы не согласны со мной, то мы с ВАМИ НЕ СРАБОТАЕМСЯ!

Дальше сводки поступали, как с фронтов.

А тут и воочию довелось Наталье Николаевне лицезреть новое руководство.

Сидит Наталья Николаевна за компьютером, письма пишет на производственные темы, в это время ее сотрудница, как всегда пребывая в поиске достойного дуга на платном сайте знакомств (вскоре на предприятие прийдет крупный счет за неоказанные услуги – жених-то так и не был найден).

Заходят в их кабинет два начальника других отделов Управления и новый технический директор – идет обход служебных помещений, а заодно знакомят новое руководство с сотрудниками.

– Это – наш старейший сотрудник, – говорит начальник отдела, показывая рукой в сторону Натальи Николаевны, видно демонстрируя первого кандидата на вылет при сокращении штатов.

От слова "старейший" у Натальи Николаевны горбится спина, и она буквально ощущает, как у нее на лице пробиваются седые усы и борода.

– Она консультирует эту, а эта – помоложе, – рука начальника отдела, очертив в воздухе полукруг, останавливается в направлении Ирины Петровны.

Таким образом начальник отдела закончил представление подчиненных сотрудниц.

Ирина Петровна, которой недавно исполнилось тридцать девять лет, а ощущала она себя совсем еще молоденькой девчонкой, любила часами любоваться своими фотографиями на мониторе, выискивая недостатки в собственной внешности и, не находя их, восклицала:

– Нет, все идеально!

Стаж работы у Ирины Николаевны на этом предприятии был еще небольшой – года два.

Новый технический директор внимательно оглядел помещение.

– Какие проблемы? – обратился он к Наталье Николаевне, как к "старейшей", с вопросом на засыпку.

– У нас? – нарочито удивилась Наталья Николаевна. – У нас проблем нет!

– У нас только нерешенные вопросы, – подобострастно, чуть склонившись в сторону грозного руководства, дополнил радостный начальник отдела.

На лице нового технического директора заиграла довольная полуулыбка.

Два знака внимания в пандемию

Наталье Николаевне уже за шестьдесят, женщина она одинокая, поэтому радостей в ее жизни не так много. После того, как она из чисто принципиальных отношений ушла с работы, друзей и приятелей у нее значительно поубавилось. Первое время кто-нибудь из ее бывших коллег еще звонил, поздравлял с праздниками, короче – не забывал, объясняя это простой фразой:

– Да, вас забудешь!

Но время меняет приоритеты, и те, кто помнили, постепенно отчалили к другим берегам, более привлекательным и перспективным.

Редко, но все-таки звонил брат.

– Что делаешь? – как бы интересовался он после трех месяцев молчания.

– Ничего не делаю, – отвечала обиженно Наталья Николаевна, – а что у тебя нового?

– С прошлого нашего разговора ничего не изменилось, работаю!

На этом разговор заканчивался.

Нельзя сказать, что ее городской и мобильный телефоны пребывали в энергосберегающем режиме «сна», звонки раздавались почти каждый час, но исключительно от аферистов.

– Это Наталья Николаевна? Звонят из Сбербанка: это вы только что перевели пятнадцать тысяч гражданину Петрову Виктору Степановичу? Если нет, то мы можем в течение пяти минут еще отменить транзакцию. Сколько у вас карт?

– Ну да, и их номера, и коды доступа? Так откуда, говорите, вы звоните? – переспрашивала Наталья Николаевна, – Если со Сбербанка, то вы попали в прокуратуру, соскучились по зоне?

На том конце абонент замолкал, и были слышны только голоса других многочисленных телефонисток колл-центра. Лохотрон был поставлен на широкую ногу.

Или:

– Это улица Смирнова, дом тридцать семь, квартира семнадцать, а вы – Наталья Николаевна? Вы в курсе, что вчера вечером во дворе вашего дома рухнуло пластиковое окно, погиб мужчина? Мы должны осмотреть состояние ваших окон, будьте дома, через час подъедем.

– Три дня назад то же, якобы погиб мужчина, послушайте, женщина, у вас что, там все мужененавистницы?

А из косметических, ортопедических, кардиологических, стоматологических, и других клиник, с предложением бесплатного лечения, звонили исключительно мужчины с бархатными, убаюкивающими бдительность голосами.

– Это Наталья Николаевна? Голубушка, что же вы просрочили номерок, выписанный вам на бесплатное лечение по ОМС в нашем кардиологическом центре? Вам что, не звонили из вашей поликлиники?

– Впервые слышу.

– Ну, восстановить вам бесплатный номерок я вряд ли смогу, но попробую для вас хоть что-то сделать.

– Странно, что звонят из клиники уже после назначенного времени посещения, а не до него, кроме того, в нашей стране есть только два бесплатных доктора, но они принимают на двух каналах центрального телевидения

А чтоб кто-то оказал знаки внимания, да еще два за один день, такого с Натальей Николаевной давно не случалось.

Но, тем не менее, вчера, когда Наталья Николаевна лежала на полянке в парке, вдыхая аромат пахучего многотравья, и повторно читала давно разыскиваемую и, наконец, приобретенную на сайте «Букинист» любимую книгу писателя Сириуса-Гиры, мимо с визгом промчались два пса, совершенно обезумевших от радости движения, летнего тепла, яркого июньского солнца, и дурманящих ароматов клевера. Отвлекшись от книги, Наталья Николаевна уловила устремленный на нее, полный восхищения, взгляд больших карих глаз, бежавшего вторым, пса.

А когда псы в своей вакханалии устремились по второму кругу, влюбленный в Наталью Николаевну с первого взгляда пес, резко изменив траекторию движения, и подскочив к ней, лежавшей животом на траве, смачно облобызал ее лицо.

Наталья Николаевна, полностью погруженная в чтение, взвизгнула от неожиданности точно так же, как ранее визжали псы, но это не был визг восторга.

– Вообще-то, прежде чем лезть целоваться, необходимо представиться, – назидательно выговаривала Наталья Николаевна псу.

Но ведь у собак все не так, как у людей: они любят не за красоту и молодость, и не кусают тех, кто их кормит.

Позже хозяйка влюбленного кавалера представила его под именем Ники.

Но в тот наполненный событиями день был и второй знак внимания.

Когда Наталья Николаевна шла по узкой тропинке лесопарка, она увидела впереди, на приличном расстоянии от нее, мужчину с голым торсом, который тут же исчез: то ли свернул влево на тропинку, то ли обходил выступающие наружу корни деревьев.

Наталья Николаевна была не робкого десятка, но женщина осторожная, бдительная, с наступлением весны каждый день гуляющая по лесопарку, иногда в полнейшем одиночестве, рискуя нарваться на неприятности, но пока – Бог миловал. Она была очень наблюдательная и все происходящее вокруг себя тут же просекала.

В этот день людей было в лесопарке много: и за деревьями, и у водоемов, и на кочках, так что она пребывала в состоянии расслабленном. Но, поравнявшись с местом, где, ориентировочно, исчез мужчина, она правым глазом, не поворачивая головы, все-таки его узрела, совсем не в подобающем виде, а точнее: со спущенными штанами. Штанов, собственно говоря, она как раз и не заметила, только экстаз.

Видно, он издали принял стройненькую, моложавую Наталью Николаевну за девушку, приготовился, и возбудился.

Навстречу Наталье Николаевне медленно шла совсем уж старушка, Наталья Николаевна приостановилась.

– Там, подальше, слева, эксгибиционист, но он не опасен, – предупредила, на всякий случай, она старушку, чтоб та не испугалась.

– А это как? – не поняла старушка.

– А это так, – показала ей Наталья Николаевна, опустив трясущуюся руку ниже пояса.

Старушка, вроде, поняла, на секунду призадумалась, анализируя, сколь велика для нее опасность, и смело пошла дальше.

День был прожит не зря: шутка ли, целых два знака внимания.

Вот так глянешь в окно, а это твой муж

Жила я тогда в Ленинграде в коммунальной квартире. И считала это удивительным везением. Еще бы, жить в городе – мечте и иметь свою собственную комнату, к тому же – в самом центре, чем не счастье. Одно название зданий, улиц, мостов, по которым утром мчишься на работу, а вечером, медленно, созерцая красоты, возвращаешься с работы, ласкает слух: здание легендарной «Макаровки», мост Александра Невского, Старо-Невский проспект, Невский проспект, улица Герцена. Не дорога – наслаждение.

Утром ухожу на работу, а поздно вечером или ночью прихожу домой спать. Естественно, ничего не готовлю. Да и готовить на кухне, где установлен мусоропровод и бегают полчища тараканов, ни боже мой! Что куплю, то и ем утром – вечером, и так несколько дней, пока не закончатся продукты. До перестройки ассортимент в магазинах был скудный, тем не менее продукты продавали минимум по полкило. Такие тетки стояли у прилавков, что только самый смелый отважился бы попросить сто или двести граммов. Колбасу народ покупал палками, сосиски, сливочное масло, треску – килограммами. И никакие доводы, типа: «Я одна, и не ем так много», – не срабатывали, а пышная продавщица с белоснежным нимбом в гидроперитовых волосах вмиг переставала тебя видеть и тут же звучал ее зычный голос: «Следующий!».

Как-то повезло, купила рыбу горячего копчения, громадную, вкуснющую. Угостила соседку Минку со всем ее семейством: мужем и двумя маленькими детьми. Расстройство желудка началось уже вечером, на следующий день продолжилось. При моем весе и три дня диареи – катастрофа.

На третий день на работе тоненькие мои ножки подкосились, и неустойчивое сознание покинуло мое хрупкое тело. Сердобольное руководство выпроводило меня в поликлинику. Поликлиника у нас была ведомственная. Приняли меня там, естественно, как свою, и выписали направление в прославленные «Боткинские бараки», и как я ни сопротивлялась, уговорили. Обещали, что никто меня в больницу не положит, просто надо сходить на консультацию. Я, наивная, согласилась.

Названное именем прославленного врача-терапевта С. П. Боткина медицинское учреждение находилось не так далеко от моего дома: через мост и чуть вправо. В приемном отделении не поняли: о какой консультации я говорю, но давление померили. К слову, давление у меня всю жизнь низкое, а при таких обстоятельствах, видимо, приблизилось к черте, когда о человеке говорят, что он был, а я еще и разговариваю. Молодой врач, глянув на тонометр, почесал себе лоб и вновь принялся мерить давление.

– Сколько? – поинтересовалась я.

– Мало.

– У меня всегда низкое.

– Придется лечь в больницу, на день-два, посмотрим, – не совсем уверенно сказал он.

– Не хочу, – еле слышно пролепетала я, совсем ослабев от огорчения.

Определили меня в палату на четвертом этаже, поднялась я на лифте. Палата оказалась трехместной. Огляделась: две девушки полулежа читали книжки. Потолок высоченный, окно громадное, начало весны, солнце шпарит, а я … , а собственно, что я тут делаю?

– Располагайтесь, – кивнула кудрявой белокурой головкой одна из девушек в сторону свободной койки. – Двадцать дней не простоите.

– Какие двадцать? – подскочила я. – Дня на два, максимум!

– Здесь двадцать один, двадцать два дня – минимальный срок. Чтобы выписали, должно быть два хороших анализа, каждый – через десять дней.

Я кинулась обратно к лифту, даже не попрощавшись.

Лифты на спуск не работали! Клиника-то инфекционная: всех впускают, никого не выпускают. Все, каюк! Апрель месяц, отчетный период, приехали! Да меня на работе … , смертную казнь тогда еще не отменили.

От ужаса предстоящего длительного заточения давление у меня подскочило до нормы: чувствую, что здорова, но демоны перекрыли все пути к отступлению. Как загнанный в ловушку зверь я заметалась по палате.

Лечащий врач отнеслась ко мне с безразличием, явно считая симулянткой, но на мои просьбы о выписке не отреагировала, как потом поняла – из-за презрения ко мне.

Отлежать двадцать дней в больнице, будучи молодой и здоровой, когда на улице господствует весна, это пытка. Мне катастрофически не хватало движения и свободы. Каждое утро я начинала день с генеральной уборки палаты, так как уборщица к нам захаживала только за мусором. После помывки пола делала гимнастику, затем принимала солнечные ванны: открывала огромное двустворчатое окно, и, полулежа на подоконнике, загорала. Довольно близко от нашего здания находился другой корпус больницы. И медсестры из соседнего здания, наблюдая за мной, млеющей под весенним солнышком на подоконнике в чем мать родила, звонили нашим дежурным. Дежурные, совсем молоденькие девчонки, младше меня лет на десять, бежали согнать меня с подоконника: было стыдно, но ведь весенняя тоска – хоть вой.

– Выпишите! – настаивала я.

– Выпишем, но без больничного листа.

Пришлось менять дислокацию: я придвинула к окну кровать: на ней меня, загорающую, с окон соседнего дома, видно не было.

Соседки по палате, не в пример мне, были милыми и законопослушными. Кудрявую блондинку я приучила делать со мной зарядку. Ее мать, санитарный врач, так закормила свою дочку лекарствами от жизни, что полностью нарушила флору ее кишечника. Теперь здоровье девочки пытались восстановить врачи «Боткинских бараков». Меня же лечили только фуразолидоном – противомикробными маленькими желтенькие таблетками, от которых постоянно мутило, стоили они в аптеке тогда три копейки. Но основным лечением была диета. Ради соблюдения диеты, собственно, меня и держали в больнице.

Но, несмотря на все усилия больничного пищеблока заморить нас голодом, мы не сдавались. На жидком пюре и котлетах из булки двадцать два дня не протянешь, даже если лечь и уговорить себя, что ты безтелесена.

Повторю, что наше, женское, отделение располагалось на четвертом этаже, высота потолков в этих сталинских постройках – метров пять с половиной. Передачи были запрещены. Но ведь народ – то у нас сообразительный, иначе пропадешь. Каждого вновь поступившего в палату ждал приятный сюрприз – очень длинная, толстая веревка с корзинкой, которую опускали в окно с четвертого этажа для запрещенных передач.

Соседка Минка пришла меня навещать уже на следующий день. Стояла внизу, под окном, и очень громко нецензурно ругалась.

– Ты что, совсем … , ну, понос, он был у нас всех, большое тебе за это спасибо. Каждый п… получил от меня по таблетке, и все, забыли. А ты собралась о нем думать двадцать дней?

Минка принесла мне маленький телевизор, чай, кофе, сахар, пряники, сушки.

Я быстро адаптировалась и уже не скучала.

Каждое утро, только проснувшись, кудрявая блондинка с васильковыми глазами, потягиваясь, подходила к окну и грустно взирала на прогуливающихся под окнами мужчин. Мужчинам, надо сказать, всегда и везде поблажки! Их палаты находились на первом этаже, и они спокойно, перелезая через окно, гуляли по парку. Их, гуляющими, как и меня, загорающей, конечно, видели медсестры из окон соседнего корпуса больницы, но ничего не предпринимали. Так вот, именно к этим небритым мужчинам, в стоптанных потрепанных тапках, каждое утро были обращены слова кудрявой куклы. Построение фраз слегка менялось, но смысл оставался тем же.

– Вот так выйдешь замуж, пройдет лет десять, пятнадцать, глянешь в окно, а этот, в вылинявшей майке и тренингах с пузырями на коленях, – твой муж. Уууужас!

Я полностью отлежала свой срок. Бактерии у меня все-таки нашли – сальмонеллы. Чтоб не рисковать, второй анализ я сдала чужой – заведомо хороший.

На работу я вернулась отдохнувшей, загоревшей, выглядела лучше, чем после отпуска. Диета для хорошего цвета лица – первое дело. Замученная непосильным трудом за двоих, начальница взирала на меня с ненавистью. А что завидовать, всего и делов – то: сходи в магазин, купи рыбу с сальмонеллой.

Возможна встреча с дельфинами

Я устала от этого праздника жизни! Устала вставать до шести часов утра, когда воздух у моря слишком свеж, само море еще не проснулось и не приобрело тот, завораживающий бирюзовый цвет, что так манит нас, обещая блаженство.

В шесть утра небо еще серое, море холодное и солнце только готовится царственно выплыть на набережную. Я расстилаю не просохшую за ночь подстилку на давно остывшие камни и мысленно готовлю свое бренное тело к погружению в море. «Там тепло, там нежный шелк водной субстанции, там отдохновение для души и тела, – уговариваю я себя  и, быстро передвигаясь одним касанием пальцев холодных камней, достигаю воды.

У входа в море крупные камни, их я миную не дыша, без прикосновений, и, как можно мягче, без брызг, ложусь на водную гладь и плыву, плыву, энергично выбрасывая вперед руки.

Прошло не менее десяти дней, пока мои ноги, наконец, научились ходить по камням. Но я устала от такого скопления народа, согнанного сюда, на этот морской берег, неутомимой жаждой получить заслуженный кусок тяжелого отдыха.

– Поперло! – кричит зычным голосом торговец трубочками, лавируя между разбросанными на его пути телами.

– Кому еще горячий чебурек!? – вторит ему следующий продавец.

– Покупайте раков, варим живыми! – раздается голос поблизости, и перед моими глазами появляются красные раки с выпученными глазами, пытающиеся выползти из котелка.

– Смотри, – говорит дед своему крохотному внуку и бросает в воду камень.

Малыш не смотрит в его сторону, и дед повторяет вновь и вновь свой фокус.

Наконец кроха увидел, оценил урок деда, и сам стал бросать в воду камни, выбирая поувесистее, прямо карапуз-тяжеловес.

– Что ты делаешь, – возмущается дед. – Перестань бросать камни, там же люди!

 Поздно, малыш его вновь не слышит.

Берег буквально усеян орущими, неутомимыми камнебросателями и камнедолбателями, нежно именуемыми детьми. Их родители весь день у моря пьют пиво, едят раков, погрузившись в слабоалкогольную нирвану, не видя и не слыша своих чад.

Бах, бах, бах …, – такое впечатление, что над ухом стройка.

А солнце тем временем припекает, набирается сил и жарит уже по-настоящему.

– Я устал от солнца, – говорит мужчина своей жене, потеющей рядом.

Я тоже устала от солнца, моя почерневшая кожа устала от солнца. Мое лицо потемнело и постарело, покрылось морщинами.

Ничего, – успокаиваю я себя, – этот день пройдет, и останется совсем немного, куда денешься, надо выстоять, вернусь домой, схожу к косметологу.

А репродуктор орет: «Потерялся мальчик, белый верх, темный низ».

Через какое-то время звучит дополнение: «Потерявшегося мальчика звать Кешей».

Минут через пять вновь ожил репродуктор: «Мальчик Кеша нашелся, всем спасибо за участие».

И вновь: «Плавайте с нами, возможна встреча с дельфинами».

А народ, проспавший почти до полудня, устраивается прямо на головах у пришедших вместе с восходом солнца. Крохотное пространство между мной и набегающими на берег волнами тут же занимают две бабули.

– Подвиньтесь, – говорит одна из них, обращаясь ко мне.

– Куда? – удивляюсь я.

Мной оставлен небольшой проход сбоку. Бабульки, пришедшие в десять часов, а не в шесть, как я, хотят занять мое место.

– Сбоку проход, – говорю я им, – а впереди заливает водой.

Они, поджав свои губы-ниточки, занимают место в проходе. Мне приходится спуститься чуть ниже, чтобы поберечь нервы.

– Ты посмотри, – желчно говорит одна бабулька другой, – она легла ниже.

– Все пространство не займешь! – обращается она уже ко мне. – Вы хотели завоевать весь мир а не вышло!

Я удивленно смотрю на ее перекошенное от злости морщинистое лицо, пытаясь понять, кто именно хотел и когда завоевать мир.

– Вы – это кто, немцы, или американцы? – спрашиваю я с интересом, не находя ответа даже в собственной голове.

Я же прекрасно помню, что отдыхаю уже второй год в России, или у меня глюки? Если б я отдыхала в Европе, вопросов бы не было.

Женщина, загорающая напротив меня, лежит, широко расставив ноги, согнутые в коленях, возможно, часто посещает женскую консультацию. Узкая полоска купальника еле прикрывает ее промежность, похоже, ей очень важно, чтобы загорело именно там.

Толстяк с необъятным животом, за которым мне не видно его лица, храпит на весь пляж. Подходит его жена и, недовольно глядя на все это безобразие, начинает фотографировать спящего мужа на смартфон.

– Вам лучше снять на видео, – советую я ей с улыбкой, – а то пропадет весь смак – его храп.