Алхимия лжи

Даже после сна мысли работают только в одном направлении. Я ухмыляюсь.

– Что? Ящик Пандоры выкинул очередную подставу?

Петрович плюхается в кресло и глядит на меня, как на Иуду.

– По-видимому, новости ты не смотрел.

Тон мне не нравится, я мгновенно остываю.

– Нашли тело Вернера?

Куратор мотает башкой, с жадностью пьет воду из бутылки и, утирая рот, выдает:

– Час назад на выходе из полицейского участка стреляли в Алекс. Сейчас ее оперируют, наши эксперты сказали, что надежды мало – потеряла много крови.

Ноги подкашиваются, я плюхаюсь на кровать и пытаюсь переварить новость.

Гамлет протягивает планшет. Показывает два видео: очевидцев и репортаж журналистки. На первом видео парень снимает девушку на фоне полицейского участка, оба хохочут. Из здания выходит Алекс, к ней кидается свита, пытается что-то до нее донести. Она дает понять, что не может говорить, морщится, показывает в сторону машины. Рядом останавливается синий минивэн «Фиат», из него выныривает оператор, журналистка и еще пару человек. Бегут к толпе. В этот момент открывается пальба. На видео стрелка не видно. Как только раздаются выстрелы, парень пригибается и минуту на экране я лицезрю трещину в асфальте, через которую пробивался желтый цветок. Слышны крики, визг шин, тачка срывается с места. На этом запись прерывается.

На втором видео оператор, что бежал за журналисткой, тоже толком не успел ничего заснять. Вижу лицо Алекс крупным планом. Журналистка на английском кричит ей в спину: «Саша! Что произошло с вами на яхте? Чья была на вас кровь?». Затем пальба, крики. Первой падает журналистка, вторая Алекс, а за ней крепыш с седой прядью на челке. Оператор пригнулся, и опять схожая картина: потрескавшийся асфальт и чьи-то ботинки.

Вскакиваю и начинаю наяривать по номеру круги. Места для маневра не так много: то задену ноги Петровича, то ударюсь об угол кровати.

– Вы были там после покушения? – показываю на планшет.

– Нет. Квартал оцеплен. Пришла подмога из Рима. Нам к участку не пробиться. Даже Авдеева не пустили.

– Где он сейчас?

– Дежурит в больнице.

– Вернер так и не объявился?

Куратор качает головой.

– Как думаете, это он хотел ухлопать Алекс?

– Авдеев сказал, что стрелявший выкрикнул: «Привет от Исера Лофмана».

– Исер? – таращусь на Петровича. – Соглядатай за сделкой по акциям! Так вот откуда прилетело! – тру шею и морщусь. Я этого Исера недооценил. – А где Вернер? Нашли его следы? Мобила? Самолет? Что слышно о секьюрити? Пропали двенадцать человек?

– Тринадцать, – поправляет меня куратор. – Исчезла Линда Беккер, помощница Алекс.

– Все в одно время?

– Временна́я шкала, логистика и трафик пока не ясны, – пространно отвечает куратор, он явно что-то знает, но меня не собирался посвящать. – Вернер уехал с охраной, тут сомнений нет. У Алекс часовой провал в памяти. Сейчас полиция собирает отснятый материал у гостей. На расследование выделили большие ресурсы. Дело громкое. Вмешались спецслужбы и дипломатия. Адиль, мы не можем оставить ее без поддержки.

– Что от меня нужно? – скриплю я, как несмазанный шарнир.

– Занять место ее главы безопасности, но с этим будут проблемы.

Мне и так сложно влезать в шкуру Руслана Закирова – честно говоря, думал, что с этой легендой я распрощался раз и навсегда – а тут еще какие-то внешние условия.

– Вернер оставил инструкции на мой счет?

Петрович мотает головой, протяжно вздыхает, будто готовится выразить соболезнование. Просит Гамлета включить телек и отслеживать новости в Интернете. Придвигается ко мне ближе.

От обстоятельной подготовки к разговору меня продирает мороз по коже, точно сижу на льдине в одних трусах. Что там за новости? Очередная подстава?

– Когда ты был на Корсике, на Алекс в день ее рождения было совершено покушение.

Капец какой тунец! То есть сегодняшнее покушение – не единственная попытка свести с ней счеты. В прессе об этом не было ни слова. Почему меня держали в неведении? Боялись, что слечу с катушек и завалю задание?

– Тогда она отделалась вывихом руки. Помнишь Виктора Доронина?

– Конечно, я сдавал ему дела.

– Он заслонил Алекс от первых двух выстрелов. Третью и четвертую пули схватили телохи. Доронин скончался еще до приезда скорой, остальные успешно перенесли операции.

– Стрелка задержали?

– Ликвидировали.

– Наемник?

Куратор подтвердил.

– Кто заказчик?

Петрович беззвучно произносит: «Исер».

– Пока это закрытая информация, – еле заметным кивком Петрович показывает на Гамлета, давая понять, что у него нет доступа.

По телеку передают очередной репортаж об Алекс. Первым делом огорошивают зрителей сенсационной новостью: Алекс Петровская и Саша Вернер – одно лицо. Мы с Петровичем переглядываемся. Оба понимаем, что это заказуха, но от кого? Кому выгодно, чтобы следствие и общественное мнение соединили концы именно таким образом? Как ни старалась Контора спрятать Алекс от ее врагов – все безрезультатно, и отъезд в Лондон ничего не решил.

– Так в чем проблема? Почему я не могу приступить к работе?

Петрович трет руку, снова тяжкий вздох. Как же ему не хочется раскрывать причину. Давлю на него тяжелым взглядом. Что опять замутила Фасадная Империя?

– Я приехал в ресторан, где до покушения «Эпсилон» гулял всем коллективом. Объект все еще держали в изоляции. Шла интенсивная проверка здания. Алекс потребовала тебя вернуть, но я знал, что на это ответят наверху и сказал: «Руслана Закирова больше нет». Я имел в виду, что ты скинул легенду и задействован в другой операции. Но она сделала вывод, что ты погиб, а я не стал переубеждать. Она хотела знать, где, когда и при каких обстоятельствах, но я сказал, что это закрытая информация.

Действия куратора я прекрасно понимаю, у него не было другого выхода. Алекс могла встать в позу, заморозить сотрудничество и в ультимативной форме требовать моего возвращения. Но с самого начала операции Контора отдавала предпочтение Вернеру, остальное было на втором плане. Для боссов он ценный актив.

– Если после наркоза она выскочит из легенды и снова станет Алекс Гордеевой – операция на грани срыва.

– Не понял.

Куратор набирает в легкие воздух и на одном дыхании выдает:

– Из холдинга «Эпсилон» в день завершения «Протокола-17» объект вышла как Алекс Петровская, а в Лондон через три дня прилетела как Саша Вернер. Наши специалисты применили технику психологической подмены, которую Вернер практиковал на ней в диспансере, но немного ее видоизменили.

Не верю своим ушам. В докладе я подробно описал, как эксперименты Вернера негативно сказались на психике Алекс, но Контора задвинула мои записульки и пошла коротким путем. Небось, на этом варианте настаивал сам Вернер.

– Алекс знала, что вы устроите фарш из ее мозгов? – я начинаю заводиться. На собственной шкуре я не раз испытал, чем все это чревато.

Куратор делает вид, что внезапно стал глухим.

Перед глазами мелькают кадры из видео, которое Алекс раздобыла через медсестру психушки. На них она продемонстрировала уникальную способность проникать в придуманные легенды, но проблема была в том, что после продолжительного сна она снова становилась собой.

– Связь с Алекс была запланирована только в чрезвычайных ситуациях, поэтому мы не рисковали ее легендой. А когда группа наблюдения засекла контакты Вернера с правительственной верхушкой, нам пришлось выводить Алекс из спячки. Она молчала два месяца, а потом вышла на связь и передала аудиозапись, на которой подробно изложила план Вернера. Алекс утверждала, что он готовится передать важные разработки британскому правительству, а позже намеревался с ней и сыном исчезнуть. У нее были доказательства, она планировала передачу документов, но больше не вышла на связь.

– Эта информация хоть как-то подтвердилась?

– До сегодняшнего дня – нет, но вмешательство дипломатов и МИ6 в исчезновение Эрхарда говорит, что Алекс была права.

– В чем вы сейчас видите проблему?

– Проблема в том, что мы просили Алекс стать Сашей Вернер на год. Год прошел три месяца назад. Если она очнется в больнице как Алекс Петровская, то предъявит нам императив.

– Вернер ее не отпустит, – я вскакиваю и снова начинаю ходить по комнате.

– Она это знает и пытается найти выход. Думаю, беременность из этого разряда – Алекс даст возможность видеться Вернеру с дочерью, а он ей с сыном.

Разговоры о новой семье Алекс меня раздражают, я перевожу тему:

– Если Алекс считает, что я мертв, зачем мне вступать в игру?

– Ты вступишь в игру, если после наркоза она проснется как Алекс Петровская и заголосит, что она вдова Макса, а Вернер – насильник. Тогда ты заберешь ее из клиники и увезешь в убежище. Если Эрхард не вернется через сорок дней после исчезновения, Алекс вступит в наследство.

– Насколько я понял, брачный контракт не в пользу Алекс?

– Это затрагивает только сына. В вопросе воспитания Эрхард проявил принципиальность. Он хотел, чтобы мальчика воспитывал мужчина из рода Вернеров. Касательно денег, Алекс – прямая наследница его финансового и интеллектуального капитала.

Наши хотят прибрать к рукам разработки конструкторского бюро Вернера. Все проще пареной репы. Кто контролирует Алекс, тот владеет капиталом Вернера и его военными разработками. Алекс еще не выработала свой ресурс, и в случае сброса легенды я должен ее эвакуировать, обеспечить безопасность и вернуть в личину Саши. Последнее нереально, пока она без сына и со мной. Куратор это отлично понимает. Значит, меня выведут из игры, как только она оклемается и будет готова к работе.

Глава вторая. Рефрен

Дикая боль выталкивает меня из тревожного сна, в котором я бросила Икару фразу: «Нужно поставить точку в наших отношениях». Он смотрит на меня с непониманием. Я знаю, нас прослушивают. Запись последнего разговора пополнит полугодовую аудиотеку. Ей присвоят порядковый номер, проставят дату. При необходимости проанализируют специалисты, которые обратят внимание на интонации и интервалы между слов. Дадут оценку его придыханию и легкому дрожанию моего голоса. Да, мы оба взволнованы, ведь уже через час он выйдет из отеля и поедет на базу, где будет проходить подготовку к заданию, которому отдаст не только свой опыт и навыки, но и собственную жизнь.

Икар считает, что я веду себя неблагоразумно. Подставляюсь и навлекаю на себя гнев Эрхарда, ведь он неотрывно следит за моей подготовкой и наверняка прослушает запись этого разговора. Тогда я, конечно, не знала, что вижу ГБ в последний раз, но сейчас, во сне, эта истина отстукивает в моей голове обратный отсчет. Нужно что-то предпринять. Молю его сделать, как я прошу, ведь мне доступна информация, которую он еще не знает.

Его глубокий и богатый обертонами баритон пытается перекричать какая-то настырная итальянка. Она врывается в сознание и слишком громко комментирует показатели моего состояния. Светит мне в глаза и спрашивает слышу ли я ее.

Щурюсь и недовольно ворчу.

– Как вас зовут? – спрашивает она меня по-английски.

Пожалуй, это самый сложный вопрос из всех, какие можно представить.

– Гражданка, назовите свое имя и фамилию, – говорит кто-то по-русски.

Поворачиваю голову и вижу коротко стриженного брюнета лет сорока. Вид недоброжелательный. В его ванной неравномерное освещение или во время бритья жена бухтела под левую руку, от чего он резался и психовал. В уголках губ остатки томата, будто пришел сюда прямиком из пиццерии. Медицинская шапочка небрежно сдвинута, наверное, надевал наспех. Синий халат узок в плечах. В руках держит мобильник. Скольжу глазами по бейджу, на котором латинскими заглавными буквами выведено «MIKHAIL KOZLOV. INTERPRETER».

Интересно, где это я? Оглядываюсь по сторонам. Больничная палата залита солнечным светом. Перед моей койкой, а она единственная в палате, стоят двое врачей и медсестра. Вокруг меня с десяток пищащих аппаратов. Персонал отключает технику и откатывает ее к двери. Вижу, как белая бабочка бьется в оконное стекло, прямо как я о стенки своего сознания.

Дверь распахивается, в палату забегает Мария, сестра моей матери. Они с мужем проживают в Бергене. Что она здесь делает и почему плачет?

– Саша! – бросается она ко мне.

Так меня называл только отец. С чего это Мария впала в ностальгию?

Я все еще не могу отойти ото сна. Там было хорошо и безопасно. А в реальности господствует боль. Приподнимаю голову, пытаюсь себя осмотреть, но персонал просит меня ничего не трогать. Ждут хирурга, который меня оперировал. Он расскажет о ходе операции и даст рекомендации.

Операции?! Я в ужасе!

– Что случилось? – растеряно шепчу я.

– Ты не помнишь? – Мария плачет и прикрывает ладонью рот.

– Нет, – тянусь к пластиковому стакану с водой, – хочу пить.

Дрожащими руками Мария подает мне стакан. Привстаю и морщусь от боли. Персонал встревоженно вокруг меня кудахчет. Переводчик напоминает, чтобы я не шевелилась, у меня могут разойтись швы. Утолив жажду, вытираю рот тыльной стороной ладони и спрашиваю у тетки:

– Где я?

– В Риме. В больнице.

– Как я оказалась в Италии?

– Вы с Эрхардом приехали сюда в свадебное путешествие.

– Ужасная шутка, тетя. Трудно себе представить даже наш разговор, а уж свадьбу… – Я излишне оптимистично смеюсь и отмахиваюсь. – Придумай что-нибудь более реалистичное.

Мария всплескивает руками и бормочет: «Боже всемогущий».

Такое ощущение, что из ностальгического сна меня погрузили в кошмар.

– Что последнее вы помните? – осведомляется переводчик и сует мне мобильник чуть ли не в рот.

Я морщусь и отталкиваю его руку. Кто его сюда пустил?

Заходит седовласый мужчина в костюме-тройке. На плечи небрежно наброшен халат. Мне говорят, что это хирург. Итальянцы галдят, как на рынке. Переводчик судорожно пытается разгрести все, что они нагромоздили в кучу. Хирург, как учитель перед школьниками, поднимает руку и просит тишины. Рассказ начинает без предисловий и стандартных вопросов типа: «Как ваше самочувствие?».

Оказывается, в меня стреляли. Этот факт я воспринимаю, как фантазию умалишенного, и укореняюсь в мысли, что я еще сплю. По словам хирурга, одна пуля прошла навылет, не задев жизненно важные органы, другая попала в брюшину. Ему жаль, но шоковое состояние и внутреннее кровотечение спровоцировали выкидыш. От этой новости у меня отвисает челюсть.

Я перевожу взгляд на тетку, она все еще всхлипывает.

– Мне так жаль, Саша.

– Какая беременность? Как я вообще могла забеременеть? Непорочно что ли? У меня секса не было восемь месяцев. После покушения я безвылазно жила в «Эпсилоне». Секьюрити ко мне даже помощника без присмотра не пускали. Вы сбрендили? Может, палату спутали и вам дальше по коридору?

Смотрю на лист назначения. В графе «Имя пациента» написано: Саша Вернер. Ничего не понимаю. При чем тут Вернер?

– Ты что, сказала им, что моя фамилия Вернер? – таращусь на тетку с такой ненавистью, на какую только способна. – Что за дикие шуточки?

Козлов переводит хирургу мои посылы. Тот хмурится, переглядывается с коллегами. Не нравятся мне эти взгляды. Обычно после таких переглядок мне вкалывали очередную порцию транквилизаторов.

Тетка еще громче охает и ахает.

– Какое, по-вашему, сегодня число? – спрашивает меня переводчик.

– Откуда мне знать? Может я тут провалялась без сознания две недели и теперь за окном лето.

– Но сейчас действительно лето. Сегодня пятнадцатое августа, – он показывает календарь в телефоне.

– 2017-й? – мотаю головой. – Не может быть…

Вопросительно смотрю на тетку. Та кивает. Ничего не понимаю, я что, все это время была в коме?

– Что вы помните?

– «Москва-Сити». «Эпсилон». Закончилось собрание акционеров. В сопровождении главы безопасности я иду к лифту. Спускаемся на парковку. Я сажусь в служебный «Майбах». И… – я запинаюсь.

– И? – торопит меня Козлов.

– И все… – удивленно отвечаю я.

А действительно, что дальше? Ведь что-то же было. Вспомнила! Кто-то из силовиков сел в машину, поздоровался, поздравил с успешно проведенной операцией, тихо и вкрадчиво заговорил со мной о будущем. Помню цитрусовый аромат его туалетной воды и мягкий, убаюкивающий тенор. А вот лица не помню. Помню, как зевнула, захотелось спать. Потом провал. Что он говорил? Ведь он что-то говорил… при чем очень важное…

– Какого числа это было?

– Двадцатого мая 2016-го. Это была пятница. Конец рабочей недели.

– Где, по-вашему, вы были год и три месяца? – с насмешкой спрашивает переводчик, похоже мои слова его не убедили.

– Не знаю. Честно говоря, я не удивлюсь, если мне все это снится.

– К сожалению, это не сон. В вас стреляли прямо перед полицейским участком.

– А что я там делала?

Тетка намеревалась мне что-то рассказать, но врачи бесцеремонно выталкивают ее в коридор, а переводчику дают инструкции, что можно, а что нельзя говорить. Жаль, что я не знаю итальянский, но «читая» лица медперсонала, могу предположить, что в ближайшие часы меня переведут в психиатрию.

– Назовите для протокола ваше имя и фамилию? – переводчик опять сует мне под нос мобильник.

– Меня зовут Александра Гордеева.

– Сколько вам лет?

– Смотря какой сейчас год. Лично я склонна не верить в ваши бредни.

– Хорошо, – он тяжело вздыхает, – допустим сейчас май 2016-го. Сколько вам лет?

– Полных двадцать шесть.

– Где вы проживаете?

– В Москве, – не хочу афишировать апартаменты в «Москва-Сити» и называю адрес родительской квартиры.

– Последнее, что вы помните – события двадцатого мая 2016 года?

Я киваю, переводчик просит меня подтвердить вслух.

– Да.

– Вы замужем?

– Нет.

Хочу добавить, что я вдова, но передумываю. Не хочу, чтобы Томатный Рот узнал о Максе.

– У вас есть дети?

Сложный вопрос. Если скажу, что да, вылезет история с суррогатной матерью, но в создавшейся ситуации я не хочу вмешательства Эрхарда. Пока я не готова с ним говорить.

– Я не рожала, – уверенно отвечаю я. Думаю, с точки зрения закона, это самый грамотный ответ, и врач его подтвердит.

– Пока все. После перевязки вам дадут обезболивающее, вы поспите, а потом вам придется поговорить с полицией, и хочу предупредить, что ваши показания их не обрадуют.

– Мне кто-нибудь объяснит, что происходит?

– После допроса вам все расскажут.

– Если меня будут допрашивать, то я вынуждена обратиться к адвокату, а он в Москве. Так что передайте полиции: пока он не прилетит, я слова не скажу. Я знаю свои права. Допрос без присутствия адвоката незаконен.

– Как фамилия вашего адвоката?

– Авдеев.

– Зиновий Авдеев здесь, в больнице. Я говорил с ним перед тем, как подняться к вам в палату.

– Зиновий здесь? – от удивления у меня брови ползут на лоб. – Когда он приехал?

– Сутки назад, когда вас арестовали.

– Арестовали? Почему меня арестовали? Что я сделала?

Переводчик поспешно прощается и покидает палату. Я ожидаю, что придет Авдеев и объяснит, что происходит, но он не появляется.

◊◊◊

От полиции Авдеев получил записи отснятого видео гостей, команды и персонала. Теперь мы можем восстановить передвижения сладкой парочки – Вернера и Алекс – поминутно. Они были с гостями, пока помощник Вернера не всучил ему мобильник. Вернер вышел на палубу и ответил на звонок. Алекс оценила его настрой и двинулась следом. Он обернулся на звук ее шагов и жестом дал понять, что занят. Немного отошел в сторону и продолжил разговор. Он практически не раскрывал рта, в основном слушал. Потом что-то сказал Алекс, она опешила, но никакого скандала не было. Она поспешно спустилась по винтовой лестнице в каюту для новобрачных.

К Вернеру подошел его заместитель и с минуту они говорили, посматривая на гостей. Заму кто-то позвонил. Он взглянул на мобильник, что-то сказал Вернеру. Оба схватились за рации и повернулись в сторону приближающихся двух катеров. Зам ушел в рубку. Команда засуетилась. Видимо, это тот самый момент, когда Вернер дал распоряжение развернуть судно.

Потом загадочный разговор с дамочкой в белом платье. Лица не видно. Я сразу понял, что это не Алекс, она так активно не жестикулирует. Разговор продлился не более двух минут. Вернер прервал собеседницу и сел в один из катеров. Когда он отчалил, она присоединилась к гостям.

На палубу вышла моя бывшая подопечная, в руках дамская сумка, за ней плетется девчонка лет двадцати с лошадиным лицом. Она загородила Алекс от проезжающего катера. Девчонка дернулась, пыталась ухватиться за Алекс, но та потеряла равновесие, отшатнулась, и ее помощница упала в воду, а вскоре и сама Алекс распласталась на палубе.

Я останавливаю запись и говорю, что нам нужно искать труп Линды Беккер. В нее стреляли, она явно не выжила. Кто-то дождался, когда Вернер свалит, и попытался прихлопнуть Алекс, но помешала помощница.

Третий час мы с куратором и Гамлетом шерстим свидетелей, откликнувшихся на призыв Алекс выплатить вознаграждение за любую информацию о местонахождении ее мужа. Честно говоря, я в этом не вижу смысла, но до приезда консула надо чем-то себя занять.

Паспорт мне возвращают ближе к вечеру. Сообщаю шефу, что могу теперь вылететь, но мне приказывают оставаться под крылом куратора, пока не разрешится ситуация. Я встаю в позу, говорю, что пойду на это только взамен на подписанный приказ о моей отставке. Через час все решается. Петровичу тут же докладывают, что я пытался свалить, и что это мое последнее задание. Он журит меня скрюченным пальцем и хмурится.

– Слинять хотел?

Развожу руками, мол, что с меня возьмешь.

– Раз такой шустрый, езжай в порт, узнай все о двух арендованных катерах.

На записи мы четко видели номера, переписываю их в блокнот и, прихватив с собой местного связного, укатываю в порт.

Близко подъехать к конторе по аренде судов мы не можем, две полицейские машины перегородили подъездную дорогу. Отправляю связного на разведку, а сам приоткрываю окно и закуриваю. Через полчаса он возвращается и докладывает:

– Дело такое: в ночь происшествия на торжество было заказано два катера для сопровождения яхты. На них рассекала охрана. Катера не вернули. Один катер пропал бесследно, второй утром нашли на якоре у причала с помятым боком и дырками от пуль. Хозяин сказал полицейским, что страховая компания уже затребовала счет. Собираются покрывать убытки.

– То есть страховая узнала об инциденте раньше полиции… – я морщусь, не нравится мне эта страна. Бардака больше, чем у нас. Свалить бы поскорее. – Разузнай, что там с показаниями навигатора найденного катера и где прервалась связь с первым катером. Может, затонул?

Связной намекает о лавэ. Куратор выдал на этот случай пресс, и я отсчитываю озвученную сумму.

– Дай ключи, я тоже пройдусь и осмотрюсь, – прошу я связного и смотрю вслед отъезжающим полицейским машинам. Быстро они закруглились. Экспертами и не пахнет. Такое ощущение, что фараоны хотят замять это дело.

Закрываю машину и плетусь к причалу. Солнце медленно закатывается за горизонт. Вдоль набережной включаются фонари. Пляж потихоньку редеет, народ расходится по отелям. Прохаживаюсь мимо кафешек и баров. Навернуть бы сейчас стопарик-другой, но нельзя. Куратор три шкуры с меня снимет. Жара под сорок градусов. Хорошо, что я в шортах, иначе бы совсем спарился. Не люблю работать в курортных зонах. Люди отдыхают, а ты вкалываешь.

Покупаю бутилированную воду и иду к пирсу. Приглядываюсь к катерам и замечаю тот самый, что нашли поутру. Его явно таранили в бочину. Автоматная очередь прошила корму. На поверхности воды вокруг катера тонкая пленка топлива.

Звоню куратору, докладываю новости и вношу предложение:

– Надо арендовать катер и проехать на место потери связи. Фараоны не будут этим заниматься, как я понял, а хозяину – по барабану, раз страховая обязалась покрыть убытки.

Куратор громко сопит в трубку. Решение дается ему с трудом.

– Лады, утром берите подходящую посудину и дуйте по ветру.

В восемь утра мы с оборудованием уже на месте. Сканируем дно и видим на рифе затопленный катер. Связной оказывается опытным дайвером и вызывается проверить. Ныряет и пропадает. Пока жду его, маюсь от борта к борту. Наконец-то он выныривает и, сняв маску, выдает:

– Нашел катер! Правый борт разворочен. В каюте плавают три трупа. В рубке – еще один. На всех надеты маски, похожие на кислородные. Вероятно, на палубу бросили дымовуху или газ. Что будем делать?

– Не нам решать, – тянусь к мобильнику и звоню куратору.

Петрович выслушивает новость про находку, приказывает сделать снимки и вернуться в отель. Битый час мы ищем камеру для подводной съемки и снова отправляемся по последним координатам затонувшего судна. Но нас ждет большой облом. На месте уже стоят два полицейских катера. Мы проплываем мимо, делая вид, что выбираем место для погружения, но нам дают понять, что такое близкое соседство нежелательно. Я даю команду на разворот.