Моя «Аэрогеология»

А на колышки для растягивания палаток я стал использовать выработанные пальцы от гусениц вездехода. Вот так, 5 минут и палатка стоит.

Добытое мясо, чтобы оно не испортилось, мы нарезали кусками, натирали солью и складывали в деревянные фанерные бочонки из-под сухого молока или в молочные фляги – делали солонину. Перед готовкой, заранее, закидывали в мешке в ручей в проточную воду. Так что, без проблем.

Однажды, когда мы стояли лагерем на Колыме, повар привез нам на обед жареную нельму и чайник какао. В это время к нам подъехала лодка рыбнадзора и мужики из нее вышли познакомиться. Когда разговор зашел о рыбалке, я с гордостью показал руками, какая нам нельма попалась – с метр. Мужики улыбнулись, ответив, что это молодь, А настоящая нельма тянет метра на два. Но мы, привыкшие к обычной мелкой рыбешке, типа сигов, щучек, подчирков и хариусов, считали нельму просто роскошной рыбой для нашего стола.

Образец двустворчатого молюска – «брахиопода»

Смешной случай произошел как-то раз, когда мы возвращались с обнажения в лагерь. Я управлял мотором на дюральке «Прогресс», а Сидяченко А. Г. с супругой Раисой сидели на скамье посредине. Вспомнив что-то, Раиса достала и показала мужу красивый образец фауны – двойную целую створку брахиоподы со словами:

– Саша, посмотри какой целый образец брахиоподы я нашла!

Александр Григорьевич спокойно взял образец, посмотрел, и сказав:

– Да, хороший! – с невозмутимым видом опустил его в воду за бортом.

Раиса Александровна (?) только и успела, что «ахнуть».

Однажды, в конце августа, когда наша стоянка была на мелком ручье у подножия небольшой сопки, выпал первый глубокий снег и утром меня потянуло обойти лагерь по первому снежку, посмотреть на следы. Первое, что меня удивило, это были следы то ли соболя, то ли куницы, пробежавшей прямо посреди лагеря. Поднявшись метров на сто я заметил на другом склоне распадка табунок пасущихся оленей, а перед собой под елкой выводок заволновавшихся гулькающих куропаток, уже сменивших летнее серо-коричневое пестрое оперение на белое зимнее. Я не стал их распугивать своей мелкашкой, а вернувшись в палатку, спросил у своего приятеля Олега Брынова, не хочет ли он поохотиться – у него был дробовик вертикалка.

Сибирская куропатка

Мы ждали вертолет для эвакуации и, когда он прилетел, мы загрузились и он поднялся почти вертикально над нашей сопкой. На ее вершине, среди разреженного леса, я заметил двух стоящих сохатых.

Воистину, край непуганых идиотов! Прости господи!

У Шульгиной я проработал техником несколько лет, получая звания младшего техника до старшего техника, окончил вечернее отделение геологического факультета МГУ (так и не поняв, чему меня научили) и был по осеннему призыву забрит в ряды нашей доблестной советской армии в учебное подразделение ракетных войск ПВО в городке Куляб. Но это отдельная история!

В Армии я очень удачно отслужил всего год. После полугода в учебке, попал в действующее боевое подразделение практически уже как «дед» – дембель. В конце полугодия – два месяца на «курсах офицеров» и демобилизация.

Вернувшись на гражданку, я зашел в экспедицию покрасоваться бравым видом в форме младшего сержанта и отметился в отделе кадров для назначения в какую-нибудь партию.

В партии Боброва

Меня определили в партию Боброва Володи, ведущую 50-ти тысячную съемку на золото. Наконец-то я на съемке, хоть чему-то подучусь.

В партии, среди сотрудников был мой приятель Женя Дыканюк, и еще я подружился с Димой Израиловичем, когда нам выдали 4-х местную палатку на двоих и мы почему-то долго и бестолково ее устанавливали. Дело было к вечеру, нары мы делать не стали, а кинули на пол брезент, на него надувные матрасы, на них войлочную кошму и спальные мешки. У входа установили печку с разделкой в стенке, затопили, и темная, новая, еще не выцветшая палатка сразу приобрела домашний уют и налет таинственности.

«Палатка – это человек»!

Запомнился не один маршрут, когда я с Бобровым и его маршрутным рабочим брали сопку в лоб и, когда мы поднялись и я рухнул на землю без сил, рабочий, молодой, долговязый здоровый парень, вдруг вынул из рюкзака две полуторалитровые пластиковые бутылки с компотом… Я пил и счастью моему не было предела…

А в основном, если я не ходил с кем-нибудь из геологов напарником, то работал с горняками: развозил на вездеходе ГАЗ-71 их и взрывчатку (аммонит) по местам, а после обеда забирал их и перевозил дальше по ручью. Выработки я описывал, замерял пройденную глубину, накладывал пробный мешок материала для промывки и отмывал его в ручье.

Работали горняки сдельно, их задачей было пройти суглинистый слой метра в 1.5–2, дойти до песка и набрать из него пробу. Они старились пройти поглубже, но я предупредил их, что проходить песок глубже смысла нет, главное набрать пробу, а сантиметров 40 я им припишу. Так что работа спорилась и за день они успевали пройти по два шурфа.

Развоз горняков по местам проходки шурфов

Досадный, вернее нелепый случай произошел у меня во время одной из таких поездок. Обычно в готовый шурф я вставлял лесину корнями вверх, чтобы место шурфа на местности было хорошо видно издалека. А тут я решил сделать веху как положено по инструкции: затесать комель вехи, вырубив в нем затес, напоминающий букву «Г», где пишутся данные по шурфу – № и год, когда сделана проходка.

Я подобрал подходящую лесину и шарахнул по ней топориком, очищая от сучков… А топорик то возьми и отскочи рикошетом, да еще и слегка тюкнул кончиком по резиновому сапогу поверх щиколотки. Сначала я ничего не почувствовал. Потом испытал какое-то неудобство. Снял сапог, размотал покрасневшую портянку… сапог я больше надеть не смог. На лагере Дима Израилович дал мне свой запасной 47-й и в нем я смог осторожненько ковыляя ходить.

Из вездехода уже не вылезал, горняки сами замеряли глубину проходки, а я записывал в журнал горных выработок. Ранка зажила только через год.

А как-то под осень, вода в ручьях уже покрывалась ледком, мне поручили промыть несколько десятков пробных мешков с мерзлыми суглинками. А как их промывать? Они в лотке будут оттаивать по часу. «Проявляй солдатскую смекалку, – вспомнил я наставление отца».

Свез на вездеходе пробы к ручью, установили с приданным мне в помощь рабочим таган, подвесили над огнем ведро с водой, а в ручье проломили лед и раскидали льдышки, чтобы не мешали. Чтобы руки не мерзли, надел нитяные перчатки, а сверху грубые резиновые, чтобы не колоть пальцы об острый щебень в суглинках. Рабочий грел воду и опускал в кипяток мешок с мерзлым суглинком, тот быстро размякал, он вываливал его мне в лоток и я промывал. Бумажка с номером всплывала в воде и я кидал ее в шламовый матерчатый мешочек, куда сливал и промытый шлих. Мешочки подсушивал на камнях у костра и пересыпал шлихи в пакетики из крафт бумаги.

Просушка мешочков

Ночевка у костра

Как-то меня послали с вездеходчиком забрать подвешенный на сук рюкзак с образцами. Видно, насобиравший его геолог был в выкидном и выносить его, при наличии своего скарба, было тяжеловато. Уже лежал снег, но долина по ручью была с чистым от леса подножием склона. Мы спокойно ехали под приятное потренькивание гусеничных траков, но ночь застала нас в пути, а двигаться в темноте мы не рискнули. Поставили палатку, установили печку, раскладушки и развернули спальные мешки. Переночевав, мы поехали дальше, а палатку снимать не стали – ехать оставалось недалеко. Скоро добрались до нужного места. Сначала никакого рюкзака я не увидел, затем заметил какие-то лохмотья на одном из деревьев. Это были остатки рюкзака, над которым, видимо, похозяйничала росомаха. Под деревом под снегом лежали завернутые в крафт бумагу кусочки камней на образцы и шлифы, часто надорванные. Из уважения к труду собравшего их, мы постарались аккуратно собрать все, что нашли, но эта задержка не дала нам времени добраться до палатки, где была печка и наши раскладушки со спальниками.

Ночь застала нас в пути и хоть до палатки было всего с километр, ехать дальше по темноте мы не решились. Развели недалеко от вездехода у леса костер, насобирали с трудом каких-то бревнышек для лежака и коряг, чтобы огонь подольше не затухал и улеглись у костра. Вездеходчик для лежанки вытащил из вездехода диванчик. Я еще попытался поискать среди деревьев дополнительно дров, но тщетно – такая кромешная мгла наступила, хоть «глаз выколи». Только в отсвете костра было что-то видно.

Это была моя единственная ночь, проведенная в лесу у костра на «свежем воздухе». Устроился на бревнышках и укрылся брезентом. Костер большого пламени не давал, но тепла от горящих коряжин хватало. И, на удивление, ночь я провел боле-мене спокойно, несмотря на чувствующийся за пределами костра холод.

«Костер – это человек»!

А на утро мы доехали до палатки, поели в тепле, попили чайку и, собрав вещи и сложив палатку, поехали в сторону лагеря.

Геолог

Зимой 1974 года вышел приказ по МинГео о переводе всех техников, получивших высшее образование, перевести на должности геологов. И в мае вышел приказ по экспедиции о переводе меня в геологи.

В этом же году произошло объединение двух экспедиций в одну – слились экспедиция № 3 и наша № 8. Общее название стало – экспедиция № 3. Общей базой стал поселок Батагай, а подбазы сохранялись и на Колыме в Зырянке и Лобуе, и на Лене в поселке Жиганск, и на реке Оленек в одноименном поселке.

Еще год я проработал в партии Боброва. Чтобы мы, геологи, называли породы одинаково, он вывел нас на обнажение и показал послойное чередование осадочных пород: вот песчаники, вот алевролиты, вот эту породу с фиолетовым оттенком давайте назовем предварительно туфо-песчаником, а эту лимонно-зеленую пепловым туфом. По шлифам в Москве определим точное название.

Определять породу приходилось по мерзлотным вспучиваниям, определяя какого щебня больше, какого меньше. Поначалу я ничего не понимал, затем освоился и дело пошло быстрее. В Москве, рассматривая шлифы, я долго не мог понять, что это за пепловые туфы, если в нх нет никакого пепла. Пошел за консультацией к Шульгиной.

Состав щебня определяли по высыпки морозного вспучивания

– Это же органогенные известняки, – сразу определила она. – вон как набиты битым ракушняком. Ты что, не помнишь?

А откуда мне было помнить, я породу не разглядывал, мое дело было успевать образцы обрабатывать. А фиолетовые туфы оказались алевролитами…

Женя Дыканюк

Осенью, уже в лагере на реке, как-то раздался крик Дыканюка:

– Хариус идет!

Похватав удочки, все высыпали на берег и пошла потеха: кто ловит, кто потрошит и засаливает в баульном брезентовом толстом мешке. Рыба скатывается в течении трех дней и за это время мы засолили и завялили столько, что хватило по полному пробнику каждому, чем можно было угостить знакомых и родственников в Москве.

Женя Дыканюк

В это же время, во время камералки, Женя принялся что-то мастерить из продолговатого ящика для взрывчатки. Разобрал боковину, набил мелких гвоздиков и обтянул тонким геофизическим проводом с медной проволокой под оболочкой. Получилась боковина из сетки. В углу сделал падающую узкую дверку из фанеры. Получился ящик ловушка для белки. Он поставил его под сосной, прицепил на крючок наживку из вяленой рыбки и наладил сторожок. Этой же ночью в ловушку попала черная белка.

Ящик для белки (без сетки и дверцы)

В лагере опять ажиотаж – многие захотели привезти домой черную белку, о существовании которой даже не слышали. И скоро под соснами уже стояли несколько ящиков ловушек. Не удержался и я, тоже смастерил такой ящик. И тоже поймал белку. У нас их было в изобилии.

Черная сибирская белка

Кормили стланиковыми шишками с орешками, сухофруктами для компота, вяленой рыбкой… Для гнезда использовали кусочек войлока, свертывая его трубочкой. Входное отверстие они заделывали сами, надергав войлока из стенок. И лагерь ожил, слышался непрерывный стук о стенки – это прыгали белки, ведь они не могли без движения.Я привез свою белку домой и подарил племянникам. Ей тут же купили большую клетку с колесом и она сразу завертелась в нем, давая выход энергии.

После окончании работ, Бобров остался для издания, а сотрудников партии распределили по другим подразделениям. Меня определили в партию Башлавина Д. К.

= = = = = = = = = =

Верхоянье

Партия Башлавина Д. К.

Стоим мы в кассу за зарплатой и знакомый мне мужчина, приятель отца, стоявший в очереди позади меня, спрашивает:

– Ну и куда тебя?

– Да к какому-то Башлавину! – Машинально ответил я.

Знакомый что-то хмыкнул.

Настало время перехода в новую партию. Располагалась она в совсем другом районе города – в Измайлово, и занимала полуподвальные помещения на 7-ой Парковой улице. Зайдя в помещение, чтобы представиться, я обомлел, увидев в начальнике хорошего знакомого, приятеля моего отца, которого я при встречах называл Дядя Дима». Это и был Башлавин Д. К.

В соседней комнате, где мне отвели рабочий стол, располагались двое геологов – Саша Трещалов и Леня Никитин, и техник Иван Раскосов, радист.

Для ознакомления с районом предстоящих работ мне дали отчет за предыдущий год и физико-географические карты. Пришлось изумиться и здесь: вместо привычного зеленого цвета, карты были непривычного коричневого цвета. Мало того, горизонтали были в сплошных завитушках.

– Как же здесь в маршруты ходить? – продолжал недоумевать я.

– Ничего, года два поработаешь, научишься! – напутствовал меня Коля Десятерик, геолог соседней партии.

Флишоидные толщи Верхоянья

Флишоидные толщи Верхоянья

В поле мы вылетели как обычно, то ли в конце апреля, то ли в начале июня. Базировалась партия в поселке Батагай, где мы получили снаряжение и продовольствие на весь сезон, и вылетели к месту полевых работ, где был законсервирован вездеход ГАЗ-47 и стояли два лабаза со снаряжением и продуктами, что остались от прошлого сезона.Хозяйством занимался сам Башлавин и на лабазы, кроме него, никто лазить не смел. Вездеходчиком у него был постоянный водитель Борис Молокоедов, весельчак и балагур, который постоянно рассказывал всякие небылицы и случаи из жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.