Тайна родового древа. Вечная жизнь. Седьмой том

Тайна родового древа. Вечная жизнь

Седьмой том

Алексей Тенчой

© Алексей Тенчой, 2021

ISBN 978-5-0055-3652-5 (т. 7)

ISBN 978-5-0053-2370-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ТАЙНА РОДОВОГО ДРЕВА

ГЛАВА 1

ДОРЕВОЛЮЦИОННОЕ ВРЕМЯ

УСАДЬБА ПОМЕЩИКА ПАНТЕЛЕЙМОНОВА В СПАССКЕ

Сергей Иванович Пантелеймонов проснулся и сел на постели, высокой из-за множества лежащих слоями матрасов, свесив ноги. Нервно постукивая пальцами по своим небритым, заросшим бакенбардами и щетиной щекам да перебирая и закручивая концы длинных усов, не вставая, дотянулся до графина и налил себе полный стакан рябиновой настойки. Залпом хряпнул её, довольно крякнув, занюхал рукавом, сунул ноги в войлочные тапки и, шаркая тяжёлыми прорезиненными подошвами по ворсистой ковровой дорожке, подошёл к окну.

– Так-так-так… – рассуждая сам с собой, проговорил помещик.

Сомневаясь, немного потоптался у портьер и, будто на что-то решившись, слегка их раздвинул. В образовавшуюся меж шторами щель пристально посмотрел одним глазом, потом, набравшись смелости, просунул руку и пошурудил замком. Щеколда послушно отошла в сторону, и он приоткрыл узкую остеклённую дверь. Протиснувшись в неё весьма упитанным телом, Пантелеймонов вышел на небольшой балкончик, полной грудью вдохнув пряный запах пожухлой осенней листвы.

– Ух, как свежо!

Помещик, поплотней запахнув борта пижамы и раскурив трубку, стал внимательно осматривать территорию внутреннего двора. Его ограждение в связи с событиями минувших дней было значительно усилено, и теперь помещик мог спать спокойно, ведь пруд, в котором утонула проклятая монашка, не дающая ему покоя и после своей смерти, был осушен, засыпан землей и засеян семенами клевера, льна и других медоносов. По весне взойдёт, зазеленеет на этом месте прекрасный цветущий луг, и ничто больше не напомнит Пантелеймонову о кошмарных днях, которые ему суждено было пережить.

Он вернулся в комнату, ещё налил себе терпкого напитка и со стаканом в руке снова вышел на балкон.

Луна, проливая на землю свою молочную туманную рябь, высветила побелённую кирпичную кладку стены дома, обнесённую массивным забором из тёсаных досок, скреплённых между собой крупными металлическими перемычками.

Пантелеймонов, осушив стакан до дна, поставил его на оконный выступ, а сам, опершись о балюстраду пузом, приподнялся на цыпочки и застыл. Всматриваясь в темень, Сергей Иванович попытался заглянуть за ограду, туда, где раньше, обсаженный берёзовыми и осиновыми деревцами, находился живописный, полный рыбы водоём с плавающими по нему птицами и качающимися на его поверхности крупными, как сомкнутые вместе ладони рук, листьями лилий.

Вытянутая чёрная тень быстро скользила по дороге, приближаясь к воротам его поместья. Полы длинного одеяния у женского силуэта развевались от стремительного шага.

– Свят, свят, свят… – взмолился Сергей Иванович. Хмель вмиг покинул его голову, и он, вновь наполнившись страхом, весь съёжился, сжался и опять ощутил себя каким-то маленьким, боязливым и беззащитным.

Широко осенив себя крестом, он бросился обратно в комнату.

Захлопнув за собой дрожащими руками дверь, перепуганный насмерть помещик закрыл задвижку и плотно задёрнул тяжёлые гобеленовые шторы.

– Не-е-ет, – протянул он, – этого не может быть. Чур-чур-чур меня!

Пантелеймонов снова наложил на себя крест и, отпрянув от окна, поспешил к кровати.

Задув свечу, он, забравшись на постель, утонул в больших пуховых подушках и с растущей в душе тревогой подоткнул со всех сторон стёганое ватное одеяло, накрывшись им с головой.

От страха слух Сергея Ивановича необыкновенно обострился. Каждый шорох, каждый скрип, каждый шелест он слышал усиленным стократно. Обхватив себя крест-накрест руками, Пантелеймонов старался ещё больше вжаться в пышную пуховую перину.

Мучаясь от бессонницы, он долго лежал, скукожившись, и, сбиваясь в словах, бубнил себе под нос молитву, призывая в помощь высшие силы. А потом, чуть дыша, прислушивался всем своим существом к ночным звукам до тех пор, пока сон не смежил его веки и сознание не провалилось в кошмарное забытьё, в котором он заново переживал произошедшие этой зимой события.

Тук-тук-тук… – сильно застучало о деревянные ворота железное кольцо.

Помещик удивился – кто это такой уверенный в себе?

Шаги проскрипели по выпавшему за ночь снегу, входная дверь со скрежетом отворилась и, так же проскрежетав, захлопнулась.

– Сергей Иванович, – вошла в его кабинет горничная, ведя за собой непрошеную гостью.

– Здравия вам, Сергей Иванович, – склонила голову монахиня Анастасия.

– Ох как, – ответил он. – И что привело к нашему порогу Божию людину в такую холодину?

– Да как же, разве ж не прослышали вы ещё, что пожар случился намедни? Надобно бы помощь оказать погорельцам.

– Денег не дам, нет денег, самим харчеваться не хватает, – поняв, к чему клонит монашка, ответил он.

– Побойтесь Бога, Сергей Иванович, – пристыдила монахиня помещика. – Когда денег нет, такие сейфы не заводят.

Она уверенно направилась к большой книжной полке, за которой находился замаскированный в стене сейф, и ткнула в неё пальцем.

Пантелеймонов, поперхнувшись, закашлялся. Это место было известно только ему. «Откуда монашка знает о моём хранилище?» – пронеслось в голове. Кто-то выследил, пронюхал, прознал о его тайнике.

Он, раздражённый, подошёл к монашке и, взяв под локоть, весьма культурно попытался сопроводить её к дверям.

– Я, конечно, все понимаю, сестра Анастасия, но, к сожалению, денег уже давно в закромах не водится, у самого дворня впроголодь бытует.

Однако монахиня уходить не хотела.

– Давайте откроем сейф и посмотрим, – стояла она на своём.

Сергей Иванович зло усмехнулся от неслыханной наглости монашки, но вслух протянул:

– Ну, если уж вам известно место, где хранятся деньги, может быть, тогда вы сами и откроете сейф, чтобы убедиться, что там ничего нет? – предложил он, не сомневаясь в тщетности её попыток.

Нисколько не смутившись отказом, принявшая предложение помещика монахиня начала полушёпотом творить молитвы, обходя вокруг комнату и находившихся в ней людей. От слов, слетающих с её уст, конечности у помещика и у горничной, которая по случаю оказалась свидетелем происходящего, будто свинцом налились, сделав их неподвижными и безропотными.

Пантелеймонов, замерев, словно вкопанный, был не в силах пошевелиться, а монахиня Анастасия тем временем прямо на его глазах достала из-под полы своего одеяния сальный огарок чёрной свечи и, чиркнув длинной спичкой о подол, зажгла фитиль. Странный запах, источаемый огарком, наполнил пространство, у помещика от него сильно закружилась голова, он едва держался на ногах.

Монахиня открыла сейф, набрав наобум комбинацию цифр. Внутри лежали деньги и пуд золота.

– А это что? – бросила она укоризненный взгляд на безмолвно стоящего помещика, разинувшего в изумлении рот.

Он, не в силах что-либо ответить, выдавил из себя кое-как лишь какой-то мычащий звук.

– Как нехорошо обманывать тех, кто знает больше, чем сам хозяин, – назидательно подметила монашка, разложив на столе свой большой чёрный платок с начертанными на нём тайными знаками, и, не спеша, переложила в него из тайника всё золото и деньги.

Связав вместе четыре угла платка, она, с трудом взвалив узел на плечи, прошла мимо сражённого Пантелеймонова и горничной девки. И только когда её след простыл за воротами, тайные чары внезапно рухнули и помещик с горничной очнулись.

– Обокрала! – заорал он во все горло. – Чертовка в монашеском образе обокрала! Спустить собак, догнать, забрать…!

Перепуганная сенная девка тоже закричала о воровстве и, не переставая креститься, каждому, кто встречался на пути, божилась:

– Ей-богу, вот вам крест, своими глазами видела хвост! Монахиня ходила по комнате и мела пол хвостом!

Разъярённые псы стремглав неслись за монашкой.

Монахиня бежала быстро, почти не глядя на дорогу. Её длинные ноги, сильные, как у мужчины, не давали ей замедлиться, даже по колено утопая в снегу.

Собаки гнали монашку в сторону пруда, и там она с налёту, не заметив подёрнутой тонкой кромкой льда проруби, ступила на неё ногой и пошла под воду, навеки унося в глубину помещичье богатство.

Помещик Пантелеймонов, задыхаясь от бега, опустился на корточки у проруби, поглотившей его сокровища, и отупевшим от горя взором смотрел в смыкающиеся водяные круги. Туда же, в открывшуюся бездну вод, капали его горькие слёзы. Сняв с головы шапку и утирая их, он причитал:

– Погубила, обокрала меня заблудшая душа…

Стоящий рядом с ним псарь неуместно посочувствовал:

– Да шо вам, барин, одна заблудшая душа, когда вы тыщей душ владеете?

– Что? – взревел разгневанный помещик и, срывая свою злость, несколько раз огрел холопа плетью, после чего приказал: – Ныряй за ней и достань мне эту ведьму со дна…

Но сколько ни искали по его приказу в пруду золото вместе с утонувшей монашкой, так ничего и не нашли.

Смерть монахини Анастасии сильно изменила жизнь Сергея Ивановича. Ему казалось, что её проданный дьяволу дух, в чём он был абсолютно уверен, поселился в особняке и денно и нощно следит за ним и изводит кошмарами.

Зима закончилась, и лёд на пруду сошёл, а там уже и тёплое лето пришло на землю. И вот однажды в светлую ночь полнолуния Пантелеймонов сам отправился на поиски затопленного сокровища.

Плескаясь в воде, он добрался до того примерно места, где утонула монахиня и где теперь его окружили лунные разводы. В высвеченном до самого дна пространстве пруда помещик увидел разбухшее лицо утопшей монашки, которая вдруг открыла свои налитые красными прожилками глаза и, злобно растянув губы в похожей на оскал улыбке, посмотрела на него. Ужас пронзил Сергея Ивановича насквозь, и он, вынырнув на поверхность, усиленно размахивая руками, погрёб к берегу, а монахиня тянулась за помещиком костлявыми, с длинными ногтями руками и пыталась ухватиться за него, но её ладони скользили по мокрому телу и срывались, оставляя за собой глубокие кровавые царапины.

Сергей Иванович, не помня себя, с криком ужаса выскочил из воды и, в чём был, сопровождаемый призраком монашки, помчался к дому, не чуя под собой ног.

Всю оставшуюся ночь, дрожа от пережитого ужаса, он полными стаканами пил водку, которая на него совсем не действовала, оставляя разум абсолютно трезвым, вскрикивал от прикосновения рук служанки, смазывающей огромные ссадины на его спине лечебным снадобьем, и думал, думал, думал в панике: что же теперь делать?

К утру Сергей Иванович твёрдо созрел в своём решении осушить и сровнять с землей проклятый пруд. Но сначала вытащить оттуда тело продавшей Сатане душу монашки и похоронить, вбив в её грудь осиновый кол.

С того же дня все свободные людские силы были брошены на это.

Вода откачивалась из водоёма, бьющие родники отводились в сторону, а образовавшаяся огромная яма засыпалась грунтом.

Тело монашки на дне найдено не было. Не нашли, впрочем, и её платка с золотом. Из-за чего помещик Пантелеймонов всё чаще думал о том, что, может, и не утопла она вовсе, а своими шельмовскими происками нагнала на него сильный морок. И теперь так изводит его, что он покоя не знает, а только день и ночь думает о ней.

Семья помещика также страдала из-за мистического образа монашки, призраком поселившейся в доме. Она бродила по длинным коридорам, заходила в комнаты и могла проникнуть в любое помещение огромной усадьбы.

Больше всех от прижившегося в доме привидения доставалось детям помещика, которых монахиня сильно пугала своим внезапным появлением в ночи. Она усаживалась на край их кровати, поправляла малышам одеяла и пела колыбельные песни, похожие на заунывные плачи, но дети не засыпали под них, а, наоборот, истошно кричали от страха.

Однажды жена помещика, Катерина Андреевна, прибежав в спальню детей на внезапный их вопль, встретилась с привидением нос к носу. Одновременно и призрак, и жена помещика от этого столкновения завизжали так, что вся дворня проснулась, а барыня с тех пор слегка тронулась рассудком.

Дурная слава имения Пантелеймоновых день ото дня всё стремительней ползла по округе, и люди, приукрашивая события и передавая их из уст в уста, добавляли в эти и без того жуткие истории свои домыслы.

– Говорят, – полушёпотом, нагоняя жути на свою соседку, рассказывала деревенская баба, – эта монахиня приходит к помещику, цокая копытами, каждую ночь, скидает с себя мантию и ложится с ним на пуховые перины, чтобы почивать вместе с господином.

– Ах, – прикрыв ладонью рот и ужасаясь, вскрикивала та, – бедный Сергей Иванович, да как же сердце-то его выдерживает такую напасть?

Однажды, когда помещик укладывался спать, настороженно, с опаской прислушиваясь к звукам, до него донеслось лёгкое поскрипывание ступеней и осторожный цокот по ним. Он нырнул с головой под одеяло и замер, вжавшись в постель и весь трепеща.

Лежал Сергей Иванович, не шелохнувшись, слушая, куда направляется цокающая поступь. Копыта остановились у дверей его спальни, какое-то время потоптались у них, потом лязгнул ключ о замочную скважину и прокрутился в ней. «Этого не может быть, – пронеслось в уме помещика, – ключ от комнаты есть только у меня».

Дверь скрипнула. Помещичье сердце бешено заколотилось, он чуть-чуть выглянул из-под одеяла, чтобы только посмотреть на дверь, и обмер: чёрной тенью монашка стояла у его кровати. Она наклонилась к нему и погладила ледяной, как ему показалось, рукой по высунувшейся голове.

Страх до такой степени пронзил его душу, что он не смел шелохнуться и неподвижно лежал, словно парализованный. Пантелеймонов хотел было крикнуть, позвать слуг к себе на помощь, но звук не шёл из горла, лишь приглушенный хрип вырвался наружу. Тёплое влажное пятно предательски стало расползаться по постели.

Этой ночью то ли сердце помещика не выдержало, то ли ещё что случилось, но нашли его поутру мертвым в собственной постели, а на шее его синели следы от пальцев. И платок – тот, в коем монахиня золото унесла, – на кровати его лежал.

Предав земле бренное тело помещика Пантелеймонова Сергея Ивановича, семейство его, собрав всё, что было ценного в усадьбе, а остальное распродав, фактически в паническом страхе перед призраком монашки бежало из собственного поместья.

Эмигрировав во Францию, они продолжили там свою безбедную жизнь.

БОЖЬЯ ОБИТЕЛЬ

ПОМЕЩИК ПАНТЕЛЕЙМОНОВ ПОСЛЕ ОГРАБЛЕНИЯ В ПОИСКАХ МОНАШКИ АНАСТАСИИ

Когда ныряльщики не нашли ни утопленницу, ни золота, помещик предположил, что, может, и не утопла она вовсе, и решил поискать её в монастыре.

Верховые стояли пред вратами женской обители и, оцепенев, не могли сдвинуться с места. Кони, на которых они восседали, вставали на дыбы и пытались скинуть со своих спин наездников.

Помещик бегал вокруг них, стегал слуг и беснующихся жеребцов плетью и, брызгая в гневе слюной, орал:

– Чего вы встали, как вкопанные? Разбейте ворота, хоть из-под земли добудьте мне скрывающуюся на монастырской земле нечисть!

Кони, которых бил и пинал Пантелеймонов, ржали, люди кричали на них, но все притихли, как только завидели, что по аллее, направляясь к вратам монастырской обители, приближается к ним сама настоятельница этого женского монастыря – игуменья София.

– Грех отдаляет человека от Бога, уважаемый, – произнесла она спокойно и без явно выраженной эмоции, обращаясь к помещику Пантелеймонову. – А то, что вы силой пытаетесь проникнуть в святую обитель, является тяжким грехом пред Господом нашим.

– Мне нужна монахиня, одна из насельниц вашего монастыря, которая под видом добродетели пришла в моё имение просить помощи для погорельцев, а сама, прибегнув к силам колдовства, обворовала меня и теперь, посредством магии, проникает в мой дом призраком, – заявил в ответ Сергей Иванович.

– Помилуйте, барин, жизнь монахини – это отречение от мирской суеты, это жизнь во имя Бога, и своей добродетелью монахиня всегда стремится к смирению и жертвенной любви, а грех воровства и уж тем более чародейства, смею вам напомнить, отдаляет человека от Бога.

– Прекратите заговаривать меня, – возмутился Сергей Иванович. – Я знаю, кто меня обокрал. Это была монашка из вашей святейшей обители. И вы сейчас, препятствуя мне, так же совершаете грех перед Господом нашим и тем самым помогаете этой монашке, вступившей в порочную сделку с Сатаной, ещё больше погрязнуть в бездне безнравственности и греховности.

Игуменья София, обладавшая неслабым духом, в диалоге с помещиком проявляла непреклонность и сдержанность.

– Другими словами, – продолжала она с эпическим спокойствием, – вы обвиняете одну из послушниц этой обители в том, что она прекратила духовную связь с Богом и, вступив в сговор с диаволом, провела некий колдовской ритуал, чтобы совершить против вас греховное деяние и ограбить?

– Да, да, да! – теряя терпение, почти криком подтвердил Пантелеймонов. – Она прибегла к колдовским силам, чтобы обворовать меня.

– О каких, позвольте узнать, колдовских силах, – невозмутимо поинтересовалась игуменья София, – вы изволите говорить, если помогать монашке, ведущей церковную религиозную жизнь, может только Бог? А уж если сам Бог решился помочь ей, то он мог это сделать только для того, чтобы обличить вашу греховность. Кроме того, – очень строго произнесла монахиня, – ни одна из послушниц монастыря не могла бы покинуть его стен без моего разрешения, а оного я никому не давала.

От сказанного настоятельницей монастыря голова помещика кружилась, мысли путались, он с трудом воспринимал происходящее и поверить не мог в то, что его же ещё и пытаются обвинить в грехопадении.

– Позвольте мне войти на территорию и заглянуть каждой монашке в лицо: я узнаю ту, которая посмела так поступить со мной!

– Такого разрешения я вам дать не вправе. Жизнь монахинь, равно как и их облик, скрыт от посторонних глаз. Вы, конечно, в добрых намерениях можете войти в святую обитель, но заглядывать в лица Божьим невестам, давшим обеты послушания, отречения и безбрачия и своим жизненным путём избравшим стезю смирения и служения Господу нашему, не смеете.

Монахини длинной черной вереницей стояли вдоль мощёной каменной дорожки, ведущей к храму. Помещик Пантелеймонов медленно шёл вдоль этого ряда, пытаясь исподлобья разглядеть склонённые и почти полностью скрытые апостольниками лица.

Монашки в одинаковых тёмных рясах казались ему неразличимыми. Они как близнецы, как десятки чёрных, только что вылупившихся головастиков, один в один были похожи друг на друга. И Сергей Иванович, к глубокому своему разочарованию, не мог выделить среди них ту, на которую бы легло его подозрение. Кроме того, они все, даже будучи в молчании, читали молитвы. Пантелеймонов слышал внутри себя их немое песнопение, звучащее как на клиросе, воспевающее Бога. И это беззвучное пение звенело в его голове, разрывало изнутри в ушах перепонки.

Пройдя туда-сюда вдоль этой монашеского строя, помещик чуть не сошёл с ума. Он почти бегом, разъярённый, вылетел за ворота, уселся в свой тарантас и озлобленно, со всего маха, хлестнул коня по широкому крупу плетёным батогом.

Конь взвился, оторвав копыта от земли, и во всю прыть помчался к дому.

ЗА ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ЛЕТ ДО СМЕРТИ ПОМЕЩИКА

БАРИН ИЗВОЛИЛ ПОТЕШИТЬСЯ!

Август в этот год выдался как никогда урожайным не только на полях, но и лес был щедр на грибы и ягоды.

По бедности Анастасия, как старшая дочь в семье, почти ежедневно, отлучаясь на часок от полевых работ, всё лето ходила в осинник за грибами-ягодами, таким образом помогая родителям прокормить младших братьев и сестёр.

Она всегда была осторожной и никогда не углублялась в лес, а шла, собирая грибы, вдоль его кромки. Привычный её маршрут в этот день нарушила большая лужа, разлившаяся в низине после сильного ночного дождя, и девушка, огибая водную преграду, свернула со своего хоженого пути и, от грибка к грибочку, незаметно для себя зашла в чащу да и заплутала там.

В поисках выхода из леса Анастасия по неосторожности и незнанию забрела на барские земли.

В этот же тёплый, солнечный последний день августа молодой барин, широко празднуя приобретение новых земель, решили развлечь себя и своих гостей-помещиков охотой, и, снарядившись, они отправились в лес потравить гончаками зверя.

Господский конь, как и прочие, вяз в грязи, и молодой барин не скупился на грубые слова, на пинки и удары плетью, чтобы заставить жеребца быстрее перемещаться по размытому дождями бездорожью. Так, следуя за ним, отряд из десятка охотников въехал в лес. Легавые же, не ведающие преград, бежали впереди.

День выдался удачным, добыча сама шла в руки, и молодые мужчины, раззадорив охотой своё нутро, возжелали по возвращении в усадьбу горячих телесных развлечений с девками. Предвкушая эти события, они распаляли свою похоть разными непристойными байками на эту тему.

Анастасия в длинной рубахе и сарафане поверх неё, замотавшись большим неброским платком, прикрывающим волосы, туго заплетённые в косу, несла полную корзину грибов и отмахивалась веточкой от слетевшегося к ней гнуса. Болотистая местность окружила её со всех сторон, и она, пробираясь, прыгала по кочкам, которым, казалось, не было конца и края.

Она понимала, что заблудилась, и была очень сильно напугана этим, но шла не останавливаясь, надеясь выйти к людям. Когда солнце стало опускаться за кроны деревьев, её надежда на спасение начала таять. Не видя выхода и не зная, куда направиться дальше, девушка села на траву и расплакалась. В таком виде и предстала она перед возвращающимися домой охотниками.

– Кто такая, из какого поместья? – грозно прозвучал голос Сергея Ивановича.

Анастасия подняла заплаканные глаза на всадника и на рвущихся с поводков собак.

– Я заблудилась и не знаю, как выбраться из леса, – виновато ответила она.

Приблизившись к ней верхом, Сергей Иванович склонился, взял девушку за подбородок и посмотрел ей прямо в глаза.

– Сколько лет тебе от роду? – спросил он.

– Шестнадцать, барин, – промямлила она, и слёзы страха ещё сильней заструились по её щекам.

– Смотрю, ты грибов набрала на моей земле?

– Я…

Не успела Анастасия договорить, как барин высоко занёс свою плеть и что есть силы стеганул ею девушку.

– А-а-а… – вскрикнула она, сбитая с ног, и в голос заревела.

Покрывавший её голову платок слетел на плечи, и барин, низко свесившись с коня к земле, схватил длинную косу и, намотав её на руку, подтянул девушку к себе. Анастасия встала пред ним на цыпочки, руками придерживая волосы у основания.

Гости барина разъезжали вокруг них верхом и, раззадоренные зрелищем, давали советы:

– Давайте прихватим её с собой в усадьбу, в баньке попарим!

– Там других предостаточно. Давайте прямо здесь и сопроводим её в бабью осень.

Сказавший это засмеялся своему остроумию, соскочил наземь и, подойдя к перепуганной насмерть девушке, стал прилюдно её раздевать.

Платок он сорвал с неё беспрепятственно, но, когда попытался задрать сарафан, девушка, сопротивляясь и изворачиваясь, не дала снять с себя одежду. Что есть мочи она завопила, но, вновь сбитая плетью, упала в траву.

Кромешная тьма стояла над лесом, когда, вдоволь натешившись, обессиленные длительными усладами господа, отдыхая, сидели у разведённого костра, пили водку и покуривали трубочки. Ближе к рассветному часу они засобирались в путь, а обнаженную, бесчувственную, почти насмерть запоротую плетьми Анастасию привязали верёвками к дереву и бросили на съедение зверью.

ТАЙНА ЛЕСА. ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ ДО СМЕРТИ ПОМЕЩИКА

Пантелеймонов быстро забыл и больше никогда в жизни не вспоминал о весело проведённом времени на охоте.

Что же касается истерзанной барами девушки Анастасии, то очнулась она несколько дней спустя в хижине старой колдуньи, многие годы тайно живущей в дебрях этого леса.

Искусная в знахарстве старуха Агафья выходила девушку, отпоила настоями разнотравья, переложила её короткий век на лесного зверя и силой заговора привязала к ней долгий век жизни. Также, по-матерински привязавшись к девушке душой и жалея её, стала обучать своему мастерству, которое бы помогло в дальнейшем ей выжить, а умела она много чего: и в кореньях с травами смысл имела, и заговоры тайные ведала.

Так и прожила Анастасия под покровительством знахарки Агафьи, познавая силы добра и зла, впитывая их в себя, до тех пор, пока не пришло время старой ведунье завершить свое земное существование, и она, сотворив передачу знаний Анастасии, покинула своё бренное тело.

ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ ЗА ТРИДЦАТЬ ДВА ГОДА ДО СМЕРТИ ПОМЕЩИКА