Цена прошлого

Был объявлен десятиминутный перерыв. Мишка и другие мои ровесники побежали в стоящий рядом со школой киоск быстрого питания за горячими бутербродами, а старшие пошли курить в школьный туалет.

– А ты чего, Серега, тоже курить начал? – Саня стоял, облокотившись плечом о стену, скрестив ноги, и пускал большие кольца дыма.

– Нет, я так, с вами постоять. Тем более есть я не хочу.

– Понятно. А мы с Ирой вчера в кино ходили, гуляли потом долго. Она в меня влюбилась походу. Короче, мы с ней типа мутим.

– Ирка классная телка! – сказал Олег.

– Нельзя так говорить, она же его девушка! Для пацана девушка друга священна и неприкосновенна. Какая она тебе телка! – в сердцах вырвалось у меня.

– Да, да, прав ты, согласен. Но мы с Саньком старые приятели, он не обидится! – поднял руки Олег.

Саня довольно улыбнулся и многозначительно посмотрел на меня. Дальше по плану мы должны были репетировать финальную песню. Чтобы как–то отличиться, мы решили подготовить нечто особенное – спеть ее под живую музыку. В нашем распоряжении было три инструмента: барабаны, синтезатор и гитара. Если с первыми двумя никаких вопросов не возникало – на ударных и клавишных нашлось только по одному способному играть, то с гитарой вышла небольшая заминка. Нас было двое, то есть я и Мишка, Олег, хоть дома у него гитара и была, играть на ней не умел.

– Да че тут думать? Конечно, я! Ведь там надо будет боем играть, а Серый только перебором может. Молодец, конечно, хорошо играет, я так не смогу, но…

– Уже не только.

Все удивленно посмотрели на меня, а Мишкина уверенность и наглость куда–то сразу пропала, наткнувшись на мой уверенный взгляд. Во избежание ненужных споров было решено все проверить на деле: каждому предлагалось исполнить гитарную партию финальной песни. Логично и просто.

Коротко глянув на Мишу, я взял в руки гитару и четко отыграл положенный отрывок, закончив красивым гитарным соло. Моя импровизация пришлась всем по вкусу, а Саня даже зааплодировал. Вконец раздавленный Миша делал много ошибок, сбивался с ритма, а когда закончил играть, поднял на нас потухший взгляд. Он смирился с поражением, победа была моя.

Я вышел из школы в хорошем расположении духа, попрощался с ребятами и, вдохнув полной грудью холодный зимний воздух, подставил лицо снегу. Крупные снежинки медленно падали и, собираясь хлопьями, ложились на меня. Какой же я молодец! Могу ведь, когда захочу. Я буду лучшим. Меня ждет большое будущее. Я стоял, наслаждаясь погодой и собой, настроение было супер, домой не хотелось. На землю меня вернула вибрация в правом кармане джинсов. Я достал телефон и увидел сообщение от Лехи: «Через десять минут у магаза. Есть бабки».

Это он вовремя. Сегодня отличный день! Через пять минут я был уже у него во дворе. Леха выходил из магазина с черным пакетом и широкой улыбкой.

– Пойдем! – махнул он головой, и мы пошли в сторону наших лавочек.

В пакете оказались двух с половиной литровая бутылка пива, два пластиковых стаканчика и пакет сухариков.

– Нихера себе. А откуда праздник–то?

– В подъезде лоха одного встретил, вот он мне бабки и отдал, – сказал Леха, разливая пиво по стаканчикам.

– Че это вдруг он тебе их отдал? Отобрал, так и скажи.

– Сам отдал, отвечаю! Он мне должен был.

– И давно должен?

– Не очень. Как со мной заговорил, так и стал!

Мы громко рассмеялись и осушили стаканы.

– Бе, – поморщился я, – пиво–то говно. Че, лучше взять не мог?

– Зато много! Какой понт с пол–литра?

Мы пили пиво, обсуждали последние матчи Лиги Чемпионов, ругали российский футбол и жевали сухарики. Когда в бутылке оставалось уже меньше половины, я встал и почувствовал, как кровь приливает к голове. Я понял, что пьян. Леха тоже уже порядком захмелел.

– …так что Тотти твой вообще левый, Реал порвет Рому как два пальца, – заключил он и достал сигарету. – Ну че, может курнешь?

– …

– Видал какие? Не дешевые!

– Давай, попробую, – я взял зажженную сигарету и стал неуклюже пыхтеть дымом.

– Во, давай… тяни, тяни… да не носом, а ртом!

Дым обжег мои легкие, и я закашлял.

– Фу, блин! Херня какая! Как ты их куришь? – выдавил я из себя и бросил сигарету в снег.

***

Мы стали чемпионами города. Наши соперники были хороши, они очень старались и хотели выиграть, но все же мы были лучшими. Нам вручили подписанные мэром почетные грамоты и небольшой золотистый кубок с красивой гравировкой. Мы еще долго стояли на сцене. Принимали поздравления, делились радостью, звонили родным, а в финале сделали большое фото на память. Я увидел маму. Она стояла в партере возле самой сцены, смотрела на меня и по–доброму улыбалась. Я подошел, и мы обнялись.

– Поздравляю, Сереженька! Вы отлично выступили! Я в тебе ни капельки не сомневалась, ты талант! – она отстранилась и посмотрела мне прямо в глаза. – Я тобой горжусь!

– Спасибо, мам.

– Не за что, сынок. Отмечать собираетесь?

– Не знаю… – замялся я.

– Сегодня можно. Такое событие – финал выиграли. Вы все–таки теперь чемпионы города!

– Ну, вообще–то да. Ты права.

– Только обязательно позвони. Скажи, где ты и во сколько придешь.

– Хорошо, мам.

– Смотри аккуратнее.

Довольный я побежал к ребятам, которые уже собирали вещи и упаковывали инструменты. Надо было отвезти реквизит в школу, и мы стали переносить вещи в машину. Почти все зрители уже покинули зал, и я увидел, что возле выхода стояли три знакомые девушки: Ира, Рита и Маша. Не просто так они здесь стоят, намечается что–то интересное. Долго гадать мне не пришлось. Олег сказал, что его родители уехали на все выходные в Шерегеш кататься на лыжах, так что сегодня мы остаемся у него с ночевкой. Лучшего продолжения вечера я и придумать не мог.

Шумной компанией мы залетели в местный супермаркет, где, наскоро посчитав имеющиеся у нас деньги, разбрелись по отделам. Девчонкам мы доверили купить еду, «точнее не еду, а закуску», как тонко заметил Саня. Пусть купят всяких салатиков, мясных нарезок, овощей… что–нибудь нафантазируют. Пусть почувствуют себя хозяйками – они это любят, а мы возьмемся за основное.

Вино–водочный отдел занимал огромную площадь, была куча стеллажей и холодильников, заставленных бутылками. Их было так много, а объем и цветовая гамма была настолько различной, что разбегались глаза.

– Ты туда не смотри, – сказал Олег, увидев, что я остановился возле прилавка с коньяком. – Все в наших старых добрых традициях, ты же русский мужик, а не французская баба! – и, схватив меня за руку, повел дальше, где уже стояли все наши.

– … так, так, так. Ну что решим?

– Если взять количество наших денег и ртов, сопоставить это с силой нашего желания, учитывая наше и без того веселое настроение… – Саня скорчил умную физиономию, – берем на все!

Мы вышли из магазина с полными пакетами, шутя и смеясь, и пошли в сторону олеговского дома. Путь пролегал через мой двор, и я вспомнил, что обещал позвонить маме.

– Алло.

– Алло, мам, привет. Мы тут это, в общем, у Олега будем… то есть я это… с ночевкой останусь. Завтра с утра приду.

– Хорошо, оставайся. Спасибо, что позвонил, завтра жду.

– Пока, мам.

Весь вечер Машка как специально на меня не смотрела, а если все–таки мы встречались взглядом, делала безразличное лицо. Играется, но это ничего – сегодня я с ней по–любому заговорю, может даже что и замутим. А пока она с подружками ушла на кухню, я сел за уже поставленный в середине комнаты стол, на котором ребята расставляли рюмки.

– Давайте выпьем за нашу победу! Первая без закуски! – Саня поднял наполненную рюмку.

– И без запивки! – подхватил кто–то.

Мы дружно рассмеялись и выпили. Гадость какая. Я еще не мог к ней привыкнуть. Тем более, не закусывая и не запивая, вкус был ужасный.

– Я на ночь не смогу остаться, – продолжил Саня. – У меня завтра с утра подготовительное собеседование в институте. Надо готовиться, летом уже поступать.

В ответ зазвучал недовольный гул, который он прервал жестом.

– Отдыхайте, веселитесь! Это ваш праздник! Это ваша победа! – он оглядел всех. – Ну ладно, уговорили – еще по одной.

Гул тут же стал одобрительным, и мы выпили еще. Быстро уйти не получилось – прощались долго. Под пьяным делом у многих развязался язык, и они провожали капитана длинными литературными бравадами, а Олег, упав на колени, под общий хохот принялся изображать какого–то безумного поклонника. После всех этих сцен прощания Саня, стоя уже одетым, подозвал меня к себе и сказал:

– За Иркой смотри.

Мы пожали друг другу руки, и я закрыл за ним дверь. Праздник продолжился. Из колонок доносилось: «… а ты в ответ – я все отдам! Мадам, мадам. Падабадабападабам, мадам!». Девчонки вернулись из кухни и накрыли на стол. Чего там только не было: салат овощной, салат зимний, салат с кукурузой и чем–то еще, что трудно было определить, бутерброды с рыбой и огурцом, натертые снизу чесноком и просто нарезанный сыр с колбасой. Девчонки постарались на славу.

– М–м–м… Вкуснятина! Пальчики оближешь! На вас хоть женись! – воскликнул я.

Вдохновленные моим комментарием девушки рассмеялись и расцвели, а Маша скромно улыбнулась и потупила глазки. Начало положено. Довольный своей маленькой победой или вернее первым шагом к маленькой победе я, наложив себе полную тарелку салата, сказал:

– Олежа, ну что мы сидим? Я тебя не узнаю. Наливай!

Мы гуляли от души. Мы стали чемпионами, и осознание этого кружило нам голову. Приятно чувствовать себя лучшим, а еще приятнее, когда кто–то считает лучшим тебя. Особенно, если этот кто–то тебе нравится. Этакая тщеславная идиллия.

Был уже поздний вечер, и многие, подобно Сане, сославшись на важные дела, уходили домой. Но никому не удавалось уйти от нетерпящего отказа предложения Олега выпить «на посошок». И мы как провожающие и продолжающие были уже изрядно пьяны. Миша с Олегом выбирали музыкальные диски и спорили о том, что поставить сейчас. Один говорил, что Круг уже надоел и пора включать Розенбаума, а другой бил себя в грудь со словами, что Круг – это Круг, и надоесть он не может. Я же сидел в приятной компании из трех девушек и болтал без умолку:

– …был ансамбль из трех человек. Три гитары. Один играл аккомпанемент, другой – вторую партию, а третий – соло. Как вы думаете, кто постоянно солировал?… Правильно, конечно, я. Мы выступали на различных конкурсах и концертах в музыкальной школе.

– О, так у тебя есть музыкальное образование? – спросила Рита.

– Нет, музыкалку я не закончил – бросил. Год недоучился.

– Почему бросил? Всего год же оставался.

– Я и так всему научился, уже был лучшим. Меня даже учителя в пример другим ставили. Смысл целый год ходить, время тратить.

– Ой, какие мы скро–о–омные! – тонким голосом протянула Ира. – Прямо так всему и научился!

– Всему!

– А ты докажи.

– Легко! Могу сыграть сложный гитарный романс. Очень красивый! Не все профи за него берутся.

– Пойдем только в другую комнату, а то от этих меломанов уже уши вянут, – Ира показала глазами в сторону Миши с Олегом, – кричат громче мафона!

Взяв гитару, мы всей компанией пошли в соседнюю комнату, которая, видимо, являлась комнатой Олега. Я уселся на кровать и стал настраивать гитару – пара струн фальшивили. Ира присела рядом, а Машка с Риткой расположились на стульях напротив. Повисло какое–то странное молчание, которое прервала Ира:

– Ну, и где твой романс? «Могу, могу», а сам как до дела дошло, сидит и пальцами че–то ковыряет. Обманул приличных девушек?

– Готово! – я по–театральному вскинул руку и прошептал: – Начали.

Не сказать, конечно, что этот романс был уж настолько сложный, но зато очень красивый. Я вкладывал душу в каждую ноту, исполнял тревожные вибрато, мелодия лилась плавно, постепенно принимая твердый, напористый характер. Очень душещипательно. Левым боком я ощутил тепло – это Ирка прижалась ко мне, положив голову на плечо. Запах духов и жар ее тела вскружили мне голову, и я продолжил играть еще более вдохновенно.

Боковым зрением я заметил, что Рита встала и как–то резко вышла из комнаты, оставив дверь открытой, а Машка, еще немного посидев, ушла следом, плотно закрыв дверь. Ира тем временем еще ближе прижалась ко мне, а когда я закончил играть, исполнив красивый флажолет, ощутил на щеке ее дыхание. Я повернул голову, и наши губы слились в горячем поцелуе.

***

Проснулся я один, Иры рядом не было. Остался только запах ее духов и сладостные воспоминания чудесной ночи. Но они быстро развеялись, разбившись о суровую реальность. Что же я наделал? Ведь Саня просил меня… Ни кого–то, а именно меня! Что я теперь ему скажу? Как в глаза–то смотреть?

Я резко поднялся с кровати, но тут же упал обратно. Как башка–то болит. Сколько же мы вчера выпили? Полежав еще немного, я все–таки сделал над собой усилие и встал. Хм, мы вчера даже кровать не расправили. Да уж… Тишина такая. Все еще спят или все уже ушли?

Посмотрев на часы, я понял, что ушли – был уже полдень. Быстро одевшись, я вышел в коридор и услышал звук работающего пылесоса. Он доносился из зала, в котором я увидел Олега. Заметив меня, он выключил пылесос. Даже сквозь похмельный купол я ощутил насколько тяжел его взгляд. Он молча сверлил меня глазами.

– Ну… я пошел… – сумел я выдавить из себя.

– Иди.

Одевшись, я вышел в подъезд и даже не стал дожидаться лифта – побежал вниз по ступенькам, только бы подальше от этой квартиры.

Весь день я провел в мрачных раздумьях. Давило похмелье, и я отпивался горячим чаем с лимоном. Но основной проблемой, конечно, был мой завтрашний поход в школу. Как мне вести себя с Саней? Извиниться, просить прощения? Но за это разве прощают. Делать вид, что ничего не было и надеяться, что он не узнает? Глупо. Олег всяко расскажет, они же друзья. Друзья. Он и меня считал своим другом. Просил приглядеть за его девушкой.

Ирка. А что хотела она? Ну, что хотела–то понятно – она это получила. А дальше что? Встречаться с ней я не смогу – это получится, что я отбил ее у Сани. А если не встречаться? Тогда выйдет, что я попользовался девушкой друга! Вариантов нет. А еще Маша. Она же все видела. Теперь про нее точно можно забыть. А должно быть хорошая девушка, не то что Ирка. Голова кипела от наполняющих ее мыслей и вопросов, ответы на которые я не знал.

Но как бы я ни боялся, эта встреча состоялась. Ира и Маша были одноклассницы, и так получилось, что, когда их класс стоял возле кабинета в ожидании учителя, я как раз проходил мимо. Сначала я застыл на месте, но потом понял, что так буду выглядеть еще глупее, и пошел к ним. Ирка болтала с незнакомой мне подружкой, а увидев меня, взяла ее под руку и, продолжая болтать, ушла куда–то в другое крыло.

Ладно, фиг с ней, пусть делает что хочет, это не основная проблема. Подойдя ближе, я увидел Машу – она стояла и с любопытством смотрела на меня.

– Ну что, ты, герой–любовник, к Ирке пришел?

– Нет, Маш, послушай, все так странно получилось… Я не хотел… Она первая…

– Ой, да ладно ты! Чего ты передо мной оправдываешься? Получилось и получилось, мне–то что.

– Но как, ты же со мной встречаться хотела… Я ведь тебе нравлюсь…

– Ты мне? – рассмеялась она. – Нет, ну ты, конечно, хороший, но встречаться? С чего ты взял?

– Записка с номером телефона и большой буквой «М». Это ведь ты мне ее написала?

– Что? Записка?! – Маша рассмеялась еще сильнее. – Я что тебе маленькая девочка, любовные записки писать? Ты звонить–то пробовал?

Прозвенел звонок и она, подмигнув мне, зашла в класс. Вконец сбитый с толку, я вышел из школы купить минеральной воды и увидел его. Он стоял за углом. Воротник кожаной куртки был поднят, во рту дымилась сигарета.

– Привет.

– Привет… – повисла долгая пауза, – Саня, я…

– Я все знаю.

– …

– Ирка сказала.

– Ирка? Я думал – Олег. Не думал, что она…

– Она сука. Я тоже не думал. Но на нее мне похер, а вот ты… – он глубоко затянулся и, выпустив дым, щелчком отшвырнул сигарету.

Саня с секунду смотрел мне в глаза, а потом развернулся и зашагал прочь. Я еще долго стоял там, не зная, как быть. Я забыл об уроках, о минералке, в голове было пусто, на душе паршиво. Во всем виновата водка, зачем я ее пил.

Придя домой, я начал раскладывать тетради по ящикам стола и увидел ту самую записку. Смятую и забытую. Наверное, минуту я смотрел на нее, а потом решился. В трубке раздался знакомый голос. «М» – это Маргарита.

– Алло, я слушаю.

– Алло, Рита, привет, это Сережа, я…

– Пошел ты.

И раздались короткие гудки.

3.

######

Я не думал, что можно хотеть в тюрьму в принципе. Но сейчас, сидя в стакане автозэка, вымотанный переездами и долгими допросами, я хотел вернуться туда как можно скорее. Звучит немного странно, но я даже соскучился по своим сокамерникам. И когда только успели породниться?

В сопровождении дубака я шел по темным коридорам, которые сперва показались мне непроходимыми катакомбами, но сейчас я знал, куда идти, и что скрывается за очередным поворотом. Так что эти старые кирпичные стены уже не казались такими страшными. Вот мой этаж, мой продол, моя камера… Наконец–то.

– Здорово, братцы! – сказал я, когда, издав металлический лязг, за мной закрылся «робот».

– Игнат, братишка! Вернулся! – ответила мне камера.

Крепкие рукопожатия, теплые взгляды… домашняя атмосфера.

– Ща чай поставим, – сказал Руся. – Будешь?

– Конечно, будет!

Я стал оглядывать камеру: те же цветные одеяла на полу, тот же дым столбом. Те же громкие разговоры, и те же веселые лица. Вот Руся суетится возле урагана в поисках чая. Рядом на шконке, укрытый пледом, спит Домик. Наверху сидит и ковыряется в зубах таджик со сложно выговариваемым именем. Вот дед, которого все так и звали «дед», спит с раскрытой в руках газетой и еще… и еще… Все те же одиннадцать человек. Ничего здесь не изменилось, как будто и не уезжал.

Я разулся и прошел на пятак.

– Здорово, Большой.

– Здорово! – он пожал мне руку. – Чего веселый такой, освобождают?

– Нет, рад, что приехал, – я больше не воспринимал подобную иронию близко к сердцу.

– Как съездил? Новости хорошие?

– На самом деле нет. Новости далеко не хорошие.

– Вот как. Ну, говори.

– Потерпевший умер.

В камере реально повисло гробовое молчание. Все смотрели на меня.

– Он пролежал полтора месяца в больнице. В коме, – я сглотнул слюну, – он умер, не приходя в сознание.

Раздался ропот, кто–то закашлял, но я не обращал на это внимания, я был серьезен, мое веселое настроение сразу куда–то пропало. Наверное, я только сейчас начал все осознавать.

– Выходит, тебе еще одну статью добавят. Убийство, – сухо констатировал Большой.

– Уже добавили. Но только не убийство, тяжкие телесные повреждения, приведшие к смерти.

– Тот же хер. От пяти до пятнадцати. Еще один особотяж.

В моей голове побежали цифры. Страшные цифры. Бегущая строка моей жизни. Я не мог их сосчитать – мой мозг отказывался решать это уравнение и сбрасывал ответ.

– Одна от восьми… другая от пяти… – Большой говорил медленно, и каждая цифра, словно раскаленным клинком, пронзала меня насквозь, – тринадцать строгого режима. И это минимум. Максимум, я думаю, ты сам сосчитаешь.

– Тринадцать лет… – я не знал, что сказать, подобная арифметика не укладывалась в моей голове.

– Держи, братан! – Руслан протянул мне кружку чифира.

***

А ведь действительно, как будто бы и не уезжал. Границу между днями сглаживала однообразная повседневность, и не будь у нас телевизора или хотя бы календаря, мы бы точно потеряли счет времени. Теперь я понял, зачем узники оставляли зарубки на стенах, обозначая проведенные в неволи дни.

– Руся, а ты сколько уже здесь?

– Я? Щас скажу… Так, а сегодня какое число?

– Двадцать пятое.

– Двадцать пятое… – он наморщил лоб и посмотрел на потолок, – год и месяц выходит.

– Так долго? Но почему?

– Это у ментов спросить надо. Сейчас вообще долго судят. Большой вон уже полторашку сидит, Домик трешку…

Мы стояли возле урагана и ели лапшу быстрого приготовления. Дрянь, конечно, но если добавить туда приправы, лучка, нарезанной мелкими кубиками колбасы, то получится очень недурно. А если еще и майонеза сверху, так вообще сказка. Доев, мы помыли тарелки и закурили.

– Нормальные сиги. Мои любимые!

– Да, ничего такие, – согласился я, – крепкие.

– И по цене нормальные, не то что эти модные – тридцать с лишним рублей пачка! Ну, куда это?

– А помнишь, вы просили у меня пару пачек на общее, это как понять?

– Тюремный общак. Он собирается в каждой порядочной хате. Вот получает кто–нибудь из нас передачу и туда, – Руся показал на картонную коробку под шконкой Большого. – Кладет все, что считает нужным. Основное, конечно, сигареты и чай.

– И? Куда это потом девают?

– В конце каждого месяца отправляем все в тюремный «котел» – хату, где сидит положенец. Там это все подсчитывают и используют на людские нужды.

– Как это? Например.

– Ну смотри… здесь есть транзитный корпус – пересылка. Люди едут из других управ и ждут там этапа на следующую пересылку. Вот, например, везут его из Владика в Москву, так он десяток таких пересылок проедет, на каждой из которых будет не меньше месяца сидеть. Естественно, у него уже нихера не будет – ни курить, ни заварить. Вот мы нашему брату и помогаем, с общака транзит всегда греют. Транзит – лицо централа.

Руслан выпустил длинную струйку дыма и продолжил:

– Есть еще больничный корпус, там сидят те, кто ждет этапа на областную больницу или те, кого могут вылечить здесь. Туда тоже идет грев. Хоть в чем–то, но мы им помогаем. Транзит и больничка – святые места.

– Благородно.

– Также с общака греют катраны. Пацаны поддерживают воровское, и у них должно быть все, что нужно. Да и вообще, если в любой хате кончатся сигареты или чай, стоит только сказать – и туда пригонят все необходимое.

Я добавил еще одно звено в цепочку познания законов этого мира. При ближайшем рассмотрении этот мир не такой уж и страшный. Скорее наоборот. А может это делается специально – человеку с малых лет путем средств массовой информации, образования, сложившейся формы гражданского воспитания дают понять, что это место ужасное, и все человеческое здесь чуждо. Конечно, это в некоторой степени оправдано – человек должен понимать, что совершать преступления плохо, и всех преступников наказывают, отправляя в это страшное место. Но они освещают лишь одну сторону этого вопроса.

***

– С Новым годом, братва! – сказал Большой, и мы стали чокаться пластмассовыми и железными кружками, в которых было налито по три глотка чифира.

Каждый из нас сделал по маленькому глоточку и закусил этот крепкий напиток вяленой рыбой. Мне объяснили, что со сладким чифирить нельзя – давление сильно скачет, и на сердце большая нагрузка. А с рыбкой солененькой – самое то! Да, интересно вкусы сочетаются – вязкая горечь крепкого чая и соленый привкус вяленой или копченой рыбы. Я так скоро чайным гурманом стану.

Наши родные и близкие, дай им Бог здоровья, привезли нам много вкусного, Новый год все–таки. Стол ломился от угощений, для его подготовки каждый из нас подключил весь свой кулинарный опыт. Конечно, для классических салатов некоторых продуктов не доставало, но тут на помощь пришла смекалка, которая, как я заметил, в тюрьме работает лучше, чем на воле. Что–то заменили консервами, что–то убрали вовсе. Добавили то, что на первый взгляд вообще не подходит к этим продуктам, поэкспериментировал с приправами и пожалуйста – салат с неизвестным названием, но зато очень приятным вкусом готов. Нарезали сырокопченую колбасу, домашнее сало, сыр, фрукты, а таджик даже умудрился на самодельной конфорке сварганить некое подобие плова из «быстрого» риса, овощей и говяжьей тушенки.

Покончив с чаем, мы схватили ложки и принялись с аппетитом поглощать приготовленные блюда.

– Ай, да Федя! Молодец! Плов отменный, как настоящий.

– Я не Федя, я Файзуллох!

– Пока выговоришь, язык сломаешь!

– Точно, точно! Федей будешь! – подхватила камера.

На том и порешали. Федя сначала противился – дул губы и громко возмущался, но потом ничего, даже заулыбался, видимо понял, что ничего обидного в «Феде» нет.

Домик, который не пил крепкий чай вообще, сделал один символический глоток и в основном налегал на рыбу.

– Помню, встречал я один Новый год в БУРе, – начал он, – холод собачий, аж пар изо рта идет. Мы там с одним пареньком сидели. Хороший паренек, сейчас уже ворует. Так вот, у нас не было ничего: ни чая, ни курить, ни тем более ничего съестного. Хлеба полпайки оставалось с ужина и все. Настроение, как сами понимаете, непраздничное. Разговаривать даже неохота – сидим молчим. Я от скуки встаю и начинаю тусоваться. Тут слышу, что пол в одном месте как–то странно скрипит. Подхожу туда, ногой проверяю – точно, одна доска забита неплотно. А как присмотрелся, вижу – около забитых гвоздей, вокруг самых шляпок, доска покарябана, вся в царапинах. Ну, ясно, что гвозди выдирали. Мы с корешом немного попотели, пол вскрыли, а когда подняли доску, нашли под ней три «шпули» – одна с табаком, две с чаем. Вот тут праздник и начался! Сразу настроение появилось, и поговорить захотелось, короче, славно тот Новый год отметили. Даже то, что ради чая сожгли мою последнюю рубаху, меня нисколько не расстроило.