Пряжа из раскаленных углей

– Милочка, а чего это сыскари около тебя крутятся? Случилось что? – обычно приветливо улыбающаяся Дорота была хмурой и раздраженной.

– Случилось? О нет, нет! Я просто еще раз пыталась… узнать о своем прошлом.

Вопрос застигнул меня врасплох. Точнее, не вопрос, а тон, которым он был задан. Необъятный чепец Дороты слегка сбился набок, приоткрывая левый висок и часть лба больше обычного, однако глаза толстухи светлее от этого не стали. Впрочем, заглянуть ей в глаза я так и не смогла – Дорота старательно отводила взгляд. Это было совершенно на нее непохоже. И мои слова ее не слишком убедили.

– Сыскари никогда еще не приходили на Песчанку, – обвиняюще произнесла она, поджимая пухлые губы.

Мне на это нечего было сказать, хотя стоило, наверное, побыстрее и поубедительнее уверить добрую стряпуху, что все неправда, что скоро все уладится, что ни одна нога сыскаря не ступит больше на достойную всяческого уважения улицу… Но я не сказала, и Дорота, горестно покачав головой, удалилась, смешно перекатывая с ноги на ногу свое большое грузное тело.

А я тяжело вздохнула. До сих пор я не осознавала, сколь много значит для меня доброе отношение Дороты, да и других жителей Песчанки. Меня приютили, ко мне были добры, мне только и надо было в ответ сохранять их лелеемое спокойствие и благополучие.

Увы, в последнее время я все чаще становилась предметом неприятных разговоров, хотя даже не понимала, откуда идут все эти слухи. Как-то ведь жители Песчанки узнали в молодом парне, принесшем письмо от Валдеса, сыскаря? На нем не было ни мундира, ни бляхи…

Хуже пошли дела и в лавке. Поначалу сочувствующее и даже жалостливое отношение ко мне Ликанеи, моих мастериц-вышивальщиц и двух приказчиков постепенно сменилось настороженным.

Я не знала даже, что бродит в их умах, что они про меня напридумывали, возможно, прознали что-то нехорошее про бал, но я все чаще замечала отводимый взгляд, неловкость и запинания в разговоре. Как долго они останутся в моей мастерской? Если я не развею их сомнений, то недолго.

Понимаю, в последнее время я была не слишком приветлива – на меня свалилось чересчур сильное потрясение. Но грубой и раздраженной я никогда не была даже в худшее время. С моего лица сошла улыбка, однако и злых слов никто от меня не слышал. Казалось бы, отчего горевать?

Но за эти пару недель в лавке неуловимо изменилась атмосфера – не было больше шуток, хохота и песен, да и клиентов стало меньше, что, впрочем, совсем еще не говорило об упадке, ибо после Осеннего бала вплоть до весны клиентов всегда меньше обычного.

Однажды поздно вечером, оставшись одна и заперев входную дверь лавки, я оглянулась по сторонам и подумала, что вложила в свою мастерскую слишком много сил и любви, чтобы отказаться от нее просто из-за того, что некоему Главенствующему магу Имперского Сыска взбрело в голову разрушить мою жизнь. Люди, работавшие на меня, приютившие меня на Песчаной улице, просто принявшие меня со всей добротой, не повинны в том, что у сэра Угго Валдеса непомерные амбиции и непреходящее желание поквитаться со своими соперниками, и в этом он вынуждает меня ему помогать способом преступным и достойным только осуждения. Эта сторона моей жизни не должна и никогда не будет касаться людей, которым я обязана дружбой и уважением.

Я долго думала об этом.

И решила одно: если иначе нельзя, с этих пор у меня будет две жизни, а я научусь управлять ими, как возница управляется со строптивой парой лошадей. Раз я не могу отделаться от Валдеса, я воспользуюсь его именем, но не сдамся. Я не позволю ему разрушить мою жизнь.

На следующий же день я собрала большой увесистый сверток, сложив его так, чтобы был заметен краешек расшитого золотом дорогого черного сукна, и шепотом сообщила хмурой Ликанее, без особого энтузиазма пересчитывающей дневную выручку:

– Дорогая, никому не говори, куда я пошла. Я скажу об этом только тебе. Сам сэр Угго Валдес, Главенствующий маг Имперского сыска, заказал мне лично расшить ему камзол. Вот, – я показала краешек шитья и немедленно спрятала, – Если ему понравится моя работа, он даст мне еще заказы. Пожелай мне удачи.

Лика возбужденно вскрикнула и быстро прикрыла ладошкой рот. Глаза ее горели.

– Это же здорово! Так на балу… хм…

Она опять стушевалась, а я с сожалением поняла, что была права: слухи о скандале на Осеннем балу дошли и до Песчанки.

– Мы вполне подружились с сэром Угго, – заговорщическим шепотом сообщила я, – А сэр Гари – осел, каких поискать.

Правильно я сделала или нет – время покажет, но вид повеселевшей Лики вселил в меня надежду. Я все-таки заставлю «опекуна Угго» поправить дела в моей лавке – он таки закажет у меня работу и пресечет на корню слухи!

Однако теперь следовало решить и другие безотлагательные дела.

Теперь, когда я худо-бедно смирилась с зависимым от Валдеса положением и его вмешательством в мои дела, я должна была определиться и с реликтами, до сих пор хранившимися в кладовой позади моей мастерской. Я не могла их там держать и не хотела. Я боялась, что опекун Угго как-то прознает про ценные магические вещи и отберет их у меня. Нет, он просто заставит меня принести их ему. И я наверняка это сделаю. По какой-то странной причине мне не хотелось отдавать опекуну реликты: по большому счету мне не было до них дела, они были не моими и их ценность для меня ничего не значила, но отдать их Валдесу означало примерно то же, что подарить котенка негодяю, который сознательно уморит несчастное животное голодом.

А потому я колебалась не долго. Несмотря на неприветливый прием, который оказал мне несколько дней назад старый Олеус, я заставлю его выслушать меня, даже если он опять захлопнет передо мной дверь. Стены в том доме хлипкие и тонкие, и если он не желает, чтобы я громко рассказывала обо всем, стоя на лестнице, ему придется впустить меня внутрь!

С таким настроением я и пришла на Колесную улицу, держа под мышкой увесистый сверток, в котором помимо с краю расшитого золотом отреза черного сукна лежали завернутые в тряпицы семь разных предметов. Я намерена была отдать (причем совершенно даром!) эти предметы в хорошие руки, чего бы там не напридумывал обо мне достопочтенный господин Олеус Митта. Однако план мой треснул по швам уже на подступах к жалкой комнатке старика. Ибо входная дверь не просто не была заперта, но оказалась призывно распахнутой настежь.

Комнатушка и вправду оказалась невзрачной, как я и предполагала. Очевидно, когда-то господин Олеус Митта проживал в жилище куда более достойном и просторном, ибо сейчас все его вещи едва находили себе место в этом крохотном помещеньице. Стопки книг высились от пола до потолка в несколько рядов, полностью закрывая две стены; внушительный дорожный сундук заменял стол, на котором рядом с письменными приборами и лампой стояли миска, чашка и ложка. Окошко в комнате было таким же крохотным, как и все остальное, к тому же его наполовину закрывали книги и свитки. Выцветшая полотняная занавеска закрывала закуток в углу – с постелью, надо полагать. Камина не было, очевидно, зимой здесь бывало ужасно холодно…

Хозяина в комнате не было и это меня удивило. Возможно, в комнатке и не было особо ценных вещей и красть здесь нечего, да и замок на такой хлипкой двери при желании не трудно взломать, однако Олеус не показался мне человеком легкомысленным. Рассеянным и забывчивым – да, но не легкомысленным: вряд ли он, уходя, забыл запереть дверь своей комнаты.

Я подошла к занавеске и осторожно заглянула за нее. Конечно, старик мог просто спать посреди дня, да и в полумраке закутка поначалу трудно было что-либо различить, кроме внушительного бугорка накрытого одеялом тела, лежащего на постели… Я прошла вперед и тут же попятилась назад, с трудом заглушая так и норовящий вырваться наружу крик.

Старик был мертв. И если сначала я лелеяла какую-то надежду, что он спит, то размозженная голова и бурые пятна крови на постели быстро развеяли мои сомнения.

Не знаю, сколько я так простояла посреди комнаты, оглушенная и неподвижная. Я не могла сдвинуться с места и только нервно прижимала к груди мягкий объемистый сверток. Потом в голову стали приходить и неизбежные вопросы: кто убил да почему? Воришка, польстившийся на скудное богатство старика? Или дело было в другом, ибо пусть в комнате и не было порядка, однако и явного бардака, свидетельствующего о поисках ценностей, тоже не было? Кому мешал господин Олеус? И теперь я по-новому могла себе задать прежний вопрос: почему он так странно вел себя в прошлый раз? У него в комнате кто-то был? Тот, кому не следовало знать о реликтах, а я так глупо выдала тайну сама? Но если бы этот неизвестный узнал обо мне, то ко мне бы и пришел. Зачем же убивать старика? Или все же…

Вероятность того, что к смерти старика как-то причастна я сама, неприятно поразила меня и напугала. А страх вернул мне подвижность. Я попятилась назад, все еще не смея оторвать взгляд от занавески, за которой скрывалось страшное зрелище, но уже нестерпимо желая побыстрее убраться отсюда вон. Да-да, быстрее вон! Я сделала еще шаг… и спиной уперлась во что-то мягкое. И резко обернулась.

Передо мной стоял незнакомый мужчина.

Я поспешно отпрыгнула назад, хотя в крохотной комнатушке, заваленной книгами, сделать это было практически невозможно, и вновь оказалась перед незнакомцем. Как он мог так тихо подобраться, что я ничего не услышала?

Между тем он тоже не стоял на месте, а широко шагнул и грубо схватил меня за руку. Я почувствовала неприятную… щекотку, что ли? Зуд? Еще месяц назад я не обратила бы на это внимание и уж точно не знала, что это такое. Теперь знала – это магия. Незнакомец был магом. Ох, еще одним магом… Я с испугом вырвалась и отступила назад, вжавшись спиной в стопку книг и прикрываясь своим свертком. А дальше, увы, бежать было некуда.

– Кто ты такая? – раздраженно и зло спросил мужчина, нависая надо мной. Росту он был не гигантского, да и плечами не раздавался вширь, как борец, однако был крепок и мощен, отчего рядом с ним я казалась совсем скромной пичужкой. Незнакомец выглядел довольно привлекательным, если кому нравятся мужчины с крупными чертами лица; и выдающийся нос, и подбородок с ямочкой, и выразительные губы, и даже густые брови его казались небрежно налепленными на большую голову, однако общее впечатление это не портило. Впрочем, я почти не заметила его привлекательности. Я видела только сверкающие неприязнью голубые глаза, так и норовящие прожечь во мне дыры своим огнем.

– Никки, – сдержанно ответила я.

– Никки… и что? – он уперся руками в стопки книг по обе стороны моего тела, обездвижив меня таким образом и не давая улизнуть.

– Никки и все, – рассердилась я, – По какому праву ты спрашиваешь?

По моему разумению, ответная грубость должна была показать, что со мной не стоит разговаривать так бесцеремонно, однако незнакомца соображения вежливости, судя по всему, совсем не интересовали.

– Вот что, барышня, – еще пуще рассердился он и опять схватил меня за руку, – Ты или говоришь мне, что сделала с Олеусом, или…

Тут он остановился на полуслове, озадаченно глядя на меня.

– Я ничего не сделала! – обиженно заявила я, ловко вывернулась из его пальцев и спустя мгновение уже стояла у него за спиной, – Я только что пришла. И он уже был мертв!

– Допустим, – после некоторой паузы хмуро согласился незнакомец, шагнул в закуток, подошел к телу и бестрепетно коснулся его, – Точно, совсем остыл. Так что ты здесь делаешь?

– А ты?

Мужчина смерил меня оценивающим взглядом, и неожиданно кривая ухмылка перекроила его лицо.

– А я его сын. Ленни. Старик не рассказывал обо мне?

Я покачала головой.

– Я ничего о нем не знала. Он заходил ко мне в лавку, там мы и познакомились. Я принесла ему…

И тут я запнулась. Олеус – это одно, ему я доверяла. А доверять его сыну поводов пока у меня не было. Хватит с меня подозрительных знакомств! А сын этот, признаться, выглядел очень уж подозрительно.

– …камзол, – я сунула сверток под нос Ленни, надеясь, что проверять он не станет. И правда, от столь прозаичных вещей он поморщился и отвернулся, – Я швея и вышивальщица. У меня мастерская и лавка. Занятная безделица.

– Какая безделица? – круто развернулся Ленни и из-под широких бровей настороженно осмотрел пространство вокруг меня.

– Занятная. Лавка так моя называется – «Занятная безделица».

Маг, похоже, тут же потерял ко мне интерес, и я решила, что пора сбегать. Мне было очень жаль старика, и я готова была помочь в его погребении, но это дело родственников, а сын Олеуса, судя по всему, в моей помощи не нуждался. И я осторожно, стараясь ступать беззвучно и не привлекать внимание Ленни, попятилась назад к входной двери, ломая голову над тем, что же мне делать с реликтами. Возможно, чуть позже, если я познакомлюсь с Ленни получше и решу, что он достоин доверия… Но пока я не желала новых знакомств. Боком я задела стопку книг, стоявшую с краю и, очевидно, слишком неустойчиво. Сверху мне на голову посыпался ворох старых пожелтевших листков и сухих скрученных в трубочку свитков. За шиворот проскользнуло что-то трепещущее… А может и нет. Но я дико заорала, отскочила, при этом отшвырнув сверток, и попыталась обеими руками достать то, что упало мне за воротник. Это был просто клочок сухой бумаги, но в два прыжка Ленни оказался рядом и схватил меня за плечи:

– Куда это ты собралась?

Ожог на моем плече все еще болел, я взвизгнула, выворачиваясь из чужой хватки и отталкивая мужчину… А затем взгляд мой упал на сверток, который от удара развернулся. На полу лежало несколько узелков – то были тщательно завернутые в белую тряпицу реликтами. Мужчина проследил за моим раздосадованным взглядом, отпустил меня и присел на корточки над свертком. Надо было, наверное, подскочить, хватить узелки, уболтать мужчину тем, что это пуговицы… Но ничего этого я не сделала.

Я стояла на месте и молча смотрела, как он развязывает узелки, раздвигает ткань и раскладывает на полу семь таких разных, но таких единых по своей сути предметов. Маг сразу понял, что это такое. Но взял в руки только жезл.

– Откуда это у тебя?

В его ровном голосе не было и следа эмоций. В конце концов, подумала я, он ведь сын Олеуса, а старик был моей последней надеждой. А еще Ленни – маг, и я бы с удовольствием расспросила его о том, о сем…

– Я нашла их среди вещей старого Коба, – со вздохом пояснила я, – Я купила лавку после его смерти и переделала в золотошвейную мастерскую. А вещи оставались у меня.

– Лавка Коба, – с удивленной улыбкой Ленни устроился на полу поудобнее и даже прислонился спиной к стопке книг, – Как я не догадался! Я искал лавку Коба. Но мне сказали, что такой нет. А надо было спросить, где она была раньше!

– Но зачем спрашивать? Олеус ведь знал об этом! Он приходил ко мне как раз накануне Йердаса…

И тут нехорошие подозрения разом всколыхнулись во мне. Я попятилась назад, раздумывая, какого дурака сваляла, доверившись этому мужчине, о родстве которого с Олеусом знала только с его слов.

Но Ленни, нимало не смутившись, охотно пояснил:

– В последнее время я не часто виделся с отцом. Меня здесь не было долгое время. Точнее, четыре месяца. Я приехал только вчера. Так ты принесла это моему отцу? Ты знаешь, что это такое?

Я медленно кивнула. Настал черед решить, сколько всего я могу ему рассказать. Ленни производил впечатление человека решительного и, несмотря на молодость (а на вид было ему лет двадцать пять, от силы тридцать), опытного, искушенного и крайне самоуверенного. А еще он был не прост, далеко не прост, и меня даже беспокоил этот его оценивающий и въедливый взгляд.

То, как он говорил, как ловко передвигался по тесной комнатушке, как привычно настораживался при каждом странном звуке извне, да и длинный кинжал, висевший у него на поясе, говорили о его богатом прошлом. Прошлом человека, ведшего отнюдь не спокойную жизнь землепашца или кузнеца. Лишь на первый взгляд Ленни мог показаться простоватым и стесненным в средствах. Его поношенный кожаный жилет был кое-где подлатан, ремешок на шнуровке пестрил узелками, а с длинного потертого плаща безуспешно пытались стереть следы множества дорожных пятен. Но за отворотом узорчатого бархатного пояса Ленни виднелись богато украшенные ножны, а на пальце загадочно мерцал темно-синий крупный квадратный камень, заключенный в оправу потемневшей от времени серебряной печатки – вещь, очевидно, совсем не из дешевых. Ноги мужчины были обуты в грязные, замызганные сапоги, в которых даже мой не слишком искушенный взгляд признал прекрасный крой и отличной выделки кожу.

Так чем же, собственно, Ленни занимался, если вспомнить к тому же его магические способности? Кто он такой?

Впрочем, сейчас я задавалась лишь малой толикой вопросов, возникших у меня при виде Ленни, и главный из них – могу ли я доверить ему реликты? Я не хотела бы вынести эти магические ценности из-под носа Валдеса и отдать другому проходимцу рангом поменьше.

– Да, – наконец решилась я, – это реликты. Олеус спрашивал меня об этом жезле. Я его нашла в вещах Коба, но ничего о нем не знаю.

– Ничего?

– Ничего, – искренне подтвердила я.

Опять этот недоверчиво-въедливый взгляд.

– Я заберу их, – укладывая реликты обратно в тряпицу и затягивая ее в аккуратный узелок, Ленни поглядывал на меня снизу вверх, словно решая, собираюсь ли я ему помешать. Я не мешала. Реликты мне самой нужны не были, а отдать их Ленни все лучше, чем Валдесу. Впрочем, я могла ошибаться, но старалась не думать об этом.

– Что ты за них хочешь?

– Что я хочу?

Мое удивление вызвало ответное раздражение:

– Ну ты же принесла продать реликты?

Ах, да. Очевидно, простодушие в список достоинств Ленни не входило, и он не мог даже представить, что я могла бы отдать такие ценные вещи даром. А возможно, он прав куда больше, чем я могла предположить. И мне следовало воспользоваться предложением.

– Ну… мне нужны ответы, – пробормотала я.

Ленни – маг, возможно, именно он сможет мне рассказать о магии, магах, Гильдии и всяких клеймах, чтобы я могла хоть как-то противостоять Валдесу. Просить помощи против моего опекуна наверняка бесполезно – пусть Ленни и выглядел бывалым, но тягаться с Главенствующим магом Имперского сыска он не сможет, да и не станет. Надеюсь, реликты – вещи достаточно ценные, чтобы просить у него хоть какой-то помощи…

Однако определиться со стоимостью моего товара я не успела, поскольку Ленни вдруг вскочил с места, подбежал к окну и выглянул наружу. Чтобы посмотреть вниз, ему пришлось прижаться к грязному и весьма неровному дешевому стеклу щекой. Но после нескольких секунд разглядывания того, что привлекло его внимание, Ленни бросился назад, выдергивая меня из недоумения резким рывком за руку.

– Нам нужно уходить, – отрывисто произнес он.

– Но почему? – я медлила и упиралась ногами, пока он одной рукой запихивал реликты себе за пазуху. Потом Ленни бросил быстрый взгляд на полотняную занавеску, и я ужаснулась: какой бесчувственной же я стала, если ни разу даже не вспомнила о мертвом старике!

– Ему мы уже ничем не поможем, – словно узнав, о чем я думаю, мрачно сказал Ленни и, воспользовавшись моим замешательством, потащил меня вверх по шаткой лестнице на крышу. Внизу послышался какой-то громкий топот.

– Я не полезу, – взвизгнула я, – Объясни…

– Видишь ли, детка, – не обращая внимания на мое сопротивление, Ленни толкнул заскрипевшую покосившуюся дверцу и потянул меня за собой, – Не знаю, как ты, а я совсем не хочу встречаться с громилами из Имперского сыска в комнате с убитым человеком.

– Валдес! – с ужасом выдохнула я и выпрыгнула на крышу даже раньше Ленни.

Я видела Вельм разным – бедным и богатым, заносчивым и смиренным. Здесь он блистал чистотой и порядком, а там утопал в грязи – чтобы убедиться в этом достаточно было просто завернуть за угол и оказаться в трущобах. Богатые кварталы Вельма украшали позеленевшие от времени статуи и красивые фонарные столбы, кварталы попроще довольствовались незатейливо украшенными цветочными лавками, а нищие блистали горами нечистот, взбитых тысячами подошв, копыт и колес – такова была столица славной империи Дарвазея и в столь разительных контрастах не было ничего удивительного. Ароматы роз и левкоев у Жемчужных холмов напрочь отбивались вонью протухшей рыбы у порта. И достаточно было пройти по мосткам через Лакстонский канал, чтобы оказаться в городе, столь же непохожем на ухоженную Песчанку, как дрянное, заношенное платье на аккуратно расшитый камзол. Я видела Вельм разным, ведь я прожила здесь два года и даже успела полюбить его.

Но я никогда еще не смотрела на Вельм с этой стороны, то есть со стороны крыш. А посмотреть было на что. Весь в разноцветных заплатах, островерхий и испещренный столбиками труб, Вельм казался одной большой и неровной дорогой с обрывами по краям. Вниз лучше было не заглядывать, внизу была толчея и грязь, а здесь была воля, скаты крыш, птицы и кошки, провожающие нас неприязненными взглядами хозяев, обнаруживших покушение на свою территорию.

Нам приходилось прыгать с крыши на крышу или скатываться по полусгнившей черепице – и тогда я просто закрывала глаза и со стоном ухала вниз, нам приходилось ползти между трубами и какими-то ветхими постройками, норовящими обрушиться прямо на голову, нам приходилось карабкаться по скатам, держась за жалкий поребрик, или нырять под паруса колышущегося на ветру сохнущего белья. Кое-где нас догоняли кошачьи вопли или гневные крики рассерженных домохозяек, а все больше тяжелый топот и злобная ругань… Один раз проем между домами был так велик, что я в испуге замерла, не решаясь перепрыгнуть. Да так основательно замерла, что понукавший меня Ленни грозно рявкнул. И это не помогло. Три этажа дома казались мне бесконечной пропастью, в которую упала моя решимость. Нет, я не могу. Режьте меня, но не могу…

– Никки, а почему Валдес? – неожиданно резко спросил Ленни.

И это меня проняло.

Мысль о преследователях и особенно об их главе заставила меня почему-то резко взбодриться – я приподняла юбки на неприличную высоту, разогналась и с легкостью бодливой козы перепрыгнула через препятствие.

От преследования мы оторвались нескоро, однако наверняка. Когда мы спустились вниз и быстро шли по улице, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания (что сделать было трудно, ибо были мы с ног до головы перепачканы грязью), Ленни повторил свой вопрос:

– Так что там у тебя с Валдесом?

Я тяжело вздохнула и рассказала своему спутнику, что меня связывает с Главенствующим магом Имперского сыска.

– Подопечная Валдеса? – Ленни смотрел на меня со смесью ужаса и восхищения и даже остановился посреди улицы, вызвав небольшой переполох в движении двух конных колясок, – У тебя странный вкус.

– Это у Валдеса странный вкус, – буркнула я, не обращая ни малейшего внимания на ругань, сыплющуюся на нас с козел одной из колясок.

– Ну, я бы не сказал, – все еще восхищенно осклабясь, Ленни оглядел меня сверху до низу, отчего я даже слегка покраснела, – Скажу больше, я был о нем худшего мнения, но раз он нашел тебя и заарканил, придется признать в нем противника более сильного и умного, чем я ожидал.

Слова его мало смахивали на комплимент, поэтому я надулась и отвернулась.

– Ну ладно, шутки в сторону, – куда более серьезно произнес Ленни за моей спиной, – Что будем делать дальше?

– Не знаю, – печально ответила я и пожала плечами. Мне давно пора было вернуться в мастерскую, поэтому я просто добавила, – Я иду домой.

– Мы еще увидимся, – тихо сказал Ленни мне на ухо, – За мной ведь должок.

Я нахмурилась и обернулась… За моей спиной никого уже не было.

Прошло три дня. По сравнению с предыдущими они были на диво спокойными и даже вполне успешными, но если бы я знала, что ждет меня впереди, с оценками бы поостереглась.

За эти три дня мы поменяли витрины в лавке и немного расширили место в мастерской, вынеся ненужные вещи в несколько опустевшую кладовую – старый, никуда негодный хлам из последней я приказала выбросить. С прибывшего на днях корабля мне доставили заказанные еще летом рулоны шелка, новые ленты, шнуры и нитки – и восторг от нового, восхитительно модного товара растопил сердца моих мастериц, особенно после того, как каждой из них я подарила по рулону отличного полотна и коробке лент. Время затишья, обычно бывающего в это время года, мы решили использовать на наведение порядка и придумывание новых узоров для вышивки – весенний сезон был не за горами, и мы готовились встретить его во всеоружии. Казалось, лавка моя получила второе рождение.

И я больше не изводила себя прежним отчаянием: с магией и любыми магическими предметами покончено – а значит, никому меня не уличить в чем-то незаконном; Валдес больше не объявлялся, но если объявится, я постараюсь поскорее разделаться с его «заданием» и вернуться к своей привычной жизни. Если это, конечно, удастся. Но об этом я старалась не думать.