Заклейменный

Наталья Лескова

Заклейменный

Глава 1

Холодно. Очень холодно. Так холодно, что хочется умереть. И она – кошмарная тетка, танцующая среди бескрайних льдов. Смеется, оскаливая острые зубы, тянет ко мне посиневшие руки… Женщина? Нет, демоница… Это я уже понял.

«Да, ты уже понял… Поймешь и остальное. Скоро. Дашь мне тепло. Раб… Плохой. Сопротивляешься. Я сильнее. Исполнишь мою волю… Я хочу!».

– Сдохни, тварь завратная! – закричал я, стряхивая остатки видения.

– Господин Натаналь! – сьё Киттус навис надо мной. – Что вы себе позволяете, сударь! Неужели мои лекции настолько скучны, что вы постоянно засыпаете?

– Нет, сьё, – ответил я мрачно, – я слушаю вас очень внимательно. Вы рассказывали о войне с Орынским ханством и остановились на решающей битве при Корранте.

Да, битва при Корранте… Именно об этом говорил учитель до того, как я уснул. И не потому, что скучно – просто спать ночью вообще возможности не было. Слишком страшно. Проснешься от собственных криков, а кругом темнота, и никого рядом – совсем никого.

– И какое же значение имело это сражение в общем ходе войны?

– Да никакого, – ответил я устало. – Все решилось в Порт-Геродоне, когда мой дед встретился с Орынским министром Й’Орро. Войну нужно заканчивать, она перестала быть выгодной. А представители рыцарских сословий этого понимать не желали. Вот и стала нужна Коррантская бойня – и от упрямых вояк избавиться, и повод для окончания войны сделать понятным для всех. Пусть простаки думают, что Геффский мир заключили потому, что потери обеих сторон слишком велики, а не потому, что это – часть сделки.

– Господин Натаналь! – в голосе учителя послышался чуть ли не ужас. Как всегда, когда я начинаю говорить что-то, расходящееся с официально одобренной ложью. – Для мальчика, которому только-только должно исполниться двенадцать, ваши рассуждения слишком циничны.

Я болезненно усмехнулся. Мальчик?! Сколько времени в моей жизни мне было позволено быть ребенком? Те два с половиной года, которые я сам себе выкроил?

– Мальчики на улице в мяч играют, – ответил я резко. – А для представителя клана Натаналей детство – непозволительная роскошь.

Учитель смутился. Словно виноватым себя почувствовал. Зря. На него я зла не держу. Наоборот – его уроки мне в радость. Другие учителя точно следуют приказу моего отца, слова лишнего мне не скажут. А Киттус хороший, порой смотрит на меня с сочувствием… В нем есть тепло… Но только от этого мне еще хуже.

Вот и сейчас… Так хочется поговорить с ним – не как с учителем, а как с человеком – поговорить, рассказать обо всех страхах и горестях… О бесконечном холоде, об одиночестве, о предательстве, которое я совершил. О кошмарах, которые ночью спать не дают. Я так хочу довериться, кому угодно… Любому, в ком есть хоть капелька тепла… Но…

«Доверять можно только тому, кого контролируешь. Подозрительность – лучший путь к пониманию», «Суть отношений – взаимовыгода. Если кто-то добр к тебе, подумай, во сколько тебе это обойдется», «Любовь и дружба – это всего лишь разница между ожидаемой прибылью и вложенными средствами. Ничего более». Эти фразы я с раннего детства слышал с утра до вечера. И даже оказавшись на свободе, не мог их из головы выбросить. А теперь, после того как я принес отцу Клятву Повиновения, я обязан воспринимать все, сказанное им, как приказ. Не доверяй. Не чувствуй. Не вспоминай. Не думай… И невозможно этому сопротивляться! Закроешь глаза – слышишь истеричные вопли демоницы. Откроешь – спокойный до рвоты голос отца. Ненавижу! Лучше умереть, чем жить так. Но я и этого не могу!

– Господин Натаналь? Что с вами? – живой голос сьё Киттуса звучал совсем рядом. – Что с тобой происходит, Нель?

Меня словно болевым энерго-эксплантатом стукнуло.

– Не смейте называть меня по имени, сударь! Для вас я – господин Натаналь, – я резко поднялся, подошел к окну. – Думаю, наш урок закончен. Я подготовлюсь к следующему занятию самостоятельно.

– Как прикажете, господин Натаналь, – скупая официальная фраза, за которой спряталась обида. Ну и пусть… Не все ли равно?

Я упер взгляд в окно. Скорее бы он уходил! Но… я опять останусь один. С голосами, звучащими в моей голове. С демоницей, требующей тепла, которое я не могу ей дать. С отцом, заставляющим смириться с холодом, на что я не способен. Я не хочу! Я не могу! Вцепиться сейчас в полу учительского сюртука, закричать: «Останьтесь, расскажите про Орынскую войну, про Геффский договор, про королеву Онеллу, про что угодно! Только не оставляйте меня одного!».

– Всего хорошего, господин Натаналь.

– До свидания, сьё.

Дверь открылась и закрылась. Замок не щелкнул. Вот она – свобода, иди куда хочешь. Только я все равно не могу уйти. Давший Клятву Повиновения не может нарушить прямого приказа хозяина. «Не смей уходить без разрешения», – сказал отец восемь месяцев назад. Вот и все. И замки не нужны, и решетки. Нет выхода. Разве что по венам снова – вжик. Ведь приказ «не уходить» относится лишь к телу, путешествие души за Врата оговорено не было. Мне казалось, это неплохая лазейка. Но… Она не сработала. Почему я остался жив, когда хотел умереть?

«Думаешь, отпущу тебя? – хрипло засмеялась демоница. – Ты – мой! Отдашь мне тепло. Не уйдешь. Будешь служить мне. Только мне. Я первая тебя заклеймила!»

– Заткнись! – заорал я, ударяясь головой о стену. – Заткнись, заткнись, заткнись!

– Прекрати истерику! – окрик меня как кнутом хлестнул.

Прямой приказ. Слова застряли в горле. Тело замерло в нелепой позе. Я стоял и молча смотрел, как отец заходит в комнату. Высокий, плечистый, черные надменные глаза под густыми бровями. Взгляд – как бросок кинжала.

Кинжал…

И снова заныл шрам на руке чуть выше локтя – след от единственного промаха Рена. Тут же навалились воспоминания – свист рассекаемого сталью воздуха, лезвия вонзаются в деревянную стену – чпок, чпок, чпок – вплотную к коже; страх, переходящий в безумную радость. Счастье, что в тебя верят, и что ты веришь. Когда ты знаешь – он не промахнется, а он знает – ты не дернешься. Безграничное доверие. Которое я предал. И боль от этой мысли сильнее той, какую я чувствовал, когда стальной клинок пригвоздил мою руку к стене. «У меня не было выбора», – сказал я себе, но боль не стала меньше. Потому что предательство остается предательством, даже если это было единственным верным решением.

Мы с отцом смотрели друг на друга. Он на меня – с брезгливостью, я на него – равнодушно. Потому что часто повторяемая директива: «Никогда не показывай своих чувств. Это слабость» имела силу приказа. Вот я и не показывал: ни ненависти, ни отвращения.

– Вчера приезжал Старик, – сказал отец, презрительно выплевывая слова. – Он считает, что тебя следует отправить в школу.

Мое лицо не дрогнуло. Не из-за запрета на эмоции, просто я не мог допустить, чтоб он увидел мою радость. Но внутри я ликовал. Неужели это правда?! Я выйду из этого опостылевшего дома! Я снова увижу людей – много людей. Услышу их голоса. Живые теплые голоса… Я не буду больше один!

– Вот как? И в какой класс я пойду? – спросил я безразличным тоном.

– Твои учителя говорят, что ты сумел за восемь месяцев не только нагнать три пропущенных года, но и уйти вперед. Старик считает, что ты можешь сдать экстерном экзамены за всю младшую ступень и поступить сразу на первый курс средней школы.

Я пожал плечами. Дедушка прав. Все, что я мог делать в заключении – это учиться и тренироваться. Забить голову, измучить тело. Чтобы не думать. Чтобы не чувствовать. Чтобы не сойти с ума.

– Экзамен через три дня. Я надеюсь, ты сдашь его на отлично.

– Зачем надеяться? Ты прикажи, – не выдержал я.

– Прикажу, если понадобится, – сказал отец ледяным тоном, а потом вдруг вздохнул – почти по-человечески. – Нель, ты думаешь, мне доставляет удовольствие держать собственного сына, свою плоть и кровь, в положении раба? Ты сам выбрал этот путь. Я же все жду, что от неизбежного подчинения приказам мы перейдем к сотрудничеству…

– Не дождешься.

– Дождусь. Ты – Натаналь! Мы рождены, чтобы властвовать. Это сильнее твоих детских выходок, сильнее всей той дури, которой ты нахватался за время своих… хм… странствий. Когда ты станешь старше, ты поймешь. А пока – что ж, придется обращаться с тобой, как ты того заслуживаешь. Как с рабом.

– С рабом… – повторил я. – Кто из нас больший раб, отец? Я, вынужденный выполнять любой твой приказ из-за Печати Повиновения на моей ауре? Или ты, не смеющий сопротивляться воле дедушки безо всякого клейма? Мнишь себя господином, но всегда был пешкой в его руках. «Рождены, чтобы властвовать» – так? Знаешь, это даже не смешно…

Лицо отца оставалось привычно непроницаемым. Потом он улыбнулся одними губами.

– Старик прав: в будущем из тебя выйдет хороший Главный Королевский Прокурор. Но не стоит тратить на меня свое красноречие, – он развернулся и пошел к двери. Остановился на пороге, сказал, не оборачиваясь:

– Кстати, о приказах. Я приказываю тебе посещать школу Марры, не пропуская занятий. Приказываю тебе после окончания уроков возвращаться домой. Я хочу, чтобы ты был лучшим из лучших, сынок. Это тоже приказ.

* * *

В столичной полной школе Марры, названной так в честь богини богатства и процветания, учились дети высших чиновников, придворных, богатейших купцов и землевладельцев. Те, кто «рожден властвовать», выражаясь словами моего отца.

Я окинул взглядом класс. Мальчики старше меня в среднем года на два. Некоторые из лиц знакомы. Вон один из моих кузенов – Нерин Натаналь, сын дяди Норрика, Главного Королевского Казначея. А на первой парте – отпрыск герцога О’Кридиона, тоже можно считать, родственник – моя сестра три месяца назад вышла замуж за его старшего брата. Я помню эту свадьбу – мне тогда милостиво позволили присутствовать на церемонии бракосочетания, такого важного для нашей семьи. Удельные владения О’Кридионов окружают стратегически важный Онский залив, который дед давно хотел превратить в базу военного флота. «Этот союз будет способствовать процветанию королевства!» – кричали гости. Ну да, конечно… И у войны, и у супружества одна суть – это лишь сделка. Есть в этом мире хоть что-то, кроме сделок?

– Позвольте вам представить, господа – ваш новый товарищ Нель Нориан Натаналь, – голос учителя звучал суше знойного ветра. Ну и ладно.

Я посмотрел на ребят и улыбнулся самой дружелюбной улыбкой. Встретился с их взглядами… И моя улыбка заледенела. Ну да, а чего я ждал? Это же Марра! Лица у мальчиков, как у големов недоделанных – видно, хорошо усвоили наказ «не показывай своих чувств». Не как я – по приказу, а всем сердцем. Это же правильные сыновья хороших семей! А я надеялся найти здесь друзей! Не таких, как Рен, его никто не заменит… Но хотя бы приятелей – тех, с кем можно поговорить, кому можно довериться… Я ошибался? Впрочем… Я вспомнил ребят-«овражников» с окраин пропитанного черной пылью Лопутеля. Какими злыми глазами они на нас с Реном смотрели! И дрались жестоко, без правил, без снисхождения. После того побоища на мне места живого не было… Зато потом! Как одна семья жили, уголь с барж всей командой разгружали, последним куском хлеба делились… Когда мы с Реном уходили, то сердце от боли расставания сжималось. Так что первое впечатление бывает обманчивым. Может, и тут повезет. Не големы же они, в самом деле?

– Прошу вас, господин Натаналь, садитесь, – учитель показал мне на парту у стены. Недалеко от братца двоюродного. Под присмотр, значит. Ну-ну.

– Итак, господа, вы сможете познакомиться с новичком на перемене. А сейчас продолжим урок. На прошлом занятии я просил вас подготовить анализ трехстороннего договора «О мире и сотрудничестве» между нашим королевством, Орынским ханством и республикой Бора. Прошу сдать ваши работы, господа.

Значит, вот что они проходят в своей средней ступени? Может, мне следовало сдать экстерном экзамены и за этот год обучения? Анализировать подобные документы я умел еще до того, как сбежал из дома. Трудно не научиться, наслушавшись разглагольствований старшего брата Норга, которого с рождения готовили к карьере дипломата. Стань лучшим из лучших – приказал отец. Что ж, думаю, выполнить этот приказ будет проще, чем многие другие.

На перемене никто из одноклассников не поспешил со мной знакомиться. Братец Нерин демонстративно обернулся к соседу справа. Ну что ж, я не гордый. Сам заговорить могу, язык не отвалится. Я бы сейчас с кем угодно заговорил, лишь бы убедиться, что кругом живые люди.

– Добрый день, сударь, – повернулся к соседу с задней парты. – Вы – сын суперинтенданта Дронта, если не ошибаюсь…

– Не ошибаетесь, господин Натаналь, – ответил тот равнодушно. – Вам что-то угодно?

– Да. Хотел узнать побольше о школе, о классе… Вы все вместе с младшей ступени учитесь?

Одноклассник смерил меня презрительным взглядом, словно ледяной водой окатил. Но ответил сдержанно:

– В основном, да.

Такой ответ не предполагает продолжения беседы. Но я спросил опять – уже назло:

– Значит, я – единственный новичок?

– Значит, да.

Опять короткий ответ. Как пробить эту стену? И стоит ли ее пробивать?

– Простите, как к вам обращаться – «сударь» или «миледи»? – едкий голос заставил меня обернуться. Трое одноклассников стояли возле меня. Остальные делали вид, что заняты своими делами. Вопрос задал долговязый блондин. Сын барона фор Гаттенбарга, владельца крупнейших медных рудников. Я видел его среди прочей знати на свадьбе сестры. Отец говорил, что Гаттенбарги – выгодные партнеры, поэтому с ними следует быть любезным. И эта фраза тоже имела силу приказа. Поэтому я ответил с самой дружелюбной улыбкой:

– Не понимаю, о чем вы говорите, господин баронет.

– Я говорю, что ты на девчонку похож. Такое милое личико и длинные волосы… Вот я и спрашиваю – может, с тобой следует обращаться, как с девчонкой? – Гаттенбарг ухмыльнулся под угодливое хихиканье своих приятелей.

«Похож на девчонку»! От этих слов у меня руки в кулаки сжались. Сказал бы такое кто-то из моих прежних знакомых – сразу бы с разбитым носом оказался. Но здесь Марра, а не рыночная площадь и не портовые закоулки… Здесь нельзя выражать эмоций. Здесь следует быть любезным с «выгодными партнерами семьи». Поэтому я продолжил улыбаться – как ни в чем не бывало.

Тем более, я сам прекрасно знал, на кого я похож на самом деле. Если бы на девчонку… А не на жуткую тварь из моих кошмаров! На демоницу, которая засела у меня в голове!

У меня её глаза – постоянно меняющие свой цвет от светло-сиреневого до темно-фиолетового, ее волосы – не белые, не серые, а словно посеребренные. И черты лица тоже её – нечеловеческие, слишком броские, запоминающиеся… И это они называют «милым личиком»?! По мне – настоящее уродство! Когда я бродяжничал, то носил картуз на три размера больше головы да еще с огромным козырьком – чтоб вся эта «красота» не показывалась. А теперь пришлось волосы отрастить – нужно же чем-то лицо занавешивать?

– Эй, кажется, деточка язычок проглотила…

Похоже, баронет все-таки напрашивается на ссору. Ну и ладно.

Существовала рекомендация: «Быть любезным с представителями семьи фор Гаттенбаргов», но была и директива: «Член семьи Натаналей не может позволить насмехаться над собой». Конфликт приказов, который я волен толковать в свою пользу. Даже у заклейменного раба есть поле для маневра, а я достаточно хорошо изучил магическое законодательство, чтобы чувствовать себя на этом поле победителем.

– Нет, сударь. Просто припоминаю все возможности, позволяющие определить, кто мальчик, а кто девочка. Шпага? Прямой меч? Но если вы боитесь нарушить закон о запрете дуэлей между несовершеннолетними, я могу и попросту в морду дать.

– Ха, как нам и говорили, он совсем дикий! – усмехнулся другой парень. – С ним по-хорошему разговаривают, а он на драку напрашивается!

– Ты был прав, Натаналь, твой братец – это нечто, – баронет фор Гаттенбарг повернулся к моему кузену.

– Будьте снисходительны к моему родичу, господа, – в голосе Нерина звучало ледяное презрение, смешанное с холодной любезностью. Мерзкое сочетание. – Он много времени провел на помойке, поэтому забыл, что такое хорошие манеры.

Он протиснулся мимо ребят, подошел ко мне.

– Кажется, тебя следует заново научить поведению в обществе…

– И как вы собираетесь меня учить? Кулаками? – я усмехнулся, окинув взглядом стоящих ребят. Четверо. Четверо сынков высокородных дворянчиков. Все их познания о рукопашной – благородный янотан-бой, с его строго ограниченным набором ударов и бросков. Не сравнить с уличной дракой, о которой они представления не имеют! Драться одному с четырьмя – почему бы нет? Хорошая драка сближает. Да и вряд ли они настолько низко пали, чтоб сразу вчетвером на одного навалиться – благородные, как-никак… В любом случае, лучше тепло открытого боя, чем холод молчания!

Нерин покачал головой.

– Ты, видно, совсем с ума сошел. Здесь – Марра. Думаешь, кто-то захочет руки марать об такого, как ты? Ты и в собственной семье изгой. Раб. Обязанный подчиняться каждому приказу своего отца, а также любого другого члена семьи. Интересно, если я тебе сейчас прикажу встать передо мной на колени, ты подчинишься?

– Нет, – ответил я спокойно, хотя мне стало гадливо и смешно. – Приоритетный приказ моего отца звучит так: «Ставить превыше всего честь и достоинство своей семьи». Поэтому я не могу позволить унизить себя. Кстати, тебе следовало бы задуматься об этом, дорогой братец. Ты не меня сейчас оскорбляешь, ты пятнаешь имя Натаналей. Не думаю, что дед оценит твой поступок по достоинству.

Нерин побледнел, а на шее выступили пятна. «Никогда не проявляй эмоций» – гласит закон нашей семьи. Но сейчас мой кузен забыл об этом. Что из сказанного мной заставило его потерять самоконтроль? Уж не упоминание ли о деде? Следующая его фраза подтвердила мою правоту.

– Дед! Что мне за дело до Старика?! Он, видно, совсем выжил из ума, если решил сделать ставку на такую тварь, как ты! Как он может… Как он может считать тебя наследником! Ты – будущий глава Семьи?! Ха! Нищий бродяжка… Кто знает, чем еще ты занимался среди отбросов! Чтоб я подчинился тебе?! Не будет этого! Ты никогда не будешь Первым в Роду!

– Я никогда не буду Первым в Роду, – отчеканил я. – Возглавлять таких, как ты – до такого унижения я не опущусь.

Я развернулся и пошел прочь, лицо мое было похоже на равнодушную маску, а душа кипела от непролитых слез.

Значит, вот в чем дело… Дед пустил слух среди своих внуков о том, что оказывает мне наибольшее предпочтение. Пусть молодые волчата немного друг друга погрызут, авось сильнее станут – так, да?! И мне не найти друзей в школе, где всем заправляют мои кузены. Дурак! На что я только надеялся?! Что встречу тут людей? Да из них уже вытравили все человеческое!

Но я не стану таким! Я не сдамся. Я не сломаюсь. Потому что в моей жизни был Рен. Пусть я предал его, но я никогда не смогу забыть. И память о нем я не предам. Поэтому… Пошли вы все к демонам за врата! Я выдержу. Я смогу.

* * *

Дни тянулись один за другим. Утром – школа, вечером – занятия дома. А ночью – мерзкая тварь в моих снах, требующая тепла. Тепло! Где мне самому взять его? Холод вокруг. Некуда от него деться.

В школе все было по-прежнему. Спросишь о чем-то – ответят так, что больше спрашивать не захочется. Заговоришь с кем-то – услышишь много гадостей, замаскированных под любезности. Начнешь возмущаться – в ответ смех и фраза: «Да он и вправду дикий!». Это же Марра. Тут свои правила игры и свои правила травли.

Я терпел. Но в последнее время начал понимать: я тоже могу играть по этим правилам. Я же Натаналь! За два с лишним года, проведенных с Реном, я забыл многое из того, что в меня вбивали с детства. Но недели среди одноклассников мне хватило, чтобы вспомнить азы и пойти дальше. Я всегда умел вписаться в любую среду – даже ту, которая мне ненавистна… Смогу ли я обойти братца Нерина? Смогу ли захватить власть в классе? Легко! Стоит только захотеть. Дружбы я здесь не найду. Но выстроить то, что мой отец именует «структурой подчинения», основанной на страхе и раболепии – запросто. Нерин совершил ошибку, проговорившись о планах деда насчет моего возвышения. А глава клана Натаналей – это такая величина, перед которой вынуждены склонить головы все. Самый богатый и влиятельный род, фактические правители при малолетнем короле… Мне стоит только дать понять, что выбор дедушки оправдан, стоит только начать вести себя, как положено истинному Натаналю, и все склонятся передо мной. Вот только… Будет ли это мой победой? Или моим окончательным поражением?

Рен! Как бы ты поступил на моем месте?! Что бы сделал ты?

Я вспомнил чумазое лицо Рена, его черные глаза, пылающие недогоревшими углями… И рассмеялся. Потому что понял: Рену и в голову не пришли бы такие рассуждения. Он вообще не способен рассуждать. И не способен меняться – скорее весь мир под себя изменит. Он не станет играть по чужим правилам. Как таран, продолжит долбить эту стену. Пока не сломает. Или не сломается. Но никогда не пойдет в обход. Просто не умеет. Я умею. Но если я сделаю так, не предам ли я его еще раз?

Но и жить больше в изоляции, без тепла, я не могу! Что же мне делать? Что мне делать, Рен?!

Глава 2

Путь из столовой в учебный корпус «В», где занимались ораторским искусством, проходил через школьный парк. Только что окончился урок столового этикета – сегодня мы отрабатывали «официальный обед в присутствии особ королевской крови и послов Орынского ханства». Обед как обед, только использование ножа за столом орынцы считают оскорблением. И застольная беседа не должна касаться ратных подвигов, поединков и любых других тем, связанных с оружием или кровопролитием. И, конечно, никаких мясных блюд. Только «чистая пища». Забавные обычаи в воинственном Орынском ханстве.

Впрочем, что мне до орынцев? Своих проблем хватало. Сегодняшний ночной кошмар обернулся болью – голова раскалывалась, а тело ломало и скручивало. Такие приступы случались уже несколько раз за те восемь месяцев, которые я провел дома. Именно во время приступа я в первый раз попытался вскрыть вены – казалось, лучше смерть, чем боль. Боль, вопли демоницы во сне и ледяной голос отца наяву…

А потом я привык. Ко всему можно привыкнуть, даже к боли. Теперь меня заботило другое: не показать своей слабости окружающим. Это и в самом деле унижение – дать понять врагам, что мне плохо.

Хотя в последние день-два в моих отношениях с одноклассниками наметилась перемена. Словесные поединки с Нерином заканчивались в мою пользу: мне удавалось вывести его из себя, а ему меня – нет. Я видел, что его авторитет в классе начинает падать. Мои успехи в учебе были выше всяких похвал. И я уже не раз ловил на себе любопытные взгляды. Эти взгляды словно говорили: «Неужели старый Королевский Советник выбрал именно его? Надо присмотреться… Не стоит портить отношения с будущим Первым в Роду Натаналей…» Их размышления были понятны мне, словно они говорили вслух. Сейчас все решали, на кого сделать ставку: на меня или на кого-то из моих кузенов. Любая ошибка могла быть фатальной. Мерзко все это. Но что делать, если они способны выбирать себе друзей, только руководствуясь собственной выгодой?

«Тебе нужны фальшивые друзья?» – спросил я сам себя.

И ответил честно:

«Да. Пусть фальшивые. Но друзья. Может, только таких друзей и достоин тот, кто предал настоящую дружбу».

«Ты хотел спасти его, Рена… Разве это предательство?»

«Тогда почему я ничего не смог сказать ему о Клятве Повиновения? Почему соврал? Не хотел, чтобы он меня жалел? Боялся, как бы он не наделал глупостей? Или оттого, что знал, что он скажет?».

Для Рена не существовало полутонов. Дружба – это быть вместе. Сражаться до последнего. Побеждать вместе. Умирать вместе. А жертвовать собой, чтобы спасти друга – это предательство. Именно так он сказал после того случая в лесу, едва я пришел в себя от пережитого ужаса… Тогда все обошлось. Мы сумели победить – вместе. Правда, я так и не помню, как все случилось. Более того – и вспоминать не хочу.

– Эй, Глистик, ты написал мой доклад?

– Я… я…

Чужие голоса привели меня в чувство. Медленно, стараясь не совершать резких движений гудящей головой, я повернулся.

Возле дерева стояли четверо. Не из нашего класса – скорее всего, второкурсники. Мальчишки лет четырнадцати-пятнадцати.

– Чего якаешь? Написал или нет? – говоривший был невысокого роста, коренастый, похожий на петуха-крикуна, каких на ярмарках на потеху публике драться выставляют. Его лицо показалось мне знакомым.

– Я почти закончил… Еще один день… Пожалуйста! – прижавшийся к стволу каштана парень был чуть выше своего мучителя и сложение имел крепкое, но… Видел я таких. Мальчишки на улицах называли подобных типов «соплюшка». Здесь, значит – «глистик». Суть не меняется. Это люди, у которых на груди словно табличка висит: «Ударь меня больнее». Слабаки. Вечные жертвы. Жалкое зрелище.