Говоруны

Лейтенанту показалось, будто на обочине что-то мелькнуло. Почти невидимое, словно тень, но ужасно быстрое – животное, или что-то вроде человека? Здесь немудрено и спутать. Ковбой забросил фальшивую трость обратно в салон и покрепче ухватился за рукоятки обоих револьверов.

– Ребята, без обид, но вы сейчас выглядите, как три перепуганных суслика, – Клэм шутовски развёл руками. Ветер выдувал ему трепещущий плащ из пыли. – Не думаю, что от вас будет в предстоящей акции какой-то прок. По-видимому, вы оказались из менее крутого теста, чем я полагал ранее.

Лейтенант с усилием перевёл взгляд с переливающихся вдали странными цветами камней на самодовольного брюнета.

– О, Клэм, прости, ты что-то говорил? Я слышал только ополоумевшее бормотание, доносившееся из пустоты, и больше ничего.

– Главное оружие душ, застрявших между миром людей и Преисподней – это их сущность, – Доктор говорил медленно, будто через силу. Словно кто-то пытался заткнуть ему рот.

Лейтенанту показалось, что земля под ногами подрагивает. Но и этому не стоило удивляться – вокруг сейсмически неблагополучная зона. Он уже сталкивался с такой когда-то. Чтобы не упасть, ему пришлось встать на колени.

– А неплохой у тебя самосад, ковбой, – заметил Клэм, усмехаясь. – Крепкий в меру и духовитый. Но он не идёт в сравнение с нормальным табачком восемнадцатого века, где у меня проживают все поставщики. Чарльз Вэйн – вот это был человек, слыхал про такого?

– Ты никогда не был в восемнадцатом веке, Родни, помолчи, – Бад тревожно оглядывался, вцепившись в автомат. На лбу и руках набухли огромные вены.

– Я готов был выслушивать приказы только от своего отца, десантник, – надменно упёр руки в бедра Омни Гидрар – или кто-то, очень на него похожий. Лейтенант вдруг с удивлением понял, что не чувствует своего тела. – А кем был твой?

– Мой отец?.. – губы Бада едва шевелились. – Старик умел делать двадцать вторым калибром ровные дырки в койотах; за это его и полюбила мать, предпочитавшая мясо овощам. Но в действительности, как-то зимой его пикселизировали голодные волки на Коннектикутской платной автостраде.

Он резко замолчал.

– Что я несу? Я вообще не помню своего отца.

– Души нематериальны, – Чумной Доктор стал говорить какими-то краткими, рублёными предложениями. – Их форма жизни скорее плазменная, как у демона-ракшаса. И они могут… Контролировать окружающие тела. Вселяться в них. Заставлять говорить и действовать. По своей воле. Согласно своему пути.

Клэм заливисто рассмеялся совершенно чужим голосом.

– За многие годы, – сказал Лейтенант, потому что губы шевелились независимо от его желания, как он ни сжимал челюсти, – я знала Клару Целе и Аннелизу Михель. Они мертвы. Я знала Бальтазара Косса и Джузеппе Гарибальди. Они в Чистилище. Я знала даже Жиля де Рэ и этого болвана Прелати19. Их нет. Можете представить мои чувства, когда на последних метрах перед вечными муками я получила эту замечательную возможность? Это прекрасное здоровое тело? Этого отличного влюбленного идиота? Поистине удивительно, как долго ты плёлся, мой бедный человече…

– То, что не имеет формы, называется путём, – согласился Чумной Доктор: в его голосе трепетали, разворачиваясь, какие-то незнакомые раньше эмоции; понятно, что от Доктора там уже почти ничего не осталось – был лишь настежь распахнутый дверной проём, сквозь который светили жестокие звезды пришельцев. – То, что имеет форму, называется инструментом. И мне очень, очень нравится мой инструмент! В машину!

Дальнейшее осталось в памяти рваными кусками – новые хозяева тел неохотно запоминали происходящее: автомобиль ревел, с болезненным кашлем переходя с передачи на передачу, потому что души не отличались искусными навыками вождения; тёмная громада Врат Ада как-то быстро отпрыгнула на линию горизонта, и это понятно – им нужно оказаться как можно дальше от Преисподней. А на тёмных улицах Города-минус-один всегда удобно затеряться или затеять драку, и репутация команды Бада была такова, что ракшасы могли веселиться в новом обличье ещё очень, очень долго.

Дымящийся «Призрак» остановился и заглох на погружённой во тьме улице – его псевдоживым контурам не нравилось то, что произошло с хозяином. Одновременно хлопнули двери.

– Дьявольская повозка не желает ехать дальше!

– Какой в этом вред? Почему бы нам не развлечься прямо здесь? Это место выглядит богато. Ты знаешь этот язык? Что здесь написано?

– Что-то про искусство. Я чувствую много живых людей и горючего. Будет весело. Никто не забыл оружие?

– Мы сами и есть оружие, глупец.

Четыре фигуры отделились от темноты, окутавшей машину, и тут же слились с темнотой высившегося перед ними здания. Там горели тёплым светом окна, слышались одобрительные возгласы и хлопки бутылок с шампанским. Бывший десантник нарисовал на широком лице улыбку, в которой не было ни капли юмора, и кивнул тому, кто ещё недавно отзывался на прозвище «Клэм».

– Помоги-ка мне, дружок.

Тяжёлые резные двери тихо щёлкнули и отворились. Ракшасы любили масштабные сюрпризы, которые не могли испортить несколько центнеров лакированного дерева. Тела ребят из «Сломанного сна» топали по мраморным ступенькам на входе. Шпоры на сапогах «Лейтенанта» тоненько звенели; зубчатые колесики на них быстро-быстро вращались. Внутри здания звучала музыка и не утихал весёлый смех.

Картинная галерея, куда они вошли, называлась «Транелл Дизайн». Когда-то это и правда была обитель искусства, современного, чуть угловатого, зато искреннего, пришедшего на смену отвратительным живым террор-инсталляциям пост-нео-мета-поп-арта XXII века. Здесь выставлялись лучшие и самые светлые умы Города-минус-один, и специально привезенные со старой Земли гении: Лейв Сугниртссон, Велесик, Треблок, Жорес Ресрат. Но это осталось в прошлом, сейчас галерея всё больше клонилась в сторону модных показов и сопутствующего декадентства; искусства в ней оставалось, можно сказать, на донышке.

– Дамы и господа! – громыхнул некто в теле десантника. Музыка притихла, к нему повернулись головы, а в глазах некоторых посетителей вспыхнуло осторожное узнавание – игнорировать гулкий рык было бы невозможно даже посреди ревущего ночного клуба. – Я рад, что сумел застать вас в этом прекрасном храме!

Ошибка ракшаса, сидящего внутри десантника, объяснялась легко – внутреннее устройство галереи имело много общего с религиозным учреждением: стены когда-то выложили мрамором и диким камнем, с затейливыми панно и радиальными лестницами, сделанными гидроабразивной резкой, а само здание при строительстве ощутимо вытянуто вверх, в духе модного вертикального дизайна, дающего возможность одновременно окинуть взглядом любую композицию целиком и не быть в состоянии осмотреть всё в деталях. Сходство с готическим собором усиливал выбор цветов – кремовый, бежевый, розоватый, тот самый, что называется «цветом бедра испуганной нимфы».

Разумеется, все картины вывешивались тоже вертикально, а чтобы увидеть их вблизи, следовало подняться на соответствующий уровень на левитационной платформе или проделать тот же путь по изящным минималистичным лестницам и мостикам. Это было неудобно физически, но крайне престижно – считалось, что такова цена восприятия истинного искусства.

Поскольку в Городе-минус-один технически не была предусмотрена возможность солнечного дня, в стены встраивались малозаметные прожекторы, работающие на вдохновении душ почивших авторов картин, а также термальной энергии, выработанной критиками в ходе их созерцания. Наладку инфраструктуры обеспечивали организации, принадлежащие мистеру Свету. Авторам, будь они живы и в состоянии раскрыть свои мескалиновые глаза, наверняка очень понравилось бы такое решение.

– И я могу объяснить, почему мне приятно это, – продолжил «десантник», скрипя обвесом. – Дело в том, что посмертие сильно зависит от тех обстоятельств, при которых вы расстались с жизнью. Обидно и глупо умереть в какой-нибудь гнилой канализации, окруженным лишь червями да разлагающимися трупами. Другое дело – отправиться в небытие, будучи окруженным ценителями прекрасного, посреди бессмертных шедевров из золота, мрамора и холстов. В этом есть благородство, не так ли? Достоинство. Будь моя воля, я умирал бы так каждый раз.

Его голос гулко разносился по всему огромному помещению, улетал вверх, под самый шпиль, отражался от свода и возвращался вниз, словно эхо бога. Посетители заволновались. Всегда ощущаешь неловкость, когда при тебе говорит о смерти обвешанный стволами орангутан.

– Но мы, кажется, теряем время, – прервал его «Клэм». Белая рубашка на груди и брюки в мотне вздымались, он был явственно возбуждён. – Давай-ка возьмемся за дело!

– И верно! – согласился десантник, ловким движением выворачивая из-за спины окутанный волнами жара огнемёт. Он сделал это очень быстро, но всё равно опоздал. Толпа ахнула: Чумной Доктор стремительно, словно сороконожка из сожранных кислотой земных джунглей, вскарабкался на призмообразную мраморную колонну, мгновение помедлил – и прыгнул вниз чёрной кляксой, растопырив каким-то чудным образом удлинившиеся руки.

– Ва-а-а-а-агх! – заорал «Бад», утопив кнопку огнемёта. Ревущий поток пламени прошил людей и ударил в противоположную стену. Россыпь светлячков в резной банке из камня – так это выглядело со стороны. Воздух загудел, воспламенился и наполнился воплями; ракшасы принялись веселиться. Это было то действо, в котором они понимали лучше всего.

Чумной Доктор, разумеется, не стал гореть – энергетическая сущность внутри него не позволила органике бездумную трату ресурса. Тёмная фигура плясала во пламени, растопырив длинные лапы, шипя и рассекая воздух и плоть. Во все стороны летела требуха из вспоротых шей и животов. Десантник время от времени добавлял остроты, терзая огнемёт. Пылающие посетители метались по ограниченному объему зала, пытаясь найти выход, но выхода не было: основной был загорожен демонами и огнем, а пожарный оказался иронично замурован. Владельцы галереи рационально подсчитали, что на его место поместятся ещё две картины.

– Остановитесь, глупцы! – закричал «Бад» и довернул ствол огнемёта. Десятиметровый факел окутал лестницы и разлетелся на десяток струй поменьше. Люди горели, бежали и падали. В огне ревела и металась странно изменившаяся фигура Чумного Доктора, под высокий купол со свистом улетали клоки дыма, длинные искры и хрип людей, которым нечем было кричать. «Бад» подхватил одного на руки, словно невесту, и огромной ладонью вырвал у него язык и гортань.

Из динамиков продолжала играть музыка – автоматический разум заметил повышение температуры и громкие крики, и по ограниченной машинной тупости решил, что аудитория требует танцев. Он переключился на кавер-ремиксы электронных перепевок классики начала XXI века; музыкальная индустрия Города-минус-один оставляла желать лучшего:

«В бледном закате гаснут злые огни, скачет безумная тройка, – сильным голоском выводила умершая от старости десятилетия назад певичка. – Кровавым кругом горит звезда, и нет на небе больше той. Пир во время чумы… Куда же вы? Звон копыт! Крик боли! Свист и визг беснующихся в агонии! Чудесный день! О, что за славный день!».

Парадоксальным образом примитивный компьютерный разум, лишенный способности понимать контекст, выдал своё самое точное решение за годы работы. Жаль, отметить этот выдающийся успех было некому.

Но где же Клэм и Лейтенант? Неужели они решили пропустить всю потеху?

Отнюдь. Словно истинные гурманы, они ожидали, пока жар спадёт, чтобы оценить и отобрать себе на тарелку лучшие куски. Когда это случилось (противопожарная защита в галерее всё же сработала), и торчащие из стен медные лица роботов исторгли из себя облака углекислоты, пламя приникло к полу, согнав с мест тех умников, что сообразили оказаться как можно ниже с самого начала. Теперь, окутанные белым туманом, они с криками переступали через чужие обугленные тела и наугад шарили по сторонам, пытаясь определить направление до дверей. Глупцы наивно полагали, что самое страшное уже позади.

Здесь-то на сцене и появились новые фигуры: брюнет в чёрном костюме, с отсутствующим выражением на пустом лице, и высокий парень в длинном плаще и сдвинутой на затылок шляпе, с плавными, немного манерными движениями. Они не выглядели так уж страшно, и в первую секунду выжившие решили, что бежать от этой парочки не стоит. А больше секунд у них не оказалось.

Костюмированный брюнет вдруг дёрнулся, будто его выворачивало изнутри, взмахнул руками – и исчез, чтобы через долю секунду появиться в полудюжине шагов за спинами людей. Взметнулись и заколотили по воздуху чёрные перчатки. В дымном воздухе резко запахло озоном – видимо, заработал мощный источник ультрафиолета.

Людей начало ломать. Это напоминало движения самого «Клэма», только здесь всё было усилено, будто над имуществом конкурента издевался злой кукловод. Посетителей подбрасывало в воздух, растягивало за конечности, пока одна из них не отрывалась, скручивало, как тряпки, выворачивало наизнанку. Клэм визгливо смеялся, захлёбывался чужой кровью и кусал свои руки. Стоял многоголосый вой, хруст костей и суставов, на пол летели разодранные куски тел, воняло холодной химией и смертью.

Парень в плаще и шляпе наблюдал за происходящим с блаженной и доброй улыбкой, словно заново переживая приятные воспоминания. Время от времени он поднимал руку, складывал пальцы «пистолетом», наводил на очередного несчастного, пытавшегося спрятаться в последних клубах дыма, или полумраке, или на площадках высотной лестницы, и ласково говорил: «Паф!» После этого слышался слабый шум, и сверху валился человек без головы.

У «Бада» с «Чумным Доктором» закончились цели и горючая смесь в огнемёте, так что их забава подошла к концу, и ракшасы присели отдохнуть. «Клэм» продолжил развлекаться ещё пару минут, переключившись на сгоревшие тела. Но обугленные фигуры разламывались легко и скучно, как сухое печенье, так что вскоре брюнет присоединился к отдыхающим. Лицо у него оставалось всё таким же невыразительным, только из носа неостановимой струйкой текла тёмная слизь – видимо, побочный эффект насыщения чужим страданием.

К группе танцующей походкой подошёл «Лейтенант». Он почти не изменился: лицо стало чуть тоньше, губы перемазаны красным, как у клоуна, а пальцы на правой руке казались матово-чёрными. Глаза у ковбоя были шальные и веселые.

– Славный аперитив, – томным голосом сказал тот, кто теперь обитал в его теле, – но это только начало. Я скучаю по былым временам, когда человечество гадило под себя, и плату всегда брали кровью. Отчего бы не продолжить веселье? Конечно, кровь не сравнится с огненной водой, но она тоже питательна. Меня влечёт это безумное и сладостное приключение, а вы, трое светлых и чистых братьев, составите мне компанию? Например, как там тебя… здоровяк?

– Я думаю, мы забыли познакомиться, – пророкотало нечто внутри Бада. Его мясистое лицо подёргивалось, будто контроль за мышцами установился не полностью. – Мне было бы проще называть вас, братья, по вашим истинным именам, раз уж нам повезло вырваться из Ада и наслаждаться свободой в этом летающем мире.

«Лейтенант» закатил глаза и облокотился на закопченную колонну.

– Акоман, – назвался тот, кто раньше был Чумным Доктором, и от его голоса повеяло огнями в каменных чашах, широкими площадями, полными кричащих грешников, и гнилыми расщелинами, курящимися зловонием, отравленной землёй, покрытой язвами войны, и ещё напомнило об обмане невинных и порченных мыслях, будто слизняки ползущих по земле. – Я никогда не понимал, почему христианская геенна должна меня страшить. Да я состарился раньше, чем они начали сочинять свои смешные мифы!

– Мы все здесь не из седьмого поколения, – надменно произнёс «Клэм». В его мерцающих глазах отразились поваленные статуи, истлевшие деревья, пересохшие колодцы, страшные крики умирающих птиц, иссохшее море, разделенное на сине-зелёные треугольники, и белое небо, в котором нет глубины, но есть граница. Время от времени при взгляде на него казалось, что из-за безупречно чёрного костюма топорщатся четыре сверкающих крыла. – Меня зовут Пазузу, и я старший среди демонов ветра.

– Алабасандрия, – кроваво-красные губы Лейтенанта разомкнулись, но за ними не было зубов и языка, только мёртвые младенцы, женщины с разорванными вздутыми животами, спрятанные в корнях деревьев ухмыляющиеся лица, ряды колоколов, не умеющих звонить, и ряды металлических знаков на древних табличках, чей смысл смутен, а расшифровки утеряны. – Давненько мне не приходилось гулять на свободе.

– Постой! – Пазузу хихикнул. – Ещё недавно ты носила совсем иное имя. Обизут!

– Я не люблю его, – тело ковбоя содрогнулось. – Если хотите, называйте меня Сандри.

– Дзи, – проронил кто-то внутри десантника. – Раз уж мы тут решили сокращать имена, это будет вернее других.

Он мог бы ещё рассказать о пронизывающе-холодных алых рассветах, которые застал с затянутых туманами холмов, об одиночестве потерпевшего кораблекрушение, о кровавых комках правды, что изблевывают оранжевые монахи, отчаянии альпиниста, увидевшего разрыв на страховке, морщинах на лицах людей, которые без остановки кричали несколько лет, замурованных в золотые горы праведников, слишком опасных для этого мира. Но не сделал этого. Ничто на самом деле не имело значения.

– А Карниван20? – Акоман оглянулся. – Я видел его в движущейся тюрьме.

– Ему не хватило тела, брат, – Сандри хрустнула чужой шеей, – но он на свободе, радуйся!

– Ты не будешь? – Дзи, маневрируя огромным телом, пристроился у ближайшего трупа, схватил его за шею и, виновато поглядывая на товарищей, принялся пожирать. В стороны брызгала кровь, раздавалось громкое чавканье, но потерянные души делали вид, что это их совсем не занимает.

– Извините, – сказал Дзи с полным ртом. – Я и сам не рад этим припадкам. Просто как подталкивает что-то…

– Ничего, – сказал Пазузу с усмешкой. За их спинами помещение галереи понемногу заволакивалось серым дымом: огонь не был побеждён, он просто ушёл вглубь конструкции и сейчас медленно подтачивал здание. – Даже у того мальчишки, в чьём мясе я сейчас живу, было полно секретов куда хуже, чем твой. Мы все – тёмные души, живущие в океане удобного незнания. Все до единого.

– Нужно двигаться дальше, – сказала Сандри, неумело хмурясь. Её пальцы уже выглядели как обугленное дерево – потрескавшиеся, чёрные внутри. Ракшасы разрушали тела-носители, чрезмерно черпая из них чуждую для человеческой природы энергию. – И быстро. Прежде чем эта крыша рухнет нам на голову или нас снова поймают экто-ловушками и обменяют на какого-нибудь не вовремя сдохшего писаку, маляра или музыканта.

В XXII веке такой способ возврата признанных гениев из Чистилища был весьма распространен и имел широкое общественное одобрение. Воскрешенные гении не всегда оставались в своем уме (по правде говоря, довольно редко), но это всё равно считалось выгодной сделкой с руководством нижних планов бытия.

– В этот раз менять не будут, – мрачно сказал Акоман. Его клювастая маска треснула и сочилась густой, тёмно-красной жидкостью, а зелёные растрёпанные волосы лезли во все стороны клоками. – За побег, групповую одержимость и массовый геноцид нас без суда пустят на топливо для реакторов.

Ракшасы поёжились. Вечная не-жизнь под колпаком «Объединенных энергосистем Преисподней», аккуратное выкачивание жизненных сил в течение столетий – ровно столько, чтобы не убить, но и не дать вырваться на свободу – это было куда хуже гуманного развоплощения.

– Есть идея, – проскрипел Пазузу, трепеща своими призрачными крыльями. – Я пошарил в памяти своего мясного костюма, он работал в Институте Реальности. Понимаете, что это значит?

– Нас пустят внутрь, – сказала Сандри и облизнула сухие губы. Её лицо казалось обветренным, покрасневшим. – Мы сможем получить доступ к операторской?

Контроль Института Реальности над жизнью цивилизации имел свои ограничения и не включал модификацию базовых физических законов Вселенной, но остальные параметры можно было изменять в достаточно широком диапазоне – при определенной сноровке не воспрещалось даже отправиться в прошлое и откорректировать его на свой вкус. Находясь в фиксированной точке во времени, Институт всё равно продолжил бы существовать.

– Рискованно, – сказал Дзи, с трудом двигая гипертрофированными челюстями. После сеанса импровизированного каннибализма они здорово подросли и сейчас больше напоминали осиные жвала. – Если и прорвёмся, то с шумом и треском.

– С каких пор тебя стал пугать шум, дух? – фыркнул Акоман. Несомненно, под его маской больше не было лица Фикуса. Точнее, именно маска с выпученными стеклянными глазами и загнутым клювом и стала его новым лицом. Демоница Геллер могла бы оценить иронию. – Эти тела пока ещё достаточно сильны. Мы сметём охрану и пробьёмся в чертог, откуда можно менять миры, словно старое платье.

– Охраны может быть слишком много, – медленно сказала Сандри. – Наши способности хороши, и я возбуждаюсь каждый раз, когда вижу их в деле, но в этот раз разумнее будет воспользоваться абсолютным оружием.

Демоны нахмурились.

– Я не уверен, что мой носитель знает, где находится ближайшее хранилище ядерных бомб, – сказал Пазузу. – Думаешь, Акоман сможет погрузить их в безумие? Он велик этой славой, не так ли?

– Я имела в виду другое, – сказала Сандри, сдвигая шляпу набок. – В этом городе есть мастерская, где производят яды. Невидимые, летучие, но способные отнять души у сотен человек за раз. Мы устроим на неё налет и завладеем этим богатством, а после обрушим его на Институт Реальности. Я не думаю, что мастерскую охраняют столь же усердно.

– Мне нравится, – промычал Дзи, вращая глазами. Было ясно, что скоро ему понадобится ещё одна доза свежего мяса. – Если только я смогу заставить повозку снова ехать.

– Если потребуется, мы вынем из неё электрический дух и вольем туда твой, – пообещал Акоман. – Это тело умеет так делать, а значит, и я тоже. Я думаю, план Сандри может сработать, особенно если мы поспешим: мне кажется, наши аватары протянут недолго. За мной, если только вы не решили медленно превращаться здесь в копчёное сало!

Четыре не вполне человеческие фигуры покинули пожарище и заняли места в «Призраке». Тот недовольно рыкнул, но смирился с присутствием внутри себя странных форм жизни, взвыл на высокой передаче, тут же спрыгнул на автопилот, а потом резким звериным движением рванулся вперёд и унёсся прочь. Город-минус-один продолжал жить, не подозревая о растущей внутри себя гибельной опасности – как обычно бывает и с городами, и с людьми.

Часть 5

Налёт на химическую лабораторию в памяти Лейтенанта не остался: видимо, нынешняя хозяйка тела оказалась слишком занята и не сочла нужным пропускать картинку в тот постоянно сужающийся островок сознания, что ещё занимал ковбой. Это походило на одиночную камеру в высокой башне: повсюду ровные ряды кирпича и крохотное окошко в потолке, через которое в удачную погоду можно следить за окружающим миром. Следить – да, но не контролировать.

В каком-то смысле сидеть в полумраке, не видя происходящего, оказалось даже легче – всегда можно было убедить себя, что ты ни при чём.

Помнится, они пролетели через Фриггинсвуд на полной скорости, распугивая ночных гуляк, разбрызгивая по капоту дождь и грязь, миновали сложенный из костей дракона шлагбаум, закрывавший доступ к кенотафу Неизвестного Праведника21, и выехали на Малхолланд-драйв. Мимо окон пронеслась стая нетопырей, «Призрак» свернул в Пэнбрик, полный спальных районов и пустырей, и резко затормозил там, где в сером воздухе над жухлым полем плясали, сталкивались и пересекались едва заметные световые линии – работала система оптического камуфляжа, но, как и всё остальное в Городе-минус-один, работала не слишком хорошо.

Следующий кадр сквозь решетку камеры, принудительно закрытой Сандри, – четверо демонов не скрываясь идут по пустырю. Камуфляж отключён, видно здание лаборатории: серое, квадратное, крашеное людьми без всякого воображения. Лейтенант успел подумать, что лишённых чувства прекрасного людей и спасать не всегда сто'ит, заметил, как сама собой поднимается его рука с переделанной в винтовку тростью – и снова перестал видеть.

В следующий раз он прорвался к зрительному нерву в самом разгаре налёта: на стенах вращались оранжевые аварийные вёдра, на линии взгляда – длинный полутёмный коридор с нарисованными по трафарету цифрами 06 и улепётывающий человек в белом халате. Лейтенант обратил внимание, что всё происходило, как в замедленной съёмке: сбоку парила в воздухе разбитая пластиковая колба, окутанная, словно шалью, каплями крови; видимо, значение силы тяжести тоже было снижено. Поднялась рука с револьвером – трость уже куда-то пропала – беззвучно шаркнул заряд, и коридор опустел.

После всё долго оставалось в густом тумане. Лейтенант успел написать краткую матерную поэму на смерть атомной энергетики, выиграть у себя три партии в шашки и испробовать в качестве демонического репеллента тупой сортирный юмор: суть эксперимента заключалась в том, что, с точки зрения мозга, смешное – это вроде короткого замыкания в нейронах, вызванного резким несовпадением ожиданий и реальности, а потому был шанс, что демон не захочет связываться с искрящими мыслями и ретируется. Лейтенант прокрутил в голове десятка три самых идиотских и смешных анекдотов, прежде чем понял, что демон плевать на них хотел.