Полная версия
Возвращение домой
Вор возвращается на остановку, запрыгивает на ходу в трамвай, в котором находится жена генерала с цветами. Рядом с ней сидит засыпающий человек с виолончелью между ног, по струнам которой скользит, извлекая жалобные звуки, его рука. Те же контролеры проходят мимо вора, не замечая его.
– Научились Р-родину любить, – указывает он на контролеров. – Фраера дешевые! Здрасти, – подсаживается он к жене генерала. – Я вас знаю. Помните, в гостях у вас был.
– Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Я вас помню.
– Вы в жизни красивее, чем на афише.
– А-а… может быть, может быть.
– Я за вас чё угодно сделаю. Если надо на пику кого посадить или еще чё…
– Помогите цветы донести.
За окном идет снег. Трамвай проезжает сквозь парк. В глубине компания на пикнике.
С двумя огромными букетами в руках Шкловская входит в квартиру, подходит к буфету, наливает рюмку вина, выпивает и заходит в спальню.
– У меня появился поклонник.
– Ты погляди, что происходит, – указывает Шкловский за окно.
– Эй, подметало, чё красоту портишь? – спрашивает вор.
– Да я тя щас! – со злобой идет дворник на него с лопатой, но осекается, увидев финку в руке. – Милиция! – орет он и свистит в свисток – вор убегает.
– Пингвиненка не видели? – спрашивает заплаканная женщина в белом халате. – Сбежал, из зоопарка сбежал.
– Не положено! – рычит дворник и с еще большей яростью набрасывается на статуи: рубит головы, топчет ногами глаза.
– Эт-тит ты, – чертыхается он, – вылупили гляделки!
Вор, преследуемый милицией, прячется за мокрыми простынями в одном из дворов. Милиционер пару раз стреляет наугад и уходит.
– Эх, зацепили, – говорит вор и нюхает свою руку в крови.
На белой поверхности простыни распространяется красное пятно.
– И возопили они громким голосом, – объявляет вор, – говоря: доколе, Владыка Святой и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?
– И даны были каждому из них одежды белые, – вторит ему человек в пенсне с пекинесом, – и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число…
– Гля, – говорит один милиционер другому, указывая на светящуюся огнями сквозь снежную пургу карусель вдали, – колесо установили…
– Санксары! – подхватывает все тот же интеллигентного вида человек в пенсне.
– Эт кто?
– Это символ того… так, подержите зонтик… – он передает зонтик милиционеру и делает широкий круг рукой, – что вокруг, внутри и вовне! – забирает зонтик и уходит.
– Э-э… – говорит милиционер другому, – чё он такое сказал?
– А-а! То, шо мы як билки у колиси крутымся и усё!
На балкон высотки появляется Шкловский со скрипкой, он начинает играть полонез Агинского.
Из-за его плеча открывается вид на поляну между соснами у реки.
«Беаточка, пойдемте прогуляемся по лесу, – говорит Камерер. – Лес в центре Москвы, какая прелесть. Это ли не чудо? Крохотный скверик, а все поместилось. Как будто за городом, на пленэре».
Они идут, подбирая то тут, то там расставленные бокалы с красным вином на снегу. В кустах расставленные статуи из льда с фосфоресцирующей подкраской. Свисающие с ветки на лесках маски Козла, Красавицы и Кощея подсвечены снизу фонариками.
Камерер становится за маску Красавицы.
«Что это?»
«Это все некое дарование. Закончил… я имею ввиду дарование… бутафорский факультет театрального института или, как там, декораторский. Карачин его фамилия, а прозвище Ребус. Подходящее имя для бутафора, не правда ли? Друг твоего Шкловского, кстати».
«Да-да, я его знаю…»
«Войдем в оранжерею», – показывает Камерер на двери шкафа с ромбовидными стеклами без задней стены.
Зажигается свисающий с ветки оранжевый абажур. Несколько горшков с растениями расставлены в снегу. Узорные пальмовые листья на фоне заснеженного пейзажа. В глубине сада – ледяная статуя со вставными глазами. На протянутой руке сверкает брошь. За спиной статуи зеркало.
«Вы обдумали мое предложение?» – обращается он к Беате.
«Какое?»
«О женитьбе».
«Вы это серьезно?» – спрашивает Беата, подкрашивая губы статуи помадой.
«Если я вхожу в десятку самых богатых людей в стране, то и жена мне полагается соответствующая табелю о рангах. Негласному, разумеется».
«Вы… вы покупаете меня?»
«Вы бриллиант… следите за моей мыслью… которому требуется соответствующая оправа. Я предлагаю ее вам. Разумеется, я некрасив, но чертовски обаятелен. К тому же – умен! Я знаю толк в женщинах. Если я даже буду неверен, то только в мелочах. Кстати, о бриллианте! – показывает он на ладонь статуи. – Вот вам в подарок бриллиантовая брошь…»
Камерер пытается оторвать ее, но она примерзла, и он вынужден сломать у статуи пальцы.
«Вы что – с ума сошли? Я не приму такую дорогую вещь! И не ломайте вы женщине пальцы!»
«Возьмите поносить, понравится, – оставите себе».
«Бери, – подходит к ним Чезаров. – Согласишься замуж пойти за нашего мудреца, документик оформим о праве владения».
«Что это он за вас так старается, Иосиф?»
«А? Мы же – масоны! Брат брата выручает».
«Ма-со-ны? Разве такие у нас еще есть?»
«Не в прямом смысле, конечно же, – типа того. У нас братство, выручаем друг друга. Мы по жизни кланом идем или клином: свиньей, как немецкие рыцари. Иначе не выживешь: конкуренты сожрут. У каждого своя свинья или кабан. У каждого члена политбюро своя пирамида и свой консьельери – то есть помощник вроде меня».
«А вы не боитесь, что все вами сказанное будет использовано против вас? Так откровенно обо всем говорите».
«Читали сказки «Тысячи и одной ночи»?
«Там наутро, – вставляет свое слово Чезаров, вновь присоединяясь к ним, – всех участников пикника расстреляли. Шутка, разумеется, – смеется он, – не лишенная, впрочем, злого умысла».
«Имеющий уши отделит правду от вымысла, Беаточка».
«Не могу понять, кто вы на самом деле. Вы только что были в тюрьме, и представляетесь перед нами будто вы – пуп земли».
«Я им был, есть и буду».
«Сам живет в коммуналке, – иронизирует Володя. – Для конспирации, должно быть».
«Разумеется».
«Послушайте, как же вы доверились мне, первой встречной?»
«Вы же моя жена, без пяти минут, можно сказать».
«Если я откажусь, Володю на меня напустите».
«Ну что вы! Вы меня очень, очень обидели! Я джентльмен! Никогда не путаю дела сердечные с финансовыми. К тому же Володя, конечно же, никакой не наемный убийца. Он проник в Черную Кошку, всех их там перестрелял, за что его и посадили».
«Вы или все это придумываете или…»
«Или-или!»
«Володя, – спрашивает Беата, – а правда, что вы – наемный убийца?
«Камерер сказал? Врет он все: тоже мне, карлик Нос! Я его охраняю».
«От кого?»
«От мести победившего класса. Вообще-то он – контра. Космополит безродный!»
«Вы антисемит, Володя?» – спрашивает Беата.
«Как начальство прикажет».
«Кстати, я – не еврей», – говорит Камерер.
«Кто же вы?»
«Я ассириец».
«Вот и я говорю: космополит! Враг народа, короче!» – восклицает Володя и отходит.
«Не скажу – враг… хм, народа, но и не друг. Я посредник между властью имущими и морем Ментальным. Когда-нибудь таких людей будут называть сталкерами. Великий Парацельс писал об эликсире молодости. Лет через сорок, судя по прогрессу, изобретут дорогие средства продления жизни. Мои капиталы, которые будут многократно умножены, послужат нам в этом направлении. Как видите, Беаточка, у меня долговременные планы на жизнь. Вы занимаете в них первое место».
«Но я беременна», – открывает она полы шубы и показывает живот.
«Прекрасно! Были бы вы свободны, не были б так сговорчивы».
«Я что… уже согласилась?
«Разумеется, Николай Андреевич, во всяком случае, за вас все согласовал. Любовника вашего мы отправим в Австралию».
«Я думала – еще дальше».
«Ну что вы! В Новой Зеландии место уже занято. Не подумайте, чего уголовного! В па-асольство, в па-асольство вместе с супругой! Он все равно не сможет жениться на вас, согласитесь?»
«М-да…»
«Я вас не тороплю. Десять минут, наверное, достаточно для раздумий? Ну, полчаса!»
«Кстати, у меня в свое время роман был со Шкловским. Вы не ревнуете?»
«И с Николаем Андреевичем. Как видите, я осведомлен обо всем».
«Вы не могли бы помочь ему с квартирой? Он на грани самоубийства, мне кажется. Устроиться проводником на поезд дальнего следования и говорит, что никогда не вернется прежней жизни».
«Не беспокойся, такие, как он не пропадут. Со временем все вернут. Николай Андреевич позаботится».
«Что-то не больно он позаботился, когда Алешу арестовали».
«Всякая благотворительность имеет свои границы. Все будет в порядке».
«Ему сон каждую ночь снится, о том, как его реабилитируют…»
– Я давно хотел спросить у тебя, что там внутри, – говорит генерал, приподнимаясь с постели, и указывает на огромный во всю стену шкаф с резным Кощеем на дверях.
Он раскрывает двери и входит в комнату с гробом, вокруг которого стоят шесть двойников Берия.
– Вылечить сможешь? – указывает один из них на гроб.
– А-ткрывать нэ-льзя, – предупреждает другой с грузинским акцентом.
– Лазарь, – стучит генерал по крышке гроба, – встань и иди.
– Ха-ха-ха, – смеются двойники. – Там нэ Каганович, там другой.
– Но… там никого нет, – говорит генерал, – гроб сей пуст.
– До времени. Иды, ха-ароший человек, иды сэбе, с Богом…
Шкловский входи в следующую дверь и оказывается в бараке перед дюжиной ощетинившихся ножами уголовников.
– Мы тебя не больно зарежем, – говорит горбатый уголовник, поигрывая саперной лопатой. – Чик и готово.
Они втыкают ему ножи в живот и грудь, но они ломаются о неожиданно оказавшуюся под кителем кирасу.
– Голову режь ему, голову! – вопит стоящий на нарах сын Сталина, размахивая кителем с погонами и орденами. – В футбол поиграем! Лопатой руби, лопатой!
Шкловский извлекает из кармана пачку купюр, бросает в ощерившиеся, рычащие, лающие морды и выскакивает в неожиданно раскрывшуюся дверь. По узкому проходу в вагоне мчащегося поезда, забитого спящими телами, он переходит из барака в коридор шикарного СВ. Он проходит по коридору, идет через Сандуновские бани – босховские инвалиды и женщины одна прекрасней другой обитают в пару.
– Не верь глазам своим, – приставляет он ладони к лицу вместо шор.
– Что ты бормочешь? – спрашивает его жена в полусне.
– Да спи… спи. Сейчас проверю еще в одном месте. Где-то поют.
– Да радио это… радио.
Он проходит коридор, открывает дверцы шкафа, но там никого нет. Он захлопывает дверь в шкаф, подходит к стеклянной двери на балкон. Между ногами сидящего в высоком готическом кресле фрачника стоит обнаженная девушка, он водит по ее телу смычком, словно по струнам виолончели, что вызывает у нее пение, сопровождаемое стонами. Идет снег.
– Тьфу, чтоб вам пусто было!
Он поворачивается и уходит, у двери в следующую комнату оборачивается и видит, что на балконе уже никого нет. Пока он оборачивался мимо него сомнамбулической походкой прошествовал его сын со шмайсером на плече. Мальчик входит на балкон, залезает на перила и начинает стрелять длинными трассирующими очередями в темноту, расцвеченную огоньками. Очередь прошивает едва сквозь снег виднеющуюся мраморную колхозницу на крыше соседнего дома. Она распадается, но сразу же складывается, как только юный стрелок перестает стрелять.
На крыше противоположного дома появляется шеренга немецких солдат. Оказавшись в лесу, он стреляет в них из своего автомата, а они в него. Мимо на огромной скорости проносится поезд, сквозь который обе стороны продолжают расстреливать друг друга. Он меняет обойму, стоя на перилах балкона, но на той стороне уже никого нет.
Генерал приоткрывает дверь и видит на театральной сцене кабинет, обставленный мебелью в стиле модерн. Режиссер дочитывает стих, трубит в рог и театральным жестом протягивая руку к жене генерала, входящей в кабинет.
– Ты явилась ко мне, наконец.
– Глас режиссера!
– Разбудит и слепого.
– Зачем понадобилась я в столь поздний час, когда в театре, – указывает она на пустой, затемненный зал, – никого нет? Вам мало ваших подтанцовщиц. Я старая для этих дел, мне уже за сорок.
– Тсс, – прикладывает режиссер палец ко рту. – После того, – говорит он ей на ухо громким шепотом одновременно одним пальцем осторожно склоняя ее на стол, – как ты побывала там, наверху, – осторожно указывает пальцем вверх, – на твоей коже остались отпечатки пальцев… Самого? Или Лаврентия? Или того и другого?
– Ни того, ни другого…
– Я понимаю, нельзя ничего говорить, – он задирает ей платье, – но ты намекни. Я хочу приобщиться к сильным, о-ч-чень сильным мира сего.
– Ох… ну потискал меня пару раз этот сатир… слушай, мне кажется муж за мной наблюдает.
– Откуда здесь муж? В этой пьесе никакого мужа нет. Он в тюрьме или в больнице…
– Пожалуй, я пойду.
Она идет и ложится в соседнем помещении рядом с супругом. Генерал мотает головой и, наконец, просыпается в подвальной комнате, забитой китайскими вазами, коврами, старинными зеркалами, статуэтками, этажерками и прочими безделушками из их бывшей квартиры.
– Что такое? – сонным голосом спрашивает жена. – Опять лагерь приснился?
– Черт знает что… чертовщина какая-то. Знаешь что… а давай-ка съездим на дачу.
– Слякоть там, грязь еще.
– Да, слякоть, да, грязь, но своя! – говорит он и ставит яблоко на голову.
– Я попаду в яблоко с завязанными глазами, – говорит пьяным голосом Лена, – по голосу. Я спортсменка, чемпионка Савейского Союза по стрельбе из лука по мужикам, ха-ха-ха-ха…
Она сбрасывает с себя шубу и, оставаясь в легкомысленном платьице, становится в позицию.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
