Оператор моего настроения

– Че? В смысле нет? А, ну да. Там мутная история. Ты не поверишь.

– Ага. Такая же мутная, как и то, что кот твой. Ты на помойке давно жить начал? Или считаешь, что я похожа на дуру?

– Нет, не похожа… А где Пират? Бля, в смысле Братишка.

– Здесь до понедельника побудет. Там посмотрим.

– Сколько должен? – тянется к своему плащу, трет глаза и, зевая, ищет кошелек по карманам.

– Макс, – перехватываю его руку и отрицательно мотаю головой. – Не надо.

– Чё это вдруг? Мне подачки не нужны. За кота что ли не расплачусь?

– Макс, хватит! Убери деньги и скажи, когда ты спал в последний раз?

– А? Это… Вчера. Ну то есть ночью сегодня.

– Да? Ты глаза свои видел? Ты себя когда последний раз в зеркале видел? Зачем так над собой издеваешься?

– Я? Да иди ты на хер! Чё, думаешь из-за тебя что ли? Ага! Как же. У Фила концерт просто… Да че ты лезешь ко мне? Борю своего спрашивай! Я тебе кто, чтобы отвечать? Если бы не кошка эта, хер бы приехал! Я не виноват, что твоя клиника дольше всех работает, – подскакивает на ноги, качаясь и ловя равновесие.

– Кот, – поправляю и взглядом показываю, чтобы сел обратно пока не грохнулся. Достаю мобильный и ладонью затыкаю Максу рот. – Боря, привет. У меня экстренная операция. Да. Представь себе, не могу на ночную оставить. На моей смене привезли. Нет, не знаю. Приеду, как освобожусь. Все, мне некогда, – жму кнопку отбоя и выдыхаю перед тем как произнести. – Даже не пробуй отказываться. Тебе нельзя за руль в таком состоянии. Я сказала, нет! – запечатываю протестующее мычание и заставляю посмотреть мне в глаза. – Когда в последний раз нормально спал?

– Вчера, – морщится от полученной пощёчины и смотрит волком, стискивая зубы.

– Ещё раз спрашиваю. Когда нормально спал?

– Я сказал, что вчера. Уй!

– Я тебе челюсть сломать должна, чтобы ты мне ответил? – злости не хватает на эту ненужную браваду, и я со всей дури давлю ему на нервный узел над коленкой. – Ну!

– Вчера! Уй, бля-а-а!

– Ещё варианты! Только честные!

– Хватит! Не помню я! Не помню!

– А ел когда?

– Отпусти! У-у-у! Еля, не помню я! Я на кофе, мне некогда было!

– Идиот! – разжав пальцы, протягиваю ладонь. – Ключи от машины отдай!

– В кармане они, садистка! Ты мне ногу оторвать решила?

– Я тебе яйца оторву, если надо будет! – забираю ключи и поднимаюсь на ноги. – Сидеть здесь и ждать!

– Да пошла ты! Уй! Еля-а-а! Да понял я, понял! Фашистка! – закрыв ладонями коленки, перехватывает мой взгляд, направленный на локоть и судорожно дергается, пряча его подальше. – Маньячка! Блядь, лучше бы не приезжал.

– Только рыпнись.

– Да сижу я! Сижу! Мать твою, я ног не чувствую… ты, вообще, капец маньячка! Разве так можно? Уйди! Я все и так уже понял! – вскрикивает, поджимая ноги, увидев мой шаг обратно к дивану, а я, кивнув, быстро иду в раздевалку.

Зайдя в квартиру Клейстера первой, прямой наводкой иду на кухню и даже не удивляюсь пустому холодильнику. На полках из продуктов лишь пара заплесневелых пластинок сыра на блюдечке и каким-то боком затесавшаяся сюда пустая кастрюлька с коцнутой эмалью на крышке. В морозилке немногим лучше: пачка пельменей и две бутылки водки. В шкафчиках над плитой из съедобного нахожу пакет фиников и засахарившиеся остатки сгущенки. Зато растворимого кофе насчитываю семь банок в одном и десять в другом. Ни сахара, ни макаронов, ни круп. С таким рационом раньше окажешься в больнице, чем организуешь тот же концерт, о чем со злостью шиплю Максу, ставя кастрюлю с водой на огонь.

– Я в баре ем, – огрызается в ответ и тут же затыкается, увидев мой более чем красноречивый взгляд. – Ну, когда успеваю.

– Вот в этом почему-то не сомневаюсь. Соль у тебя где?

– Не помню. Вроде была в нижнем шкафу.

– Господи, ты вообще чем думаешь? Не успел, не помню… – рычу, переворачивая нижние шкафчики в поисках соли, и, обнаружив слежавшуюся до состояния кирпича пачку, обречённо вздыхаю. – Макс, ну нельзя так. Кому хуже делаешь? Что сложного купить себе продукты? Хотя бы банальные макароны с тушёнкой. Приготовить – пять минут, но все лучше, чем голодом себя морить. Не успевает он. Детские отмазки. Молчишь? Правильно. Молчи и слушай. А лучше думать начни о себе. Сейчас желудок испоганишь, и что потом? А я тебе скажу. Будешь до конца жизни на таблетках сидеть и к гастроэнтерологу ходить. Оно тебе надо? Что молчишь?

Поворачиваюсь и весь настрой устроить промывку мозгов разбивается в дребезги. Притулившись на табуретке, Максим клюет носом, медленно заваливаясь на стол.

– Чудо ты глупое. Ну зачем так себя насилуешь?

В комнате кое-как справляюсь с диваном, заедающим на любую попытку его раскрыть, переворачиваю шкафы в поисках постельного белья и подушки с одеялом – все лежит в разных местах и вряд ли используется на постоянной основе. Вздыхаю на аквариум, в котором вместо рыбок выставлена плотной стеной коллекция разношерстного алкоголя и стопок, составленных вверх донышками домиком. Иду на кухню, выключаю газ и бог знает с какой попытки все же умудряюсь разбудить Максима и переместить его в постель. Он вырубается на ходу, что-то невнятно бурчит, когда я раздеваю его, и проваливается в сон раньше, чем голова коснулась подушки.

– Спи, – укрываю его одеялом, достаю ключи от квартиры и «Патриота» из его плаща и еду в круглосуточный супермаркет, где под завязку забиваю тележку продуктами, которые долго хранятся и легко готовятся. Если кто-то удосужится хотя бы немного включить голову.

Уже вернувшись и расставив покупки на полки, а полуфабрикаты в морозилку, собираюсь вызвать такси, чтобы доехать до клиники и там пересесть в свою машину, но все же захожу в комнату с телефоном в руке и не могу уговорить себя уйти, не могу заставить ноги сдвинуться с места, перешагнуть порог и все же поехать домой. Глупый мальчишка, ошибка, случайность – все это растворяется в дым, когда мои пальцы касаются его щеки, а он улыбается сквозь сон и, будто в бреду, едва слышно шепчет:

– Еля-а-а…

– Еля, – киваю ему, киваю себе, летящей с катушек и плюющей на все, целую в висок и, раздевшись, забираюсь под одеяло, пообещав уйти рано утром.

10

«Я у Воронцовских. Хочу отоспаться. Позвоню, как проснусь.»

Маленькая ложь улетает в виде сообщения к ближайшей вышке сотовой связи, а через пару секунд оттуда возвращается отчёт о доставке. Убираю телефон в сумочку, предупредительно выключив на нем звук, и иду умываться, а потом на кухню. Поставить чайник, сварить яйца, гречу и куриную грудку, улыбаясь появляющемуся запаху жилого помещения и звуку шагов за спиной.

– С добрым утром. Иди умывайся, завтрак уже готов.

– Я… Чё за? Какого ты… Да похуй. С добрым.

Ставлю на стол тарелку, перекладываю в нее дымящуюся гречу и курицу, наливаю бульон в самую большую из найденных кружек, а очищенные яйца кладу на блюдечко.

– Ешь, – опускаюсь на табуретку и повторяю уже с нажимом. – Ешь!

– Да в меня столько не влезет, – Макс ошалело хлопает глазами, мотает головой и делает шаг к шкафам с кофе.

– Сел за стол и ешь!

– Не ори. Я раньше двенадцати не завтракаю, если что.

– Теперь завтракаешь. Каша, грудка, бульон и яйца, – пальцем показываю все стоящее на столе, а потом сдвигаю к себе пепельницу и сигареты, предварительно хлопнув по потянувшейся к ним ладони. – Хочешь курить? Сперва съешь свой завтрак.

– Чё ещё сделать? Может зарядку отпрыгать или вокруг дома кросс отмахать?

– Поумничай. Сам не съешь, один хрен затолкаю. Только уже через задницу. Вместе с кружкой и тарелкой. Поэтому лучше будь лапочкой и съешь все, что положено, если не хочешь попасть на прием к проктологу.

– Не влезет, – с усмешкой косится на тарелку, но после моего смешка все же берет ложку в руку и запихивает в рот яйцо целиком.

– Умница. Приятного аппетита.

– Угу. А сама че?

– Я у тебя потаскаю.

Отщипываю небольшой кусочек грудки и неторопливо ее патроню на волокна, перед тем как отправить в рот, не в силах сдержать улыбки – Клейстер орудует ложкой со все нарастающей скоростью. И дело тут совсем не в страхе обещанной казни. Не знаю, сколько он нормально не ел, но греча, запиваемая бульоном, улетает с тарелки полностью, потом исчезает второе яйцо и оставшаяся курица, а голодные глаза смотрят на плиту и вспыхивают, обнаружив остатки каши в кастрюле.

– Чё, я доедаю тогда, если ты не будешь?

– Конечно.

Подтянув колено к груди и улыбаясь от уха до уха, наблюдаю за тем, как с каким аппетитом ест Макс, а потом смеюсь вырвавшейся сытой отрыжке.

– Сорян. Я так обычно не делаю, если че.

– Ничего страшного.

– Кофе будешь?

– Одну кофе и половину ложки сахара.

– Окей, – открывает дверцу шкафа и, увидев коробки с кашами, на которые я налепила стикеры с днями недели, оборачивается в немом ступоре. – Это… это че за срань, а?

– Твой завтрак и дни, чтобы ты ничего не перепутал, – смеюсь ошалевшему выражению на лице и истеричному перелопачиванию остальных ящиков.

– Э! Че за херня! Ты че тут натворила? Где моя сгущенка!?

– Те сухари, что стояли на полке я выкинула, а новая в холодильнике на полочке.

– Только не говори, что ты и туда ползала! – открывает дверь и хватается за голову, – Да твою ж мать! На кой хер!? Я… Да бля! Еля, на кой? Ну на кой, Еля? Ты че? Я когда все это жрать буду? Мне некогда! У меня дел по горло, а ты… Так. Короче, сейчас берешь пакеты, собираешь все это и увозишь домой! Боречке своему скормишь.

– Если ты сейчас же не заткнешься, то Еля, – показываю пальцем на себя, – одному идиоту, – уже на него, – вырвет язык и пришьет ему на лоб крестиком! Кажется, кто-то собирался пить кофе? Так!? Вот тогда захлопни свой поганый рот, если не можешь при мне разговаривать культурно, и наливай нам этот блядский кофе! Доходчиво или объяснить по-другому!?

– Одна кофе и половинка сахара?

– Умница! Можешь ведь, когда хочешь. И лучше вместо сахара положи одну ложку сгущенки. Заодно заметишь, как удобно она ставится на полочку на двери, увидишь, что у нее закручивается крышечка, и, наконец, может даже допенькаешь своей башкой, что так сгущенка не засыхает! – практически выорала я последнюю часть предложения. Вытащила из пачки сигарету и, затянувшись, уже спокойным голосом спросила. – Ты рыбу ешь?

– Ну, видимо, с сегодняшнего дня, да?

– Хорошо. Тогда на обед будет уха, – выпустила дым в потолок и кивнула на морозильную камеру. – Достань треску, пожалуйста, и положи ее в раковину. И не пялься на меня такими глазами. Сегодня у тебя будет человеческий обед и ужин. Завтра сам. Узнаю, что не ешь нормально, на своей шкуре прочувствуешь, что такое центрифужная клизма. Гуглить видео не советую – зрелище мерзкое. А картинки и текст не передадут тебе всю прелесть.

Улыбнувшись своей самой кровожадной улыбкой, взглядом показала на чайник с кружками и чуть ли не извиняясь промурлыкала:

– У Ели далеко не сахарный характер, Макс. Издержки профессии.

– Я как бы это давно заметил, если что.

Самое странное, что он не обиделся. Даже бровью не повел, когда я с мусорным пакетом подошла к шкафу и начала перелопачивать его содержимое, выкидывая вещи, которые по хорошему еще пару лет назад нужно было отправить на помойку. Все дырявые носки я без жалости бросала в пакет, туда же отправляла те, к которым не смогла найти пару. В мусор улетели застиранные, бесцветные футболки, две майки с оборванными лямками и штаны с пятном от краски на причинном месте – хлам, хлам и еще раз хлам. Оставшуюся после такой пристальной ревизии одежду, я разложила по стопочкам и с довольным выражением на лице посмотрела на результат и потом на парня, внутренне приготовившись объяснять зачем и почему все это сделала.

– О'кей, – кивнул он, рассматривая куцые стопки и три абсолютно пустых полки. Щелкнул пальцами, притараканил из кладовки две коробки с музыкальными дисками и начал их выставлять в ровные стопочки.

– Не пробовал их скопировать на компьютер?

– Еля, это уже не то будет, – улыбнулся Макс и показал один из дисков. – Вот этот я купил в восьмом классе и с башкой провалился в рэпчанский. Этот с автографом Айс Кьюба. Прикинь, как я охренел, когда с ним в метро Нью-Йорка столкнулся! Это ж, блин, сам Кубик был! На запястье котлы за пятьдесят косарей зелени, а он без палева по городу катается. Я тебе за каждый диск могу такое рассказать, что у тебя волосы дыбом встанут. Это ж история, Еля. У кого-то она в фотографиях, а у меня в музле. О! Сейчас! – перелопатив уже сложенные диски, он вытащил один и поставил в музыкальный центр. – Просто послушай.

Пусть все, что до, в многоточии скроется.С маленькой буквы начнутся истории.И мы друг другу по-новой откроемсяВ сказке-романе, а может теории…Хочешь, чернилами, сразу и начисто?Без черновых, исправлений, по-честному?Я здесь не принц, а ты не одураченаСказками глупыми и неуместными.Будем всегда друг для друга загадками,Тайнами, сейфами, может секретами.Ночью гулять, наслаждаясь осадками,В небо смотря, восхищаться кометами.Просто сотрем все что до и по-новому.Заново парк, поцелуи полночные…Наши следы вновь по снегу пуховомуСлово люблю нарисуют, но строчными…

– Фил и ты? – спрашиваю, узнав в речитативе второго и четвертого четверостишия голос Макса, и парень буквально расцветает от счастья:

– Ну да. Фил меня на бэки развел, типа на слабо взял, что застремаюсь зачитать, а когда Мистик сводить начал, все переиграл в последний момент и вот такой варик в сеть запустил втихаря. Не, я не к тому, что теперь звезда и вся эта шляпа. Я про то, что ещё тогда про нас с тобой зачитал, Еля. Ну, типа, у тебя есть прошлое, у меня тоже, а вместе мы…

– Макс, я поняла, – обрываю на полуслове, не давая ему договорить, а себе обмануться тем, что услышу.

Глупый мальчик обязательно скажет о том, во что так сильно верит сам, а я ведь ему поверю, сегодня поверю, и завтра будет мучительно больно просыпаться дома. Ему здесь, а мне…

– Не говори ничего. Лучше скажи, что это за выставка? – и слава богу голос не дрогнул, не выдал моего состояния. Даже подобие усмешки на губах получилось изобразить, когда я опустила пальцы в воду аквариума и медленно переставила пару бутылок, внося в их ровный строй хаос, так похожий на тот, что творился у меня внутри.

– Ну… – жмёт плечами, запуская пальцы себе в волосы, и я цепляюсь взглядом за ещё один минус парня – поросль на подмышках. – У меня вроде как неадекватка к алкашке, а это че-то типа проверки. В одном фильме увидел и решил попробовать.

– И как?

– Пока просто покупаю, ставлю и смотрю. Не хочу бухать, Еля. Да сейчас и некогда. Я Филу пообещал не пить до первого гонорара, а сам… – мотает головой, сталкивает верхнюю стопочку, и она медленно опускается на дно, выпустив пузырь воздуха. – Вроде пока держусь, но боюсь сорваться после концерта. Еля… Я не буду бухать, если ты скажешь. И баб больше не будет. Никого, кроме тебя. Еля. Я…

«Пожалуйста, не надо, Макс! Все и так слишком сложно.»

– Если ты не сбреешь свои космы, я перестану брить там.

– Что? – хмурит брови, не понимая к чему я. – Какие космы?

– Терпеть не перевариваю мохнатость, – взглядом упираюсь в его подмышки, а после пальцами накрываю свой лобок. – Тебе же не хочется видеть здесь одуванчик?

Мотает головой и срывается в ванную, а я вздыхаю ему в след и шепчу, – Глупый мальчик, ну почему ты такой?

Я не хочу впускать его в свою жизнь дальше того, что уже есть, не хочу думать о нем и тем более о нас, но все, что делаю я и он, словно изначально пошло вразрез этим желаниям и не собирается останавливаться. Готовлю ему обед, смотрю с каким аппетитом он ест и улыбаюсь, когда Макс отбирает у меня губку и моет тарелки. После устраиваюсь на диване с пультом от телевизора, закидываю ноги на бедра Максима, разговаривающего по телефону, и жмурюсь от ощущений, которые вспыхивают от прикосновения его пальцев. Развернувшись и прижав мобильный к уху плечом, он подкладывает под мои колени подушку, и начинает медленно массировать ступни и икры, а сам в это время выговаривает кому-то про сроки и неустойки, потом договаривается о рекламе на радио, звонит каким-то лазерщикам и еще куда-то… Только все разговоры по работе, которые так бесили с Рокотовым, сейчас идут для меня фоном, белым шумом. Я плавлюсь в нежных поглаживаниях, забывая о том, что дома меня ждёт Боря, об обещанном ему звонке… Для него я все еще сплю и не хочу просыпаться. Не хочу думать о том, что завтра придется как-то выкручиваться и врать. Вообще не хочу думать о том, что будет завтра. Ведь у меня есть сегодня, есть взгляд темных глаз глупого мальчишки, для которого я на первом месте даже во время звонков по работе. И я как наркоманка – попробовала всего один раз и теперь хочу этого все больше и больше. Упираюсь стопой в грудь Макса, легонько толкаю, привлекая внимание:

– Поедешь со мной к Воронцовским? – шепчу, чтобы не мешать его разговору, а он, не раздумывая, кивает и показывает два пальца.

Две минуты. Ровно сто двадцать секунд на работу. Раз, два, три… сто пять, сто шесть. Макс откладывает телефон в сторону, тянется к толстовке.

Оказывается, бывает достаточно шёпота, чтобы тебя услышали.

11

С кружкой кофе в руках смотрю через окно на Рокотова, контролирующего погрузку Мерседеса с «внезапно севшим» аккумулятором на эвакуатор. И хотя в подсобке еще с субботы стоит новый, а по словам Макса поменять его – пять минут с перекурами, лезть со своими советами не хочется. Я же забывчивая дурочка, оставившая фары включенными, а не специалист по машинам.

– Что-то серьезное, Лиз?

– Не, аккумулятор сел, – мотаю головой на вопрос Мишки, решившего составить мне компанию, и прячу улыбку от следующего, в котором Борино паническое «только сервис» становится ещё смешнее:

– А прикурить не судьба что ли? У меня в багажнике провода есть.

– Не, Мишань. А вдруг что-то коротнет?

– Лиз, да что там коротнет?

– А я откуда знаю. Боря сказал, что коротнет.

– Ну, если Боря сказал, – усмехается он и хмыкает себе под нос. – Если так рассуждать, то на заправку вообще заезжать не надо. Едешь, покупаешь новую машину и катаешься пока не обсохнешь.

– Миш, настолько-то не утрируй, – вроде как заступаюсь, а сама чуть не ржу в голос.

– М-да, – тянет коллега, кивает на приветствие входящего в клинику Рокотова и отходит в сторону, чтобы не мешать ему отчитаться, а мне доиграть роль благодарной дурочки.

– Сказали, что вечером привезут к дому.

– Спасибо, Борь, – целую его в щеку, предлагаю задержаться и выпить со мной кофе, пока у меня перерыв между приемами, и не удивляюсь отказу.

Ну да, о каком кофе может идти речь, если у него работа, а я со своими проблемами влезла в святая святых. Не говорит в открытую, но и мне, и Мишке подтекст «я уже и так опоздал на полчаса» ясен без слов.

– Тогда до вечера?

– Да. Только не жди меня, я скорее всего задержусь.

Слава тебе, Господи! А то я уже грешным делом подумала, что утренний порыв что-то изменил. Провожаю взглядом отъезжающий автомобиль и звоню Клейстеру. Просто проверю, ничего большего.

– Привет, – отвечает так быстро, будто никогда не выпускает телефон из рук или ждал звонка.

– Ты позавтракал? – спрашиваю самым грозным тоном вместо ответного приветствия и улыбаюсь, услышав:

– Да. Ты проверять теперь будешь что ли?

– Периодически. Не врешь?

– Еля, блин, я реально позавтракал. Два яйца, пшенка и банан. Куру вчера забыл разморозить, сегодня вечером выложу. Я даже напоминалку в телефон забил. Прислать скрин?

– Будем считать, что поверила, – отхожу к стойке, чтобы оказаться подальше от Мишки и проверить свою запись на сегодня, пальцем веду по строчкам и замираю на окне в два часа. Да или лучше не стоит? – Хочешь… вместе пообедать?

– Хочу. Во сколько за тобой заехать?

– В два удобно?

– Вообще без проблем.

– Перезвони, если что-то изменится.

– Не изменится, Еля. В два буду, как штык.

– Договорились. Одно условие – каждый платит за себя, – для меня этот пункт не более чем попытка превратить кажущееся свидание в простой обед, только она разбивается в пух и прах о крайне простое встречное:

– Не вопрос, тогда ты возьмешь деньги за продукты и лечение Пирата.

– Максим, я уже сказала, что не возьму, и это не обсуждается!

– Тогда я не буду пилить чек, Еля, – смеётся он. – Короче, давай тогда сделаем так. Я оплачиваю твою часть обеда до тех пор, пока не компенсирую все расходы на продукты и кота, а потом уже будем платить каждый сам за себя. Устраивает?

Идея не лишена здравого смысла, как ее ни крути, даже «обеды» звучат как-то слишком подкупающе и до безумия логично – перекрыть одним сумму моего ночного похода в супермаркет будет проблематично, что уж говорить про Пирата, – и я с легким сердцем соглашаюсь. Все прозрачно и без намеков – просто обед и ничего больше.

– Хорошо, – киваю, будто Макс может увидеть меня, и сбрасываю звонок первой, заметив приближающихся к дверям своего следующего пациента с хозяйкой. – Вы только посмотрите на этого красавчика, – опускаюсь на корточки, подставляя ладони виляющему задницей бульдогу. Он прямой наводкой топает ко мне, фыркая паровозиком на почесывание. – Ну здравствуй, Боня. Ты у меня такими темпами скоро превратишься в грозу всех кобелей. Мария Сергеевна, – здороваюсь с женщиной, тоже изрядно схуднувшей, – приятно видеть, что наши договоренности соблюдаются.

– Ох, Лизочка, я все по вашей диете делаю. Вот как вы написали, так и кормлю. До грамульки на весах взвешиваем.

– А сладости? – с укоризной смотрю на хозяйку бульдога, а она отчаянно крутит головой:

– Что вы, Лизонька. Упаси господь! Больше никаких конфет и печенья. Мы с Бонечкой решили, что нам и без этого замечательно. Даже в магазине полки стороной обходим.

– Тогда пойдёмте в кабинет? Посмотрим какой у Бенедикта прогресс и составим ему новую диету.

Время до двух пролетело с такой скоростью, что я его не успела заметить. Три приема, потом приехала комиссия с проверяющими. Посмотрели бумаги, проверили лицензии у тех ветеринаров, кто сегодня был на смене, выборочно пересчитали подотчетные лекарства, заглянули в процедурные взять пробы, за которые я была спокойна, как танк, и на этом, чуть ли не поверхностная, проверка закончилась. В принципе, и мне, и им было ясно, что в клинике такого уровня, как «Борцова», если и есть нарушения, то они настолько минимальны, что акцентировать на них внимание и цепляться глупо. В других, более бюджетных, особо искать не нужно – все на виду. Тепло попрощавшись с проверяющими и проводив их до дверей, я посмотрела на часы и пошла переодеваться, а на обратном пути заглянула посмотреть как себя чувствует Пират. Кот с удивительным спокойствием лежал на столе – Миша вдвоем с Алиной меняли ему повязку, – и при моем появлении легонько дернул кончиком хвоста.

– Ну как тут у вас успехи? – спросила я, не заходя в кабинет.

– Нормалек, Лиз. Глистогонные приняли, поели от пуза, сейчас замотаемся и спать пойдем. Да, Пират? – Миша, как и все, кто работает в «Борцова», разговаривает так, словно сам лечится вместе со своим пациентом. – Хороший котяра. Я бы себе забрал, но Алинка, хитрая, уже застолбила.

– Так-то у него уже есть хозяин, – улыбнулась я. – Парень, который его привез.

– Ха. Значит, обоим облом, Алинка. Пират-то и без нас счастливый билетик вытащил, да, счастливчик? – Миша почесал кота за ухом и подмигнул приунывшей от таких новостей девушке. – Да не расстраивайся ты так. Радоваться надо, что у котяры жизнь наладится. Всех к себе не притащишь. Да, Лиз?

– Это точно, – кивнула я. – Миш, я на обед, тебе что-нибудь взять?

– Не, мы с Алинкой до кафешки сходим. Отметим кошачье счастье. Да не реви ты, дурында. Хочешь, вечером по помойкам пошаримся, а? Найдем тебе бедолагу повшивистее, вмиг про Пирата забудешь.

– Михаил Гордеевич! – вспыхнула Алина.

– Да ладно тебе, – рассмеялся он. – Без помоек до вечера обойдёмся. Неси уже Пирата в клетку и пойдем обедать. После работы покажу тебе одно место, где этих Пиратов тьма.

Вот уж чего у Мишки не занимать, так своеобразного юмора. Я быстренько свинтила в сторону выхода, пока он всерьез не стал гнуть линию обхода ближайших мусорных бачков с целью поисков кота для Алины. Шутки шутками, а мог и не такое вычудить, чтобы девушка перестала шмыгать носом. Найдет ведь обязательно самого убогого, а та по доброте душевной возьмёт.

«Патриот» на парковке, прямиком под знаком, гласящим, что место исключительно для сотрудников клиники. Рядом с машиной Макс, в руке телефон, а взгляд, которым он на меня смотрит одновременно смеющийся и грустный.

– Что не так? – спрашиваю, усевшись на пассажирское с его помощью.