Невозможное возможно

Собственно настройка сенсоров не представляла никакого труда, надо было выбрать самый светлый тон, и самый чёрный и, зафиксировав их, задать первоначальные параметры. Так проявлялось чёрно-белое зрение. Оно было примитивным и скудным. Впоследствии, если встречаются иные условия, то глаза легко можно адаптировать. Ввиду особенностей мира, делается это не сразу, а с некой инерцией. Если хочется быстрее, то просто перезагрузите глаз, сжав его, и открыв, он сам установит граничные коэффициенты и адаптируется под свет. Или при смене яркостных полос света, один глаз прикройте веком, сохранив настройку на прежнее состояние. Впрочем, именно для этой цели служат непрозрачные кожные крышечки – веки, сжимая угол зрения по вертикали, давя дополнительный дифракционный эффект, при малых щелях зазора. Впрочем, на свету детали завсегда чётче, чем в темени. А серость бледного мира находится на грани восприятия. И именно эта особенность глаза позволяет адаптировать его к темноте, более яркому свету и к иным краскам мира, смещая диапазон. В то время как наполняемость диапазона определяется потоком самой среды, и способностью оконечного анализатора, мозга, разложить на частоты, если мозг есть, конечно, а не его жировая бутафория.

Особенности «потока» света мира так же не будем забывать, ибо отражённый свет, т.е. свет от предметов, или иных материальных сущностей мира, отражаясь, приобретает свойства этого мира, теряя часть самости, становясь зависимым от частот объекта отражения. В тоже время прямой свет, или отзеркалированный свет имеет полный спектр базовых миров, и не затухает при прохождении в прозрачных для него средах. Свет вообще никуда не ходит, образуется дорожка, трещина мира материи к начальной самости, которая с дальностью может затягиваться, под давлением сути мира. Она линейна, но вне мерности, а потому освещает своим присутствием только материальные объекты по этой «трещине» мира. Впрочем, она естественно может изгибаться с кривизной самости мира. И чем меньше материальное давление мира, тем дальше распространяется трещина, но она есть на всём протяжении, и проявляется для мира мгновенно, но на материи, освещая, и не принадлежит этому миру, пока не столкнётся с материальностью уже, которая проявит её в отражённом свете себя. Тогда и только тогда, трещина завершается, вызывая вторичные волны, как волна прибоя, и вот этот отражённый от объектов свет, мы и воспринимаем глазами. И дальность такой волны от материальных объектов отражённого света весьма недалека и, кстати, имеет скорость распространения, в отличие от света источника, т.е. трещины. Потому логично первоначально заложить широкие границы для зрения, что и делалось.

В палату заглянул несколько больших людей. Одного звали доктор. Осматривая младенцев, произнёс: «Ух, как глазёнки голубые таращит!» Но вглядевшись в глаза ребёнку, замер. Пот испарины проступил на его лбу, он не мог двигаться, глядя младенцу в глаза! Он просто не мог шевельнуться!

«Так, большие люди, куда смотрят? Он зачем смотрит в глаза?! Так, глаза, закрыть, отвернуть!» – Младенец перевёл взгляд глаз на потолок. Доктор вздрогнул, почувствовав, как оторопь спадает, а к нему возвращаются движения. При всём своём твёрдом материальном убеждении, он это видел лично и прочувствовал по самые глубины себя самого и то, как волны страха прокатывались по нему, и как что-то большое смотрело на него и в глубины его, причём насквозь просвечивая чем-то, и он не мог двинуться, а только пот градом струился. Что это было, думал он, этого не может быть! Никто не поверит! Младенец же сделал вывод, что надо учиться, не смотреть в глаза напрямую, а лучше сквозь, дабы более такого не повторялось. Ибо тут лишь «люди, такие люди».

Созерцая мир вокруг, было замечено, что к ещё лежащим телам прибывали частью довольно ярые сгустки. Они могли занять уже готовый организм, а могли попросту усвоить уже имеющегося там ещё рыхлого серенького сгустка. Было видно, как в этом яром и несколько большем сгустке, тот серый сгусток прежнего хозяина тела чувствовал себя даже в тепле и неге, пока не растворялся там без остатка, и возможно это было для него лучшим. Впрочем, это нормальное явление для серого мира, который люди тут прозвали духовным. Собственно, почему духовный? Потому как туда добро ух и уходит. А что у нас добро в этом мире жизни? Это вот эти комочки сгустков, что тут выращиваются на местной материи, наливаясь и становясь ярче. И чем ярче, тем активней, ярыми, т.е. активным материальным светом. Впрочем, они не могут вырваться из этого мира, слишком яры, их просто разорвёт, как переспелые фрукты, и именно этого ярого приплода ждут там, в сером мире.

Впрочем, яркость и целостность не одно, и яркий легко распадается на искры, или даже может быть усвоен, а точнее ассимилирован тем серым сгустком, которого он в себя поместил точнее, обволакивал своей заботой, постепенно погрузив в себя. И тот, что более ровный, не в силах быть усвоенным ярым, ибо нет зацепок, постепенно, под теплом ярого сгустка, что его обволок, становится больше, пока не ассимилирует ярого. В целом ничего необычного, обычная проблема родителей и детей без прикрас и жеманства.

Присматривая за большими людьми, он обратил внимание, что у многих взрослых особей вовсе не использовались мозги, они были залиты добром, что готовилось к передаче в серый мир, т.е. к духовному пути. Фактически они представляли слабый тлеющий огонёк тусклого света, что грел огромный бак с добром для серого мира. Иногда они пользовались этим добром сами, подогревая и разжигая огонёк своего тусклого сгустка, передавая ему это для питания. И тогда их сгусток, накормленный, начинал светиться, но это длилось не долго. Этот режим звался медитацией или пассивный отдых. И приводил только к большей подсадке на накопленные запасы и истощению внутренних ресурсов, которые было принято пополнять либо из внешних источников, либо выпрашивая потоки и вызывая жалость. Впрочем, это было пока, свет тусклого сгустка ещё теплился. После эти существа переходили в полное автономное существование автоматов в тех принципах и шаблонах, кои раньше наработали. Оглядывая мир, он отметил, что таковых, с тусклыми или уже отсутствующими сгустками тел людей, было множество по миру. Они как автоматы, как тут звали – роботы, были обывателями, выполняли некую работу, они вроде жили, вроде бы жили, а точнее подражали жизни, продолжая существовать, шевелясь в подобии движения, всячески стараясь занять замершую позицию и затихнуть.

Интерес вызвали немногочисленные, но приличным числом имеющиеся, кто променял свой свет сгустка на предобрейшее. Фактически они выработанное добро пускали, выжимая из себя, на облегчение, как им казалось, своего существования. Для этого они даже занимали у других людей и не только людей, часть добра, и даже собирались в некие духовные пирамиды, где передавали друг другу добро, умоляя кого-то сверху его принять. Этот кто-то был, в сущности, обычным автоматом, что менял бодро на некие снисхождения и, подкармливая сгустки, что вились кругом, но не имели тел. Те же сгустки порой сводили линии путей так, чтобы у кормильца был более вкусный им путь, им и доход выше. Заодно управляя их движением, подсказывая, направляя, управляя, и даже замещая при удобном случае хозяина, что было не редкостью! Ведь хозяин сам просил свыше прислать руководителя его дел, и даже приплатил добром! Вот и прислали более опытного, естественно с пользой для себя.

Ярые сгустки бывалыча, видно умные, заняв тело, не усваивали тусклых, а продолжали их держать при себе, не давая разгореться, они существовали в теле наравне, подавляя его волю и существование, но подкармливая. Подменяя его желания своими, оставляя немного добра на пропитание им. Зачем? Как выяснилось, хитрость была проста, ибо к моменту старения, серый сгусток, откормленный, но такой же тусклый, попросту получал своё тельце, уже порядком потрёпанное и старое, которое уже не могло ему дать прироста добра, оно было изношено, и существовало на автопилоте ума. Фактически тело само пополняло нужные запасы, или высасывая при этом этот тусклый сгусток. При этом сгусток, заполучив управление, попадал в мир своего детства, в котором и пребывал эти годы. Его последней надеждой становилось обменять у приёмщика добро на свет, и он активно сдавал наработки мозгов, силясь получить капли света в обмен. Это была та же медитация, когда только не сами, а некто иной, обработав набранное, возвращал толику на продление его света. И он, отведав чуток, чуть преображался, пока опять не становился голодным.

Интересная попытка получения с внешних источников также наблюдалась, когда этот же сгусток, тряся окружающих, вызывая в них эмоции в свою честь, получал некие эманации, что его подкармливали. Особенно вкусны были молодые эманации и, возбуждая своими возмущениями детские неокрепшие организмы, в порывах их страстных возмущений, обратно в ответ получали искомые выдоенные эманации, фактически паразитируя на них. Впрочем, это наблюдалось не так и редко. Этот способ дойки был, пожалуй, весьма распространён. Это было даже на уровне рефлексов – возмущение, кинутое в кого-то, должно было быть вёрнуто вкусняшками эманацией. Ничем не хуже обивки плодов с деревьев, обычное собирательство. К тем же, кто не выделял эманаций, применялись более сильные методы – угрозы, слёзы, стоны, показные страдания, и уж когда арсенал кончался, к ним теряли всяческий интерес. А если кто-то ещё и радостно смеялся в ответ – это был даже ужас, ведь захватываясь эмоцией радости, такие сгустки начинали разгораться, потребляя уже из собственных запасников, или даже запускался генератор внутри! Т.е. вместо того, чтобы получить извне, захваченные радостью, они теряли собственные накопления и даже, о ужас, раздавали их окружающим!

Вариантов организованно множество. Кто-то выращивал специально молодую поросль, чтобы с возрастом они передавали свои силы света добра им, фактически выдаивая или даже высасывая их. Естественно всячески стараясь удержать такой источник подле себя, и не делиться ни с кем. Имеющих собственные генераторы света было ничтожное меньшинство в этой массе существующих по всему миру. Казалось, что мир заполнен сплошной фабрикой по производству серого добра, где изредка мелькают огоньки сгустков более или менее ярких оттенков, но давно замаскировавшихся под действительность.

Обратиться к полной базе миров он не имел права, ибо присутствие его внесло бы необратимые изменения в структуру мира, и мир бы разогрелся и схлопнулся раньше намеченного. Сгустки мира постепенно наращивали объёмы сбора добра с этого мира, и давление их эманаций в мире – Вселенной повышалось. Предохранительные клапаны были предусмотрены, и когда давление достигало некого максимума – крышка приоткрывалась, и давление сбрасывалось. Для резкого наращивания давления служили внезапные проявления общенародных мессий, которые увлекали людей идеей, и которые под воздействием этой идеи и в общем порыве громили мир, ускорялись, разгорались и повышали выход серого добра, гор эманаций разного плана, а заодно наращивая давление. Печь солнца, разгораясь от горения этих эманаций людей, попросту выжигала содержимое, делая варево, готовое к обработке. Процесс нарастал лавинообразно – Солнце жарило, люди делали больше, солнце жарило сильнее и так по кругу. Пока всё не выгорало, или не утихали люди, отупев и погаснув сгустками их.

Уже покинув палату и дом рождения, как тут звали этот процесс, он, лёжа под деревьями, наблюдал и взирал на мир. Отметил, что в разговорах людей было замечено волнение, что Солнце в этот год было особо ярким. Сверившись с известным ему графиком, выяснил, что это что-то не так. Местную и общую базу трогать нельзя, дабы не выдавать присутствия. Да и вообще полагалось использовать маскирующий кокон, снижающий ярость, яркость, мощность и осуществляющие прочие маскировки и отмежевания для защиты мира, дабы не внести изменения в суть этого мира ненароком. Слушая новостные каналы, порывшись в бумагах, доступных людям, обнаружил странные вещи – было как минимум несколько попыток, а сильных даже 7 попыток, раздуть мировой пожар, чтобы люди этого века сами прожарили себя. Влияние извне? Но мир закрыт! Посланники, меняющие и увлекающие существующих людей к некой цели и отталкивающие иных, которые не идут, подчиняясь самоуничтожающей идее под видом всеобщего блага.

Это было странно, но не необычно. Странно, что некто нарушил договор, а не необычно, ибо это было принято там, в серых мирах. Они и тут увлекались идеями сборки духовных эманаций людей, которые готовы были биться в споре, у кого очередь на эту сдачу эманаций лучше, и у кого конфетка духовности толще. Настроена, отреставрирована и просто откопана из руин прошлого масса зданий заготовки эманаций, куда люди несли и несли их, надеясь купить прощение! Купить у них? У серых? Что купить? Жизнь? И кто купить? Их еда? Вот странные – что они сделают с коровой, если та постарается у них выкупить своё существование? Да первую забьют как бешенную в страхе перед ней! И будут холить, и лелеять пока даёт молоко, а как престанет – на выжимку и иные продукты, вплоть до рогов и копыт.

По местному шёл 1972 год от РХ. Он взирал на этот мир, и понимал, что Час «Ж» уже вот он, он придёт незаметной поступью, а разросшаяся жара, доставая до самых глубин духотой, просто выжжет зноем последние сознания людей! А их организмы попросту распадутся, выделяя «сок», как в этакой сокопарилке, источая соки сгустков из разорванных оболочек, что вожделеют и жаждут собрать там «свыше», готовые частенько поступить ради дохода не совсем корректно. Но кто их осудит, если всё будет чисто?

А раз ждут урожая отсюда, то значит, значит откроется приёмное там и сливное тут отверстие! А это шанс! И шанс надо было использовать! Он рассредоточил видение на плоскость мира, искал место утечки сгустков, ведь в это время их уход будет особенно массовым. И вот, вот воронка! Посланный в её сторону импульс, ударом перенапряг линии силы, и давление там локально подскочило. Клапан конечно по плану «свыше» должен был открыться, пропуская всё больше, но с довеском скорость нарастания давления превысила его возможности, и он, скрутившись внезапно налетевшим потоком заткнулся! Он попросту сломался, перекрыв слив, и навсегда. Возможно, этот клапан был последним, и мир не имел более шанса. Впрочем, шанса у мира и так небыло теперь или потом. Однако волна, вызванная ударом, откатила пребывающие жатвенные эманации от печки-Солнца обратно к миру-Земля, затягивая их постепенно в водоворот Земли, вызывая пресыщение их. Что конечно было воспринято местными как кайф, эйфория, и даже блаженство!

Да, мыслил он, смотря на обратную волну эманаций – возможно, именно это время запомнится им, людям, как самое счастливое. Впрочем, есть и побочный эффект, пресыщение эманациями вызовет бурный рост духовной составляющей, которую теперь попросту никто не будет забирать, ибо последний путь отрезан Им с поломкой клапана. Эманации будут копиться, поступая на самих себя для людей, усиливая их, но не всех и не тех же, ибо те ещё не могут принять чистые эманации неба Земли, а возможно на детей. И впитываемая людьми же из пространства, куда её будут выделять по привычке живущие, ожидающие благодати свыше в их порывах торговаться с тем или иным Богом, очищенная небом Земли, будет разжигать огонь духа в телах людей, всё ярче с каждым витком и волной поколения! Нарастающее давление в системе не даст разгореться ярче печке Солнцу, выжигая, и этот баланс будет держать некоторое время этот мир, пока что-то не откроют, стравив возросшее давление, или серые не найдут следующий клапан. А пока только будут следить, сверкая огнями, да брать пробы, через случайные туннели. И Богов в этом мире теперича более нет, а мир теперь полностью свой собственный! И зависит лишь от САМИХ Людей. Вот расстроятся, если узнают.

Да и какие теперь Боги? Боги остались там, а люди здесь, правда есть вход, но многие ли ненормальные им воспользуются, зная, что это билет в один конец, с последующей разборкой. Он задумался, впрочем, события приняли необычайный поворот, и мир снова попал под его ответственность, которую он сам взвалил, решив продлить срок Жизни этого Мира. А значит…

Он привычным росчерком пространственных флуктуаций собрал кармическое послание: «Жатва перенесена».

Помедлив, прибавил: «На срок одного поколения».

И хмыкнув, добавил: «Под мою ответственность».

Ах, да, и проступила на этом послании Подпись.

Замкнув послание Подписью, погрузил его в поток кармы этого мира, река коего, являя собой космическую кровеносную систему ментальных эфиров, понесёт его к самой точке схождения и расхождения Всех Вселенных и Всея Миров, доставив по назначению.

Он продолжал лежать в коляске, как звали тут перемещаемый аппарат для тел его вида и возраста, взирая на мир голубыми глазами, наслаждаясь его ароматами, теплом трав, шелестом листьев, жужжанием насекомых, и начинающимся движением. Следил, как спадает жар огня Солнца, возвращаясь в норму, ещё недавно жёгший неумолимо. И рассуждал – теперь есть только один путь, путь вперёд. Конечно они, кто это устроил, будут искать и найдут. Возможно найдут. Но они не знают этот Мир так, как знал его Он. А Он знал его базовый принцип, заложенный ещё в неумолимые начала, который не смогли постичь, а соответственно и повторить такой же мир, никто из тех и этих там «свыше», а они старались, ох старались!

А принцип был банален и прост: «В этом мире возможно всё, но лишь сообща и под ЛИЧНУЮ ответственность ЛИЧНО свершающего и никак иначе». Мир Един во всех в Единстве всех. Позже этот принцип назовут: «Бог во всех и каждом».

Теперь же в Мир были введены дополнительные условия, что задали основу нарождающемуся, но уже отличному от прежних пророчеств и канонов будущему. Будущему, которое местные могут построить сами, если захотят.

Он задумчиво и величаво пропел Слово, погружая его переливы в анналы незыблемого Сущего Сутия Хроноса. Как некогда давно, закладывая этот Мир, Творя в Единении Единого принцип и основу, базу и могущество, непостижимость и величие, возможности и неограниченность, дол и бесконечность, пустошь и бездну, чёрное и белое, свет и теменъ, воду и огонъ, воздух и твердъ, Созидал:

«Да будет Мир Всея во Всём Мире!»

И величаво обозрев уже обновляемый Мир Единого, да и сбежать отсюда уже никак не выйдет, и ставший теперь ему родным по праву полного рождения, с его обязанностями и правами, произнёс, впечатывая в анналы Хроноса под свою ответственность:

«И будет Мир Хорошъ! Да будет Так!»

Глава 6. Ярый

Краем взора Вершитель заметил непривычные сполохи в прибывшей партии. Сполохи были непонятными и возможно непривычными. Но чем можно было его удивить?

Лениво присмотревшись, он заметил нечто особенное. Из толпы, восхищавшихся этим местом, выделялся странный сгусток. Он не был ровным, он не был каким-то особенным, он был… Каким он был? Ярким! Нет, не так. Он был не просто ярким, он был с желтоватым прицветом, язычками полупрозрачного желтоватого пламени, играющего на его поверхности, он был Ярым! Ярый? У Вершителя захолонуло.

Но как? Как такой Ярый мог сюда попасть? Их же всех отжимают на выходе мира, выбивают всё, что торчит и шевелится! После, как все тусклые и выжатые сгустки, их выпроваживают в начальные первичные миры, для набора и нагула опыта на тамошних лугах.

Вершитель взирал, Вершитель не знал, что и подумать. Ярый тем временем, подобрался к тому же самому распорядителю. Распорядитель опасливо посторонился. Ещё бы, Ярый его обжигал, и обдавал какой-то непонятной мелодичностью. Мелодичность струилась и подёргивала его поверхность. Ярый, рассмотрев распорядителя, промурлыкав что-то непонятное распорядителю, который замер удивлённый, ибо он не ведал этого наречия.

Ярый удалился куда-то к стеллажам, копался, отсвечивая, куда-то перемещался, вернулся, приближаясь к распорядителю. Тот уже сообразил, что если не будут бить, то возможно сделают что-то более ужасное, ибо Ярый настроен решительно! И не сомневаясь ничтоже в намерениях Ярого, распорядитель тут же выпалил – вон, вон туда все ваши туда прошли!

Ярый что-то мелодичное пропел, поиграв вихрями, обжигающими неокрепшие сгустки. И двинулся в сторону Вершителя. Тот немного в недоумении от такой активности странного сгустка, который почему-то не распадался, хотя противоречивые желания его рвали своей радостью и обжигали окружающих. Вершитель задумчиво смотрел, всматривался в структуру, и тут заметил, что структура Ярого была покрыта сеткой тонких нитей, которые не мешали протуберанцам радости вырываться в пространство, однако и не давали тому разорваться от внутреннего бурления. Сетка была странной, непривычной, и уже знакомой Вершителю. Он не знал, откуда она взялась, и как вообще её заполучил этот Ярый, но было ясно, что она была причиной его крепости в таком страстном коконе, где метались бури, рвалась яростная и всё обжигающая Радость Бытия. Присмотревшись к рисунку сетки на коконе Ярого, Вершитель понял, где видел похожий рисунок! То была Подпись! Та самая Подпись в Книге Судеб Мира Жизни, под надписью "Под мою ответственность". Так вот чьей дланью была усмирена разрывающая ярость Ярого, что не давала его кокону разорваться от внутренних напряжений, и позволяла ему быть огненно-ярым при этом! Вершителя впечатлила мощь покровителя Ярого. Так вот чьи прозрачные прожилки имели остальные сгустки, что своей мощью оберегали их, сообразил он.

Вообще-то Ярого здесь быть не должно, его бы порвало уже на выходе из прежнего мира, и его останки бы стали питательной средой, причём довольно вкусной. Вершитель подёрнулся поволокой желания от предвкушения, однако, посмотрев на Ярого, всё растаяло, похоть прошла, ибо встреча с Ярым была не то что желанной, а скорее обжигающе опасной для серого мира.

Ярые были продуктом миров, они были горячи, но сдерживались и выживали только в тех мирах жатвы, им путь оттуда был заказан ввиду их структурных особенностей, их попросту разрывало. Однако этого, похоже, спасала эта сеточка прозрачных и чистых нитей, самому Ярому совершенно не мешавшая. Однако охраняющая его и защищающая, а так же обеспечивающая его целостность.

Вершитель не знал, что с этим Ярым делать, таких тут не предполагалось, отблески ярого света метались по его серому и привычному миру, играли странными цветами бликов на коконе Вершителя, тёплыми и даже зловещими языками Жизни. Нарушая спокойное течение существования. Вершитель не испытывал ничего странного, не считая некоторого жжения, обещавшего его сварить, и на всякий случай отдалился. Ярый сопровождал свои жесты неким мелодичным переливом, и по всему было видно, что это привычная песнь его повествования, ибо он просто озвучивал движения, придавая им некий вес, или даже смысл, а то и комментируя.

Вершитель искал аналогии, ибо было понятно – с этим наречием он не знаком! Он, Вершитель Судеб Мира, и не знал наречия?! Запрошенные данные не дали ничего! Такого просто не могло быть! Чтобы в мирах было что-то, что было не записано в анналах! В анналы валили всё, что негоже, там можно было найти любой отстой! Но этого там небыло! Вершитель не верил происходящему! День ещё не завершился, хотя понятие день в сером мире было условно, но столько событий уже его обескураживало!

Активный поиск выдавал только отсутствие того, чем так красиво распевал Ярый, рассматривая уже знакомый портал, играя своими желтоватыми переливами отблесков на его гранях. Вершитель тряс архивы, напрягал распорядителей, архивариусов анналов! Ничего! Как ничего?! Вот же, вот, вот перед ним живой образчик! И он активно и уверенно поёт песнь на неизвестном языке. Красиво выводя мелодичные переливы! Порой переливы складывались в некие образы и они, образы, сформировавшись, падали в этот мир законченными сгустками и уползали куда-то! "Цветы" – задумчиво проползла мысль Вершителя. Ярый "творит цветы, и дарит их" – проскочила мысль. Но это невозможно в сером мире, такого не может быть! Ярый, не смущаясь, продолжал напевать и рисовать причудливые образы, что заполняли некую полянку серого мира разными цветами. Вот порхнуло нечто. "Бабочка" – проползла мысль Вершителя. Ещё и ещё, бабочки порхали и посещали цветы. Что-то толстое зажужжало! "Шмель" – подсказала мысль Вершителю. Тот конечно знал, что такое возможно, но это там, в мирах, где такое создавалось, для ублажения урожая, но здесь?! И главное как?! Ибо фактически, прямо перед ним, Вершителем, Ярый творил некий красочный мир, оттеняя серый мир его серостью, убогостью и опустошённостью!

Ярый вроде ничего такого не делал, но краски его нового мира, озаряемые желтоватым прицветом Ярого, играли так ярко в этом сером мире, что на него, на эту лужайку, не могли не обратить внимание присутствующие в распределителе. Показались зелёные плоские палочки, "трава", пронеслось у Вершителя. Вершитель в прострации наблюдал за роящимся островком красок, где на небольшой площадке творился некий кусочек неведомого ему мира. Кусочек Вершителю определённо нравился, он даже не знал что такие чувства радости, простой и незамутнённой, может вызвать в нём что-то, кроме коварства и даже сильнее. К теплу от Ярого, несколько обжигающему, добавилось тепло внутреннее, незнакомое, но приятное и непонятное чувство беспечной радости от созерцания. Вершитель просто наслаждался красками, звуками, шебуршаниями. Он не знал, что это такое, но видел, как Ярый, взяв кусочек своей сути, что роилась вокруг его кокона протуберанцами, сжав и смяв в комочек, завязав росток вихря, произносил мелодичную песнь, и комочек обращался, вырастая, в некое существо, которое уже жило собственной жизнью! Эти живые существа не были самодостаточными, они были зависимыми от яркого тепла, света и движения протуберанцев Ярого.