Топор XXI века

Личная трагедия

Рассказ

…Находящийся в областном городе N научно-исследовательский институт (сокращенно НИИ), с одной стороны, был слишком велик, чтобы его не затронули бури девяностых годов XX века, но с другой – слишком важен для одной из отраслей народного хозяйства молодой России… Точнее я сказать не могу по причине секретности. В результате одно уравновесило другое, и ко второму десятилетию XXI века этот головной НИИ подошел почти без потерь как работников, так и помещений, что служило поводом для зависти сокращенных сотрудников других НИИ, которым не посчастливилось заниматься таким нужным стране делом…

И, пока в помещениях лабораторий этих несчастных институтов осваивались коммерческие структуры, наш славный НИИ продолжал трудиться на благо страны. Точнее, продолжали трудиться те, кто еще не забыл, что такое коммунистический субботник и водка за четыре рубля семьдесят копеек. Те, кто лично снимал со стен портреты Ильича и для кого фамилия Пастухов не была просто фамилией…

Здание, построенное в середине шестидесятых из блоков и желтого кирпича, имело всего четыре этажа; зато длина его, хоть и была много меньше семисот тридцати шести метров – длины знаменитого московского НИИ на Варшавском шоссе, тоже являлась гордостью всего города: это было самое длинное здание в нём. Однако данная особенность никак не мешала работе: для перемещения между этажами имелось целых четыре лифта, не считая грузового.

Правда, столовая находилась почему-то отдельно; чтобы посетить ее, требовалось выйти на улицу. Впрочем, работники старой закалки ею и не пользовались, ибо знали поварих, а посему «всё понимали правильно». От закрытия столовую спасали крупный автотехцентр да множество шайтан-автосервисов, облепивших его, как чумазые попрошайки – респектабельного господина. Менеджеры автотехцентра шли в столовую, глядя в смартфон, с наушниками в ушах. Они ставили тарелки на поднос, ели, расплачивались и уходили, не выпуская смартфона из рук и не вынимая наушников из ушей. Качество еды и вес порции их не интересовали совершенно. Работников автосервисов это не интересовало тоже. Данный контингент позволял столовой иметь рентабельность, а поварихам – сносную зарплату и уверенность в сытом завтрашнем дне.

Администрация НИИ располагалась на последнем этаже. Она состояла из директора, его заместителей, главного инженера, бухгалтерии и отделов: планирования, труда и зарплаты, снабжения и административно-хозяйственного.

На третьем этаже были кабинеты докторов наук, руководителей отделов, проектов и направлений, филиалы кафедр региональных вузов.

Второй этаж занимали лаборатории, экспериментальные установки и конференц-зал.

На первом имелись небольшое опытное производство, маленькая типография, бытовые помещения для водителей и охраны, а также склад.

Отлаженная за десятилетия система функционировала без сбоев – НИИ выдавал некие результаты, за что и получал некое финансирование… Впрочем, зарплата сотрудников оставляла желать лучшего; однако стабильность ее выплаты, вольное отношение к рабочему времени и невозможность перетрудиться привлекали и молодежь – ту, которая не хотела «пахать на дядю» ненормированно и без карьерных перспектив, несмотря на обещание последних при устройстве. Да еще и за зарплату в конверте и ненамного больше приносимой в дом родителями, посвятившими жизнь «науке и производству», а не перепродаже…

Однако наряду с такими «приспособленцами» в штате НИИ числилось и некоторое количество амбициозных молодых ученых, желающих заниматься наукой, чтобы внести свой вклад в процветание России.

Коллектив НИИ жил жизнью, мало отличающейся от жизни героев кинофильма «Служебный роман»; сплетни и ссоры не выходили за рамки приличия, праздники отмечались «всем миром» за одним столом, на похороны скидывались также «всем миром»… Но главное – происходила некая ротация кадров: вместо проработавших уже лет десять на пенсии выдвигались более молодые – из тех, кому до пенсии оставалось еще несколько лет… Впрочем, не забывали и настоящих молодых: их рацпредложения внедрялись, а диссертациям давался ход!

Директор лично беседовал с «молодыми дарованиями». Умилялся таланту и настойчивости, вспоминал свою молодость. Обещал всяческое содействие в продвижении. Дома за ужином с жаром рассказывал о перспективах науки и своих молодых ученых, способных построить современную, конкурентоспособную на мировой арене страну. Его морщины разглаживались, а недуги шли побоку.

«Молодые» воодушевлялись и в соцсетях «добавлялись в друзья» к директору и прочему начальству, странички которых вели их дети.

С девяти утра до восемнадцати вечера улей гудел: лифты исправно перемещали народ с этажа на этаж, в курилках рабочие и инженеры обсуждали последние новости, лаборантка восхищалась нарядом главного бухгалтера, а по коридорам туда-сюда с озабоченным видом двигались служащие с папками под мышкой: так всегда поступают люди, которые никому не нужны.

Это продолжалось бы и дальше, а стало быть, писать сей рассказ мне не имело бы смысла, если бы однажды не сломался один из лифтов…

Прибывшие ремонтники выяснили, что в лифте вышла из строя деталь, непосредственно влияющая на безопасность. Проверив оставшиеся лифты, они вынесли вердикт: замене подлежат аналогичные части во всех лифтах, ибо лишь по счастливой случайности не произошло трагедии…

Впрочем, трагедия всё же произошла! Лифты были импортного производства.

Мастера собрали инструмент, написали название детали и даже обещали прислать сканы техдокументации. Детали же предложили найти и выкупить самостоятельно, обещая немедленно и бесплатно установить их на место, как только они будут получены.

Директор дал задание главному инженеру, а тот – своему заместителю. Заместитель привлек инженеров, а те попросили разобраться в этом техников. А поскольку ниже техников находились лишь рабочие, им пришлось решать проблему самим. Дочь одного из них написала на хорошем английском письмо в фирму-изготовитель этих лифтов, используя шаблон деловой переписки, скачанный из Интернета.

Пришедший ответ был немедленно переведен и передан по цепочке руководству НИИ.

Ответ был краток: выражалось радостное удивление запредельно долгой работой их лифта; однако искомая запчасть имелась лишь в заводском музее. Они были очень опечалены этим фактом и советовали заменить лифты на новые. Производства их фирмы.

Убитый горем директор написал эмоциональное письмо в министерство. Там обещали разобраться и принять меры. Зная скорость их работы и принципы выделения квот, директор понял, что в ближайшие полгода ему придется подниматься к себе в кабинет по лестнице.

Главный инженер напомнил о грузовом лифте. Правда, из-за небольших размеров он оправдывал свое название лишь внешним видом, ибо был грязен и ржав. Им долгое время не пользовались: со всеми грузами отлично справлялись пассажирские лифты.

Директор осмотрел лифт и поручил привести его в надлежащее состояние.

Рабочие НИИ, которым подходило определение «русский мастеровой человек», покрасили лифт снаружи, обили его пластиком «под дерево» изнутри, а на пол постелили ковер. Провели телефон для связи с диспетчером, повесили зеркало и поставили стул. Ремонтники проверили лифт и не нашли проблем. Он был отечественного производства: запчасти имелись в наличии.

Директор забрал лифт себе.

Отныне пользоваться им могли лишь немногочисленные уважаемые люди, имеющие кабинеты на третьем и четвертом этажах; для всех остальных существовал негласный запрет. Директор – тучный пожилой человек – очень опасался, что этот лифт сломается раньше, чем высокое руководство придумает, как поступить с пассажирскими лифтами…

Всем работникам НИИ, за редчайшим исключением, пришлось пользоваться лестницами. И если для молодых это не представляло проблемы, то пожилым пришлось несладко. Трагизма добавляло то, что лестниц было всего две, и те – в торцах здания, поэтому всем работникам приходилось еще и преодолевать больше сотни метров от парадного входа до лестницы. А тем, чьи кабинеты находились в центре здания, – еще столько же до кабинета. И обратно так же. А если нужно посетить кого-то на другом этаже? Да не один раз?!

Многие восприняли отсутствие лифтов как личную трагедию.

Несколько дней весь коллектив обсуждал только эту новость. Сторонники здорового образа жизни находились в явном меньшинстве.

Дело усугублялось тем, что катастрофа произошла в конце осени: рассчитывать на то, что за время отпуска лифт починят, не приходилось.

…Традиционные посиделки в канун Нового года внешне ничем не отличались от прежних; однако в воздухе витало напряжение… Месяц с момента аварии изменил людей: во взглядах плескались усталость и грусть. Первый тост подняли за женщин – бедняжки за утро «накрутили» многие километры, курсируя между этажами с салатами, заливным и пирогами. Второй – персонально за отсутствующую Наденьку Алтунину, молодую лаборантку, которая убежала домой в слезах. Причиной явилось непреодолимое желание подняться на «директорском» лифте, ибо ее руки были заняты блюдами, а сердечко уже выпрыгивало из груди от беготни по лестницам. Завидев закрывающиеся двери, с криком «Ой, подождите меня!» Надежда влетела в лифт, двери которого предупредительно придержала нога главного инженера. Препятствием, остановившим Надю, явился сам главный. Точнее, его круглый живот, куда уткнулась большая тарелка… Часть селедки под шубой живописно украсила дорогую белую сорочку, подаренную супругой к празднику.

Первым действием директора в новом году было уточнение негласных списков пользователей лифта: они сократились наполовину.

Впрочем, скоро импульсивные желания сотрудников подняться на другой этаж для обсуждения последних новостей или интересных покупок как-то… сошли на нет, так что бóльшую часть времени «директорский» лифт простаивал.

Пожилые перешли на общение по телефону, молодые – в социальных сетях.

Однако впоследствии такие контакты почти прекратились: дозвониться на третий этаж с первого стало немного… сложно. Лишившись каждодневного личного общения, инженеры и рабочие, а также начальство и подчиненные охладели друг к другу: кто-то припомнил давнюю обиду, в ком-то взошла зависть, а кто-то стал задумываться в тиши кабинета: «А не подсидят ли меня? Всё ли я, добрый и наивный, знаю о тех змеях, что пригрел на своей груди?!»

Общение по рабочим вопросам свелось к минимуму; в крайнем случае с документами «наверх» посылали молодых – таким образом, у последних вместо тренировки мозга тренировались ноги. Талантливые и амбициозные написали заявления «по собственному»; остались лишь те, кому было «всё равно».

Постепенно на каждом этаже сформировался свой коллектив, внутри которого и происходило общение.

Рабочие на первом этаже употребляли паленую водку и домашние соленья, играли в домино, обсуждали бытовые проблемы да ругали власти.

Инженеры на втором пили проверенную «беленькую», закусывали продуктами из сетевых магазинов, говорили о демократии, будущем науки и техническом прогрессе.

Ученые на третьем кушали дорогие продукты под коньяк, обсуждали религию, политику и устройство мира.

Руководство на четвертом смаковало элитный алкоголь и деликатесы, обсуждало финансовое будущее своих семей в свете мировых событий и новых указов российских властей.

Ничего общего у этих этажей, протянувшихся горизонталью более чем на двести метров, не было.

И лишь наивная молодежь, верящая в соцсети, открытое общество, а также во все лучшее сразу, не догадалась, что произошло: она по-прежнему «добавляла в друзья» ученых и руководителей; «лайкала» их сообщения и писала комментарии к ним; поздравляла их с днем рождения, Новым годом, Двадцать третьим февраля и Восьмым марта.

Однако даже к молодым со временем пришло понимание: они так и останутся работать на первом или втором этаже и никогда не смогут подняться на третий, не говоря уж про четвертый…

Они запоем читали статьи в лентах соцсетей, дружили с зарубежными сверстниками, а затем… приходили на работу и с тоской понимали, что жизнь устроена вовсе не так, как пишут в Интернете. От этого у некоторых развилась депрессия с раздвоением личности.

Впрочем, за исключением отдельных впечатлительных юношей и девушек (которых в НИИ становилось всё меньше и меньше), другие работники постепенно приспособились к этой новой реальности: их коллективы на нижних этажах стали более сплоченными, а сами люди – более трезвомыслящими и прагматичными. Вместо общения «ни о чём» с работниками высших этажей они тратили время на вязание, вытачивание сломанной детали для миксера, попытку ремонта компьютера и поиски в Интернете китайских копий элитных смартфонов и часов.

Произошли изменения и в головах начальства: ведь многие поднялись на верхние этажи вовсе не из-за научных открытий или управленческих талантов… Их прошиб холодный пот – они поняли, от какой катастрофы их спасла судьба! Люди «закрылись», стали серьезнее и сосредоточеннее; аккуратно подбирали слова даже при общении в узком кругу, ревизию которого также провели. Речи же на публике, наоборот, стали многословнее и витиеватее – они старались сказать много, не сказав, по сути, ничего. Ощущение, что под ними не бетонные перекрытия нижних этажей, а кипящая лава, могущая поглотить их в один миг, если они замешкаются, наложило отпечаток не только на их внешность, но и на повседневную жизнь и поступки.

И лишь командировочным, не ведающим о сих глубинных трагических изменениях, казалось, что этот улей-институт по-прежнему гудит и выдает научный результат, а люди так же приветливо здороваются, энергично двигаясь по коридорам…

Не ведали этого и в министерстве: на общегражданские праздники все без исключения сотрудники получали одинаковые подарки и поздравления.

Однако радовались им за разными столами; женщинам уже не нужно было сновать между этажами с пирогами и салатами…

В новом году НИИ не представил в министерство ни одной новой разработки и технологии, ссылаясь на недостаток научного оборудования и кадров. Там приняли доклад к сведению и обещали принять меры, правда, с учетом непростой обстановки в стране, да и в мире в целом.

…Когда весна окончательно вступила в свои права, из министерства пришли квоты: либо на установку новых лифтов отечественного производства, либо на закупку андронного коллайдера. Директор созвал совещание. Все единогласно проголосовали за коллайдер. Мудрое руководство НИИ всегда ставило науку и интересы страны выше мещанского комфорта.

Море удовольствия

Рассказ

…Павел Сергеевич был обычным инженером, который в «лихие девяностые» переквалифицировался в бухгалтеры; работал в обычной фирме со средним оборотом. Его жена была обыкновенной женщиной с банальной внешностью и таким же именем. Его дети – средних способностей и – впоследствии – такой же средней перспективы жизненного успеха. Его квартира была среднестатистическим жильем с советской мебелью и всем остальным китайского производства; на дачный участок в шесть соток по непрестижному направлению семья приезжала на некогда самой популярной в СССР машине – «жигулях» шестой модели.

Павел Сергеевич был настолько зауряден, насколько можно себе вообразить. Впрочем, в этом он был не одинок: миллионы таких вот «Павлов Сергеевичей», собственно, и составляют костяк любой страны. Они – ее становой хребет, опора государства в его радостях и бедах.

Жизнь таких людей, как правило, загодя расписана до самой смерти; а небольшие отклонения от этой генеральной линии лишь подтверждают правило: каждый сверчок знай свой шесток.

Однако одно небольшое отличие от других у него всё же имелось.

Павел Сергеевич практически всегда находился в добром расположении духа; а периодически и вовсе испытывал погружение в море удовольствия – или даже в океан наслаждения! Однако погружаться он предпочитал исключительно в одиночку: его домочадцы оставались на берегу.

Он не пил водки и не курил сигарет. У него не было сумасшедшего хобби, угрожающего семейному бюджету. Он не был ни гурманом, ни франтом, ни нарциссом, был равнодушен к деньгам и комфорту. Не волочился за женщинами, не интересовался техникой. Его не возбуждал даже святой для таких людей футбол.

Нет, Павел Сергеевич получал наслаждение от процесса, не требующего от него никаких усилий или трат.

Он получал неземное удовольствие от обличения системы.

Он знал о ней всё! И это знание позволяло ему, поднявшемуся над общей серой массой, чувствовать себя спокойно и уверенно, живя в гармонии с самим собой.

– Тэ-эк-с, этикеточки переклеиваем? – Он брал расфасованный продукт и, понюхав его для верности, совал под нос менеджеру торгового зала. – На Западе просроченные товары выбрасывают! А у нас – вымочат в марганцовке, оботрут уксусом – и на прилавок! А хлеб?! Мало того, что пекут из кормовой муки, так еще и консервантов набухают – неделю не плесневеет!

– Пачэму ис кармавой? – вопрошал гастарбайтер, выкладывающий буханки.

– А потому, дарагой, что вся пшеница высших сортов идет на экспорт! – назидательным тоном ответствовал Павел Сергеевич. И – покидал магазин, ничего не купив.

…Дома жена, едва разобрав тяжелые сумки, начинала готовить ужин из «неправильных» продуктов. Муж приходил домой и шел на кухню.

– Ты знаешь, что состав моющего средства у нас и на Западе разный? Марка-то одна, а состав разный – для нас его делают по устаревшей рецептуре: он жидок и ядовит! Неслучайно его рекламой забиты все газеты и ТВ: хороший товар в рекламе не нуждается! Мясо – проваривай дольше; ты что, всерьез считаешь, что всё оно проходит ветеринарный контроль?! Да сейчас за взятку можно купить любой сертификат…

– Да пошел ты вон с кухни! – Хотя каждодневное нытье жене уже и приелось, но иногда всё же вызывало всплеск возмущения. – Сходи лучше в парикмахерскую: полбанки шампуня уходит на твою шевелюру!

– Так потому и уходит, что вместо густого геля – жидкий кисель; это какую ж прибыль получают эти хреновы бизнесмены, разбавляя его! Впрочем, ладно, схожу; хоть расческа целее будет. Недавно купил новую – и вот, полюбуйся: уже пяти зубьев нет! Специально из такой паршивой пластмассы делают, лишь бы она быстрее сломалась! Чтобы я новую купил… Объемы, прибыль, оборот… Чтоб вы сдохли, сволочи!

В парикмахерскую Павел Сергеевич шел улыбаясь.

– Почитай, на крышу треть дохода уходит? – поинтересовался он, по-барски располагаясь в кресле.

– Какая крыша – мы ж на первом этаже! Крышей ДЭЗ занимается – мы лишь коммуналку платим, – закрывая его накидкой, отозвалась мастер.

– А вы с юмором. – Павел Сергеевич кусал губы, чтобы не рассмеяться в голос. – А то не понимаете, что я про другую крышу говорю – криминальную! Да на взятки пожарным, СЭС… Отсюда и зарплаты в конвертах… А если помещение приглянется кому-нибудь крутому – то всё! Выматывайтесь со всем скарбом к чертовой бабушке. Кстати… в фирменных-то пузырьках небось наш, дешевый шампунь?

Мастер с каменным лицом подстригла его за рекордное время.

– Потогонная система: быстрее, быстрее, больше клиентов – больше прибыль; небось уж с ног валитесь, по двенадцать-то часов работая без выходных? – Лицо Павла Сергеевича излучало спокойствие и умиротворение.

Несмотря на то что автомобилем пользовались лишь для поездок на дачу, иногда он всё же ломался. Обличительные речи клиента о взятках, поборах, поддельных запчастях, криминальных автомобилях и перебитых номерах приводили мастеров в бешенство; и не столько из-за темы разговора, сколько из-за того, что говорил он под руку.

С чувством выполненного долга возвращался наш герой из мастерской.

Засмотревшись на дорожных рабочих, клавших асфальт в воду, выехал на пешеходный переход.

– Что ж вы так, Павел Сергеевич? – Инспектор неторопливо изучал документы. – Задумались?

– Засмотрелся! – дерзко ответствовал водитель. – Это ж какая наглость – средь бела дня у всех на глазах осваивать бюджет города таким способом! Этот асфальт и сезона не пролежит! Да и подряд-то получили с откатом – уж как пить дать…

Инспектор крякнул и вытащил права из бумажника.

– Присядьте в машину, составим протокол.

– Был сегодня улов-то? – хитро прищурился Павел Сергеевич. – Ну, я могу добавить, если что. Мы всё понимаем: кто пойдет на эту адскую работу за одну зарплату?!

Инспектор изменился в лице. Размашисто вручил права и произнес холодно:

– Впредь будьте внимательнее!

Дома Павел Сергеевич поужинал и лег спать с чувством глубокого удовлетворения.

Его супругу терзали два противоречивых чувства: с одной стороны (особенно в глазах ее подруг), муж являл собой пример идеального семьянина, но с другой – она чувствовала, что начинает медленно, но верно сходить с ума.

Она заметила за собой это в канун Восьмого марта, когда Павел, как всегда, явился с работы трезвый и без цветов.

…Он не употреблял спиртного, ибо знал, что половина его – подделка и нет гарантии, что он не отравится. А цветов не покупал оттого, что не мог заставить себя брать «розочки», накачанные химией, да еще и за цену в три раза бóльшую, чем в обычные дни.

Он не хотел спонсировать криминал, продажных чиновников и вороватых бизнесменов.

Однако впервые за эти годы супруга поймала себя на мысли, что отсутствие цветов вкупе с традиционным брюзжанием мужа даже в этот святой для всех женщин день не вызвало в ее душе ни возмущения, ни протеста!

Она поняла, что это и есть начало конца.

Впрочем, так могло продолжаться еще бог знает сколько времени, если бы чаша терпения внезапно не переполнилась.

Скоропостижно скончалась ее мать, жившая в отдельной квартире.

Павел Сергеевич проявил себя во всей красе: еще никогда ему не доводилось обличать всю насквозь прогнившую систему ритуальных услуг, ибо у него просто не было повода! Сначала свою порцию получил похоронный агент, затем – работники морга и, наконец, рабочие, рывшие могилу.

На поминках «лекции» продолжались. Кроме обширных сведений о криминальных взаимоотношениях всех участников похоронного бизнеса, скорбящие узнали много нового о продуктах на столе, оказании (а точнее, неоказании!) медицинской помощи пенсионерам, да и о самой власти, погрязшей в кумовстве и коррупции. Редкие спонтанные желания помянуть усопшую решительно пресекались вошедшим в раж мужем, оставшимся без тещи.

…Жена пригрозила разводом и разъездом: она с детьми остается в «трешке», а мужу предлагалось занять «однушку» матери.

Впрочем, даже такая несложная рокировка Павла Сергеевича сильно возмутила: неужели эта глупая женщина не понимает, чем чревато общение с государственной машиной в лице коррумпированных чиновников?!

…Супруга пошла в церковь. Она поняла, что святые образа и батюшка – единственные, кто сможет помочь ей в этой ситуации.

Разумеется, муж не знал о визите. Пока она не проговорилась об этом подруге. Рядом с телефоном находился Павел.

…Обличительная трехчасовая речь о попах, купающихся в роскоши на пожертвования старушек, привела супругу к открытому окну: быть может, разом решить все проблемы? Однако мысль о том, что на ее похоронах муж «выложится» так, что речи на поминках матери покажутся лишь генеральной репетицией, заставила ее закрыть окно: не дождется!

Впрочем, ее душевных терзаний муж не замечал: он увлекся соцсетями, на которые его «подсадил» сын. Отныне телевизор получил отставку: все вечера Павел Сергеевич проводил у компьютера.

Прикусив кончик языка, он строчил гневные, обличительные комментарии к сообщениям в новостной ленте. Вступил в группы «Прекрасная страна СССР», «Автомобилисты против», «Религия – яд», «Сообщество возмущенных потребителей» и прочие, где подобные ему ерничали, клеймили, возмущались и обличали. Однако разве эти дилетанты могли сравниться с настоящим профи?! Ощущение глобального превосходства поднимало настроение и душевный комфорт Павла Сергеевича на недосягаемую высоту.

В соцсетях попросился в друзья некий Алексей Т. Посмотрев его профиль, Павел вздрогнул: это был друг детства, эмигрировавший в Америку лет пятнадцать назад.

«Лёшка! Чёрт тебя подери, как ты?!» Руки Павла летали по клавиатуре. Алексей отвечал. Павел, в свою очередь, писал о себе. «Я прилечу двадцать пятого и всё расскажу, сообщи свой телефон», – написал Алексей. На том и закончилась их бурная переписка.

…Алексей позвонил ближе к вечеру. Он ждал Павла в элитном ресторане.

Павел растерялся. Последний раз в ресторане он был, наверное, лет эдак… Он не знал, что сейчас полагается надевать в этом случае. Сделав запрос в поисковике, пришел в уныние: ничего даже приблизительно похожего в его гардеробе не было. Он нацепил на себя всё лучшее, новое и, догадавшись поймать такси, прибыл к ресторации точно в срок.