Сны за полночь

Зеркала ещё и двери для других. Неосторожный и непосвященный даже не подозревая о том, запросто может открыть эти двери, впустить в свой мир тех, кому здесь не место, тех, кто чужд этому миру и враждебен ему. И дверей таких несчётное множество.

Знаете ли Вы? Составляющая зеркал – серебро. Именно на серебряную поверхность мы взираем, когда всматриваемся в своё отражение. А ведь этот драгоценный металл служит Луне и является проводником в её тайны, он тот сакральный ключ, что способен открыть невидимую дверь. Но с другой стороны серебро – страж на рубеже миров, защитник зыбкой грани. Откроется дверь или устоит под натиском иных, зависит полностью от Вас. Поэтому никогда не разговаривайте с зеркалом, не взывайте к его сути в минуты душевного горя и ни в коем случае не смотрите в него ночью при полной Луне.

Господин Тикси проживал в старом пятиэтажном кирпичном доме, построенном более полувека назад. Он гордился тем, что живёт не в новомодной многоэтажке, где все помещения выстроены по последней моде, с повышенной комфортностью, где даже в каждой квартире есть своя индивидуальная система отопления. В таких домах не было души, вернее она была, но ещё слишком маленькая и зелёная, как у младенца. А вот его дом был носителем солидной зрелой души цвета мёда, и обладал характером. Относительно тихие и спокойные жильцы – то, что нужно, особенно, когда ты на пороге пятидесяти лет. Покой, наверное, за это и уважал господин Тикси свой дом и не променял бы его на жилище в новом доме.

Его обитель располагалась на последнем этаже, и как он сам выражался: «Я живу под крышей и единственный сосед надо мною – небо, которое присылает временами своих посланников-птиц». Господин Тикси гордился и радовался видом из окон, ведь все окна его двухкомнатной квартирки выходили на одну сторону дома. Он обожал взрослые тополя и берёзы, превышавшие высоту дома, среди их пышных крон, словно в зелёном океане, он видел мир в других цветах и другом темпе времени. Во время непогоды, когда под силой мощных ветров деревья опасно близко от окон размахивали длинными ветвями, а порой и стучались в оконные стекла, словно напрашиваясь в гости, Тикси чувствовал особенную связь с домом и миром за окном. В такие мгновения он выключал свет, подходил вплотную к окну и прижимал ладони к стеклу, наслаждаясь в одиночестве тишины и уюта контактом с бушующей жизнью за прозрачной гранью.

Конечно, жил господин Тикси не всегда один. Лет двадцать назад у него была милая чудная семья – любимая хозяйственная жена и обожаемая крошка-дочь. Госпожа Тикси маленькими изящными ладонями могла изгнать из их квартирки любую невзгоду и грязь, она была настоящей хранительницей и берегиней любимому супругу. А златовласая малышка Тикси в свои пять годков освещала дом лучистым смехом и улыбкой ярче июльского солнца и была смыслом и гордостью родителей.

Счастливая семья – так называли семейство Тикси. Кто с восхищением, кто с завистью, кто с раздражением. Может людям не дано долго жить с тихим счастьем бок о бок, а может чья-то зависть возымела недобрую силу, но отмеренный срок спокойной благополучной жизни закончился в семействе Тикси. Милая малышка Тикси зимой заразилась в садике гриппом, но в отличие от своих сверстников, не смогла одолеть болезнь, сожравшую бедное дитя за три дня. Ни лекарства, ни врач, не смогли тогда одолеть вирус, цепко захвативший свою маленькую жертву, точно паук бабочку, и не позволивший малышке Тикси встретить весну, а с ней и шестой год юной жизни.

После похорон дочери, потянулись длинные, пасмурные дни в квартире на пятом этаже. В окна не проглядывало солнце, лишь снег и лихой ветер настойчиво стучались в тёмные окна и напоминали хозяевам об их утрате. Как ни старались бывшие родители восстановить порядок и вернуть солнце в дом, что-то треснуло меж ними, нечто шипя и скрипя, расползлось по всему дому, навсегда разъединяя супругов. Нет, они никогда не упрекали и не обвиняли друг друга в потере дочери, но смотреть в глаза, как прежде уже не могли и не хотели притворяться, что всё, как прежде.

Госпожа Тикси не выдержала и покинула квартирку под крышей через полтора года. Она не смирилась и считала себя виновной в том, что рухнуло её счастье, и рассыпалась её семья. Она больше не видела себя в роли хранительницы, да, по сути, и хранить было нечего.

Так господин Тикси остался один. И так он отвернулся от веры, что некогда жила в нём, и передалась ему от отца через множество поколений. Он больше не ходил в церковь, как делал это с семьей раньше. Он больше не молился и не разговаривал с Ним, с Тем, Кто дал всё и забрал обратно. Вера стала бессмысленной и бумажной. Её можно было сжать в кулаке, смять, раздавить и выбросить в мусорную урну.

И всё же, он творил свой особый обряд. Два раза в год, а именно в дни рождения и смерти малышки Тикси, её отец расставлял по квартире сотни свечей и зажигал их в полночь. Господин Тикси прикреплял с помощью скотча к большому в полный рост прямоугольному зеркалу в центре комнаты репродукцию иконы, как правило, это была Богоматерь с младенцем. А затем он разговаривал с образом на зеркале, выискивая в освещенных мерцающим светом свечей ликах, черты некогда любимой дочери и обожаемой жены, потерянных так много лет назад. Ритуал каждый раз повторялся с неизменной последовательностью, менялись лишь репродукции и лица на них.

Не смотря на уединённую и отстранённую жизнь, господин Тикси поддерживал дружеские отношения с одной семейной парой, жившей по соседству в одном с ним доме. Молодые родители и их маленькая дочурка, как две капли воды, напоминали ему о его прошлой семье. И общение с этими милыми и тёплыми людьми было живительной отдушиной в его одинокой жизни.

Маленькая Алиса, пятилетняя дочка его друзей, была очень жизнелюбивой и улыбчивой девчушкой. Родители Алисы знали историю своего одинокого друга и сочувствовали ему, а потому не возражали, когда он дарил их ребёнку дорогие подарки, или его взгляд надолго задерживался на рыжих кудряшках, делавших головку девочки похожей на солнечный одуванчик. Солнечная Алиса – именно так называл ее господин Тикси. В каждой маленькой веснушке на её лице жило солнце, а когда детское личико озаряла улыбка, то солнечный свет прямо-таки выплескивался из этого юного чистого лица. В Алисе были такая непосредственность и доброта, что под её обаяние подпадали абсолютно все. Взрослые, дети, собаки, кошки, птицы, казалось, весь мир тянется и пытается угодить улыбке рыжеволосой девочки. И она не портилась от такого обильного внимания, а лишь отвечала добротой.

«Неиспорченная и такая чистая. Как моя девочка, до того февраля…» – Каждый раз глядя на Алису, думал господин Тикси. Он не вспоминал имени дочери, это не имело смысла. По именам зовут лишь живых, а мёртвым они ни к чему. Он и своё-то имя позабыл, у него осталась фамилия, которая со временем стала именем. Так его все и звали, а он представлялся – господин Тикси или просто Тикси.

Но Алисе не нравилось это имя, и она звала его Птицей. Она лепетала на своём «солнечном» языке и объяснила, что Тикси похож на все птицы сразу, он мог быть грустным вороном, мог быть веселым и забавным воробушком, а порой и лихой чайкой. Странное видение, но оно вполне устраивало господина Тикси, и новое имя ему казалось самым точным и верным. Дети понимают взрослых куда лучше и глубже, только объясняются на своём «солнечном» языке, языке детства.

Но дом словно караулил злобный рок, выжидая новое солнечное счастье. Одним тёплым сентябрьским днём малышка Алиса, как обычно, играла во дворе с другими ребятишками под присмотром мамы. Неожиданно во двор ворвалась свора разъярённых собак и в неудержимом порыве устремилась прямиком к группке детей, мирно игравших на детской площадке. Напуганные родители тут же похватали своих беззащитных чад и побежали к подъездам дома. Мама Алисы, убегая, запнулась о бордюр тротуара и упала, выронив дочку прямиком на проезжую часть двора. В тот злополучный момент по дороге ехал автомобиль. Водитель затормозил, но было слишком поздно. Отчаянный крик ужаса оглушил дом и двор, распугав собак, мать лежала на земле, скованная горем, простирая руки к безжизненным рыжим кудряшкам.

О несчастье в семье друзей господин Тикси узнал только вечером, вернувшись с работы. Это чёрное известие подкосило его, и он просидел весь вечер и почти всю ночь у окна, всматриваясь в хмурое ночное небо и размышляя.

«Что же такое происходит? Эта девочка не дожила до своего дня рождения всего каких-то полтора месяца. Алиса, как и моя дочка, не вступит в шестилетие. Этот дом вновь утратил маленькое солнце, будто его и не бывало вовсе. Круг повторился, история свершилась. Проклятие какое-то! Почему маленьким солнечным девочкам не дано вырасти и стать взрослыми, счастливыми людьми, которые способны осветить своей радугой весь мир? Неужели они не достойны этого мира? Нет, это мир не достоин их солнечного света! Моя маленькая и забытая дочь. Нет! Не забытая и любимая всё сильнее, не смотря на годы, что нас разделили. Я почти забыл её имя, её светлое чистое имя – Юлия. Юленька. А ведь она так любила, когда я называл её Лютиком, просто обожала этот цветок. А как её длинные волосы сливались с этими маленькими янтарными цветочками, когда она наклонялась к ним, чтобы погладить крохотными пальчиками их глянцевые лепестки! О Господи! С именем вернулась вся та боль, что я хоронил годами. Что-то не то со мной. Сперва мой Лютик, теперь Алиса. Это из-за меня? Это потому, что я в них вижу солнце и нечто большее? Это потому что я не достоин?».

Он очнулся от мрачных дум лишь на рассвете, когда первые солнечные лучи коснулись окон его квартиры и отважно скользнули вглубь тихого помещения. Господин Тикси так и не уснул, одолеваемый противоречивыми мыслями и горькими выводами. Он не вышел на работу в то утро, отпросившись на день по причине недомогания, чем вызвал удивление начальника, не помнившего за одним из своих лучших работников, чтобы тот за много лет взял хотя бы раз больничный или отгул. Но так как это было впервые, ему с охотой пошли на встречу и пожелали скорейшего выздоровления.

Он чувствовал себя развалиной, есть ему не хотелось, аппетит пропал вместе с новостью о смерти Алисы, но вот сон, он теперь звал его, настойчиво и властно. Сон обещал ему откровения и покой, а возможно и избавление от боли. Тикси поддался этому искушению, и едва припав щекой к мягкой поверхности подушки, тут же погрузился в глубокий сон без сновидений.

Проснулся он ранним вечером, солнце покидало город и прощалось с каждым окном, забирая свои тёплые лучи. Господин Тикси чувствовал себя ещё хуже, голова раскалывалась, будто с перепою, горло саднило, словно его сорвали в неистовом крике, а мышцы тела ныли, как от побоев. Он кое-как оделся и направился к своим друзьям, нужно было навестить их в горе и кое-что попросить для себя.

Родители Алисы встретили его теплее и эмоциональнее, чем он рассчитывал. Мама Алисы, бледная заплаканная тень, пыталась напоить гостя чаем и всё оправдывалась перед ним, что «произошло всё слишком быстро». И эти странные собаки и этот невесть откуда взявшийся водитель. Отец девочки стоял молча у окна и курил. Пепельница была переполнена, но он, не обращая на это внимания, тушил окурок за окурком о скомканную горку сигаретных останков. Она расплакалась, когда Тикси возразил на её вдруг вырвавшееся «я виновата, я её не уберегла!», он сказал, что это несчастный случай, но в душе он в это не верил.

Его просьба не вызвала удивления и возражений со стороны родителей погибшей девочки. Тикси попросил на память фотографию Алисы, кусочек солнечной девочки, которую любил, как родную дочь. Отец Алисы, так и не проронив ни слова, вынес из детской комнатки большую фотографию дочери размером с альбомный лист. На фото девочка улыбалась и казалась такой живой и счастливой в жёлтом платьице с белым кружевом. Тикси осторожно принял фотографию, словно реликвию, и обещал хранить её бережно. Отец Алисы, не дослушав его, ушёл обратно на кухню, где тихо плакала его супруга. Господин Тикси прикрыл дверь за собой и вернулся в свою тёмную квартиру.

Ритуал следовало исполнить ровно в полночь, он прямо-таки был одержим этой идеей, с момента, когда проснулся. Ему необходимо было попрощаться с Алисой самому, известным ему способом.

До полуночи оставалось четыре часа, и Тикси основательно готовился. Он тщательно вымыл зеркала во всём доме, стащил в центр комнаты коробки со свечами, а затем тщательнейшим образом расставил их на каждом свободном клочке мебели и пола. Тикси принял особую ванну с травами и солью, добавив туда несколько капель собственной крови, предварительно уколов палец иглой. В этом он не видел ничего предосудительного, ведь кровь важнейший проводник в мир смерти и жизни, она страж зыбкой границы.

Когда до обозначенного времени оставалось четверть часа, взволнованный и взбодрившийся Тикси принялся зажигать свечи по всей квартирке. Вспыхивание каждого фитилька отдавалось световым эхом ударам его обеспокоенного сердца. Когда действо было завершено, квартира окуталась в мерцающий тёплый свет огоньков, напоминавший рой светлячков, заполонивших помещения и наполнивших собой всё свободное пространство. Огромное зеркало ждало тайного действа в самом центре комнаты, повёрнутое лицевой стороной к окнам.

Ровно в полночь господин Тикси, привычно, как он делал много раз, отрезал кусочек скотча и, приложив фотографию Алисы к большому зеркалу, закрепил им правый верхний уголок. Еле ощутимая вибрация прошла по стенам квартиры, на кратчайший миг, увеличив сияние свечей троекратно. Хозяин не придал значения тому, что сам ощутил и, посчитав произошедшее за видение, вызванное усталостью и ослабшими нервами, отрезал второй кусочек скотча и закрепил им левый верхний уголок фотографии.

Волна вибрации вновь пробежала по комнатам, всколыхнув пламя свечей и оставив ощущение мурашек на коже. Но и на этот раз он не остановился и не прислушался к этому невидимому сигналу, приняв его за сквозняк и озноб.

Когда Тикси отрезал третий кусок скотча и повернулся к зеркалу, то обомлел – вся зеркальная поверхность помутнела и напоминала беспокойные и взбаламученные воды реки во время сильного ветра. Крупная рябь перемежалась с мелкой, нетронутым оставался прямоугольник фотографии, недвижимый и бледный на мрачном фоне.

Тикси попытался прилепить кусок скотча к нижнему уголку, но тот не поддавался, съезжая в сторону, словно поверхность смазали маслом. С верхних уголков, таким же образом, посъезжали кусочки скотча, а затем отпали, но странным было не только это, фотография держалась сама по себе, притягиваемая зеркалом.

Господин Тикси стоял напротив и заворожено наблюдал, как фотографическое изображение девочки постепенно проходило сквозь зеркальную поверхность, и было полностью поглощено мутным стеклом, испещрённым беспокойной рябью. Не веря в происходящее, он дотронулся до поверхности и ощутил холодную, скользкую, схожую со льдом структуру зеркала. Фотографии на зеркальном стекле больше не было, Тикси убедился, что это ему не привиделось. Но Алиса смотрела на него из глубины мутного зеркального омута!

Вибрация усилилась, а вместе с ней и ветер, вырвавшийся из зеркала и пытавшийся затушить свет трепетавших огоньков. Тикси испугался и попытался прекратить обряд, обернувшийся чем-то запретным и зловещим, он схватил плед с дивана и попытался накрыть им зеркало. Но тут же сотни голосов невесть откуда свалившихся на него, возопили что есть мочи, выкрикивая лишь его имя.

– Тикси! Тикси! Тикси!

Он в ужасе озирался по сторонам, нервно вздрагивал от каждого соприкосновения с морозным ветром, бесновавшимся по комнате и рвавшим занавески на окнах. В каждом касании ледяного порыва он чувствовал чью-то невидимую руку, от чего сердце его замирало, а затем ускоряло свои удары.

– Тикси! Тикси! Тикси!

Голоса взывали и подталкивали его зеркалу, будто требуя завершить нечто или поддаться тому, что должно произойти. Зеркало. Что-то произошло с ним, новая метаморфоза исказила и разгладила зеркальную гладь, успокоив неистовую дрожь. Только потусторонний ветер, как угорелый чёрт, носился по комнатам и торопливо гасил свечи, словно опасался не исполнить в срок чью-то волю.

– Тикси! Тикси! Тикси!

О, Боже! Господин Тикси хотел закрыть глаза, отвернуться от зеркала и убежать далеко-далеко отсюда, спрятаться и знать, что подобного не увидит. Изображение на фотографии подверглось тлению и распаду, которым предаются все тела, когда жизнь из них уходит безвозвратно. Кожа лица Алисы из персикового перешла в отвратительный пепельно-серый цвет с гниющими червоточиной щеками и синими вспухшими губами. Очи при жизни, сиявшие чистым небесным светом, теперь являли собой белую пустоту и напоминали глаза варёной рыбы. Рыжие кудряшки обесцветились и грязными растрёпанными патлами торчали во все стороны, извиваясь, будто ядовитые змеи на голове Горгоны. С той стороны она выглядывала, как и из фотографии по пояс, и Тикси вдруг мысленно представил, что могло быть ниже, а вернее, чего не могло быть, и его передёрнуло от отвращения и ужаса.

– Тикси! Тикси! Тикси!

Зазеркальная Алиса отнюдь не была мертва, она оскалилась в омерзительной гнилостной улыбке и протянула блёклые в трещинах и струпьях ручки к Тикси. Светлый фон, на котором некогда отображалось изображение девочки, растворился в тёмной мутности зазеркалья, и от этого казалось, что потустороннее существо парит в подводном мире.

Он отпрянул, но ноги его сковал колдовской ветер, обвив ступни и колени невидимой веревкой и закручиваясь всё сильнее и беспощаднее на бёдрах.

– Тикси! Тикси! Тикси! – Теперь из всех голосов говорил только один, тот, чью обладательницу сдерживала зеркальная толща стекла. – Ну, что же ты стоишь, как не родной, папочка? Подойди и обними свою дочурку.

Господин Тикси готов был поклясться, на долю секунды говорящее с ним существо изменилось и приняло облик его давно умершей дочери, его Лютика. Но перед ним вновь была Алиса в своём новом чудовищном воплощении.

– Что тебе надо? – Его голос дрогнул и ушёл в потолок комнаты визгом.

– Зачем спрашивать о том, что прекрасно известно и так, – ответила Алиса каким-то глухим булькающим голосом, и звучание его совсем не был похоже на детское.

– Я не понимаю. Кто ты? – Его голос дрожал и не подчинялся ему, но он всё-таки выдавил из себя эти нервные слова.

– Я – Алиса, Я – Юленька, Я – все те образы богоматерей и их ублюдочных детей, которыми ты потчевал меня дважды в год. Я то, к чему ты взывал столько лет, и Я то, что услышало тебя, вняв твоим мольбам и сетованиям.

Ветер спеленал Тикси до пояса, ноги замерзали и теряли чувствительность, одинокие свечи ещё отважно боролись с удушающей темнотой, подступавшей к зеркалу, бесстрашно вскидывая язычки пламени вверх.

– Я не делал ничего дурного, ничего такого запретного. Это даже не обряд и не ритуал был, а просто общение, – беспомощно лепеча, оправдывался Тикси.

– Ну да, конечно! – Алиса плотоядно смотрела на него белыми выпуклыми глазами, истлевшее платье, грязной тряпкой висело на худых костлявых плечиках. – И иконы ты вешал по незнанию, для красоты, и свечи ты зажигал от темноты, и с зеркалами ты говорил до рассвета от одиночества, папочка. Ври себе, сколько влезет, только мне не нужно. Я всё о тебе знаю.

- Это ты убила мою дочь? – Внезапная мысль пронзила его, как молния сокрушает дерево в грозу.

– Неверная формулировка, папочка. Она была готова к переходу. Твоё совершенство, твоё творение, твой Лютик. Оставалось ей помочь преодолеть этот переход. А зеркало было на виду, а его никто не догадывался укрыть от детских глаз.

– Что ты сделала с ней?!

– Она слишком много времени проводила у зеркала. Лютик пела песни, расчёсывая свои прелестные волосы, а иной раз и делилась секретами, вплотную прислонившись к зеркальной поверхности, так близко, что на стекле оставался след от её дыхания. Так близко, так сладко…

– Но это всего лишь зеркало! – закричал господин Тикси. – Все зеркала одинаковы. Это всего лишь стекляшки, в которые люди смотрятся, чтобы увидеть своё отражение.

– Зеркало не стекляшка, папочка. Ты даже не представляешь, что и кто смотрит на тебя каждый день с другой стороны, мечтая вырваться и вцепиться тебе в глотку! О, ты себе не представляешь и уже не представишь! Но… ты можешь увидеть.

– Я не хочу! – Испугался Тикси и напряг все силы, чтобы разорвать невидимые путы на ногах.

– А как же Алиса? – Существо в зеркальном омуте вновь протянуло к нему руки. – Как же Солнечная Алиса? Ты и её оставишь, а потом будешь зажигать свечи и на её два дня в году?

- Её ты тоже прибрала? – Его голос потух, на него вновь смотрела с зеркальной стороны та прежняя Алиса, дочка его друзей, живая и хорошенькая.

– Она выбрала меня. Почему-то все хорошенькие девочки так любят подолгу любоваться в зеркале своим отражением. Причесываются, корчат рожицы, или манерничают, так забавно выпячивают губки. И все, как один разговаривают с зеркалом, шепчутся в него, пестуют в нём свою гордыню и исключительность.

Существо вновь приняло свой истинный жуткий образ и разразилось ядовитым булькающим смехом. Кожа на лице полопалась и из трещин потёк гной, господина Тикси передёрнуло от увиденного. Он мысленно благодарил зеркало за то, что не чувствовал того смрада, который должно быть исходил от томящегося по ту сторону монстра.

– Все «солнечные» дети рано или поздно попадают сюда, – продолжало существо. – Зеркала для людей – это приманка, это ловушка, в которую они сами добровольно идут из чистого себялюбства. Чем больше девочка смотрит на своё отражение, тем больше света отдает ему, тем больше плоти получает её зеркальный двойник.

– Но ведь мне много лет, я тоже часто смотрюсь в зеркала и ничего такого не чувствую. – Тикси возобновил борьбу с ветром. – Я же не умер в детстве, я же живой и здоровый. Так почему именно они?

Существо замерло, но лишь на секунду, затем взгляд его стал жёстким и яростным, а черты лица исказила беспощадная и лютая улыбка. Потусторонняя Алиса смотрела на своего оппонента с крайним презрением и вожделением, не свойственным детям и людям вообще.

– А зачем нам ты? – быстро заговорило чудовище десятками голосов. - Ты не такой, как они. Ты не солнечный, ты не счастливый. Чего добился и получил от жизни ты, папочка? Семью? Ха! Пыль от неё! Дочка умерла, жена сбежала, не вынеся твой скулёж и взгляд вечно битой собаки. Кому нужен такой муж? Ты – магнит, притягивающий таких светлых детей, как Лютик и Алиса, ты наша личная приманка. Вот ты кто! До сего дня мы держали тебя в сохранности и оберегали от недугов. Разве тебя не удивляло, как и всех тех, кто контактирует с тобой каждый день, что ты чрезвычайно здоров, что тебя обходит стороной любая хворь и напасть? Разве тебе это не было подозрительным? Ну же, ответь!

Озноб пробежал по спине господина Тикси вперемешку с окаянным ветром, уже затягивавшим узел на его груди. Да, признался он себе, после смерти Лютика, он и вправду обращал внимание, что болезни словно сторонились его, в то время, как все его знакомые были подвластны нападкам сезонных вирусных атак. Но, чтобы причиной его могучего здоровья было обычное зеркало?

– Признаюсь, ты мне нравишься, папочка. Ты туп, и тёмен, как ветер, что сейчас подбирается к твоему горлу. Именно за это качество тебя и выбрали. Я выбрала тебя, папочка!

Снова разразился жуткий хохот, от которого дальше лопалась кожа на лице псевдо Алисы, а гной вытекал из гниющего тела и мутно-зелёной жижей сочился к подбородку, с которого капал крупными каплями.

– Но почему сегодня? Именно сегодня? Чем особенен этот чёртов день?! – взревел господин Тикси, чувствуя, как оковы ветра стягиваются в районе плеч.

– Нас породнила твоя кровь. Да, да, твоя бесценная кровь, которую ты капля за каплей отдавал во славу тому, что живёт и дышит за зеркалом. Хотя нет, не дышит, потому что воздуха здесь нет. Здесь лишь пустота и вечная ночь, хотя, признаюсь, что вода идеальный проводник. Я собрала всю твою кровь, до единой капли, и она, как видишь, течёт во мне, пульсирует и жаждет воссоединиться с остальной частью.

Тикси объял ужас посильнее того холода, каким окутывал его ветер, словно паук, который любовно и заботливо оборачивает свою жертву в мягкую липкую паутину, оставив затем на обед. Поздно Тикси понял свою ошибку, осознал ту беспечность, с которой он принимал особые ванны перед своими обрядами. Но он же не знал, он не понимал тогда, к чему это ведёт, он был уверен, что это лишь минутный импульс и безобидный церемониал, который помогает ему отчасти стать чище и облегчить груз вины!

– Но ты могла забрать их без моей помощи, признай это! Зачем я-то тебе понадобился? Я зачем нужен тебе?