Сны за полночь

Поздней ночью, Мэй собрала все свои нехитрые пожитки, и, конечно же, книги, в свой вместительный жёлтый саквояж, предусмотрительно купленный ею заранее. Укутавшись в тёплый пуховый платок, она серой тенью проплыла по спящим улочкам городка до самого причала, где стала ожидать посадку на спасительный паром.

Бедная Мэй, чего только не натерпелась она до появления первых солнечных лучей. В каждом прибывавшем на пристань мужчине ей мерещилась знакомая хозяйская фигура, и когда, наконец, объявили посадку на долгожданный паром, она с явным облегчением взошла по трапу на палубу и укрылась в салоне для пассажиров. Длилось путешествие три часа, и с каждой уходящей минутой девушка чувствовала себя все более свободной и счастливой. А когда она лёгкой, воздушной походкой ступила на островную землю, ей казалось, что здесь она обретёт покой и мир.

Остров был очень мал, а потому домов там было на пересчёт не шибко много. И так случилось, что свободной комнаты не нашлось для юной беглянки. Но Мэй не унывала, на другой стороне острова суровой и неприступной крепостью стоял женский монастырь, древний и вечный, как сам остров. Она надеялась, что там-то ей не откажут в милосердии и приюте.

Дорога не оказалась столь долгой, как предполагала прежде Мэй, и через час ближе к полудню беглянка была уже у каменных ворот. Она робко постучала в деревянную щербатую дверь, но никто не отозвался. Тогда она толкнула дверь вперёд, и та с жутким скрипом поддалась внутрь. Заглянув через порог, путница убедилась, что во дворе нет ни единой души и решилась пройти до центрального входа в обитель, где намеревалась отыскать тех, кто здесь жил. По дорожке усыпанной мелкой морской галькой вперемешку с песком Мэй миновала аккуратный ухоженный садик с деревцами и клумбами, усаженными дивными цветами.

Поднявшись по каменным ступеням, облицованным массивными перилами из белого камня, Мэй оказалась перед центральным входом, закрытым крепкой дверью и постучала снова, в ответ не раздалось ни звука. После определённых колебаний она всё же решилась проверить дверь, оказалось не заперто. В молчаливом вестибюле её встретили мягкий полумрак и влажная прохлада каменного помещения. Гостья озадачено смотрела вглубь темневшего пространства и негромко звала хозяев. Что-то сдерживало её от крика в полный голос. Возможно, причиной тому было её почтение или врожденная робкая деликатность, а может и естественный страх.

Когда Мэй решилась идти самостоятельно в недра обители в поисках кого-нибудь из монахинь, из глубин коридоров до гостьи по каменным стенам пробежал ветерок. От его касаний чуть слышно затрепетал настенный гобелен, силуэт которого был хорошо различим в дневных лучах, сочившихся в открытую дверь. Мэй вскрикнула от испуга, когда из ближайшей тени неожиданно проявилась монахиня – юная дева, безмолвная и серая, словно тень в своих одеждах цвета грязного тумана. Монахиня мило улыбнулась гостье и кивком головы подала знак следовать за ней.

В полной тишине Мэй шла за своей молчаливой провожатой, и лишь гулкий цокот от каблучков туфелек гостьи звонким треском рассыпался по мрачным и холодным коридорам монастыря. Монашка увлекала Мэй всё глубже и дальше в самое сердце таинственной обители, но девушке не было страшно, наоборот, покой улыбкой окрасил её усталое лицо.

Когда была преодолена последняя ступенька, ведшая в подвальное дно монастыря, девушки оказались перед невысокой потёртой дверью, обитой железным листом по краям. Что же таила сия дверь? Что она укрывала так глубоко и надёжно от людских глаз?

«Ничего не бойся, но, ни о чём и не спрашивай».

Голос монашки ожил сам по себе, но губы на лице её не размыкались.

«То, что увидишь, никому не говори; то, что получишь, никому не показывай. Следуй за мной, сестра».

Словно замедленный кадр немого кино, распахнулась та дверь, пролив на каменный пол тёплый приглушённый свет. Мэй вошла вслед за своей спутницей и подивилась: в зале просторном и светлом без окон, но с многочисленными горящими лампадками сидели за деревянными грубо сколоченными столами на длиннющих лавках девушки-монахини, склонившиеся над таинственными свитками и водившие по ним гусиными перьями, которые они время от времени обмакивали в чернильницы. Одежды их не отличались от провожатой гостьи, казалось, живая серая дымка обрамляла лавки, а перья сами скрипели по бумаге в полупрозрачных пальцах писцов.

«Следуй за мной».

Голос молчаливой монахини-спутницы подвёл Мэй к одному из столов, где пустовало два места по обе его стороны.

Гостья тут же уселась на указанное место, а молчаливая монахиня примостилась напротив неё. Пока Мэй тихонько дожидалась внимания к своей особе, молчунья, взяв чистый лист бумаги и обмакнув, как следует перо в чернильницу, принялась старательно выводить на пергаменте какие-то письмена. Дивно было всё это пришлой девушке и непривычно, но так как и в необычном месте была она, то решила спокойно дожидаться окончания писчих работ.

Долго монашка писала, скребя белую поверхность бумаги заточенным пёрышком, и гостья уже стала впадать в транс и засыпать от шуршания многочисленным перьев по свиткам, заполнившего всё пространство залы. Голова её мерно раскачивалась и дергалась, а иной раз и резко опадала вперёд, не в силах более бороться со сном, сковывавшим тело и дух.

«Мэй! Мэй! Проснись, Мэй! Всё закончено».

Её разбудило ласковое и осторожное касание плеча чьей-то руки, и сон тут же покинул девушку. Та монахиня стояла пред нею и держала в руке свёрнутый трубочкой свиток, который протягивала гостье. Мэй, конечно, хотела тут же его раскрыть и прочитать, но молчунья не позволила такому случиться.

«Не открывай на острове. Только дома. И только со временем всё поймешь ты».

Приложив палец к губам, монахиня показала знак молчания и тайны девушке и начертала ей на ладони тем пером слово «Дом».

И стало понятно Мэй, что открыть тайну свитка она сможет, только покинув обитель и вернувшись обратно домой в свой городок, куда возвращаться не было никакого желания. Так же поняла она и то, что в монастыре ей не место, слишком тихо и печально было там для юной и мечтательной девушки.

Грустно ей стало, и мысли серые накинулись на неё, но монашка с доброй юной улыбкой взяла её руку в свои бледные пальцы и прижала к своей щеке. Тут же покой вернулся обратно, и гостья благодарно кивнула своей наставнице. Вместе поднялись они обратно и вернулись к той двери, где и произошла их встреча. Мэй в последний раз взглянула на монахиню и поклонилась ей, а та с безмолвной улыбкой, отступая назад, вошла в тень и растворилась в ней.

Уже вечерело, когда Мэй вернулась на пристань и стала ожидать паром, который утром доставил её на остров. К ней присоединилась одна пожилая дама, решившая скоротать время ожидания в беседе с молодой попутчицей. Разговорившись по душам, женщина поведала, что собиралась погостить у внучки в Траэ, которую очень любила и не видела около полугода. На расспросы, как сама девушка оказалась на острове, Мэй отделалась общими пространными фразами и вскользь упомянула о монастыре и её обитателях.

Пожилая собеседница была очень удивлена и заявила, что монастырь был давно заброшен, а последней послушницей его была её сестра, но будучи в возрасте двадцати лет умерла от воспаления легких. И более никто не обитал за стенами монастыря, никто.

Это известие напугало Мэй, и она уже подумала что, не приснилось ли ей всё это, не привиделось ли. Но свиток, лежавший поверх вещей в саквояже, был неопровержимым доказательством всего увиденного ею под каменными сводами обители.

Захотелось Мэй вновь взглянуть на содержимое свитка, но переборов соблазн вскрыть загадочное письмо, девушка благополучно вернулась на материк и остановилась в одном доме на окраине городка, сняв себе самую дальнюю и скромную комнатку.

Когда, наконец-то, обустроившись на новом месте и разложив все свои немногочисленные вещи, девушка добралась до свитка и осторожно развернула его при свете масляного светильника, то была весьма поражена. Каково же было её удивление, когда вместо букв, она различила на шероховатой поверхности странные закорючки и знаки, происхождения которых не ведала. Повертев письмена так и эдак, она свернула свиток обратно и забросила в саквояж. Растерянность сменилась разочарованием и недоумением.

«Но она мне сказала, что дома я всё пойму. Это какая-то насмешка. Вся моя жизнь сплошная насмешка», – грустно размышляла Мэй.

Но долго причитать и досадовать девушка не могла, необходимо было срочно устраиваться на работу; накопленных ранее средств не хватило бы и до конца месяца на более чем скромное существование, а на путешествие и подавно.

На счастье работа подвернулась довольно скоро, Мэй взяли в небольшой трактир посудомойкой, и её это вполне устроило. Она вошла в колею и стала забывать о своём странном приключении, но теперь её не покидала одна настойчивая мысль. Она хотела накопить достаточно денег, чтобы затем покинуть Траэ и уехать как можно дальше. Там, за горизонтом её ждали неизвестные города и соблазнительные земли, там всё было устроено иначе, чем в Траэ, там она могла стать той, кем мечтала быть в грезах. Эта мысль, крепко засевшая в голове и сердце, с каждым днём давала мощные корни. Благодаря этой мечте, девушка жила и работала с улыбкой и светилась так лучезарно, что никто не мог пройти мимо, и невольно не улыбнуться ей в ответ.

Но вот уж судьба – воистину злодейка! Бывший хозяин сумел-таки её отыскать спустя месяц. Забыла Мэй, что компания господина Робиспаро специализировалась в основе на алкогольной и табачной продукции. А кто мог быть одним из первых покупателей и компаньонов у такого бизнесмена? Конечно же, трактирщики. А так, как все хозяева трактиров в Траэ были в хороших отношениях с влиятельным предпринимателем и весьма дорожили его дружбой, то укрывать некую молодую особу, никто не собирался, опасаясь, и недаром, суровых последствий. Оно и понятно, в своём бизнесе, господин Робиспаро был беспощаден и кровожаден, как его предки корсары.

Вновь начались прежние домогательства и ухаживания. Чего только бывший хозяин не обещал и чем только не угрожал. В трактире нынешний хозяин уволил бедняжку без объяснения, от греха подальше. Деньги заканчивались, а по негласному приказу Робиспаро, девушку никуда не брали на работу под страхом расправы со стороны бизнесмена.

И тогда сломалась бедная Мэй, не устояла и уступила бывшему хозяину, став его тайной любовницей. Мечта не оставила её и не угасла, напротив, она разгоралась с каждым днем всё ярче и отчаяннее. Мэй украдкой копила необходимую сумму средств, щедро получаемых от влиятельного любовника.

Но прошёл месяц, за ним канули ещё три, дочь архивного библиотекаря и не заметила, как привыкла к позорной роли содержанки. Однажды прибираясь в своей комнатке, Мэй наткнулась на саквояж, затерявшийся с момента её заселения в эту комнату. Невольно заглянула она внутрь и обнаружила свиток, о котором напрочь позабыла. Странные чувства нахлынули, и смутные воспоминания закружились перед глазами.

Извлекла она свиток и раскрыла его. Странные и непонятные ранее значки и письмена на пергаменте теперь чудесным образом преобразовались в слова понятные глазу, правда, не все, а начальная их часть. С долей ужаса и изумлением вычитала Мэй в трансформировавшемся тексте о своём путешествии на остров и о возвращении в Траэ, а также о новой работе и о греховной связи с бывшим хозяином. И всё было описано так подробно и до мелочей, что пугало своей точностью. От испуга выронила тогда девушка пергамент и заметалась по комнатке, обуянная отчаянием, стыдом и грустью. Вспомнила она о мечте, о далёких землях и городах и корила себя что есть мочи.

Когда ж она успокоилась, то снова подняла свиток и прочитала вновь. Понятный глазу текст обрывался на описании сидевшей в комнате Мэй и вчитывавшейся в текст, даже мысли её отражались на бумаге, проявлялись из знаков и рисунков. Но дальше своей сути письмена не раскрыли.

«Время не пришло», – решила Мэй. – «Она мне тогда так и сказала, что только со временем всё пойму. Каждый мой шаг и слово, каждый день и час моей последующей жизни, всё здесь. В этом свитке. И открываться они будут только тогда, когда я проживу их. Вот, что она хотела мне сказать. Вот какой дар она мне сделала».

В загадочных знаках, что плотно покрывали поверхность бумаги, была сокрыта вся будущая жизнь той, для кого было написано послание в мёртвом монастыре. И раскрывались они постепенно, не спеша, год за годом, показывая каждый шаг и каждое действо, прожитое Мэй.

Она всё-таки уехала из того городка, поселившись далеко на юге. И господин Робиспаро не смог отыскать на этот раз и вернуть себе непокорную любовницу. Мэй встретила порядочного и хорошего парня, с которым и дожила до глубокой старости. И было в её жизни полно радостей и горестей, приключений и покоя, и все они раскрылись со временем в загадочном свитке, который Мэй бережно хранила на дне потёртого и выцветшего от времени саквояжа.

Но после смерти в письме, написанном когда-то призрачной монахиней с далекого острова, осталась одна строчка, которую прочесть старой Мэй не довелось. Что же стояло за этой строчкой нераскрывшихся знаков? Что они таили в себе? Смерть? Или нечто большее?

Об этом уже должна была узнать другая Мэй.

Храня покой веков и лет

Монахинь стройный ряд,

Воссев за стол и дав обет,

Пером черкал сей знак.

Чужие судьбы в знаке том

В пергаменте живут.

И открываются потом,

Когда их проживут.

Не всякий может получить

Пергамент тайный тот,

А лишь обиженным вручит

Монашка свиток впрок.

Зачем сей щедростью дарить

Их кто-то научил?

………………………………..

Тебе неинтересно жить?

Вот свиток. Ты просил.

РОКОВОЙ СВИТОК

Девушка поднималась по ступеням, отсчитывая каждую. Раз – самая пыльная, два – самая щербатая, три – с крошащимся краем, четыре – обсиженная голубями, пять – облюбованная людьми, шесть – раскрашенная четырьмя золотыми кленовыми листьями, семь – чистая и пустая, восемь – пик Эвереста. Мраморный пьедестал и арка с массивной дубовой дверью.

За сумрачным проходом Марго ждало приключение и нутро тайны, которую в себе хранил старый городской музей археологии и истории.

Она обнаружила утром в почтовом ящике странный конверт без адресата с девственно чистой поверхностью без марок и штемпельных оттисков. Едва придя на работу, она вскрыла загадочное послание, которое возбудило её интерес до нешуточных высот. В недрах конверта покоился кусочек папируса, на котором красивым каллиграфическим почерком чёрными чернилами некто вывел следующее:

Уважаемая госпожа Маргарита!

Вы сегодня почётный гость в месте старых тайн, загадок истории, не развенчанных мифов и песков времени.

Добрый друг, вас ждут сегодня в 18:00 в самом интригующем месте города, а именно в достославном музее имени И.Л.Г.Ю.Шлимана.

Это не случайный выбор и не совпадение. Не ломайте голову, просто приходите.

P.S.: Вы найдёте больше, чем думаете.

Обычно Марго не принимала импульсивных решений, но это письмо стало исключением в чреде обдуманных и упорядоченных дел. Когда глаза добежали до последней точки, решение пойти было уже принято твердо.

И вот она внутри самого интригующего из общественных домов Старого Города, в храме, наполненном ребусов былых времён и чар магического, канувшего вглубь веков прошлого.

В огромном с высоченным потолком холле не оказалось ни души, вопреки ожиданиям Марго, хотя она только порадовалась сему факту, в конце рабочего дня ей меньше всего хотелось толкаться или случайно соприкасаться с кем-либо и тем более отвечать на вопросы. А ведь её часто о чём-нибудь спрашивали незнакомые люди, они прямо-таки обожали её засыпать всякой ерундой. Иногда девушке казалось, что её отметили невидимым крестиком для всех, кто не может найти правильную дорогу туда-то, для тех, кому позарез нужно узнать «который час» или на худой конец, просто поговорить о жизни. Всё это ужасно раздражало её. И чем больше её доставали эти ненужные ей вопросы, тем больше сыпалось их из рога изобилия.

Пройдя пустынный холл, и минуя гардероб с голыми вешалками, Марго поймала себя на мысли, что пытается уловить шум голосов в глубинах здания, потому что от непривычной пустоты в ней начало зарождаться неприятное беспокойство. Но тишина и не думала отступать. Напротив, она для пущего антуража выбрала сегодня себе в наперсники полумрак, который накрывал экспонаты серой вуалью. Единственными союзниками посетительницы были маленькие дежурные ночники-бра, они жёлтыми светляками выхватывали у темноты крупицы истории и помогали девушке не терять путь в длинной веренице галерей.

Мимо проплывали творения природы и рук людских, обрывки стародавних дел, упакованные и погруженные за стекло подальше от любопытных рук. Но всё это оставалось без внимания Марго, её начали терзать подозрения и небезосновательно. «Почему здесь нет ни единой души? Ни одного охранника, никого из персонала. И никого из посетителей нет, хотя в это время ещё должен работать музей. Но вход-то не заперт!».

Пройдя ещё пару коротких залов, она пришла к неприятному выводу: «Это розыгрыш! Ну, конечно же, меня разыграли. Чтобы после работы я сюда пришла и, как дура последняя, шарахалась по пустым залам этого чёртова музея! Вот же блин! Но кому это нужно? И зачем? Да и как можно сделать так, чтобы здание было открыто, а никого из людей не было? Странно всё это. Надо выбираться, пока чего дурного не произошло».

И по памяти Марго пошла обратно к выходу, но тут произошло самое неожиданное: то ли память её подвела, то ли сумрак путал планы одинокой посетительницы, но залы путались и упорно не выпускали её, вынуждая тщетно петлять в лабиринте замысловатого устройства музея. Девушка предприняла несколько попыток позвать на помощь, но эхо её собственного голоса отбило желание на дальнейшие повторы. Слишком жуткие ответы возвращались к Марго из глубин здания, слишком мощные, слишком нечеловеческие, слишком морозящие кожу.

Она остановилась посреди очередного зала и, собрав всю свою смелость в кулак, решила не поддаваться разраставшейся панике, и, успокоившись, хорошенько напрячь память. Мозг запомнил дорогу, она была уверена, уж что-что, а на память ей грех было жаловаться. Голова вспомнит, обязательно выведет её за пределы этого мрачного места, надо только успокоиться.

Ну, да, конечно! Выход прорисовался чёткой белой полосой в мыслях девушки, она всё время совершала одну и ту же ошибку, сворачивая не туда. Теперь она выберется отсюда.

И вот тут её слуха коснулись два голоса, они полоснули её сознание острой бритвой, и ей впервые стало по-настоящему страшно. Она почувствовала всем обострённым естеством, что эти голоса несут опасность и лучше не стоять у них на пути. Возможно интонация голосов, а может то, о чём они шептались в отдалённом мраке музейных глубин, вмиг сковало изнутри Марго, ей хотелось бежать, сломя голову. Но в то же время некая тайна, что сквозила в этом чуждом шепотке, пригвоздила девушку к полу и принудила вслушиваться, подслушивая чужой разговор. Это были люди, никаких сомнений, но это были тёмные люди, с мрачным прошлым и бедовыми мыслями. И они пришли сюда, чтобы украсть нечто бесценное из недр музея.

– Он где-то здесь, совсем рядом, мы зашли не в тот зал, – злобно шипел мужской голос, срываясь на фальцет. – Говорил же тебе, надо было свернуть направо три зала назад, кретин!

– Иди в задницу, карта здания у тебя в руках. Это ты промазал. С бабами тоже так лажаешь? Мазила! – ядовито съязвил второй басистый голос; послышались звуки тычков и борьбы.

– Ещё так назовёшь меня, урод, и это станет последним, что ты ляпнешь! Закрой свой поганый рот, заткнись! Ты, нищеброд, если бы не я, ты давно бы уже гнил с перерезанной глоткой где-нибудь за окраинами Старого Города. Я тебя спас из той заварухи, вытащил и дал работу. Твое дело молчать и делать всё, что я скажу. – Снова последовал звук крепких ударов, после чего на минуту стало тихо.

Марго вновь вспомнила о выходе и устремилась было к нему, но разговор двух подельников вновь ожил и вернулся к первичной теме:

– Так, сейчас вернёмся назад и повернём направо, как на карте. Чёртов лабиринт! Идём. Свиток совсем рядом. – Шаги удалились.

«Надо бежать! Эти головорезы меня в живых не оставят, они меня убьют, как свидетеля. Блин! Как я здесь оказалась?».

Впопыхах Марго налетела на небольшой круглый столик, поверх которого высился стеклянный купол. Стол не выдержал напора посетительницы и упал, увлекая за собой купол, содержимое, что хранилось под ним, а заодно и неловкую девушку. Жуткий громоподобный грохот, казалось, наполнил все залы, и оглушил девушку, она с ужасом устремила взгляд в сторону соседнего зала, из которого доносились торопливые шаги, перешедшие в бег и сопровождаемые грязной бранью.

Ладонь Марго непроизвольно сомкнулась на каком-то подвернувшемся под руку свёртке. Девушка вскочила и из последних сил рванула вон из злополучного зала, скрываясь в тенях от преследования воров. Когда она уже практически достигла спасительного холла, позади раздался крик негодования, смоченный руганью, и жуткий топот четырёх ног нарастающий в сторону центрального выхода. Она была уверена, что воры её заметили и пытаются догнать, чтобы устранить только за то, что она их слышала.

Но вот холл позади, а за ним следом пролетели и злополучные восемь ступенек. Марго оглянулась на тёмный безжизненный вход-арку, и ей показалось, что в чернеющем зеве дверного проёма на неё смотрят бледные лица с горящими глазами. Ничто не мешало им догнать её и схватить, а потом и…. Нет! Она так просто не сдастся! Отчаянный взмах руки и проезжавшее, так кстати, мимо такси остановилось к неимоверному облегчению девушки. Она мигом юркнула в его маленькое, но такое спасительное нутро, и машина тут, же плавно отчалила, скрывая за поворотом музей с его тайнами. Теперь можно было вздохнуть и расслабиться.

Только теперь Марго обнаружила, что сжимала всё это время какой-то свёрток. Она с ужасом осознала, что это экспонат и наверняка очень дорогой, раз он хранился на отдельном столике, да ещё и под тяжелым стеклянным колпаком.

«Ничего, я его завтра верну обратно. Объясню всё в музее, они меня поймут».

Но поймут и поверят ли? Ведь воры скорей всего уже смылись с места преступления, а музейный реликт у неё, у Марго, и все подозрения падут сразу на неё. Снова внутри похолодело, но она решила, что переживаний с неё на сегодня хватит, достаточно уже того, что она выбралась живой из этого приключения, организованного ей неизвестно кем. Решено – завтра вернуть свёрток, а там видно будет. В конце концов, у неё имелось приглашение, как доказательство невиновности. Утро вечера мудренее.

***

Утро. Солнце пыталось прорваться сквозь плотно зашторенные окна и разбудить так сладко посапывавшую девушку, закопавшуюся в кокон одеяла и чему-то улыбавшуюся во сне. Наконец, одному, самому нахальному солнечному лучу удалось-таки найти среди пёстрого рисунка постели розовеющее лицо, прятавшееся в тёплой тени.

Марго проснулась от прикосновения света, сон закончился внезапно и улетучился вместе с прошедшей ночью. Нехотя, она потянулась, но ещё решила понежиться в тепле такой родной, особенно утренними часами, кровати и продлить минуты роскоши. Потом вспомнила, что будни закончились и наступили сладкие часы выходных дней. Она улыбнулась назойливому лучу, что настырно звал её к окну и, пролежав ещё с десяток минут, всё-таки высвободилась из уютных объятий одеяла.

На кухне её заждалась старинная подруга-турка, в которую хозяйка незамедлительно кинула пару ложек молотого кофе и залив водой, отправила на огонь. Чашка горячего кофе с пенкой и свежим пшеничным тостом, сдобренным клубничным джемом субботним утром. Ммм….

Она всегда не допивала кофе, неосознанно оставляя примерно треть кружки, а может специально, чтобы переместиться из кухни вместе с любимым напитком в свою комнату. Там, стоя у окна, можно было малюсенькими глотками-каплями смаковать чуть сладкую крепость чужестранных континентов, никуда не спешить и подсматривать за неудержимой жизнью из-под полы медной шторы.

Взгляд скользнул по комнате, утопавшей в солнечном свете утра, столько жизни не могли дать никакие электрические лампы. В солнечных отсветах всегда присутствует тепло, которого нет в электрическом свете. А свет без тепла лишь мёртвое свечение. Другое дело утренние рассветы и вечерние закаты. Это душевные излияния солнечного тепла.

И вот тут взгляд и размышления Марго споткнулись о свёрток, небрежно покоившийся на прикроватной тумбочке, ближе к стене. Она вспомнила вчерашний вечер, кошмар с ворами и холодок страха вновь вернулся к ней, замораживая комнату. Девушка заметалась по комнате, боясь и близко приблизиться к таинственному предмету, стоившему ей покоя.