Аллегро пастель

Лейф Рандт

Аллегро пастель

«Фантастическое помещение для секса» – это была на самом деле шутка, я помню об этом, хотя теперь воспоминания трансформировались и мне кажется, что я сказал почти правду.

Вим Эндерсон[1]

Некоторые духовные учения говорят, что всякая боль в конечном счёте – иллюзия, и это правда.

Экхарт Толле

Упреждающая меланхолия –

– самое лучшее состояние!

Таня Арнхайм

первая фаза

1

29 марта 2018 года. Чистый четверг. Мягкий свет вечернего солнца заполнил франкфуртский вокзал; на платформе у девятого пути пассажиры отбрасывали длинные тени. Ровно в 18:30, минута в минуту, Таня Арнхайм прибыла из Берлина на поезде ICE 375. Жером Даймлер, с пакетом свежей выпечки в руке, увидел Таню выходящей из вагона-ресторана и на мгновение задумался, нужно ли поспешить ей навстречу, но решил, что остаться на месте элегантнее. Таня, с аккуратно уложенными волосами и в наушниках, покатила свой чемодан по направлению к Жерому, но пока не замечала его. Жером невольно улыбнулся, а когда Таня наконец заметила его сквозь поток пассажиров, она тоже просияла, и ее улыбка взволновала Жерома: Таня Арнхайм не отличалась оживленной мимикой, а тут вдруг – блеск глаз и идеальные зубы. Таня сняла наушники, и они поцеловались.

«Ну как дела, ты проголодалась?» В принципе, это был лишний вопрос, потому что Таня почти всегда хотела есть, а после четырехчасовой поездки тем более.

«Я долго сидела в вагоне-ресторане, маульташены[2] были вполне ничего». Они снова поцеловались.

«Поедем сразу домой? Или сначала где-нибудь выпьем?» Жером подмигнул. Таня подмигнула в ответ.

«Давай выпьем дома».

Держась за руки, они пошли к метро. Раньше Жером в многолюдных местах редко решался ходить с подругой за руку. Рядом с Таней это перестало казаться ему странным. Перед лотком со свежевыжатыми соками образовалась небольшая очередь; даже у огромного газетного киоска рядом с «Бургер Кингом» до сих пор имелись покупатели, приобретающие глянцевые журналы.

В свой последний приезд Таня говорила, что ей больше нравится отправлять фото и видео с периферии, чем из столицы, которую и так все знают. В связи с работой она часто ездила на поездах по Германии, Австрии и Швейцарии и хотя бы раз в год старалась совершить дальнее путешествие. Еще она в тот раз высказала мнение, что многие люди недостаточно реализуют свой потенциал из-за того, что слишком редко покидают свой микрокосмос. Жером согласился с Таней.

В прилично заполненном вагоне четвертой линии метро они сидели и целовались с закрытыми глазами. Жером ощутил себя в роли суперсчастливого гетеросексуального любовника. На мгновение он сделал линию четыре, конечная станция «Энкхайм», сценой своего тщеславия, но тут же забыл о мире вокруг. Во время паузы между поцелуями он размашистым жестом обнял Таню за ее довольно широкие плечи и изобразил на лице легкую улыбку. Он заметил, что не полностью контролирует свою мимику, и счел это добрым знаком. Жерому нравилось думать, что сейчас, в вагоне метро, ему было бы противно смотреть на себя со стороны. Наслаждаться мыслью, которая мучила бы других, – это было характерно для нового Жерома, научившегося легко различать свою внутреннюю личность, знакомую только ему самому, и внешнюю, складывающуюся из домыслов окружающих. Примерное представление о своей внешней личности он получал, глядя на свои фотографии или в зеркало: там он автоматически присоединялся к взглядам, предположениям и ассоциациям других людей. А внутреннюю личность он лучше всего чувствовал, когда раз в день закрывал глаза и делал вид, что медитирует. За последние одиннадцать месяцев он ни разу не достиг состояния, которое он сам мог бы назвать классически медитативным, потому что он совсем не старался остановить поток мыслей, но тем не менее Жером считал эти попытки медитации важными. Он полагал, что голос, который в эти моменты говорит в нем и напоминает голосовую программу его ноутбука, – это голос его внутренней личности. С тех пор как Жером стал слышать этот голос, он перестал обращать внимание на взгляды посторонних людей, и теперь ничто не мешало ему периодически надевать такие экстравагантные аксессуары, как, например, оранжевые солнечные очки Oakley 1999 года, в которых он ходил в позапрошлую пятницу.

Жерома удивило, как мало пассажиров метро смотрели в свои телефоны. Одна совсем юная девушка пристально глядела на Таню. Девушка была очень качественно накрашена. «Наверное, она подписана на тебя в Инсте?» – прошептал Жером. Но Таня умела правильно интерпретировать интерес посторонних людей. «Ей просто нравятся мои кроссовки», – ответила она. После того как три с половиной года назад у Тани вышел короткий роман «Паноптикум 2.0», некоторые любители литературы узнавали ее в лицо. В книге рассказывалось о четырех приятелях и об их экзистенциальном опыте виртуальной реальности, который они получили в заброшенном сельском интернате; потом Таню даже пригласили на ток-шоу Маркуса Ланца в качестве экспертки по VR. Таня с благодарностью приняла это приглашение, хотя сочла его недоразумением и в ходе шоу подчеркнула, что знает о виртуальной реальности не больше любого человека, погуглившего на эту тему. Кто-то счел такую ее позицию высокомерным кокетством, а кто-то – удивительной искренностью. Лиам, главный герой мини-романа, разработал специальную VR для достижения состояния осознанности; с помощью этой VR его друзья почти обуздали свою потребность в сексуальном самоутверждении, но потом ревнивый экс-бойфренд одного из них взломал систему и спровоцировал конфликты между героями. Жером часто смеялся во время чтения. Многочисленные рецензии на книгу он прочитал уже после того, как познакомился с Таней. Очевидно, что самые разные люди нашли в «Паноптикуме 2.0» что-то свое. Некоторые фанаты даже утверждали, что эта книга изменила их. А те, кому роман не нравился, как будто испытывали болезненную гордость: ведь им не нравилась книга, столь важная для других, и это вселяло в них чувство злорадного превосходства. Две авторки в своих статьях критиковали Таню за то, что она пишет о мужчинах, хотя сама является женщиной. А в эссе одного аспиранта было написано, что Таня Арнхайм, черты лица которой часто называют изысканными, стала иконой для образованных геев от двадцати до сорока пяти.

Жером припарковал арендованную новенькую «Теслу» у станции метро «Круппштрассе», недалеко от ТЦ «Гессен» – большого крытого молла на краю города, с которым у Жерома была связана масса детских воспоминаний, в основном положительных. В начале каникул он с мамой часто ходил сюда в китайский ресторан, который уже давно прекратил свое существование. Свой последний ланч в этом полутемном ресторане с аквариумом Жером датировал 2004 годом. Это было заведение совсем из другой эпохи, но Жером сохранил о нем живейшие воспоминания. В последний Танин приезд он прошелся с ней по ТЦ «Гессен» и рассказал ей, как этот молл поменялся и какие выводы можно сделать по этим переменам об общих потребительских тенденциях. В девяностые годы посещение пригородного молла было популярным досугом зажиточных горожан, и в «Гессене» имелись даже дорогие бутики и рестораны, в которых люди охотно задерживались больше чем на полчаса. Во время своего монолога Жером так мечтательно произносил «утка в кисло-сладком соусе», словно испытывал жгучую ностальгию. Он сам отметил, что иногда рассказывает вещи, вряд ли интересные Тане. Таня сказала, что именно это его качество она очень ценит, ведь так мало людей делятся своими подлинными воспоминаниями, в которых обычно мало интересного, – в этом она видела структурную проблему, тесно связанную с глобальной экономикой. «Но у моего бойфренда Жерома Даймлера явно есть иммунитет к таким проблемам», – сказала она тогда в ТЦ «Гессен» и улыбнулась Жерому. У Жерома от этих слов сладко засосало под ложечкой, и он поцеловал Таню в губы.

На самом деле Жером никогда не чувствовал в себе никакого иммунитета. Мир вокруг постоянно занимал его внимание. Причем в нулевые годы, в возрасте примерно с двадцати до двадцати пяти лет, общество напрягало его сильнее, чем сейчас. Раньше, когда он видел ссору матери и ребенка, он сначала ставил себя на место ребенка, а потом думал, что бы сказал на месте матери. Обе позиции казались ему неприятными. Теперь же ссоры мам с детьми не вызывали у Жерома никаких мыслей. Он спокойно сохранял дистанцию по отношению к внешним явлениям, не утрачивая при этом эмпатии; теперь ему было даже легче понимать проблемы других, он стал честнее и добрее, но прекратил страдать от погружения в чужие роли. Его качество жизни улучшилось, и он вспоминал об этом всякий раз, когда рисковал скатиться в ностальгию. А ностальгия – это всего лишь пассивный рефлекс, вызванный дефицитом идей, – так однажды сформулировала его мать, по-английски и более десяти лет назад.

Жером хотел бы знать, сколько всего машин «Тесла» колесит по Рейнско-Майнской области, но специально он этим вопросом никогда не занимался, потому что его интерес был не настолько велик. В прокате электромобилей «Йенни Кёлер», новом заведении на Ханауском шоссе, ему уже выдали карточку постоянного клиента, хотя он взял у них машину всего в третий раз. Над парковкой здесь по американскому образцу висели разноцветные флажки, а работали в автопрокате исключительно девушки в свободных, запачканных маслом комбинезонах. В «Тесле» на зеркале заднего вида висело зеленое деревце-ароматизатор, украшенное вычурной и размашистой подписью Йенни Кёлер. Жерому даже не пришло в голову снять это деревце с зеркала. Он любил пользоваться вещами точно по их назначению. Еще он всегда любил снимать квартиры с мебелью и посещать рестораны с коротким меню на каждый день. Долгое время Жером ошибочно принимал эту свою склонность за скромность, но на самом деле она была связана с его стремлением к порядку и структурированию, которое в какой-то мере и породило его интерес к дизайну. Желание придавать форму Жером считал связанным с потребностью упорядочивать. А когда ты ничего не можешь упорядочить, потому что всё и так ясно, ты испытываешь громадное облегчение. Большинство своих качеств Жером легко мог бы вывести из своей биографии, – например, в детстве он любил раскладывать игрушки рядами на ковре, – но он не был сторонником классических подходов в психологии. Факты таковы: Жером Даймлер, независимый веб-дизайнер, родился в ноябре 1982 года в госпитале Святого Духа во Франкфурте-на-Майне, вырос в Майнтале[3], учился в университетах Дюссельдорфа и Гааги, начал работать по специальности в Оффенбахе[4], сейчас снова проживает в Майнтале.

Короткая поездка по шоссе А66 прошла без происшествий. Запах в серо-черном салоне «Теслы» был таким же, как во всех новых автомобилях. Таня через блютуз подключила свой телефон к аудиосистеме и поставила свой плейлист недели со Spotify, который, как обычно, понравился Жерому вопреки его ожиданиям. «Хороший трек, – прокомментировал он меланхоличную песню, – это же Блейди». Таня проверила. «Да. Трек называется „Numb / Beverly Hills“».

Таня сидела спереди, рядом с Жеромом; теперь она изучала статью в «Википедии» о Блейди. «Швед, родился в 1994-м. В основном классные постановочные фото или, наоборот, спонтанные. Симпатичный». Как-то в разговоре с Таней Жером упоминал, что музыка совсем молодых обычно дает ему больше, чем музыка его ровесников и тех, кто старше. «Я рада, что теперь опять так поздно темнеет», – произнесла Таня. Жером знал, что она сказала это не для поддержания разговора, а потому, что действительно почувствовала радость. Жером очень ценил в ней эту готовность делиться самыми обычными мыслями.

Посторонние часто подозревали, что она испытывает какие-то душевные муки, – наверное, потому, что она редко улыбалась. Жером же знал, что Таня была способна регулярно радоваться. Он полагал, что мало у кого дела с эмоциями обстоят лучше, чем у Тани. Например, ее младшая сестра Сара, которая училась в Потсдаме на сценаристку, страдала от депрессий. Однажды Таня сказала, что родившиеся в 1988 году особенно подвержены психическим заболеваниям, мол, среди всех родившихся в восьмидесятые и девяностые они лидируют по количеству рецептов на антидепрессанты. Но в конкретной семье Арнхайм дела обстояли так, что у Тани, родившейся в восемьдесят восьмом, обычно всё было хорошо, а Сара, родившаяся в девяносто втором, без медицинской помощи оказывалась на грани суицида. Когда Таня назвала это статистическим курьезом, Жером сначала не знал, что ответить. Некоторое время спустя он сказал: «Ты же не виновата в том, что Сара много грустит».

Многие дома в Майнтале выглядели так, будто их проектировали ученики начальных классов: равносторонние треугольники, увенчивающие оштукатуренные фасады, а внутри супруги, воспитывающие детей. Большинство частных домов, даже с потемневшей от времени черепицей на крыше, в городке построили за последние сорок-шестьдесят лет, – в принципе, это был новый мир. Но ничто в нем не казалось новым. Жером находил это одновременно и гнетущим, и очаровательным. В Майнтале не было ни прорыва в будущее, ни реставрации старины. Вероятно, основное желание людей сводилось к тому, чтобы им не мешали, и Жером хорошо понимал это желание – хотя для него оно было далеко не на первом месте.

Он припарковал арендованную машину у ворот родительского дома. Это было бунгало 1978 года с обширным подземным этажом – нетипичная постройка для Майнталя. Угольно-черные стены и плоская крыша выгодно выбивались из общего стиля. В возрасте двадцати девяти лет Жером начал идентифицировать себя с этим домом, находящимся на границе природного заказника Хартиг. То, что он продолжал называть его родительским домом, Жером списывал на свое смиренное мировоззрение, но какую-то роль тут явно играло и чувство стыда. Сейчас бунгало формально принадлежало ему, пусть оно и строилось не по его проекту и не на его деньги. Отец Жерома переехал обратно во Франкфурт, в маленькую квартирку с видом на Железный мост[5], а его мать, родившаяся и выросшая в Кембридже (UK), последние три года жила в Лиссабоне, где Жером уже навестил ее пять раз. Изначально родители хотели продать это бунгало, которое они считали каким-то «недоразумением нашего среднего возраста». Отец скорее риторически спросил Жерома, не хочет ли тот жить здесь, но Жером тогда, в первый день Рождества 2016 года, неожиданно ответил: «А почему бы и нет?»

Таня и Жером любили вспоминать вечер, когда они впервые встретились. Они оба считали, что это довольно необычно – начать отношения со случайного секса, а ведь их приключение в гостинице Fleming’s на площади Эшенхаймер-Тор сначала казалось именно таковым. Первый показ веб-сериала по «Паноптикуму 2.0», целиком снятого на телефоны Samsung S7, состоялся во Франкфурте, в баре АМР, прямо напротив гигантского символа евро на площади Вилли Брандта. В зале было больше мужчин, чем женщин, на некоторых даже в конце лета 2017 года всё еще были идеально ухоженные хипстерские бороды и темная одежда. Жером, который никогда не носил бороды, сидел в последнем ряду. Таня ему сразу понравилась, но он не стал задавать вопросов из зала. Он познакомился с ней после показа, когда Таня возле диджейского пульта пила минералку вместе с модераторкой вечера, преподавательницей из университета дизайна в Оффенбахе, с которой Жером был знаком через друзей. Жером сказал, что ему очень понравилась презентация четырехсерийного мини-сериала, не впадая в излишнюю экзальтированность.

Они остались в баре АМР до закрытия, потом пошли в Terminus Spiritus[6], там они уже начали целоваться, а после двух больших стаканов сидра с минералкой решили не бояться неловкой первой ночи, а руководствоваться, так сказать, холодным рассудком. Они взяли такси и поехали к Тане в гостиницу. Секс в удивительно душном номере был не особенно хорош, но чувствовалось, что однажды он станет хорошим, он нес в себе обещание, как подумал Жером, то есть в принципе это был хороший секс.

Пока Таня утром, поспав всего четыре часа, мыла голову в стеклянной душевой кабине с полупрозрачным логотипом Fleming’s на стекле, которая оригинально располагалась посреди комнаты, Жером деликатно сидел на краю кровати спиной к ней и копался в телефоне. Вечером она написала ему из Мюнхена, что «во всей Баварии явно нет ни одного человека, готового на приключения». А Жером написал в ответ, что ужин с отцом прошел на удивление гармонично. Он не выспался и в таком состоянии был терпеливее, чем обычно. Жером почти не задумывался, отправляя сообщения Тане, просто писал ей короткие сообщения одно за другим, так естественно и одновременно волнительно, и он почувствовал, что это начало чего-то нового.

Когда Таня в прошлый раз гостила у него в Майнтале, они первым делом занялись сексом, а потом в вечерних сумерках съездили в Tegut[7] и пожарили соевые стейки. Может быть, Таня и в этот раз ожидала повторения тех же действий, как своего рода традиции, но Жером уже купил всё, что нужно. «Эспрессо или вино?» – спросил он, и они сначала выпили по чашке эспрессо, а потом по несколько бокалов кремана; в Tegut этот креман был вторым по бюджетности. Они сидели рука об руку на угольно-черном диване дома у Жерома в Южном Гессене. Жером не стал бы утверждать, что это идеальная ситуация, он даже не чувствовал, что сидит у себя дома на своем диване, но ему было хорошо. «На завтра обещают дождь», – сказала Таня, глядя в телефон. Это как будто удивило ее. Жером тоже предполагал, что им гарантирована солнечная и теплая Страстная пятница. Когда он проводил время с Таней, всегда стояла бомбически хорошая погода. Она спросила, смогут ли они в течение дня поработать над ее сайтом. Еще на втором свидании, которое началось на вокзале в Ганновере перед киоском-закусочной «Колбасный базар» и продолжилось в пивном баре у южного выхода с вокзала, где они оба пропустили свои последние поезда, – еще тогда они решили, что Жером сделает для Тани сайт – tanja-arnheim.space, а заодно решили стать парой. Сайт Тани, программирование и дизайн Жерома Даймлера, неизбежно превратился в некий love commitment[8]. «Вместо работы над сайтом мы можем завтра сходить в галерею „Schirn“, а потом в кино», – предложил Жером. Таня сразу согласилась: «Да, давай». В глубине души она боялась своего будущего сайта, Жером точно это знал. С какими оттенками, формами и жестами она идентифицирует себя весной 2018 года? Эти концептуальные вопросы вызывали у нее серьезные затруднения. Поэтому Жером давно решил, что сделает сайт сам и предъявит Тане готовый проект 30 апреля, в день ее тридцатилетия. Подарок, как в старые добрые времена, – первый собственный сайт. Жером интенсивно трудился над ним.

«А в твоем новом тексте будут персонажи из „Паноптикума“? У тебя уже есть ключевой вопрос? Или какой-то тематический центр?» Когда закончилась первая бутылка кремана, Жером почувствовал себя так, будто берет интервью у своей подруги; по его представлениям, ей это должно было нравиться, ведь его интерес был искренним, он спрашивал ее как любовник и как поклонник. Он пошел на кухню, достал из шкафчика чистые бокалы, положил в них лед, налил клюквенный сок и водку Sky, а Таня в это время сказала: «Думаю, никогда нельзя слишком четко определять свою тему». И после короткой паузы: «Персонажи похожие, но всё-таки новые. Они мне кажутся более религиозными».

Персонажи «Паноптикума 2.0», все сплошь мужчины, были эмоционально неустойчивы, иногда они страдали от каких-то зажимов с отсылкой к родителям. Перенос внимания с психологии на религию показался Жерому правильным шагом. Ему виделось в этом больше свободы. Когда ты занимаешься своей психикой, ты часто оказываешься беззащитен перед ее реальностью, а свою религиозность можно, в принципе, сконструировать. Жером в тринадцать лет отказался посещать уроки подготовки к конфирмации, но до сих пор платил церковный налог. В сочельник 2017 года, когда мама навестила его в Майнтале, они вместе сходили в церковь на рождественское богослужение. Это было спонтанное решение: они захотели посмотреть на церемонию просто потому, что ни Жером, ни его мать никогда раньше ее не видели. Когда они зашли в церковь, свободные места были только на балконе в левом нефе. Сверху было видно заполненное людьми пространство церкви. Жером отправил Тане короткое видео, а Таня, гостившая у родителей в Киле, сразу ответила: «Симпатичная церковь». Жерома удивило свободное, расслабленное поведение посетительниц и посетителей службы, хотя чему удивляться, если раньше он бывал в церквях только в связи с похоронами. Всего было пять траурных церемоний: две его бабушки, Грета и Мэри, отец школьного друга Марка, однокурсница из Дюссельдорфа Юдит и его крестный Фальк. После третьих похорон Жером решил выйти из числа членов церкви, потому что христианский ритуал вместо утешения вызывал чувство отчуждения. Но комментарий отца о том, что церковь активно занимается благотворительностью, удержал его от выхода.

Теперь, со стаканом напитка клюквенного цвета в руке, Жером рассказывал: «Во время богослужения одна девочка-флейтистка часто ошибалась во время своего соло. Это было довольно смешно. Но вместо того чтобы смеяться, все прихожане испытывали стыд. И сострадание. Кажется, в тот момент я понял протестантскую религию: мы внимательно слушаем незамысловатую игру на флейте, надеемся, что никто не опозорится, и испытываем сострадание, когда ученица недостаточно занималась, потому что знаем, что эта неудача надолго останется с ней. Это протестантизм».

Таня улыбнулась: «Тебя в последнее время очень занимают твои корни». Она просто констатировала, но Жером всё равно ощутил упрек.

«Да, сорри… ты права. Я часто говорю об этом».

«Жером, котик. – Таня потянула за свободные рукава его рубашки. – Я ничего такого не имела в виду. Это так мило, когда ты рассказываешь одно и то же несколько раз».

Когда Жером закрыл глаза, чтобы поцеловать Таню, у него слегка закружилась голова. «У тебя тоже голова кружится?» – спросил он. «Со страшной силой», – засмеялась Таня. «Тебе плохо?» – «Нет». – «Мне тоже нет».

Потом у них был немного пафосный секс на диване, пронизанный уверенностью в том, что они делают что-то безусловно хорошее для духа и тела. Жером даже на мгновение поверил в то, что они своим половым актом улучшают энергетику всей планеты Земля. Он двигался как-то угловато, Таня выдвигалась ему навстречу в каком-то новом для него ритме. Когда они кончили – сначала Жером, а вскоре и Таня, – он невольно рассмеялся, вспомнив свои мысли об энергетике планеты. Первым порывом Жерома было рассказать Тане о своей энергетической теории, но он всё же решил, что не надо всё сразу забалтывать. Лучше спокойно продолжить наблюдение за их совместным сексом и за планетой Земля. Таня поцеловала его в левый висок и вдруг тоже засмеялась. Они вместе встали с дивана, отошли на семь шагов и в некотором оцепенении упали на матрас Жерома шириной один метр сорок сантиметров. Они спали спина к спине.

2

Неделя после Пасхи выдалась солнечной и теплой. Во вторник вечером Таня вернулась в свою двухкомнатную квартиру, с балкона которой она могла смотреть на парк Хазенхайде. Если бы у нее были такие же депрессивные наклонности, как у ее сестры Сары, то атмосфера на улицах могла бы нагнать на нее тоску. Первые теплые дни года в большом городе означали потенциальный стресс. В Берлине ты обязан хорошо и максимально публично проводить время. Наверное, думала Таня, многим понаехавшим нужны годы, чтобы решиться в первые теплые дни взять и поработать где-то в тени, вместо того чтобы сидеть перед магазином и пить шампанское. Тане тоже понадобилось время, чтобы принять тот факт, что в конечном счете ей мало просто тусить на улице и нравиться другим людям. Для нее оказалось важнее создавать продукт, который нравится максимально строгой публике. Это не обязательно должны быть тексты, это может быть одежда или видео-арт, думала иногда Таня. Но в реальности она всегда только писала: это давалось ей легко, и она чувствовала себя лучше, когда писала регулярно.

Задним числом Таня считала полезным спор с Жеромом из-за «Назови меня своим именем», который произошел у них вечером Страстной пятницы. Этот спор показал, что они оба по-прежнему опираются на свои мысли и принципы, что они не зависят друг от друга в своих мнениях. В кинотеатре «Метрополис» на площади Эшенхаймер-Тор они сидели в двойном кресле, без подлокотника посередине, иногда держась за руки, но, несмотря на это, они совсем по-разному восприняли «Назови меня своим именем». Жером увлекся внешней красотой фильма и его мира, как и большинство тех, кто рассказывал Тане про этот фильм о гомоэротической летней любви подростка и аспиранта в Италии восьмидесятых годов, а сама Таня почувствовала отторжение. «Назови меня своим именем» показался ей ужасно буржуазным. Она тоже не осталась равнодушной к напряжению между главными героями, но ее раздражало, что фильм исподволь внушал, что счастье, толерантность и гуманизм возможны только на основе зажиточности и элитного образования. Когда на обратном пути, в «Тесле», Жером сказал, что фильм, возможно, триггернул ее тем, что она сама была конвенционально красивой дочерью hi-end-образованных родителей, но она должна как минимум признать идеальный стиль фильма, Таня вышла из себя. Она закричала, что Жером должен принять тот факт, что фильм ей не зашел. А когда Жером собрался что-то возразить, Таня сказала: «А теперь заткнись-ка, Жером». Остаток пути они молчали.