Полная версия
Факультет
ФАКУЛЬТЕТ
1.
Погода стояла мягкая. Да, такой погоды уж не встретишь сейчас. Шел июль 1986 года – жаркий и солнечный. По гулким прохладным и залитым светом вечерним коридорам института прогуливаются пришедшие на собеседование абитуриенты. Глаза у них умные. И вдумчивые они все. И литературно одаренные, наверное. И все немного похожи на Пушкина: в очках и кудрявых волосьях.
– Да где же вы видели Пушкина в очках? – возмутится кто-то.
Но в кудрявых волосьях все. И с «сантиментом» в прищуре глаз. Ах, как обманчивы бывают кудряшки волосьев. И вычитанная где-то фраза всплывает в памяти: она была завита, как овца, и так же развита…
– Ну, вас-то всех примут, – многообещающим голосом вещает какая-то девочка молодому человеку в густых прыщах.
– Кого это – нас? – дожимает из девчонки признание молодой прыщеносец.
– Ну, ребят, – охотно поясняет девчонка. – Вас всех примут. В педагогический ребят всех берут, кто пришел.
Как выяснилось позднее, девчонка пророчествовала. Откровение не посетило ее лишь в одном: того прыщавого и не приняли. Но где найдешь сейчас даже и такую прорицательницу? И где сейчас такая погода? А ты-то сам что там делаешь в такую мягкую погоду? Что?
2.
Все вокруг выглядят нарядными и радостными. Малознакомыми, но многообещающими. Большая аудитория пахнет краской. Этот запах, как запах розового масла – Понтия Пилата, преследовал нас все экзамены. Сдали! И слетелись теперь душным утром клевать гроздья победы. Не верится, никому еще не верится, что поступили. Но блеск в глазах уже есть. И ощущение, что жизнь завершилась счастливо…
– Меня-то приняли или нет? – спрашивает меня Оксана, опоздавшая на зачисление.
Она шутит: отличницу Оксану, сдавшую первый экзамен на «отлично», по закону зачислили уже заранее, без сдачи оставшихся предметов. Но Оксане все в новинку, все волнительно, и она самоутверждается:
– Меня зачислили или нет?
– Зачислили, зачислили.
– Точно?
– Да куда уж.
– А ты фамилию-то мою знаешь?
– Знаю.
– Точно?
– Точно, точно: Стецюк твоя фамилия.
3.
Оксана Стецюк приехала в Мурманск из маленького поселка в глубине Кольского полуострова. Приехала поступать в институт, приехала в большой город, приехала покорять и завоевывать. Так когда-то д’Артаньян скакал в Париж. Как и тот гасконец, Оксана кинулась в город с головой, далеко обогнав в его познании, как это часто бывает – и как это, кстати, и вышло с тем гасконцем, – гораздо более опытных и искушенных городских жителей.
Чего только она не вытворяла. В сентябре она заявила, что является мужененавистницей. А уже в ноябре вышла замуж, когда большинство ее ровесниц все еще зябко поеживались в своих девичьих кроватках.
Лиха беда начало. Оксана играла в самодеятельных театрах, на Новый год переодевалась гусаром, пела в ресторане, где-то прослушивалась и даже ездила в Калининград с какой-то концертной программой. Словом, она вела богемный образ жизни, успевая при этом еще и учиться в институте.
Потом, правда, Оксана перестала совершать глупости. А жаль…
4.
Мы стоим у расписания, предвкушая скорое начало занятий.
– Современный русский язык, история КПСС, введение в специальность… – читаю я. – Мерзость какая. Разве это может быть интересно?
– Кому как, – обиженно огрызаются две девчонки, старательно списывающие расписание в блокнотики.
С тех пор мы узнали друг друга гораздо лучше. И теперь я могу сказать с уверенностью: им это действительно было интересно. Им все было интересно. По крайней мере, они все это выучили на отлично. Девчонок звали Оля и Лена.
5.
Лена и Оля учились в школе в одном классе. Они вместе пришли в институт, который и окончили с красными дипломами. Оля почему-то называла Лену Кузей. Кузя с Олей все время почему-то занимались Маяковским и, я в этом уверен, знали о нем (вдвоем, по крайней мере) больше, чем сам Владимир Владимирович знал о себе.
Оля с Леной были лучшими студентками нашего курса. Это уж точно. Нравилось ли им учиться на филфаке пединститута? Наверное – да. Хотя они, безусловно, могли бы поступить и в любой другой вуз, который тоже окончили бы с красными дипломами. Нравилось ли им все, чем им приходилось заниматься на филфаке пединститута? Наверное – нет. Все никогда не может нравиться. Все предметы не могут быть одинаково интересны. Но Оля с Леной знали все. И по всем наукам имели только отличные оценки, подкрепленные нерушимыми, как единство партии и народа, знаниями.
6.
Осенняя свежесть из раскрытых окон. Но запах краски все еще чувствуется. Лекция. Альберт Сергеевич читает нам введение в современную советскую литературу:
«Почему современные писатели продолжают писать о войне? Не только потому, что это была трагедия целого народа, трагедия, о которой нельзя забыть, но и потому еще, что это было время героического порыва, высокого духовного взлета отдельной личности и народа в целом. Когда наши люди обнаружили в себе подлинную человечность, величие духа, преданность социалистическим идеалам.
Современная жизнь стала сложнее, противоречивее. И, быть может, обращение к теме войны – это в какой-то мере тоска по одухотворенности, ясности, четкости жизненной позиции. Во время войны многое было проще, жизненную позицию легче было определить. Это тоска и по нравственному максимализму в людях».
Да, как говаривала мамаша Кураж, в мирное время человечество растет в ботву. А революция даже еще лучше войны, потому что когда провозглашают революцию, то сражаться за нее идут только желающие. Это уже Марсель Пруст сказал.
А Смирнов все тянет и тянет свою волынку, завораживая нас зловещей, почти детективной ситуацией:
«Поздней осенью 1943 года партизанка Зося Норейко идет на задание в тыл врага. Она пробирается по ночному лесу, страшно боится и все же идет».
У меня ощущение дежа вю. Где-то я это уже слышал. Но где? Подобных книг я явно не читал. Эврика! Это же история про – задери ее – Красную Шапочку!
Чем дальше в лес – тем страшнее. В Смирновской проповеди появляется серый волк: «главное для него – не победа над врагом, а выжить любой ценой…»
Студенты жадно впитывают свежий воздух, заносимый ветерком в аудиторию. Им тут еще нюхать и нюхать. Пять лет пройдут и горы станут песком – только тогда покинут они эти стены. Но об этом никто сейчас не думает: возраст еще не тот.
Стулья в аудитории мягкие, парты зеленые, свежеокрашенные – рассадницы лаковой вони. Студенты чувствуют новую жизнь и себя, в нее входящими. Они вырвались из чего-то, ушли из детства и стоят теперь перед выбором: записывать или не записывать эту чертову лекцию?
Смирнов доходит до пункта поедания Красной Шапочки волком: «и тогда Антон Голубин, боясь разоблачения с ее стороны в будущем, решает избавиться от Зоси». Жуть.
Звенит звонок, и мы на пятнадцать минут избавляемся от Смирнова. Студенты галдят: впереди второй час «пары», а Зося все еще не съедена.
– А мне здесь нравится, – говорю я Олегу Малышкину. – Мне очень нравится здесь.
Олег Малышкин смеется…
7.
У нас с Олегом, наверное, разная ментальность. Да, это точно. На первом курсе нас повезли «на картошку».
– Вы мне понравились в полях,– сказала нам потом в качестве комплимента Людмила Львовна Иванова. – Вы не строили из себя коллектив.
Строить-то мы ничего не строили, но Олежек Малышкин изрядно подпортил там нервы доброй половине из нас. Он родом из Белоруссии. Для них картошка (бульба) – что для украинцев сало, а для русских водка – дело святое.
Мы лениво ползаем по полю: работа у нас на время, а не на результат.
– Ну давайте наберем еще по ведерку? – ноет Олежек.
Когда все, набрав еще по ведру продукта, злобно косясь на Олежку, садятся отдыхать, Олежек просит:
– Ну еще хоть по ведерку, а? Картошка же!
– Отдохнем. Потом!
– А сколько будем отдыхать? – умильно заглядывает в глаза Олежек.
– Полчаса! – рявкают пятнадцать глоток.
– Ой! – Олежку чуть удар не хватил.
– Двадцать минут, – снисходим мы.
– Десять, ладно? – причитает наш картофельный маньяк.
– Пятнадцать!
Олежек затихает. Обстановка стоит нервозная. Кажется, что слышно, как тикают неумолимые часы на Олежкиной руке. Последние минут пять нашего счастья он уже не спускает взгляда с циферблата. И вот: пик, пик, пик.
– Пятнадцать минут прошло, – с трогательной заботой не то о нас, не то о картошке уточняет наш друг.
Да, мы, правда, не были еще тогда коллективом – раз не убили Малышкина прямо там на грядке! Я не знаю, пойду ли я с Олежкой в разведку, но «на картошку» я с ним точно больше не поеду. Никогда!
8.
Зал шумит… Нам вручают студенческие билеты в читальном зале институтской библиотеки. Нас вызывают по одному, и декан жмет нам руки и желает всякому свое.
– Виктория Куклина, – оглашают очередное имя.
По проходу идет красивая девочка с замечательной аккуратной головкой и огромными голубыми глазами.
– Смотри, – шепчет сзади Олег Малышкин, – фамилия – Куклина, и сама на куклу похожа.
Да, Вика действительно была похожа на куклу. Она проучилась семестр или два и бросила. Она всегда хотела заняться высокой модой. И экстравагантность ее одежд, смягчаемая единственно шикарной фигурой, которая все-таки справлялась с творческим натиском храброй портняжки, давала к этому все основания. Не знаю, производили ли ее модели фурор на подиуме, но наших педагогов Вика потрясти сумела.
– Ой, что это за оранжевые штаны? – ужаснулась перед каким-то коллоквиумом Пантелеева при виде прохаживающейся по коридору Вики. – Что они здесь делают? Я надеюсь, это не наша студентка?
– Наша, наша.
– В таких штанах?
В таких, в таких, Людмила Тимофеевна. Штаны еще никогда не определяли человека. Вика была очень милой и неглупой девочкой. Но свои желтые штаны вместе со всем их содержимым она вскоре из института унесла. И наши педагоги ее к тому подтолкнули. И правильно ли это было?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
