Призраки из прошлого и другие ужасные истории

А может, предложить это Геннадию Борисовичу? Ведь мы же увидимся с ним в школе, когда будем меняться одеждой. Вот и спрошу – не захочет ли он проводить меня до Серебряной горы сегодня или завтра.

И я уже размышляю о том, сколько времени займет дорога к ней: в одну сторону часа два, наверное, если не больше. Значит, туда и обратно где-то часа четыре… Ужас-ужас! Смогу ли я осилить такой путь? Сейчас мне кажется, что я смогу все, но надолго ли хватит такой решимости и главное – сил?

Встаю, включаю свет, одеваюсь, достаю телефон, чтобы посмотреть, что происходит в мире. В отличие от одноклассников, я всегда интересуюсь последними событиями, к этому меня с детства приучили родители. А как еще может быть, если отец у тебя журналист (года три назад он стал редактором журнала «Родные просторы»). И вспоминаю, что Интернета, как и мобильной связи, здесь нет. Нахожу в гаджете какую-то примитивную игру для первоклашек, в которой шарик разбивает кирпичики, и… обо всем забываю. Удар, еще удар, тьфу ты, шарик пролетает мимо, одна из трех жизней потеряна. Осталось две. Еще удар, еще, еще много ударов, и, наконец, последний кирпичик рассыпается и исчезает. Шарик – победитель! Вот бы и мне стать таким же шариком-победителем! Увы, я толстый, неуклюжий и… пассивный. И вряд ли что-то удастся изменить.

Вдруг хлопает входная дверь, и дом наполняется громким девчоночьим визгом.

– И-и-и!

– И-и-и!

– И-и-и!

– Ой, батюшки!

– С ума сойти!

– Я думала, что это мерещится, а это…

Слышу сердитый голос дяди Миши.

– Чего примчались ни свет ни заря! Вместо того, чтобы в школу идти, визжат, как оглашенные!

– Так гость же у вас, – доносится из комнаты тонкий девчоночий голос. – Вот и решили взглянуть на него, а там, на улице, почти рядом с вашей калиткой…

– И-и-и-и!!!!

– Ну че, И-И-И-И-И, че визжите? По-человечьи говорить разучились?

– Там, дядь Миш, она стояла. Или он, не знаю, как правильно. Призрак стоял. Душа, наверное, одного из стражников. Возле вашей калитки… Такая… желтоватая…

– Ну и чего визжать? А тебе, – это он уже, наверное, обращается к Соньке, – сколько раз можно говорить, чтобы не шаталась по вечерам по поселку. Вот куда ты вчера на ночь глядя поперлась?

– Я ж говорила, дядь Миш, к девчонкам пошла, предупредить, что сегодня в школу не приду.

– Вот они и притащились! Да еще с криками! Поди и гостя разбудили, безголовые!

– Так мы и пришли, дядя Миш, на него посмотреть. Интересно же!

Мы только в щелочку заглянем и все!

Я мигом достаю из рюкзака блокнот, ручку и, усевшись на кровати, делаю вид, что пишу. Пусть знают, какой я умный!

Из-за дверей слышится шепот:

– Толстый!

– Дык че ты хочешь, москвич! Москвичи знаешь, сколько съедают! Вся страна их кормит!

– А че это он нарисовался?

– Че-че, каникулы у них сейчас! – это Сонькин голос. – Вот и решил прокатиться.

– Ни фига себе! Все школьники учатся, а они отдыхают!

– Да у него школа какая-то… как это… новационная…

– Ой, смотрите, а рожа-то!

– Че рожа?

– В прыщах вся. Надо же, какой некрасивый!

– Ладно. Хватит, отойдите! – сердится дядя Миша. – Верка, Зойка, Валька, чего уставились?

– Все, девчонки, идите, в школу опоздаете! – приказывает Сонька.

– А ты че?

– Че, забыли? Марь Иванне передайте, что прийти не смогу. Гость все-таки. Из Москвы.

– Счастливая… – вздыхает кто-то из девчонок, и я не могу понять, чему завидует: тому, что гость из Москвы, или тому, что можно пропустить занятия. Скорее всего, второму.

За завтраком начинается спор. Сонька отказывается вести меня к Геннадию Борисовичу.

– Как это ты не пойдешь? – возмущается дядя. – А для чего ж тогда с занятий отпросилась?

– Выходной устроить.

– Но ведь это гость, ему надо поселок показать, до школы довести, чтобы он вещи свои забрал! Не полетит же он в Москву в валенках и телогрейке!

– Да че показывать-то? Было бы что хорошее.

Все-таки дяде Мише удается уговорить Соньку проводить меня до школы. Я кладу в карман телогрейки телефон, который собираюсь использовать в качестве диктофона, фотоаппарата и видеокамеры, и мы выходим из дома.

Глава 11

Сонька идет метра на три впереди, я понимаю: не хочет, чтобы кто-нибудь подумал, что она со мной – с толстым и с прыщами на лице. Но об этом можно не беспокоиться, ведь улицы поселка пусты. У половины домов, видимо, давно уже нет хозяев: окна и двери заколочены досками. И вдруг у Соньки (этих девчонок разве поймешь?) просыпается талант экскурсовода, она подходит ко мне и показывает на виднеющуюся вдали сопку, на которой, в отличие от других, нет ни деревца.

– Перед нами сопка под названием Лысая, – вовсе не писклявым, а нормальным голосом говорит она. – За ней начинается Китай. До революции туда за товарами ходили русские. А из Китая сюда набегали бандиты – хунхузы. Их банды порой насчитывали чуть ли не сто человек. А чтобы напугать своих жертв, они надевали на головы маски чертей.

Я первый раз в жизни слышу о хунхузах и мне это очень интересно.

– А кого они грабили? Здесь что, было много богатых?

– В Благодатном нет, поэтому в нем они почти не появлялись. А вот на золотом прииске, что в десяти километрах отсюда, бывали часто. Да, а идем мы по той части поселка, которую местные называют Америкой. А во-о-н впереди видишь скособоченный дом? Там начинается Индонезия. Да вот мы уже по ней и идем.

– Почему так назвали? Америка, Индонезия, еще что-то…

– Кто его знает. Может, потому, что у тех, кто остался в Благодатном, вообще нет возможности путешествовать. Ведь кто мог уехать отсюда, давно уехали. А остальные решили побывать в других странах хотя бы таким необычным образом.

Я искоса смотрю сверху вниз на Соньку, на эту пигалицу. А что, когда она не дергается, похоже, нормальная девчонка. И даже немного симпатичная. И вовсе не чучело.

Сонька ловит мой взгляд и тут же сердится.

– Че зыришься? Я тебе че, это… как его… Ну, в музеях… экс… экс…

– Экспонат! – подсказываю я и задаю вопрос, который вертится в голове:

– Послушай, Сонь, что это за кучи песка в некоторых дворах?

– Это порода из хвостов, – поясняет Сонька.

– Что за хвосты? – спрашиваю я еще и потому, что о каких-то хвостах говорил в поезде Бурелом с попутчиком.

– Ну, как бы тебе объяснить… Руда из шахты идет на обогатительную фабрику, там она измельчается, и из нее извлекаются крупицы драгоценного металла. Отработанная измельченная порода, в которой уже нет ничего ценного, сваливается в отвалы или в хвосты. Но кроме измельченной породы есть еще и так называемый базальт, это тоже пустая порода, только в виде камней. Этот базальт сваливали рядом с отвалами.

– Ни фига себе! Откуда ты это знаешь?

– У меня папка работал в шахте. Вот мне все и рассказывал.

– А зачем тогда во дворах-то эта порода, если она пустая?

Но ответить Сонька не успевает: на крыльцо скособоченного дома, мимо которого мы идем, покачиваясь, выходит тощий мужик, и я невольно замедляю шаг. Бурелом!

– Слышь, Сонька! – кричит он своим отвратительным, тонким, похожим на женский, голосом. – Говорят, к Михе родственник из Москвы приехал?

– Да, дядя Ген, приехал!

– Ну и где он сейчас?

Я дергаю Соньку за рукав. Молчи, мол.

– Дома, дядя Ген, отсыпается.

– А это кто, Сонь?

– Друг мой, дядя Ген, из Безруково.

– А-а-а… – дядя Гена громко вздыхает, не отрывая взгляда от меня, и я почему-то уверен, что он меня узнал. – Счастливый Миха. Родственники в Москве…

Тяну Соньку за собой, чтобы поскорее отойти от дома Бурелома. Пройдя еще немного, она продолжает:

– А вот это уже Индокитай.

Я невольно останавливаюсь.

Передо мной странный ансамбль из остатков кирпичных сооружений. Может, в этом месте проходили съемки какого-то исторического фильма типа «Последний день Помпеи», думаю я, но Сонька тут же опровергает мои предположения.

– Здесь когда-то был культурный центр Благодатного. Давно, нас с тобой еще не было. Тогда, говорят, работала шахта, и все это принадлежало ей. Вот это – площадь Ленина. Справа от нее – здание с колоннами – бывший дворец культуры, чуть подальше – библиотека, еще дальше – комбинат бытового обслуживания.

– Так почему они в таком виде? – недоумеваю я. – Кто их разрушил?

– В 90-е годы шахта закрылась, и оказалось, что все эти сооружения никому и не нужны. Вот местные и начали все разбирать и по кирпичику растаскивать.

Среди этих руин больше всего меня привлекает бывший дворец культуры. Между двух обшарпанных колонн, прямо над зияющим оконным проемом, за которым виднеются выложенные из мозаики атланты с поднятыми вверх руками, болтается выгоревший на солнце транспарант. Если поднапрячься, то можно прочитать, что на нем написано: «Труд в СССР есть дело чести, доблести, славы и геройства!». Достаю телефон, делаю снимок.

Потом взгромождаюсь на то, что когда-то было подоконником, и спрыгиваю вниз.

Тут тоже есть то, на чем может остановиться взгляд фотографа. Щелк, щелк, щелк! Представляю, как все эти фотографии будут отличаться от тех, что печатают в отцовских «Просторах», и уже собираюсь снять видео, как вдруг слышу разухабистые голоса. Я замираю, в какой-то момент мне кажется, что сюда приближаются Попов с дружками – такая же ненормативная лексика, такие же агрессивные нотки.

В оконном проеме появляется Сонькина голова:

– Вылазь скорее, бежать надо!

Глава 12

Но вылезти я не успеваю – голоса совсем рядом.

– Теперь уже сиди там, – шепчет Сонька, – все равно убежать не успеем. Сиди, может, обойдется.

От страха судорогой сводит живот. ЭТИ, похоже, в сто раз хуже, чем поповские.

– А что мы тут делаем? – слышится отвратительное сюсюканье.

– Отвали, Трясина! – отвечает Сонька. По ее голосу не скажешь, что она напугана. – Да и вообще, идите-ка лесом.

– Ага, так мы и пошли, спасибочки! А вот интересно, кого ты там прячешь?

Я вжимаюсь в стену, но это не делает меня невидимым, и появившаяся сверху рожа с хихиканьем произносит:

– О, смотрите-ка, женишок!

И тут же вместо одной в оконном проеме уже четыре рожи:

– Ни фига себе! Откель взялся?

Я прячу в карман телефон и делаю вид, что не слышу, хотя понимаю, что это глупо.

Опять голос Соньки:

– Отвалите от него, это наш гость!

– Чего?

– Пустите! Петь, помоги!

Помоги! Если бы я знал, как ей помочь!

– Сейчас, – все же кричу я и пытаюсь выбраться наверх, для этого нужно, ухватившись руками за остатки подоконника, подтянуться и забраться на него, но сил не хватает, и я сваливаюсь вниз. И, еще не поднявшись, вижу, как с этого же подоконника спрыгивают четверо и медленно приближаются ко мне. На лице у каждого из них не обещающая ничего хорошего ухмылочка. Поднимаюсь и пячусь назад до тех пор, пока не упираюсь спиной в стену.

Трясина с дружками буквально надвигаются на меня, точь-в-точь как это делает Попов со своей командой.

– Отстаньте от него! – кричит Сонька, тоже спрыгивает с подоконника, отталкивает Трясину и встает передо мной – худенькая маленькая пичужка. – Говорю же, он гость!

– И откуда же взялся этот толстячок? – сладким голосом спрашивает Трясина. – Поди, из Безруково?

– Бери выше! – отвечает Сонька.

– Значит, из Безногово?

– Или из Безносова?

– Или из Безротова? – подхватывают остальные.

Слышится противный хохот.

Трясина подходит к Соньке, и вот она уже отлетает в сторону, а он хватает меня за грудки, оттаскивает от стены и бьет в живот. Я падаю на спину, больно ударяюсь головой обо что-то твердое и на какое-то время теряю сознание. А когда прихожу в себя, вижу над лицом подошву чьего-то ботинка. Я мысленно прощаюсь с жизнью и опять слышу истошный крик Соньки.

Глава 13

И вдруг… вдруг происходит непонятное – рядом со мной возникает расплывчатый, чуть светящийся силуэт молодого мужчины с тонкими усиками, очень похожий на того, что мне приснился в самолете. Силуэт наклоняется, я чувствую холодное прикосновение чего-то к ладони, и оно, это прикосновение, как будто бы вливает в меня силы. С несвойственной мне прытью я вскакиваю, прижимаю Трясину к стене и боковым зрением вижу крадущихся сзади его друганов. Стремительно оборачиваюсь, делаю несколько резких движений руками – и вот уже они, а потом и их вожак беспомощно барахтаются на том месте, где я только что прощался с жизнью. Откуда-то в голову приходят нужные слова.

– Значит так, – говорю я, – если вы хотя бы взглядом обидите Соньку, вам несдобровать. Узнаю об этом, где бы я ни был – в Безруково, Безногово, Безносово или… в Париже. Поняли?

Все испуганно кивают.

– Можете вставать, – снисходительно разрешаю я.

Но никто из них даже не шевелится.

– Эй, пацан, – слышится робкое. – Скажи честно, ты чемпион чего-то там в Безруково, да?

– В Европе, – отвечаю я и, ухватившись руками за подоконник, легко выбираюсь из здания. Потом протягиваю руку Соньке и помогаю вылезти ей.

– Эй, пацан, – доносится снизу голос Трясины. – Ты кем будешь-то ей, Соньке-то?

– Ты все-то не догадался?

– Не-а.

– Старший брат я ей, понял? – отвечаю я, заглядывая в оконный проем. Хулиганы уже приподнимаются, в их глазах страх и недоумение.

Какое-то время мы с Сонькой идем молча. Не знаю, что чувствует она, только я не могу прийти в себя от нового, незнакомого прежде состояния. От этого даже немного кружится голова. Так вот что значит быть сильным и смелым! Так вот что значит уметь постоять за себя и за девочку, которая рядом! Конечно, то, что случилось, не совсем честно, ведь победа одержана не мной, и все-таки… И все-таки я ощущаю себя победителем.

Но это еще не все. Со мной еще что-то произошло. Во мне появляется неведомая прежде любовь ко всему, что меня окружает: к синему бескрайнему небу, к этим скособоченным и нескособоченным домишкам и домам, к этой пигалице Соньке. Меня вдруг становится так много, что хочется поделиться этим со всем миром.

И это не все. Джинсы, которые еще утром с трудом сходились на животе, почему-то сделались такими свободными, что, кажется, вот-вот спадут.

Я останавливаюсь, чтобы подтянуть ремень, и вспоминаю незнакомца, который мне помог. Кто он? Почему у него ледяные руки и от него веет холодом? В голове появляется смутная догадка, но я тут же отвергаю ее, потому что того, о чем я подумал, просто не может быть. Но спрашиваю на всякий случай:

– Слышь, Сонь, а ты никого постороннего там не видела? Ну, там, где мы подрались.

– Да нет… Кого, например?

– Ну, может, мужик какой заглянул…

– Да никого там не было!

Сонька берет меня под руку:

– А ты правда чемпион Европы?

– Пошутил, – коротко отвечаю я. – Всего лишь Москвы.

До меня вдруг доходит, что если ты сильный, если можешь вступиться за того, кто слабее, тебя будут любить и уважать, тобой будут восхищаться, даже если ты толстый и лицо твое в прыщах. И как я раньше не понимал этого?

Я мысленно благодарю странного незнакомца за то, что дал мне силы и умение справиться с хулиганами, и мне кажется, что он опять появляется передо мной. Я невольно замедляю шаг, чтобы получше рассмотреть его, но он тут же растворяется в морозном воздухе.

– Ты чего? – удивляется Сонька, заметив, что я немного приотстал, и вдруг останавливается. Теперь уже я интересуюсь, что случилось.

– Петь, – дрогнувшим голосом отвечает она, – у тебя лицо…

– Что с лицом? – спрашиваю я в ужасе от того, что вдруг, кроме прыщей, на лице возникло еще что-нибудь. Может, родимые пятна величиной с пятак, может, рубцы, как у оспенных больных, которых я видел на картинках в Интернете.

– Прыщи на лице… Они исчезли!

– Как, исчезли?

Снимаю рукавицу, провожу рукой по щеке, и правда, она гладкая, как яичко. Ничего не понимаю…

– Петь, – смущенно произносит Сонька. – А ты, оказывается, симпатичный! А вот и школа!

Глава 14

И это старое здание, которое, кажется, вот-вот обрушится, – школа? Сонька как будто бы опять читает мои мысли:

– Ей уже 110 лет. Комиссия была несколько раз, вынесла решение, что в этом здании нельзя заниматься, потому что оно может в любой момент рухнуть.

Я не выдерживаю и, достав телефон, делаю снимки – щелк, щелк, щелк – вот она, еще одна картинка жизни российской глубинки!

– 20 лет назад начали новую строить, – показывает Сонька на выступающий неподалеку из земли фундамент, – а потом стройку заморозили, сказали, что нет денег.

Поднявшись по шаткому крылечку, входим внутрь. В нос ударяет спертый воздух. Перед глазами узкий и длинный полутемный коридор с высоченными потолками. Звенит звонок, распахиваются двери и… Я ожидаю, что сейчас, будто из заточения, вырвутся ученики и бурным потоком устремятся к выходу, как это случается в нашей школе, и невольно прижимаюсь к стене. Но из каждого класса выходит буквально по нескольку человек.

– Почему так мало? – спрашиваю Соньку.

– Так и людей-то в Благодатном раз-два и обчелся. В первом классе вообще один ученик. В нашем – целых четыре!

Ничего себе! Получается, что сегодня утром у дяди Миши собирался весь Сонькин класс!

– А вот и они! – говорит названная сестра и бежит навстречу девчонкам, что-то рассказывает им, потом делает вид, что падает – понятно, показывает, как я раскидал местных хулиганов. Подружки поворачиваются в мою сторону и смотрят на меня восхищенно. Мне становится неловко, и я отхожу к окну.

Мимо неуверенной походкой идет странноватый мужчина с журналом под мышкой. Но мыслями он, похоже, в каком-то другом измерении. И точно, спустя минуту он налетает, а вернее, набредает на Соньку с подружками, которые, увлекшись разговорами, тоже ничего не замечают. Журнал падает, странноватый мужчина поднимает его, и это, похоже, возвращает его к реальности.

Подружки расходятся, ко мне подбегает Сонька.

– Кто это? – спрашиваю я, показывая на удаляющуюся фигуру.

– Учитель черчения. Непонятный какой-то. Приехал недавно, чтобы получить миллион за работу в сельской местности, а сам в школе почти не бывает, мотается куда-то. Ну что, теперь к Геннадию Борисовичу?

– Ну да.

Чем ближе мы подходим к кабинету химии, тем сильнее я ощущаю жжение электродов в голове.

Открываем дверь. Геннадий Борисович сидит за длинным, уставленным колбами и пробирками столом и что-то пишет в тетради.

– Здравствуйте, Геннадий Борисович, – говорит Сонька.

– Привет, – отвечает он, мельком взглянув на меня. – А где же гость?

– Так вот же, Геннадий Борисович!

– Петька, ты, что ли? Совсем на себя не похож! Другим стал. Как это?

Я здороваюсь и протягиваю учителю пакет с одеждой.

Он достает из-под стола точно такой же и отдает его мне.

А я до сих пор не могу прийти в себя от странной неожиданной помощи, о которой хочется немедленно рассказать. Я делаю Геннадию Борисовичу знак, он понимающе кивает, и в следующий момент Сонька уже отправляется за какими-то бумагами. Пока ее нет, успеваю поведать о необычном спасителе. Учитель буквально впивается в меня взглядом.

– И после этого ты сбросил вес и с лица исчезли прыщи? – взволнованно спрашивает он.

– Ну да.

– В один момент?

– Похоже, что так.

– Фантастика! – шепчет Геннадий Борисович. – И во что он был одет?

– Что-то вроде формы железнодорожника.

– А лицо, лицо ты видел?

– Такое… Ну это… Подстрижен так… ну типа ежика, и усики… Тоненькие такие…

– Неужели это… – взволнованно произносит Геннадий Борисович. – Нет, не буду даже предполагать – это бред, нелепость…

Он еще что-то говорит, но я почти ничего не слышу из-за жуткого приступа головной боли.

– Почему такой бледный?

– Голова… Раскалывается.

– Смена часового пояса, – объясняет Геннадий Борисович, – пройдет. Все-таки разница со столицей в шесть часов. Ну, а еще что было? Сказал он что-нибудь?

– Да нет, ничего не сказал. Просто силища у меня появилась необыкновенная, раскидал всех и все. Только не надо, чтобы Сонька об этом знала, ну, о помощи, пусть думает, что это я сам.

– Ясен пень, – отвечает учитель, и вид у него по-прежнему взволнованный. Ну уж если такое потрясение вызвал у него всего лишь рассказ, то как же должен себя чувствовать я?

И тут я вспоминаю про Серебряную гору и завожу, как и собирался, об этом разговор. Геннадий Борисович отвечает не сразу.

– Опасное это дело. Туда лучше вообще не соваться. Что-то там происходит такое. Непостижимое…

Я молчу. Я думаю о том, что ни за что не откажусь от возможности сходить на Серебряную гору. Пусть даже мне придется идти одному. И вдруг Геннадий Борисович говорит:

– А может, все-таки рискнуть, а? Тем более, что нам даже не надо топать пешком – за школой закреплена машина, и дорога туда и обратно займет каких-нибудь полтора-два часа. Надо только расписание посмотреть.

В этот момент возвращается с «задания» Сонька, дергает меня за рукав и что-то начинает шептать мне на ухо.

Тем временем Геннадий Борисович достает какой-то листок, и я вижу озабоченность на его лице.

– Не повезло, в 14:30 факультатив для девятиклассников. Может, никто не придет, а? В общем, если до трех не появлюсь, значит, не жди.

– В таком случае пойду один, – говорю я. – Дорогу дядя Миша покажет.

– Одному идти не советую. Но если уж решишься, то сделай побольше снимков. Представляешь, как будет здорово, если фотография Серебряной горы попадет в федеральный журнал! Да, стой! На всякий случай, если я не смогу сегодня вырваться, то… когда уезжаешь-то?

– Послезавтра.

– Автобус подходит к остановке в 15:40, значит, в 15:00 жди, заброшу тебя туда на машине. Пешком-то ты уже знаешь, сколько идти!

Мы выходим из школы, и головной боли как не бывало!

«И ведь как все здорово складывается, – думаю я, – и к Серебряной горе поедем на автомобиле (только бы Геннадию Борисовичу удалось отвертеться от факультатива), и проблема с дорогой к автобусу, можно сказать, решена, и прыщи на лице прошли, и…»

И чувствую, что джинсы болтаются еще больше, а значит, опять придется подтягивать ремень. Но почему все это происходит?

Сонька без умолку болтает, но я не слушаю ее: пытаюсь вспомнить, что же сказал мне Геннадий Борисович. Да, он сказал что-то очень важное, но из-за головной боли это пролетело мимо сознания. Но что?

Глава 15

И вдруг вспоминаю его слова: «потусторонний спаситель», вот что он сказал! Потусторонний спаситель… да такого просто не может быть! А получается, что может! Именно потусторонний, именно спаситель! Полупрозрачный, немного светящийся, видимый только мне и с холодными руками… Но почему только мне?

И тут меня пронзает очередная, еще более убийственная мысль: потусторонний – значит, пришедший с того света! Как жаль, что нет рядом профессора Политатуйко, уж он-то бы смог объяснить, что происходит.

Теперь меня распирает от желания рассказать об этом Соньке, но я молчу. Знаю, что уважения ко мне сразу поубавится. Скажет: я-то думала, что это ты сам такой смелый, а тебе просто помог потусторонний спаситель.

Сонька вдруг перестает болтать, видно, выболтала все, что могла, и теперь время от времени с восхищением поглядывает на меня.

– А вон там Саянский живет, – вдруг оживляется названная сестра. – Ну, который ведьмак.

Что за ведьмак? Еще и нечистая сила в поселке? Ах да, о чем-то таком вчера дядя Миша говорил, только я не очень в это вникал, потому что слипались глаза.

– Почему ведьмак?

– Ой, да как только он появился, так тут же и души замученных стражников ожили. Ну, ты о них знаешь. Что еще? Ну вот Григорий и Георгий – братья-близнецы исчезли…

– Так они ж, говорят, на Серебряную гору ночью пошли…

– Собирались пойти. Последний раз их тем вечером кто-то видел возле дома Саянского.

– И что?

– Ну, что-что, и не вернулись. Говорят, ведьмак наколдовал.

Я даже шаг замедлил – нормальная девчонка, а такие глупости городит! Так ведь, опять же, с чужих слов! Вот до чего доводит людей изоляция от внешнего мира! Словно на каком-то острове живут: нет ни медицинской помощи, ни транспорта, ни Интернета и даже электричество иногда отключают.

– Еще какие доказательства, что он ведьмак? – спрашиваю.

– Ну как, какие? Не успели провести Интернет и мобильную связь, как все перестало работать! Его рук дело!

– А зачем ему это?

– Так, говорят, всякие там гаджеты лишают ведьмаков силы… Вот он и наколдовал. Да вон его избушка, видишь? – Сонька показывает рукой на чуть различимый среди развалюх довольно добротный дом. По крайней мере так кажется издалека.

– Подожди, Сонь. А зачем он сюда вообще приехал?

– Я думала, тебе дядя Миша все рассказал. В конце прошлого века закрыли шахту, что в десяти километрах от Благодатного. На ней все – и дядя Миша, и мои родители, и Григорий с Георгием – трудились. А недавно выяснилось, что в этой шахте еще есть запасы серебра, вот и решили ее снова запустить. Все подготовили, Саянского директором назначили, а работать некому. Специалисты, такие, как дядя Миша, уже на пенсии, а новые как услышат, что директор ведьмак, отказываются сюда ехать.