Пятьдесят оттенков хаки

Дама, с интересом изучавшая скромный интерьер кухни, не заметила скрытой иронии.

– Ходить в семьи мой священный долг! – выкрикнула она.

Чувствовалось, что гостье нравится быть при исполнении. Надеждин и его заместитель опустили глаза, скрывая усмешки.

– А что, жена вместе с Куримовыми ушла? – переспросил командир.

– Втроем отправились…

– А какого ж хрена он жалобы на вас строчит? Мол, житья не даете. Терроризируете, самовольничаете и все прочее.

– А вы бы захотели, чтобы в коридоре огурцы соленые хранились, а в ванной – бочки с капустой? – пошел в наступление Андрей.

– Это еще зачем? – не понял Надеждин.

– У них так в деревне принято. Вот я и возразил.

– Конфликт ясен, – засмеялся командир, представив ситуацию.

– И потом, товарищ полковник, стали бы вы хранить свои продукты в холодильнике «врага»? – уточнил лейтенант.

– Конечно, нет!

– А Иван хранит! – забыв про засыпающего сына, Тополевский распахнул дверь своей комнаты и жестом пригласил гостей за собой.

– Во! – опять вскочил Денис.

– Привет, черноглазый, – улыбнулся Надеждин и потрепал мальчишку по голове. – Спи, больше мешать не будем, – он, однако, успел заглянуть в открытый Андреем холодильник и спешно вышел.

– Все ясно, – обратился к замполиту командир. – Куримов хочет жалобой решить квартирный вопрос. Вот ему, – он показал характерный мужской жест. – Все, лейтенант, живите спокойно. С жильем, думаю, скоро все определится. Теперь твоя главная задача – побыстрее освоиться на старте.

Уже на выходе Надеждин дал слово Бедоносовой:

– Анна Алексеевна, а у вас есть вопросы?

– Нет. Но есть добрый совет. Не балуйте жену, перекладывая ее обязанности на свои плечи! – она вскинула голову и гордо удалилась.

Полковник дружески хлопнул подчиненного по плечу:

– Решай все сам. Это просто активистка-любительница.

– На Руси зря фамилий не давали, – заговорщицки шепнул Андрей.

Надеждин улыбнулся и кивнул в знак согласия. «Но ведь другие не хотят заниматься общественной работой», – тихо пояснил он.

В выходной, гуляя с сыном, Андрей заметил, как у близлежащего магазина прямо с грузовика продают страшный по тем временам дефицит – бутылочное пиво. Очередь вселенских размеров выстроилась мгновенно, но практически не двигалась, потому что впереди то и дело пристраивались «знакомые» и «стоявшие раньше». Андрей без хитростей обосновался в самом «хвосте». Через несколько минут топтания на месте Денис во всеуслышание поинтересовался:

– Па, а что дают?

– Пиво.

– Пива? Я тоже пиву хочу.

– Наш парень, – усмехнулся толстяк и предложил: – Товарищи, давайте пропустим кормящего отца без очереди! Он честно стоит.

Мужчины не стали возражать и расступились. Продавец, хитро улыбнувшись, посмотрел на Андрея и подмигнул:

– Вам на двоих?

– Да, – по-взрослому уверенно выпалил сын.

В толпе дружно засмеялись. Тополевский не стал злоупотреблять доверием людей и купил положенные две бутылки. Денис, наблюдая, как отец пытается рассовать пиво по карманам, деловито шепнул:

– Па, на меня тоже дали?

В этот момент к ним подбежал Куримов с авоськами в обеих руках.

– Андрей, вернись взад, скажи, что я тоже стоял, – попытался развернуть он соседа. – Жаль, я поздно тебя увидел. Пошли, а?

– Совесть не позволяет!

– Не жадись. Сам взял, помоги товарищу.

– Не могу, – нахмурился тот. – Меня самого пустили без очереди.

– Это еще почему? Ты же не баба и не инвалид.

– Пропустили как кормящего отца.

– Точно! – радостно хлопнул себя по лбу Куримов и припустил трусцой. – Сгоняю за Надькой, пусть подгребет с коляской.

Андрей посадил сына на плечи и нос к носу столкнулся с ухмыляющейся Бедоносовой.

– Вы понимаете, что очередь за пивом не место для прогулки мальчика?! Как не стыдно с малых лет приучать ребенка к пагубным привычкам! – заорала она на всю улицу.

Но прохожие не обращали на крики активистки ни малейшего внимания. Видя, что поддержки ждать неоткуда, дамочка сникла. Андрей скользнул равнодушным взглядом по побагровевшей физиономии блюстительницы семейных нравов и, ни слова не говоря, удалился.

– Хам! – в бессильной злобе прокричала вслед Анна.

– Па, тетенька злая как Баба Яга, – признался сверху Денис.

– Ее Кощей Бессмертный не любит, – отшутился отец.

После обеда Андрей принес в кухню газеты и картонные коробки. Куримов самодовольно кивнул на четыре бутылки пива.

– В отличие от некоторых Надюха сообразила взять на двоих, – хвастливо заметил он. – Молодец, что подбросил идею с коляской.

Тополевский не отреагировал и принялся упаковывать столовые приборы и посуду.

– Куда это ты собрался? – заволновался сосед.

– Тебе же со мной плохо, вот я и переезжаю.

– Куда? – насторожился Иван.

– На новую квартиру.

– Тебе выделили отдельную квартиру? – выронил вилку и на мгновение потерял дар речи Куримов.

– Да, как офицеру, работающему на старте с личным составом. Таким специалистам дают в первую очередь, – процитировал Андрей их недавний разговор.

Иван от злобы закашлялся. Надежда вскочила и со всего маха заехала мужу кулаком по спине. Тот взвыл от боли.

– Где мы теперь будем хранить свои продукты? – заскулила она. – Без холодильника молоко быстро скиснет.

– Обращайтесь к новым соседям, – сухо порекомендовал Андрей.

– К каким соседям? – налетела на Ивана жена. – Нам снова подселят кого-то?! Ты же обещал, что мы останемся одни!

– Ненавижу, – сквозь зубы процедил соседу Куримов. – Я никогда больше руки тебе не подам…

Спустя много лет Иван стоял на наблюдательном пункте с протянутой для приветствия рукой. Тополевский не счел нужным отвечать прохвосту. Дела и даже мысли Куримова были настолько «скользкими», что друзьями он так и не обзавелся. А те, кто вынужденно находились рядом, старались держаться от него подальше. Андрей решительно шагнул в сторону явно постаревшего и обрюзгшего сокурсника и в самое ухо, чтобы не слышали остальные, крикнул: «Да пошел ты!» Развернувшись, он направился к машине. «Ненавижу!» – как и прежде злобно выдохнул вслед Иван. Его дрожащая от очередного приступа гнева кисть так и повисла в темноте…

Андрей какое-то время молчал. Маша налила ему чаю.

– Встреча не из приятных, – согласилась она. – Выходит, Ванина карьера так и не задалась. После наполеоновских планов увяз он здесь основательно.

– И поделом! – муж провел рукой по волосам, стирая из памяти неприятные воспоминания. – Вычеркнули и забыли!

За окном раздался призывный сигнал автомобиля.

– За мной. Когда вернусь, не знаю, но ты не волнуйся, – Тополевский стремительно притянул к себе жену, поцеловал, посмотрел ей в глаза и шепнул. – Я тебя очень люблю, – и уже на пороге уточнил: – Нет! Я просто живу тобой!

Глава одиннадцатая

Маша с Никитой весь день трудились в обычном режиме – снимали первые городские кварталы, старты и МИКи, беседовали с ветеранами. По пути в гостиницу, проезжая вдоль Дома офицеров, журналистка обратила внимание на красочную растяжку. «Торжественный вечер, посвященный дню города», – вслух прочел Никита. Коллега улыбнулась: текст рекламы ничем не отличался от афиши, которая украшала вход в ГДО много лет назад.

…До торжественного вечера оставалось чуть меньше четверти часа, когда у входа в Дом офицеров притормозила черная «Волга» начальника космодрома. Из нее с достоинством вышел Митрофанов. Ада, одетая в костюм кирпичного цвета с переброшенной через плечо чернобуркой, осталась в салоне. К командиру подбежал Тищук, представился. Генерал что-то шепнул ему на ухо, лицо капитана вытянулось от удивления, но возражать он не осмелился и спешно направился внутрь здания.

В зале практически не осталось свободных мест. Массивный занавес был недвижим, в то время как на самой сцене беззвучно метались десятки людей, занимая места на широких скамейках. Спустя несколько минут хор замер в готовности. Дирижер удовлетворенно проверил наличие солистов, сжал на удачу кулаки и спустился в оркестровую яму.

– Даша, перед минутой молчания сделайте небольшую паузу, чтобы успели включить метроном, – инструктировала ведущую Маша.

– Марья Андреевна, – отвел ее в сторону Тищук, – Митрофанов просит, чтобы вы сопроводили его жену в зал. Она ждет в машине. Это приказ, – нахмурился он, читая в глазах женщины безусловный протест.

Неповиновение грозило обернуться срывом концерта, что было непозволительно. Негодуя, Маша пошла на площадь. Видя приближение визави, генеральша приоткрыла дверцу, но выходить из машины не стала. «Марья Андреевна, не сочтите за труд посмотреть, нет ли в гостевом ряду женщин, одетых в тон мне», – высокомерно попросила она. Маша опешила от бестактности подобной просьбы, щеки ее вспыхнули. «Я еще успею вернуться, чтобы переменить костюм», – надменно пояснила Ада. Скрывая раздражение, Маша пересилила себя и вернулась в зал. Жены командования как на подбор были в белом или черном. «Ваши волнения напрасны», – как можно спокойнее заверила она Митрофанову по возвращении и, резко развернувшись, спешно направилась в ГДО. Ада, протянувшая было свою руку в желании опереться на кисть своенравной провожатой, осталась не у дел. Она мстительно посмотрела вслед журналистке, криво поджав и без того тонкие губы, и со злорадством шепнула: «Как бы ни пришлось пожалеть!»

Как только генеральша появилась в холле, адъютант Митрофанова препроводил ее к мужу. Илья подставил супруге локоть.

– Мы можем идти в зал? – поинтересовался он у Тищука.

– Конечно, до начала вечера одна минута, – пропустил их вперед капитан.

Митрофановы вошли в зал через дверь для особо важных персон, ловя на себе любопытные взгляды присутствующих. Большинство дам с ухмылкой переглянулись, рассматривая меха генеральши. Теплым летним вечером подобный наряд смотрелся, по меньшей мере, неуместно. Ада не заметила или сделала вид, что выше кривотолков, и несла себя подобно особе королевских кровей, степенно, с легким привкусом превосходства, небрежным кивком головы приветствуя лишь избранных. Генерал, напротив, открыто улыбался, пожимая руки заместителями. Едва триумфаторы заняли свои места, занавес плавно двинулся с места. Свет в зале стал меркнуть, из-под потолка опустился небольшой экран. Вместе с первыми тактами музыки на нем появился безбрежный массив тайги, причудливо изрезанный изгибами петляющей реки с расположенными по ее берегам стартовыми комплексами. Хор запел, закулисье затихло, а на глазах ведущей выступили слезы. Видя это, Маша заверила: «Все будет хорошо». Девушка вздохнула и едва выдавила из себя улыбку. Неподалеку от нее в щелку занавеса зал сканировала Бедоносова. Заметив на сцене незваную гостью, к Анне подоспел возмущенный Тищук:

– Кто вы такая и что тут делаете?!

– Здесь кто-то не знает ветеранов? – возмутилась активистка. – Завтра в этом зале у меня городское мероприятие. Штудирую диспозицию.

– После концерта изучайте, сколько влезет! – зашипел капитан, пытаясь оттеснить чужеродный элемент в коридор. – А сейчас потрудитесь освободить сцену – посторонним здесь не место!

– Это кто тут посторонний? Да вы еще не родились, когда я уже тут выступала! Я – профессиональный музыкант! – мертвой хваткой вцепилась в занавес незнакомка.

Тищук вышел за кулисы и приказал дежурному наряду выдворить аферистку. Едва Бедоносова утратила бдительность, бравые молодцы взяли ее в плотное кольцо и, не давая опомниться, бережно переместили в холл. Анна рванула назад, но дорогу ей перегородила вахтерша баба Дуся, женщина внушительного телосложения, с весом за полторы сотни килограмм. Она взяла страдалицу под руку и отвела в сторону:

– Анна Алексеевна, вы же знаете, что во время выступлений рядом со сценой быть не положено. Пройдите, пожалуйста, в зал.

– Евдокия Тимофеевна, я им всем поперек горла, – растирая глаз, плакалась горемыка, не в состоянии обуздать нервный тик. – Свободные места только в ряду командования, а я рядом с генеральшей не сяду – эта мымра наслала напасть на всю мою семью, с тех пор нас преследуют одни несчастья. Я вот никак не могу выкарабкаться из болезней, – прихрамывая, простонала она. – А вы видели, во что она одета? В такую погоду и с лисой. Какая безвкусица! Между прочим, это я ее в люди вывела, а она теперь даже не здоровается! Кто б ее знал, если бы не мой женсовет!

– Пошли ко мне в каморку на чай, – предложила сердобольная старушка. – Ты только не шуми, а то беды не оберемся.

Сцена погрузилась в темноту. На экране появилась стоящая на старте ракета. По фермам обслуживания передвигался персонал боевого расчета. Шли последние предстартовые операции. Из-за кулис раздался голос ведущего: «В тот вечер до пуска оставалось чуть меньше двух часов. Взрыв прогремел, когда возле заправленной ракеты работали десятки людей». Свет в зале внезапно вспыхнул и так же резко погас. Из динамиков послышались раскаты мощного взрыва. Голос из-за сцены объявил: «В память о наших погибших товарищах звучит ода «К другу». Луч прожектора выхватил на сцене капитана в парадной форме. Под звуки печальной кантаты он стал читать:

Я помню эти лица дорогие:

Михайлов Витя, Куба Саша…

Они не знали, что такое страшно

Ни на «нуле», ни на площадках башни…

Маша смотрела в зал с балкона осветителей. Неподалеку от Митрофанова сидел Тополевский. Губы полковника чуть заметно подрагивали. Он опустил глаза, скрывая предательский блеск. События пятнадцатилетней давности врезались в память офицера кровоточащей раной.

…Тополевский и Волгин торопились на старт, где вскоре должна была начаться подготовка к пуску.

– Тополевский! – окликнул его вышедший из штаба Надеждин.

– Я, товарищ полковник, – по-уставному четко ответил старлей.

– Твои командиры ко Дню Советской Армии решили досрочно представить тебя к капитанскому званию, – сухо сообщил командир.

Офицер искренне обрадовался:

– Спасибо, товарищ полков…

Но Надеждин не дослушал и нетерпеливо прервал:

– А вот хрен вам, тебе и твоим командирам, – показал он неприличный жест. – Ты же в штаб полигона собрался! Вот там звание и получишь! Понял?!

Полковник в сопровождении свиты стремительно удалился.

– За что он тебя так? – не поверил своим ушам Волгин.

– Видимо, узнал, что мне предложили место в штабе полигона, – пожал плечами приятель. – Только почему это так разозлило его? Не я первый из части перевожусь…

– Андрей, поздравляю, – пожал ему руку подоспевший Сухих.

– С чем? Командир только что лишил меня возможности досрочно получить воинское звание!

– О чем ты, старик? – не понял начальник строевой части. – Сегодня пришел приказ о твоем назначении на полигон.

– Вот вам и объяснение командирского гнева, – усмехнулся Андрей. – Не мог этот приказ прийти после праздника!

В штабе полигона Тополевский освоился довольно быстро, и буквально через месяц его новый руководитель подполковник Ермолин допустил Андрея к самостоятельной работе на всех стартовых комплексах.

– А где у нас Шаврин? – поинтересовался как-то начальник, обведя взглядом сотрудников отдела.

– Иван Александрович, вы же сами отпустили его жену встретить, – напомнил кто-то из сослуживцев.

– Андрей, заскочи на обеде к Сане и предупреди, что ему ночью ехать на пуск «Космоса», – поручил подполковник Тополевскому. – А сам завтра отправляйся на «семерку», к Надеждину.

Андрей по пути на обед заглянул к приятелю, но дома его не застал. Он оставил записку. После обеда обескураженный Александр появился в отделе и в расстроенных чувствах сообщил, что семья не приехала, предположив, что они могли опоздать на поезд. В растерянности он стал листать перекидной календарь, но, найдя соответствующую запись, удивился: «Да, нет же. Вот у меня записано – поезд из Москвы сегодня».

– Может, они ночным возвращаются? – уточнил Андрей.

– Точно! – обрадовался приятель, хлопнув себя по лбу. – Это я сам все перепутал, – он задумался и почесал затылок. – Стоп. А как же я их встречу, если ночью поеду на пуск?

– Заменись с Андреем, – посоветовал Ермолин. – А завтра поедешь вместо него.

– Спасибо, – обрадовался Александр и уточнил. – Андрюха, ты не возражаешь?

– Без проблем, – согласился новичок, поднимаясь. – Я пойду готовиться к пуску, командир?

– Ступай, Андрей. И – ни пуха…

– …ни пера! – по традиции хором завершил коллектив.

Ермолин добродушно улыбнулся и посмотрел на подчиненных:

– Только отчеты о пусках должны лежать у меня на столе в срок! Твой, Андрей, – завтра к вечеру, а твой, Александр…

– …послезавтра к утру, – закончил его мысль Шаврин. – Само собой, шеф. Мариночка, – присел он возле машинистки, – выручай!

– Напечатаю, – выслушав, пообещала девушка.

На следующий день Тополевский, отоспавшись после ночных работ, появился в отделе во второй половине дня и сразу же принялся за составление отчета. В кабинете он был один. На столе машинистки лежала записка: «Меня отпустил начальник. Буду завтра. Марина». Андрей сел перед древней машинкой и стал сосредоточенно стучать по клавишам. Он завершил свой труд, когда уже стемнело. Достав последний лист, Тополевский потянулся и посмотрел на часы. «19.01», – отметил он вслух. Сложив напечатанные листы, Андрей положил отчет на стол начальнику. За окном со стороны площадок прогремели раскаты, подобные мощному грому, и на горизонте вспыхнуло и начало разгораться яркое зарево. Люди на улице замерли, как в кино на стоп-кадре. Тополевский всмотрелся, пытаясь определить, откуда исходит этот противоестественный свет. «Это или нефтебаза, или… – он боялся произнести слово «старт». – Что же там случилось?» Андрей бросился к телефону дальней связи:

– Девушка, пожалуйста, соедините меня с…

– Запрет связи, – коротко прозвучало в трубке.

Офицер замер у окна, видя, как выбежал из штаба и прыгнул на ходу в свою буквально сорвавшуюся с места «Волгу» генерал Петров.

Вскоре с сиренами и включенными проблесковыми маячками по городу помчались пожарные и санитарные машины. Их количество более не позволяло сомневаться, что на самом деле случилось на старте.

В комнате дежурного по полигону было не протолкнуться. В этот момент здесь собрались все, кто остался в штабе. «Так точно, товарищ Главнокомандующий, – рапортовал по телефону дежурный. – Да, пожар на старте продолжается. Число жертв пока не установлено. Начальник полигона убыл к месту аварии. Есть докладывать каждые десять минут!» – закончил свой первый доклад бледный, как полотно, дежурный. Однополчане стояли в оцепенении. В глазах у них застыли десятки немых вопросов – кто погиб, что со стартом, каковы масштабы катастрофы? Большинство из присутствующих знали десятки людей, служивших в этой части, и понимали, что каждый из них мог пострадать. А ведь у них всех были жены, дети, родители. Скорбные мысли прервал пронзительный звонок телефона, от которого многие вздрогнули. «Нет, товарищ Главнокомандующий, пока новостей не поступало. Есть доложить начальнику полигона о вылете Правительственной комиссии, – дежурный положил трубку и обратился к коллегам: – Мужики, расходитесь, сейчас здесь будет не до вас. Причины взрыва и его последствия мы, скорее всего, узнаем только из выводов Правительственной комиссии».

Офицеры, храня безмолвие, отправились по рабочим местам. О возвращении к семьям не могло быть и речи. В кабинете Андрей снова выглянул в окно. На КПП плакала какая-то женщина, пытаясь прорваться на территорию части. Солдаты насилу сдерживали ее. У ворот стали собираться люди. Вскоре толпа заняла все свободное пространство. Волнение людей усугублялось молчанием руководства. Комментировать события попросту было некому: все находились на месте катастрофы…

Со сцены ГДО звучали горькие строки о памятных всему городу трагических событиях. На экране, сменяя друг друга, мелькали фотографии погибших. Затаив дыхание, зал напряженно всматривался в родные лица. Тополевский на мгновение очнулся от воспоминаний. «…Но я живу! А он в заправочном вагоне сгорел дотла – лишь пепла горсть в ладони…» – словно удары молота летело в зал. В глазах полковника застыли слезы. Он нервно кусал губы. Память упорно возвращала его в прошлое.

…Андрей смотрел в окно кабинета. По слабо освещенным улицам непрерывной вереницей возвращались санитарные машины. От перегруза они буквально стелились по земле. Прохожие замирали и провожали их в скорбном молчании. Закаменевшие от слез и нарастающего мороза лица женщин, искусанные в кровь губы мужчин, плачущие от страха дети. «Что с Санькой? – осенило вдруг Андрея. – Ведь он поехал на пуск вместо меня…» Ему представилось вдруг, что Шаврин в силу своей дотошности забрался на колонны обслуживания и погиб в момент взрыва. «Нет, этого не может быть, – гнал он от себя дурные мысли. – Санька будет жив. Будет? Будет!»

Всю ночь Андрей провел на рабочем месте, меряя шагами кабинет. Под утро он сморился и задремал прямо за столом, положив под голову стопку справочников. Ермолин появился раньше обычно. Видя спящего, бережно укрыл его своей шинелью. Тополевский испуганно вскочил.

– Сиди, сиди, – удержал его начальник и присел рядом.

– Известно, что с Саней?

– В списках погибших не значится, – подполковник достал из папки несколько исписанных вручную листов. – Это оставляет надежду…

– Может, позвонить в госпиталь?

– Запрет связи. В госпитале все оцеплено… – начальник глухо прокашлялся. – Спасибо, что остался.

Они сидели, не решаясь смотреть в глаза друг другу.

– Отчет на столе, – шепнул Андрей.

Ермолин приложил к дрожащим губам ладонь. Его седая голова поникла. Глаза подполковника были на мокром месте. Совестясь слез, он отвернулся и, силясь что-то сказать, беззвучно открывал рот. Расстегнув ворот рубашки непослушными пальцами, офицер беспомощно массировал область сердца. Тополевский подхватился, нашел в его столе валидол и протянул шефу стакан воды. Тот сделал глоток, стуча зубами о край стакана, и сунул таблетку под язык. «В скорбном списке сорок пять фамилий. Еще трое в критическом состоянии. Тяжелых – почти три десятка. Раненых не счесть», – едва ворочая языком, шепнул он. Андрей взял в руки список погибших и, пробегая по нему взглядом, побледнел: первым в нем значился майор Крючков Н.А.

– У него же жена вот-вот родит, – невольно вырвалось у него.

– У кого? – не понял начальник.

– У Николая Крючкова. Мы с ним на днях виделись. Сына ждет к помощнице дочке, – он осекся. – Ждал. Что же теперь будет?

Подполковник растер виски.

– Одну ее не оставим. Собирайся-ка ты, да зайди к нему домой, – посоветовал он. – Может, помощь какая требуется.

Набросив шинель, Андрей бросился вниз. За считанные минуты он добежал до дома своего первого командира. Из подъезда в сопровождении женщины в белом халате появилась жена Крючкова с закутанной в шаль маленькой дочерью. Лицо и потрескавшиеся губы вдовы распухли от слез, она не узнавала никого вокруг и двигалась, словно под гипнозом. Медики усадили ее в автомобиль «скорой помощи». Андрей подхватил девочку и забрался следом. Чьи-то заботливые руки загрузили нехитрый скарб. Машина направилась в сторону КПП.

– А мы разве не в роддом? – удивился Тополевский.

– Городские медики спасают раненых, у них страшные ожоговые травмы, – пояснила медсестра. – А в ее состоянии возможны любые осложнения. Отправляем в область.

– А девочку зачем? – не понял Андрей. – Давайте я заберу ее к себе. Она ходит в одну группу с моим сынишкой, потеснимся.

– Мать слышать об этом не хочет. О девочке позаботятся наши коллеги. Их даже обещали разместить в одной палате.

На светофоре возле переезда зажегся красный свет. Водитель включил сирену и проблесковые маячки. Железнодорожник, опускавший шлагбаум, моментально поднял его и, сняв шапку, почтительно проводил «скорую» печальным взглядом.

Андрей и проводницы помогли убитой горем женщине и страшно перепуганной девчушке оперативно загрузиться в вагон. Убежденный атеист, Тополевский незаметно перекрестил их на прощание и украдкой смахнул набежавшие слезы.

– Надо позвонить в область. Если она не разродится в ближайшие дни, лучше переправить ее к родителям, – глядя вслед удаляющемуся поезду, посетовала врач. – Оставаться в городе ей будет не под силу. Как с вами связаться в случае чего? – уточнила она у Андрея.

Офицер спешно записал координаты.

На третий день после катастрофы на рабочем месте появился, наконец, Шаврин. Почерневший от усталости и осунувшийся от горя, он, ни слова не говоря, снял шинель и, обхватив голову, сел за стол.

– Санька! – бросились к нему товарищи.

– Жив, чертяка! – вскочил Ермолин и облегченно вздохнул. – Ну, слава богу! Чего ж не позвонил? – по-отцовски посетовал он, уткнувшись лбом в капитанское плечо. – Мы места себе не находим.