Уратмир: земная пристань

Обогащённый «ничем», заблудившийся философ вовсе не ожидал увидеть меня. Крокодиловы слёзы слегка прекратились после того, как я увидел неловкий танец в семейных цветастых трусах со смешными движениями тазом взад–вперёд под громкие звуки кассетного бумбокса дяди Вовы. Такое хорошее настроение дяди было обусловлено ожиданием вечернего свидания и зижделось на том, что его вечером ждала Кристина, а может быть, ещё кто–то. Пар от пыхчащего утюжка, стоящего на гладильной доске, видимо, ждавшего глажки чёрных штанов, которые сильно помятые висели на дверце шкафа, наталкивала только на одну мысль – Вован явно куда–то намыливался. Увидев меня, дядя бегом бросился выключать «мафон», после чего обратился ко мне с вопросами, которые действительно интересовали его: «Малой, ты что здесь?! Что случилось?».

Я, само собой разумеется, держал мхатовскую паузу, супя нос и дуя губы. «Доблестный богатырь» трижды пытался переспросить меня о том, что же всё–таки происходит? Дабы не переигрывать, я дал довольно полный ответ, искусно приукрасив безжалостный сюжет. Мой полусопливый рассказ сильно исказил лицо дяди, он стал похож на сваренного рака. По всем внешним признакам было понятно, что я добился от дядюшки нужной химической реакции и ядовитой злобы, которые должны были покарать Стаса и Лёху. Слабоумие и отвага были его убойной фишкой. Недолго думая и не надевая штаны, покрасневший и раздувшийся в размерах дядя выбежал на улицу. Я рванул за ним.

Безусловно, экспрессия была нужна. Но в какой степени цивилизованности она будет выражена Вовой? Это был «вопрос вопросов». Разъярённый монстр вышел на перекрёсток двух улиц, одна из которых вела вниз к лесу, а другая – в сторону моего дома. Именно на этом направлении пути была обнаружена первая «жертва» в виде Стаса, который, видимо, каким‐то образом разъехался с Лёхой. Его беспечное питьё воды из уличной колонки напоминало водопой травоядного, явно уверенного в своей безопасности, наслаждающегося утолением жажды. Вова в этот момент думал по–другому. Стасова беспечность была подарком агнца господнего.

Натуральное расстояние от нас до «еды в пищевой цепи» было приличным, чтобы дядя успел догнать гонщика–разрушителя, но как оказалось, я сильно недооценивал Вована. Его бег был похож на несущегося быка – та же мощь, та же сила, только с грацией хищного ягуара. Эта внезапность нападения подтверждалась запоздалой реакцией Стаса, который слишком поздно понял, что его хотят «убить» – возмездие было слишком обескураживающим. Судорожные, наполненные ужасом действия успели усадить тело Стасела на сидушку велосипеда, где его спину догнал сорок девятый размер ноги Вовы.

Знамо дело, вы понимаете, что получается после того, как масса в сто двадцать семь килограммов на большой скорости вкладывает всю свою инерцию через выпрямленную, напряжённую ногу в спину тела, весом не более шестидесяти килограммов. Знаете, именно в тот момент я поверил, что удар ногами, как в «Теккене», действительно существует, и он имеет такой же разрушительный эффект, как и в самой компьютерной игре. Кстати, Стас очень любил эту игру и неплохо врывался в неё, даже часто демонстрировал почерпнутые навыки пустому пространству, выстреливая ногами в воздух. Мне кажется, что во время полёта в деревянный кольчатый декоративный забор бабы Шуры он тоже вспомнил «Теккен 3».

После того как бывший «байкер», выполнявший функцию шара для боулинга, выбив «страйк» своим телом, снес целиком такой аккуратный заборчик, дядя приступил к вымещению ярости на его велосипеде. Если бы кто–то раньше мне сказал, что у спортивного байка голыми руками можно оторвать от рамы колесо, я бы точно не поверил. А «Великолепный Вова» сделал это с необычной лёгкостью, лишь немного рыкнув. В дальнейшем расчленение велосипеда на части было лишь вопросом времени.

После того как рассерженный медведеподобный дядя попрыгал на ведущем колесе и сделал из него ответ на вопрос: «Какие формы деформации может принять обруч?», он незамедлительно отправил эту бесформенную вещь далеко за забор, на огород ни в чём неповинной бабы Шуры. Немного другая участь постигла заднее колесо. Первым делом крепыш–философ хотел надеть его Стасу на голову, но, увидев расфокусированный взгляд, явно искренне просящий прощения даже за то, что тот когда‐то надменно перестал верить в Деда Мороза, Вовчик отправил колесо в долгий путь. В тот момент, когда дядя держал одну половину рамы в левой руке, а другую – в правой, мой взор уловил появление следующего «растительноядного Лёхи». Он увидел, как я заворожённо наблюдал за чем–то. Его наглая улыбка уже вовсе не раздражала меня так, как часом ранее. Его радостная морда, скорее, вызывала жалость и сочувствие. Лёха сначала не понял моей спокойной и умиротворённой реакции, но яростный ор Вовы в мгновение ока сложил целостную картину происходящего в его пустой и бестолковой голове. Безрадужность и безнадёжность ситуации побудили велосипедиста драпать без оглядки с огромными пробуксовками в сторону лесной чащи. Велосипедный лихач не хотел, чтобы сегодня его жизнь дала трещину. А мне так хотелось, ну хоть чем–нибудь помочь, и я крикнул ему вслед: «Крути, Лёха! Крути!».

Больше ничего умного и полезного на мой сварливый детский ум не пришло.

Раздухарённый Вова целеустремлённо бежал за ним вслед. Жалкие попытки удрать в лес были совершенно безнадёжны – это абсолютная тактико–техническая ошибка. На пересечённой местности животные навыки Вовы давали ему полное преимущество инстинктивной охоты. Я уже не увидел, догнал ли, вообще, дядя Лёху. Могу только сказать, что он успел заехать в лес и Вова через пять секунд забежал туда же. А вот на следующее утро я точно понял: «Вова всё–таки настиг Лёху».

Было так. Рано утром по маминой просьбе я шёл за хлебом и встретил «всадников разрушения», сидящих на лавочке возле дома Алексея. В глаза издалека сразу бросался светящийся фингал под глазом Алёши. Он был так выразителен, что практически затмевал летнее солнце. Я немного побаивался их реакции в свою сторону. Об этом можно было гадать на кофейной гуще, я был настроен на отплату по счетам той же монетой, которой им выплатилось ранее. Но их реакция удивила меня и была прямо противоположной. Порывы Стаса напоминали испарение, а Лёха и того больше принял вид фонарного столба. После этого незамысловатого происшествия весь район знал, что будет с тем, кто посягнёт на мою неприкасаемую персону. По‐своему понимал это и долго думающий Кирилл…

Время шло… Превращаясь в юношу, я не становился взрослым даже в тот невероятный период, когда произошло то, что трудно не вообразить, легко не поверить, но интересно представить.

В четырнадцать лет я стал сильно увлекаться спортом. В частности, всё свободное время я играл в футбол и плавал. Если до этого возраста я коротал время в компаниях старших парней – своих братьев и ближайших дядей, вследствие чего я не курил в школе и не пил во дворе, как некоторые сверстники, то спорт дал мне свой круг общения по интересам. Кстати, бич алкоголя и сигарет поломал много судеб моим одногодкам. В моём случае такой исход был невозможен потому, что я очень хорошо запомнил одно мудрейшее выражение, насыщенное истиной. Тринадцатилетнему подростку в угрожающей форме и очень утвердительно сказал дядя Вова: «Малой, увижу с «сигай», можешь считать, что минздрав будет пропагандировать вред курения твоей фотографией!». Ну, там ещё текст был…

В это время незамысловатый романтик, непереносивший пререканий со своим исключительным мнением, начинал самостоятельный путь в собственной квартире. Мне удавалось частенько приходить к нему, чтобы поиграть в комп. На тот момент у него был современный персональный компьютер с большим экраном, многоканальной системой звука и огромным количеством разных компьютерных игр. Но был и один минус – каждодневный отвязанный образ жизни студента Вовы. Круглосуточная вакханалия, постоянная куча разношерстного народа с большим количеством «особей» женского пола, за исключением двух пожизненных дружбанов дяди – Кота и Бакса. Одним единственным различием этих игрищ было лишь полное и постоянное изменение текстур и декораций. Я всегда поражался полёту их фантазии из крайности в крайность. То это индейский вигвам посередине зала и стоящая в коридоре каноэ на четырёх человек, то вид командного пункта НАСА с макетом «Шатла». А Кот всегда произносил безумно банальную, но как ему казалась, топовую фразу с постоянным идиотским выражением лица: «Хьюстон, у нас проблемы!».

До поры до времени всё это меня никак не касалось. Приходя к «тусеру» в «край отбившегося от реальности» и ловко перескакивая через пьяные тела гостей, я, по обыкновению, юрко проникал в комнату, где стоял комп, чтобы спокойно наиграться во всё, что было угодно детской душе в эру расцвета персонального компьютера.

Продолжительное время мне удавалось быть счастливым. Но как‐то раз в это священное игровое пространство, с вопросом: «Вова, ты тут?», вторглась далеко нетрезвая леди со слегка опустошённой бутылкой водки. Ей было всё равно с кем пить и мой возраст здесь был не в счёт. На тот момент я не имел опыта общения с такого рода особами, и в связи с этим просто молча продолжал «рубиться». Она налила два полных бокала жгучего напитка и предложила «на брудершафт». Вообще пить ледяную водку из бокала, да ещё «на брудершафт», могут только люди, отчаявшиеся и находящиеся в душевной агонии, ищущие искреннего драйва в особях противоположного пола. Естественно, это действо должно было подойти к финальной точке кипения и мне бы пришлось как–нибудь реагировать. Моё сердце стучало как у воробья. Слава Богу, именно в тот момент в дверях появился Вован, запечатлевший весь этот «холст». Понятное дело, что картина в его глазах была превратна. Ему показалось, что я хотел «бухнуть» с этой мадам, в связи с этим он избрал радикальные меры по борьбе с детским алкоголизмом: вышвырнув, как тряпку, эту «штучку» из комнаты, проникнувшись чувствами отцовства, лаконично, с достаточным количеством правильных примеров, очень доходчиво, с подчёркнутой степенностью педагога высшей школы, у которого за плечами как минимум лет двадцать живой практики, объяснил, что мне можно, а что нельзя:

– Слышь, малой! Ты что, охренел?! Блин! Узнаю, что ты хоть раз прикоснёшься к алкоголю или сигаретам… Башку отобью! Понял?!

Знаете, в эту же секунду я осознал, что дядя сильнейший педагог и психолог, умевший объяснять свою правоту так, как никто другой. Я сразу поверил ему, тем более повода сомневаться в его словах у меня не было, особенно после воспитательного процесса над Стасом и Лёхой.

Уратмир, ты будешь прыгать?

Этот вопрос одного из моих шутливых друзей сильно пугал меня. Время три часа ночи. Я стою на самом краюшке длинного зловещего мостика практически в центре одного из пяти прудов в техническом районе. Точнее, это третий пруд первого заброшенного завода тяжёлой промышленности.

Мне семнадцать… каждый новый день был охарактеризован постоянным поиском экстрима. Меня тянуло в те места, где можно было хоть чуть–чуть почувствовать риск. Жажда этого чувства, конечно, не имела психопатического свойства. Вот и в этот момент шаткого стояния на узком, поржавевшем, покосившемся, «на ладан дышащем мостике» я ещё не почувствовал тончайшего и вожделенного вкуса адреналина, ещё не успел пережить жизненный прилив случайности. Жажда превосходства над обстоятельствами пока ещё была увязана с пониманием хрупкости человеческого тела при мгновенном преобладании над собой, над одинаковой и спокойной жизнью. Сейчас меня переполнял только сковывающий страх. Мне безумно хотелось быть вне обстоятельств. Заглядывая с края моста в тёмную и таинственную бездну, я мало что знал о пугающих свойствах этой природной загадочной дремучести простирающейся подо мной воды:

– Говорят, в этом пруду водятся мутанты от той химии, что сюда сбрасывал этот завод.

– Там всё дно усыпано острыми кусками металла и техническим мусором.

– Там водится огромная рыба, которая может выползать на сушу, чтобы питаться бродячими собаками и кошками. Она больше похожа на змею с руками.

– Там неимоверная глубина. А ещё там из‐за каких‐то необъяснимых обстоятельств постоянно образуются затягивающие течения, уволакивающие в бездну. Выплыть оттуда нельзя!

Эти факты излагала вся наша «весёлая» компания минут за десять до того, как я оказался на этом мостике, уходящем в неизвестность. В момент перед шагом в неизбежность я трезво мыслил, чётко понимая, что ночная гулянка с друзьями не должна была привести меня сюда, и тем более не должно было случиться так, что, приехав к озеру, я самым идиотским образом выпендрюсь перед понравившейся мне девушкой. После всех пересказов сплетен и предрассудков, которые мы плели друг другу за несколько минут до моего отчаянного прыжка в тёмную воду, всем и так уже было жутко и слишком страшно.

Моё сердце учащённо стучало, яркая луна, отражающаяся от стеклянной воды, поджигала мой страх ещё сильнее. Я обернулся и посмотрел на ребят, которые стояли возле машин и с нетерпением ждали развязки. В особенности этого желала Ульяна, фраза которой и толкнула меня на этот подвиг:

– Интересно, есть ли на свете смельчак, который смог бы туда прыгнуть?

В то время хитрые постановки женских фраз были мне неведомы и, естественно, единственный смельчак сразу нашёлся:

– А что тут такого? Туда прыгнуть?! Я даже сейчас смогу это сделать!

После этих слов мной были пойманы заинтригованный блеск глаз Ульяны и негодующие «охи» и «ахи» компании. Решительно и вмиг, скинув с себя всё кроме трусов, я ступил на вышеописанный, жутко скрежещущий и дряхло болтыхающийся мостик. Перед соприкосновением с водой я успел услышать крики ребят:

– О, Боже! Он прыгнул!!!

– Что делать?

– Смотри!

– Вау!

– Не может быть! Он рехнулся!..

Всё было довольно странно, необычно рассеянно, и в то же время собственная мысль неслась с безумным осмыслением окружающего меня мгновения. Я чувствовал свой момент – тот, который длинною в жизнь. Казалось, что любое, даже самое незначительное и мелкое по своей природе действие, моё действие, имеет ту же величину, что и кажущиеся грандиозными события. Меня никак не покидало ощущение объективного взгляда, которое в секунды сменялось страхом непонимания собственной природы. Всё больше и больше захлёстываясь этим «не нуждающимся в осмыслении мигом», подобно тому, как дарующий не является нуждающимся, я понимал, что каждый отдельный случай – есть «Наше всё» в исходном моменте познания блика наших собственных лет.

Я был лишь тем, кем был, и всё вокруг было лишь достойным меня, и никак по–другому. Постепенно во мне проявлялось чувство улыбающегося удовольствия от понимания того, что проще сделать поступок сразу, чем отодвинуть его за обстоятельства. Все линии сводили меня к «чертовской» справедливости нашего бытия. По крупицам ко мне приходило понимание того, «что ответ может держать только тот, кто понимает вопрос». Неведующий, незнающий был бессмысленным слепцом, который не мог совершить «пользу», а значит и призывать его к ответу за деяние не имело никакого смысла. А это означало, что он ещё и был нем, так как «жизни» не был нужен его «ответ».

Я был как будто в другом мире – полная тишина и спокойствие окутали мой разум. Там я видел звук времени, там не было ничего, но там можно было произнести «всё». Первые секунды показались вечностью, мне стал понятен бесконечный путь – без начала и конца. Открыв глаза, я увидел насколько прозрачна золотая вода вокруг, хотя сверху она казалась устрашающе серой. Там я менял свою кровь! Но было ещё что‐то… Взгляд! Взгляд, имеющий ярко–красный оттенок, быстро проносился вокруг меня, он просто смотрел на молодое тело… Коснувшись ногами жёлтого песчаного дна, я очнулся.

После этого события мной обуревал постоянный поиск таких же ощущений, такого же чувства. Жизнь была насыщена розыском этого состояния. Я нырял в каналы водосбросов огромных озёр и во всевозможные водные объекты; бросался с парашютом; прыгал с двадцатиметровых выступов скал в море; парил с «тарзанки» над пропастью – но, увы… Ничто уже не могло повторить то, что я ощутил там. Мне никак не удавалось восполнить себя и я стал другим.

Я стал тем, который не ищет стены там, где их нет. Тем, который понимает, что упираясь куда‐либо – упираешься всего лишь в то препятствие, которое нашёл сам. Тем, кто не вгибает потому, что где–то что‐то выгнет. Даже обида потеряла для меня смысл, так как обидеться мог только тот, кто хотел вообразить её. Но при всём при этом мне не хватало того сказочного момента «правды», которое я испытал на техническом пруду. Не найдя ни в чём похожего удивительного и манящего ощущения, я, наконец, остепенился и успокоился.

Мой дальнейший выбор пал на боевые единоборства. Я не работал вплоть до двадцати семи лет и имел достаточное количество времени заниматься тем, чем хотел. В общем, ваш покорный полиглот увлекался изучением языков, коих знал несколько, наукой и единоборствами. Мне довелось много читать и познавать. Как выяснилось, во мне стали гармонично сочетаться учёба и спорт. Это было странно, ведь в школе и на первых курсах университета я ненавидел учёбу и только к концу четвёртого курса одна из областей знаний действительно стала мне по душе.

В дальнейшем обучение давало мне большое количество свободного времени на поиск интересной, действительно моей, истины. Жизнь складывалась как по маслу. Только две вещи заставляли останавливаться и задумываться. Первая – это «неизбежное» чувство, породившее во мне небольшую, но такую важную пустоту, изменив моё ДНК в тот сладкий момент, когда я вылез из заброшенного водоёма. Внешне я был прежним, но моя кровь навсегда поменяла цвет – она стала ярче, очистив тело. Воспринимаемое пространство стало тесным и неуютным, будто чего–то не хватало. Хотелось напитаться… Но чем? Я этого не понимал. Мне до безумия требовался разговор, но не с легионом своих «Я», создающих разность вариаций выбора, а с тем, кто мог быть разумным и объективным. Я чётко осознавал: чтобы быть умным – нужно много знать, а чтобы быть справедливым – нужно просто родиться.

Но что нужно сделать, чтобы не остаться с этой пустотой до конца моего исчисляемого годами «момента», я не знал. Желалось наполнить свои клеточки тем, чего не хватало. Хотелось увидеть по–другому! Но как можно было увидеть то, что находилось «там», а не «тут»? Со временем, после глубоких и неглубоких поисков, после отчаянных скитаний в глубинах своего разума, после безумных прыжков на месте, после прохождения огромных расстояний пути в понимании того, что я всё–таки стою на месте, стою там, где можно стоять, и то, что «всё» – это лишь слово без «образа», я пришёл к выводу, что всё это время я искал только одну правду – маленькую, небольшую правду. И у этой правды не было «образа». Её невозможно увидеть, пощупать, понюхать. Эта правда была априори. Она пряталась за улыбающейся маской «всего», что может представить человек.

Вторая вещь, которая заставляла меня осмотреться, была более приземлённой и решаемой. В мои двадцать четыре года я никак не мог найти себе девушку. И дело здесь было не в моей застенчивости или непривлекательности, а как раз наоборот. Я был образованным, весёлым, интересовался всеми нужными и ненужным вещами, любил живое общение. Много раз обычные уличные фотографы – искатели простых и красивых вещей просили разрешения запечатлеть мой образ на фото. На мой вопрос к ним: «зачем вам это надо», я получал довольно льстивый, но, безусловно, приятный ответ о моей внешности. Во мне не было ни капли высокомерия, наоборот, нравились обыкновенные вещи: простая одежда, особенно спортивного стиля, была в моём вкусе. Ещё я никогда не понимал парней, которые гнались за брендовыми коллекциями шмоток, покупали майки стоимостью в несколько десятков спасённых жизней изнывающих от жажды детей Африки. Просто тех сумм, которые тратили люди нашего города на бессмысленные логотипы мировых производителей, хватило бы на спасение миллионов бесценных жизней, на постройку сотен комфортных детдомов, на лечение больных детей. В общем, я любил ходить с бородой и быть брутальным. Считал, что гладко выглаженные вещи не такая уж прям и нужная вещь. Такой атрибут, как расчёска казался просто неуместным. Подстригался я только в двух случаях: когда волосы начинали падать на глаза и приходилось стричь их почти полностью или когда хотелось носить совсем короткую причёску. Брился машинкой, делая это исключительно в домашних условиях перед зеркалом. Все мои «мужицкие» повадки не имели ничего общего с каким–то протестом. Очень сильно уважая чистоту, я терпеть не мог грязные вещи, обожая свежую выстиранную одежду. Таким образом, моя легкая внешняя неухоженность очень гармонично сочеталась с чистоплюйством.

Естественно, девушки замечали эту неопрятность. Практически каждая, после недлительного периода нашего знакомства, считала своим долгом привести меня в порядок всеми способами и на своё усмотрение. Безусловно, такие действия тут же отдаляли нас. Друзья постоянно говорили, что настоящая любовь внесёт свои коррективы и я перестану быть таким придирчивым, полностью изменюсь, став сговорчивей. Но, увы! Даже в двадцать семь «любовь» я так и не встретил. Иногда казалось, что этим чувством меня вообще обделили. Даже поиск привязанности приводил к тем недостающим чувствам, о которых я всегда думал после судьбоносного прыжка в пруд.

В конечном итоге пришёл вывод: жизнь сама столкнёт меня с моей су–тью женского пола и подарит любовь. Я точно знал, что сразу почувствую ту, которая предназначена только мне, и чем больше времени проходило, тем меньше я напрягался и обращал внимание на постоянные разговоры моих близких: «Ну, когда же ты, наконец, начнёшь серьёзно встречаться?!».

Больше всего эта тема, как ни странно, интересовала Вову, который всё время бесил меня подколками и раздражающим стёбом при каждой встрече. Он связывал мою одинокую жизнь с небритостью и помятостью.

Но однажды у меня получилось раз и навсегда избавиться от дядиного зашкаливающего самолюбия, выпендрёжа, глупых шуток, его восхваления себя, о материальной достаточности и состоятельности, об опрятности, чисто выбритости, надушености, строгости костюмов. По его мнению, если я буду следовать его наставлениям, то сразу же найдётся «та самая» девушка, с которой я узаконю отношения. Ну, или они будут «сыпаться пачками» и я превращусь в ловеласа, как он.

Дядя при этом не учитывал тот факт, что деньги изначально принадлежали его отцу – дедушке Александру, которые он передал по–наследству своему сыну Вове. Он не брал в учёт и то, что я и вовсе не хотел быть как он – знакомиться с каждой девушкой, попадавшейся на моем жизненном пути. При этом мне удавалось осознавать, что мой жизненный путь – есть моё отражение. Я искал «ту», которая коснётся моего сердца своим дыханием, и чей взгляд будет означать вечную жизнь; «ту», с которой я останусь самим собой и для которой я рад быть должником, «ту», которая оставит мне моё сердце потому, что будет верить мне. Но Вова, как всегда, видел не дальше своего собственного носа. Он не мог понять, что у меня сейчас не может быть таких денег хотя бы потому, что я ещё учусь, и в свои двадцать четыре года я освоил четыре высших образования и защитил кандидатскую диссертацию…

Его последняя вдохновлённая речь, которая исчерпала чашу моего терпения, состоялась в ресторане «Родник». Это престижное заведение было одним из его любимых мест. Оно находилось поблизости от моего тренировочного зала, где я занимался дзюдо. Дядя иногда забирал меня и подвозил домой, при этом он почти каждый раз предлагал мне поужинать в «Роднике». До этого момента у меня хватало ума не соглашаться, но именно в этот день отговорки закончились.

Выйдя из зала, я увидел спортивный кабриолет и широко улыбающегося дядю, который подпикивал каждой, мало–мальски разукрашенной, мимо проходящей девушке.

– Уратмир, смотри, вон твой дядя. Тебя ждёт. Какая у него крутая тачка!

Я поправил тренировочную сумку, свисающую с плеча:

– Да, Тём, крутая… Ну всё, давайте, до воскресенья. Рыжий, как бросок? Ты так и «на стране» улетел. Не, не, ну, я знаю – ты просто поддаёшься. Ладно, всем пока! Будут обижать – не обижайтесь!

После прощания с друзьями я живо поспешил к самолюбивому и вульгарно цепляющему каждую проходящую юбку Вове.

– Здорово, мелкий! Смотрю, уставший весь?

– Привет! Опять пораньше освободился?

– Да, документы все подписал, кое–кого отчитал для профилактики, дежурно уволил кого–то, ну, в общем как обычно…

– Ну, в общем, у тебя всё как обычно! Да?! – поправляя сумку под ногами, с нескрываемым сарказмом и простотой в лице произнёс я.

– Ну, да, вот только есть хочется.

Я сразу же понял, к чему он клонит.

– Уратик, ты есть не хочешь? Только честно! – вот эта добавка «честно» связала мне все руки:

– Ну, Вов, хочу! Но ты же ешь только в дорогих ресторанах, а я смотри как одет. Вот видишь, у меня даже поверх штанов охил бинтами перевязан. У меня мокрые волосы после душа, всё лицо в ссадинах, да и вообще, видон полувыстиранный, просто не айс… Понимаешь?!