Игра с отражениями (оборванная исповедь)

Но для начала мне очень помог Хайм Гершель. Вечеринка продолжалась, и он по мере углубления состояния опьянения заметно терял интерес к проблемам земли обетованной, но зато всё более отдавался во власть собственных мужских инстинктов. Внешне это выглядело, как довольно примитивные домогательства, чем, по сути, и являлось.

После пива с водкой непривычный к такому пойлу Хайм уже не очень хорошо понимал, где и с кем находится. Он довольно бестолково кружился по полутёмной комнате, что, видимо, должно было означать танец, периодически спрашивал у пространства: «Почему у вас здесь так тесно? – а, набредя на любую из девушек, тут же хватал её за руку и начинал тащить куда-то в угол со словами: – Детка, поедем ко мне, тут недалеко…» Однако Дженни к этому времени уже находилась под плотной опекой Акселя, который всякий раз могучим корпусом легко оттеснял Хайма от своей дамы. Сарра девушка самостоятельная и решительная, со смехом, но очень умело отпихивала впавшего в неадекват босса в сторону, после чего тот, потеряв ориентацию, вновь отправлялся в блуждание между столами. Что касается Дианы, то она, едва уклонившись от первой же такой атаки, сама пригласила меня потанцевать, а я уже до конца вечеринки не отпускал её от себя.

* * *

Я сразу почувствовал, что очень хочу ей понравиться.

Я, вообще, люблю нравиться людям, и мне это по большей части удаётся. Рецепт, собственно, не нов и не сложен: немного такта, малость эрудиции, чуток щедрости, несколько великодушия, самоирония и юмор по потребности…

В желании нравиться именно женщинам гораздо больше примитивно-инстинктивного, поэтому я, как всякий самец, имел обыкновение «распускать хвост» в присутствии любой мало-мальски привлекательной особи женского пола, добавляя только в уже известную рецептуру пару дополнительных ингредиентов: более или менее тонкую лесть относительно внешности предмета внимания (как дань сексизму), а также подчёркнуто уважительное отношение к проявлениям дамского интеллекта (в качестве уступки феминизму).

Нельзя сказать, что в подобных случаях я действовал как-то специально расчётливо и цинично. Нет. Всё это получалось у меня вроде бы спонтанно. Но, анализируя свои взаимоотношения с людьми post factum, так сказать, я каждый раз замечал, что придерживаюсь некоторой схемы. А впрочем, если приглядеться, жизнь по разного рода схемам – это, скорее всего, удел любого нормального биологического существа и в том числе человека, некая программа, заложенная в нашей наследственности, которая позволяет более или менее успешно выживать в окружающей природной и социальной среде. Все наши жизненные циклы, все наши морали и законы – суть схемы.

Систематически выходить за их рамки дано только гениям и преступникам. И, чем больше они себе это позволяют, – тем чаще гибнут.

Меня никоим образом нельзя было причислить ни к гениям, ни к преступникам. Поэтому, пытаясь привлечь к себе внимание Дианы, ничего нового я не изобрёл, а действовал, как всегда, – сообразно собственному обычаю, который проистекал из каких-то глубин моего естества. Только получалось у меня это как-то особенно эффектно.

Это, знаете, с чем можно сравнить? С усвоенными художественными приёмами. Строго говоря, любой художник (в широком смысле) тоже действует по некоторой схеме: он привычным для себя образом кладёт мазки, сочетает цвета или формы, выстраивает композицию или сюжет, применяет тот или иной стихотворный размер, те или другие музыкальные гармонические ряды… В соответствии с этим из-под его рук рождается барокко или модерн, классическая музыка или джаз, детектив или мелодрама… Вот только достойные вещи далеко не всегда выходят. Тут, кроме навыка, ещё что-то нужно: талант, порыв, Божья искра, вдохновение… – как хотите, так и назовите. Звучит довольно банально, но это так.

Вот и с Дианой тогда я вёл себя вполне стандартно, но при этом как никогда талантливо. У меня получалось всё: я удачно шутил, к месту вставлял в разговор стихотворные строки, забавлял парадоксами, цитировал умные философские мысли, а произносимые мною вполне искренние комплименты не были затасканными. В общем, я демонстрировал Диане весь фейерверк, на который был способен, ничего не оставляя про запас. Тут не наблюдалось ни капли от рассудочных действий холодного соблазнителя, который оценивает опытность и силу возможного сопротивления объекта, а затем точно рассчитывает необходимые и достаточные для обольщения средства. Несмотря на то, что передо мною была едва достигшая восемнадцати лет девчонка, я, уже достаточно опытный двадцатишестилетний мужчина, бросился завоёвывать её с азартом впервые влюблённого сопляка.

Ну и что? У Дианы не было ни малейшего шанса устоять? Ерунда! Если бы всякое пылкое старание влюблённого достигало своей цели, в мире не было бы такого понятия, как безответная любовь.

Надо заметить, на свете есть немало идиотов, которых всерьёз возмущает то обстоятельство, что порывы их собственной страсти, их титанические усилия, доходящие даже до жертвенности, не находят соответствующего отклика у избранницы. Дескать если я тут из кожи вон готов, – то, как можно посметь этого не оценить и не ответить тем же?

А вот можно!

Видимо, в глубине природы каждой женщины также вмонтированы выработанные эволюцией алгоритмы, которые подталкивают её ответить не на всякий, а на какой-то определённый стиль ухаживания. Короче, схемы должны быть совместимыми.

Могло ведь так получиться, что я со своими потугами на интеллектуализм показался бы Диане претенциозным занудой. Да запросто! Я неоднократно встречал таких женщин. Моё поведение вызывало у них недоумение. Наверное, им требовалось что-то иное, чего во мне не было…

А вот с Дианой мы совпали.

* * *

В ту пору я работал заведующим юридическим сектором одного из филиалов крупной консалтинговой фирмы и был главным кандидатом на то, чтобы возглавить сам филиал. Другие претенденты вряд ли были менее достойны этого места, но у меня было одно неоспоримое преимущество, – мой отец состоял в числе учредителей данного почтенного заведения, являлся одним из его директоров и владельцем значительной доли уставного капитала.

Я, в общем-то, оправдывал надежды своего родителя, неплохо вёл порученные мне дела, однако фанатом-работоголиком точно не был. К юриспруденции у меня наблюдались явные способности, и этот род деятельности давался мне легко, но совсем не увлекал. Тем не менее я имел прочное положение, отличные перспективы карьерного роста и мог рассчитывать на размеренную и хорошо обеспеченную жизнь на многие годы и даже десятилетия вперёд. Перспектива представлялась ясной и безоблачной, но малоинтересной и скучной. Однако, не большинство ли обывателей вынуждены всю жизнь, причём только ради хлеба насущного, влачить выпавшую им по жребию постылую лямку? Не так уж часто можно встретить счастливца, для которого увлечение, даже страсть, совпадают в одном предмете с профессией и работой. Со мной такого счастья не случилось. То к чему я был способен, меня не захватывало, а к иному, что представлялось мне увлекательным, у меня не было нужных талантов. Многим знакомо, да?

Я не стал бы распространяться на эту тему, если бы не хотел подчеркнуть то обстоятельство, что к моменту встречи с Дианой у меня, в общем-то, сложившегося и даже состоявшегося (в смысле обывательского благополучия) человека, не было никакой определённой жизненно важной цели. Не было и тех страстных порывов к самореализации, которые могли бы придать моему существованию яркие краски и острый вкус: никаких яростных увлечений – спортом или искусством, коллекционированием или игрой, горами или морем…

Так уж вышло, но весь этот вакуум заместила одна Диана. Я тогда не видел в этом никакой опасности. Мне показалось, что это и есть счастье.

В общем-то, пока мы оставались вместе, так оно и было.

* * *

В конце концов не столь важно (а может, и совсем не важно), как именно мы начали встречаться или, например, как скоро оказались в одной постели, какими словами выражали свои чувства, насколько крепко обнимали друг друга, или сколь долги были наши поцелуи… К сожалению, средства для описания подобных вещей человечеством давно исчерпаны и даже затасканы. Как ни крутись, как ни переставляй существительные с глаголами в попытке выразить всю поразительность произошедшего чуда, какие ни придумывай метафоры и междометия для выражения порывов страсти, – всё окажется фуфлом из дамского романа или примитивной порнографией.

Важно другое: я довольно быстро понял, что моё чувство к Диане далеко превосходит всё то, что я испытывал к женщинам с тех пор, как они вообще стали меня интересовать.

Как-то уж слишком всё мне в ней нравилось. Вот – прямо всё.

Это такое удивительное явление – совпадение в одном человеческом существе всех качеств, которые превращают его в единственно желанный идеал для другого человеческого существа. И здесь уже совершенно не важно, что каждое из таких качеств определённо не дотягивает до общепризнанных образцов красоты, ума, грации, страстности, верности, нежности… чёрт знает, ещё чего! Главное, что именно этот и только этот коктейль – специально для тебя. В общем-то, давно известная штука, феноменально точно отчеканенная ещё четыре века назад в известном шекспировском сонете, что начинается словами: «Её глаза на звёзды не похожи…» – и заканчивается замечательно верным резюме: «…И всё ж она уступит тем едва ли, кого в сравненьях пышных оболгали».

А дальше пошло лавиной.

Очень скоро у меня наступила своеобразная «слепота»: я перестал замечать любых других женщин, кроме Дианы. Все мои подружки, с которыми раньше я с удовольствием поддерживал отношения той или иной интенсивности и близости, вдруг перестали меня интересовать. Да и времени у меня на них не оставалось – всё забрала себе Диана. Всякий день, едва разделавшись с работой (никогда не бывшей для меня священной коровой), я летел на встречу с той, которая вдруг заняла все мои мысли и вобрала в себя все мои желания. Я сам не ожидал, что способен на такие порывы, но сопротивляться им или как-то притормаживать себя не собирался. Меня захлестнуло такое сногосшибательное, такое пьянящее ощущение полноты жизни и остроты чувств, которых я никогда не испытывал и которые ни за что не хотел бы променять на прежнее спокойствие и рахитичные краски рассудочного существования. Я определённо сел на некую эмоциональную иглу и всё время рвался получить новую дозу своего зелья, имевшего точное имя – Диана.

С утра до вечера мои мысли были заняты ею. Это мешало работе, сплошь и рядом нарушало привычные связи с моими родственниками и друзьями, изменяло многие, казавшиеся раньше незыблемыми алгоритмы моего быта… А я не видел в том ничего ненормального или тревожного. Всё представлялось мне не только вполне естественным, но и должным.

Насколько я могу сейчас об этом судить, Диана отвечала мне полной взаимностью. Во всяком случае, я не в состоянии вспомнить в наших отношениях ничего, что позволило бы в этом хоть на йоту усомниться.

Мы оба погрузились в мир, состоявший только из нас двоих, а вся остальная вселенная существовала лишь как фон, только отчасти досаждавший необходимостью контактировать с ним для удовлетворения материальных потребностей, а в остальном поставлявший одни удовольствия.

* * *

Это был род болезни – любовная горячка необыкновенной силы и длительности. Я дошёл до такой степени бесчувственности ко всему, выходившему за рамки моих отношений с Дианой, что почти не заметил того, что по всем понятиям должно было бы повергнуть меня в горе. Я имею в виду смерть отца.

Ему досталось то самое, о чём он (если, конечно, не лукавил) говорил, как об идеальном финале. Мгновенный, без видимых причин, предупреждений и предчувствий уход из жизни. Как-будто кто-то просто перебросил тумблер из одного положения в другое. Правда, случилось это, пожалуй, слишком рано. Шестьдесят с небольшим – не возраст для европейца.

Это произошло на совершенно рядовом собрании совета директоров нашей фирмы, во время обсуждения чисто технического, не требовавшего никакого напряжения или нервных затрат вопроса.

Как мне рассказали, во время небольшого перерыва секретарша принесла участникам кофе. За употреблением напитка между людьми, сидевшими у стола, начался какой-то лёгкий, не относящийся к делу разговор. Никто, собственно, и не заметил, в какой именно момент мой отец откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Никому в голову не пришло его потревожить, – каждый вправе расслабляться и отдыхать на собственный вкус. Когда с кофе закончили и пришла пора вернуться к делу, безмятежный «сон» отца сначала даже вызвал у его коллег лёгкий приступ юмора, но, ко всеобщему ужасу, быстро выяснилось, что они уже некоторое время сидят за одним столом с мертвецом.

Кто-то там отважно попытался применить знания по оказанию первой помощи: искусственное дыхание, непрямой массаж сердца… всё такое… Прибывшие по срочному вызову медики для очистки совести тоже что-то делали при помощи приборов, которыми был набит реанимобиль, но всё бесполезно – не воскресили.

Я же был свиньёй до такой степени, что, при получении известия о трагическом событии первым испытанным мною чувством оказалась досада. Я переживал (представьте!) по поводу необходимости на несколько дней оставить Диану ради участия в похоронах.

Отец такого явно не заслуживал. Да, мы не были очень уж близки. Он представлял собою вполне делового человека, а после смерти моей матери, вообще, стал искать забвение от тоски в работе. Отсюда, наверное, и его скупость на ласки, и то, что я видел его дома значительно реже, чем бабушку или деда. Но я не могу сказать, что он меня не любил. Он заботился обо мне в меру того, как это сам понимал, полностью обеспечивал мои материальные потребности и даже в чём-то баловал… В общем, кроме любовного помешательства, никаких оправданий собственной чёрствости в той ситуации я для себя найти не могу.

Ещё хуже, что во время похорон я не мог отогнать от себя мысли о наследстве. Знаете, с одной стороны, – жуткий стыд, а, с другой, – осознание того, что примитивная жадность здесь не при чём. Возможность забросить к чёрту все заботы о хлебе насущном, все тяготившие меня задачи карьерного роста и на правах обеспеченного бездельника полностью раствориться в своей любви – вот, что я видел за моим новым финансовым положением. Никаких мыслей о необходимости приумножить достояние предков во имя самого приумножения либо для передачи его потомкам мне и в голову не приходило.

* * *

С быстротой, находившейся на грани приличий, отделавшись от всех этих печальных ритуалов – панихид, принятия соболезнований, кремации, траурного ужина и помещения урны с прахом в семейный колумбарий, – я перешёл к решению собственных финансовых вопросов, причём в том самом ключе, который наиболее отвечал моему новому представлению о должном характере жизни свободного и при этом любящего индивида (если такие понятия, вообще, совместимы). Любой по-настоящему деловой, да и просто благоразумный человек от моих действий должен был бы прийти в ужас. Оба нанятых мною адвоката (сам я ни с чем возиться не хотел, поскольку в основном был занят Дианой) и нудный старый нотариус, имевший дело с нашей семьёй, наверное, лет двадцать, только сокрушённо качали головами, будучи вынужденными выполнять мои распоряжения. Едва вступив в полные права наследника, я первым делом срочно и поэтому недорого продал принадлежавшую отцу долю в процветающей консалтинговой фирме, а также с наслаждением уволился из неё сам. Затем я избавился практически от всей недвижимости – нескольких перспективных земельных участков, домов, и квартир в разных концах Европы, в которые осторожный родитель вкладывался на «чёрный день». В итоге в моём распоряжении осталась вырученная от всех этих продаж наличность, которую я довольно бессистемно распихал по вкладам в десятке банков. Я пощадил только приобретённые ещё отцом несколько довольно значительных пакетов хорошо ликвидных акций каких-то нефтяных, газовых и высокотехнологичных компаний.

В общем итоге в моём распоряжении оказалась более чем солидная по обывательским представлениям сумма – где-то в шесть с половиной миллионов евро, – и мы с Дианой могли приступить к «прожиганию жизни» в том виде, как это сами себе представляли.

Конечно, наш идеальный мир, который мы рассчитывали получить за деньги, не был империей показательной роскоши. Шесть с половиной миллионов евро для этого слишком жалкая сумма. Собственные, отделанные палисандром и оборудованные сантехникой со стразами и золочёными кранами яхты, дворцы с личными парками на адриатических островах и катания за пару десятков миллионов долларов на русских космических кораблях – ничего этого нам не светило, а главное, совсем не было нужно.

Мы просто хотели находиться вместе, и притом так, чтобы этому не мешали никакие нудные и необходимые заботы о добывании пропитания, а окружающий мир со всеми его сокровищами эстетических и чувственных переживаний был бы доступен нашему любовному дуэту в любом самом затерянном и экзотическом его уголке.

* * *

Какого чёрта нас понесло в Россию?

Ну, это только теперь, после всего произошедшего, я задаю себе этот бессмысленный вопрос. То, что случилось там, могло с теми или иными вариациями случиться в любой части света и почти в любой стране.

Единственное, чем Россия мрачновато нависала над нашим с Дианой безмятежным благополучием, так это почти стёршейся из моей памяти историей о террористе с бомбой, убившем больше двадцати лет назад мою мать. А так – страна, как страна, для людей, увлечённых только друг другом да ещё поиском новых впечатлений и не слишком опасных приключений.

Где мы только ни побывали с Дианой за два прошедшие с нашей первой встречи года!

Надо ли говорить, что в своих скитаниях мы не придерживались никакой системы, а бросались туда, куда нас нёс первый попавшийся эмоциональный порыв.

Диана и в этом смысле казалась мне идеальным партнёром. Какой-нибудь системный подход к постижению бытия, или малейшее желание упорядочить знакомство с открывающимся навстречу миром не были ей свойственны. Просто по первому же зову, прозвучавшему откуда-то из пространства, она была готова сорваться с ветки, на которой едва успела умоститься после очередного перелета, и снова нестись дальше, сквозь пестроту мелькающих навстречу дорог, воздушных трасс, пейзажей, людских толп… И никакого даже намёка на стремление обрести постоянный тёплый насест, свить гнездо и начать разгребать почву под ногами в поисках надёжного корма для будущего потомства.

Откуда это счастливое для меня качество взялось у неё, можно только догадываться.

Может быть, от некоторого рода сиротства? Что-то там у Дианы не в порядке было с родителями. То есть физически они существовали, но воспитывалась и росла она в семье своей тётки (сёстры отца). Поскольку Диана «родительской» темы в разговорах довольно тщательно избегала, а меня происхождение любимой женщины не больно-то интересовало, нас обоих вполне устраивало наличие белого пятна в данной области информации друг о друге.

Что касается тётки Дианы, то она была женщиной небогатой и при этом женой столь же небогатого мужа, к тому же периодически сидевшего на пособии по безработице. Правда, семья получала довольно приличную социальную помощь на трёх собственных детей и Диану в качестве приёмного ребёнка. Одним словом, никто не голодал, а дети учились в нормальной школе, которую Диана, кстати, с успехом закончила, после чего поступила по социальной квоте на бесплатное место в местный университет.

К моменту нашей встречи Диана уже достигла формального совершеннолетия и полностью освободилась от обязанности отчитываться перед опекунами за своё времяпрепровождение. Да и они не больно-то ею интересовались. Этим добрым людям было вполне достаточно того, что девочка учится, получает стипендию, подрабатывает какие-то гроши в юридической конторе Хайма Гершеля и имеет место в студенческом общежитии. В семьях нашей страны не принято слишком долго трястись над птенцами и пичкать их пищей из клюва. Едва встав, на крыло они должны выпорхнуть из гнезда и учиться добывать корм самостоятельно. Зато и старики не слишком рассчитывают на семейную опеку в старости, а гораздо больше уповают на социальные службы и собственные накопления, сделанные в течение долгой трудовой жизни. Патриархальная семья с её многоступенчатой взаимоподдержкой поколений рухнула под натиском гремучей смеси индивидуализма и глобализации.

* * *

Ну, не такая уж эта самая Россия – страна мечты, чтобы мы поскакали туда в первую очередь, едва ударившись в наш свободный забег за приключениями и впечатлениями по земному шару. Рекламные проспекты и сайты туристических фирм в первую очередь предлагали для посещения места, куда более похожие на райские кущи, чем какая-нибудь, возможно, очень даже экзотическая Сибирь. Уже одно это название у среднего европейца (не экстремала) вызывало смутные ассоциации, мало подходящие для возбуждения острого желания провести там своё свободное время. Ну, а мы с Дианой были вполне средними европейцами, предполагавшими, как и очень многие другие такие же, что Россия, за малым исключением, из одной Сибири и состоит.

Вполне естественно, что для начала мы двинули на острова Океании, оттуда – в Южную Америку, затем – в Канаду, Австралию, Новую Зеландию, Индию и Китай…

Разбегаясь по алмазным пескам тропических пляжей, мы ныряли в такие хрустальные воды, что от открывавшейся под нами прозрачной бездны, где между вычурными ветвями кораллов сверкали в вертикальных столбах света невероятные самоцветы рыб, захватывало дух; мы медленно плыли в душных зелёных волнах джунглей Индостана, плавно раскачиваемые на спинах дрессированных слонов; с борта круизного лайнера, принявшего нас на борт в Норвегии, заворожённо смотрели на катастрофическую феерию рушащихся в почти чёрную воду полярного океана миллионов тонн бело-голубых льдов Шпицбергена и Гренландии… Пески Сахары и озера Хорватии, монастыри глухого Тибета, бедуинские кочевья и перлы европейской цивилизации, нетронутая природа и изыски дворцово-парковых ансамблей во всех уголках Земли – всё или почти всё нам было доступно.

* * *

Два с половиной года продолжалась эта безумно счастливая полоса моей жизни. Редко кто может похвастаться таким длительным ощущением полной свободы при неослабевающем напряжении любви.

Я чувствовал… нет, я знал, что между мной и Дианой создалось что-то уникальное. Мне шёл двадцать восьмой год. Я обладал кое-каким жизненным опытом и успел понаблюдать, как развивались отношения с женщинами у моих друзей и знакомых, а также наслушаться всевозможных повестей такого рода от случайных людей, с которыми приходилось встречаться и даже довольно приятно проводить время в отелях, кемпингах, на борту очередного корабля или самолёта… в общем, везде, где судьба может подкинуть путешественнику попутчика. А случайное общение в пути это довольно удивительный психологический феномен: иногда, ни с того, ни с сего такое про себя расскажешь, что сам удивляешься – с чего это тебя понесло? И от собеседника в ответ такое узнаешь, что впору слышать психоаналитику на приёме в своём кабинете.

Я впитал массу историй и насмотрелся достаточно сюжетов о том, как быстро вспыхивали, бурно развивались и столь же неожиданно заканчивались любовные отношения между мужчинами и женщинами (сразу оговорюсь, что от рассказчиков гомосексуальных саг я шарахался, как чёрт от ладана, и по данной части ничего путного поведать не могу). Людей внезапно влекло друг к другу и столь же быстро разносило в стороны. Мгновенно рушились старые привязанности: быстрые разводы сменялись скорыми свадьбами, а чаще один партнёр просто заменял на очередной отрезок времени другого. Бывало и такое, что между бывшими возлюбленными на долгие годы (иногда до смерти) сохранялась формальная связь в оболочке официальных брачных отношений и разного рода долговых обязательств как материального, так и нравственного характера, что сохраняло союз, но не делало их сколь-либо близкими друг другу Вспыхнувшее когда-то чувство растворялось практически бесследно. Об этом вспоминали с ностальгией и недоуменной горечью…

В итоге, я понял, что наши отношения… наша любовь с Дианой не были в полном смысле человеческими, что ли…

Как бы это объяснить?

С точки зрения биологии, скажем, человеческие самец с самкой тем или иным способом ищут и находят друг друга для производства потомства, продления рода, поддержания популяции.

Религия – хотя и другими словами, но, собственно, твердит о том же: «плодитесь и размножайтесь», дескать.

Только в первом случае признаётся, что для побуждения производителей к исполнению своего назначения эволюция выработала приманку послаще – в виде секса со всеми нему прибамбасами; а во втором – размножение – дело вполне сознательное, осуществляемое в плановом порядке непосредственно по заповедям Создателя. В этой концепции так называемые «радости секса» скорее отвлекают участников от непосредственно созидательного процесса, и, в отрыве от указанной Свыше цели, в чистом, так сказать, виде, признаются грехом и опасным соблазном, внушённым не иначе как самим Сатаной.