Свидание с Америкой, или По следам Черной Жемчужины

Больше тем для разговоров у нас не осталось, как и времени на секс. Из отеля вышел толстый охранник, и, потягиваясь, уставился на нас.

– Все? – спросил я.

– Все, – ответила Слупи и поцеловала меня.

– Я пошел?

– Да.

Я выбрался из авто.

– Эй! – она высунула руку из водительского окна и поманила меня к себе.

Я подошел к ней, и Слупи опять потянулась ко мне губами. Выставив задницу охраннику отеля, я на несколько секунд сплелся языком с языком Слупи.

– Нау ол, – сказала она, когда я выпрямился, и, глядя на меня, тронула машину с места.

Я повернулся к отелю. Охранник делал вид, что изучает снаружи левое крыло здания, но по его полуулыбке было понятно, что он наблюдал за мной. Я прошел в отель, поднялся к себе в номер, опорожнил мочевой пузырь и шлепнулся на кровать. В этот момент у меня не было никакого плана действий. Я был выжат и высушен до последней капли энергии, и даже Слупи, наверно, уже не смогла бы вернуть меня к жизни. Правда, на одно усилие при мысли о Слупи меня еще хватило. Я достал из кармана ее трусики, и, залепив ими ноздри, с наслаждением втянул воздух. Никаких естественных запахов, к сожалению. Только все то же возбуждение незнакомого африканского дерева. В штанах у меня возникло небольшое напряжение. Я подумал, что неплохо было бы помастурбировать, и… отрубился.

Разбудил меня переводчик Карен. Он долго и нудно стучал в мою дверь, а я также долго думал, что этот стук мне только снится. С трудом разлепив опухшие веки, я скатился с кровати, и, пошатываясь, добрался до выхода.

– Ты еще спишь?? – в ужасе воскликнул Карен. – Мы тебя потеряли. Вся группа позавтракала и грузит свои вещи, а тебя нет. А это что? – ткнул он пальцем в мое плечо.

Я скосил глаза и увидел прилепившиеся ко мне стринги Слупи.

– Трусы, – мрачно ответил я и, даже не устыдившись спросонья, спрятал последний привет черной жемчужины в карман.

– Твои? – старательно не удивляясь, спросил Карен.

– Ее, – глухо ответил я и, пока любопытный Карен помогал мне собираться, в двух словах рассказал ему историю своей неожиданной любви.

– Круто, – теперь уже по-настоящему удивился Карен. – Обычно с женщинами так просто в Америке не получается. Им нужны ухаживания и все такое.

– Я ухаживал, – машинально сказал я.

– Как? Вы же только вчера познакомились?

– Я ей водку в баре покупал.

– Я другое имел в виду… Ну, и что теперь думаешь делать? Будешь с ней переписываться?

– Зачем? Если бы мы с ней тут всю неделю кувыркались, а одна ночь с залетным туристом, я думаю, для нее ничего не значит. Останься я еще на недельку, тогда было бы, о чем писать, – произнес я ключевую фразу.

И тут Карен популярно объяснил мне, что на один месяц я мог бы это сделать со спокойной душой, сунув мне под нос мой же паспорт с проставленной визой.

– Только, конечно, нужно заранее согласовать все с руководителями программы, а сейчас уже поздно, – добавил Карен, ничего не заподозрив.

Он и не мог ничего заподозрить, потому что решение вызревало у меня по дороге в аэропорт. Окончательно оно созрело, когда я последним сдавал свои вещи на транспортер, а два охранника попросили меня показать им содержимое моих карманов. Я опять вытащил трусики Слупи. Один охранник посмотрел на другого, второй – на меня, а я – на свою багажную сумку. По-моему, им стало неудобно, но мне некогда было их успокаивать – типа, ничего страшного, это всего лишь трусики их соплеменницы – наша группа уже прошла предварительный досмотр и двинулась дальше, а моя сумка вот-вот должна была оказаться на багажной ленте.

– Сори, – сказал я охранникам решительно, абсолютно не соображая, что делаю. – Мне нужно… Положить это в сумку, – я сунул им в нос все те же спасительные трусики Слупи.

К моему желанию они отнеслись с редким пониманием и даже деликатно отвернулись, когда я забирал свои вещи. А через пять минут я уже мчался на такси в сторону Governor’ House Hotel.

Собственно, это все. И вот я в номере того же отеля, в который приходил отсыпаться на четыре-пять часов после ночных прогулок в течение последних семи дней. Хотя сейчас мне кажется, что этих семи дней вроде как и не было. Была только последняя ночь – фантастическая, безумная ночь, напрочь перевернувшая мои представления о половом влечении. Нет никаких ритуалов, нет никаких условностей – все возникает из ниоткуда и, как самый настоящий таинственный пришелец, сохраняет интригу своего появления до последнего «вау».

Правильно ли я поступил, оставшись? Не уверен до сих пор. Но у меня пока еще есть деньги – свои сбережения и госдеповские командировочные, чтобы тщательно обдумать этот вопрос. Важно, как Слупи отнесется к моему появлению в ее жизни еще на неделю. Без нее мне здесь делать нечего. Я хочу только вот этого ощущения совпадения на все 100%. Больше в США меня ничто не держит. И для начала мне нужно… Нет, не позвонить Слупи. У нее сегодня важные дела, и потом она наверняка не выспалась. Мне нужно купить себе штаны.

***

Я почему про штаны-то подумал. Потеешь в этом душном Вашингтоне, прямо беда. А в джинсах и вовсе мрак полнейший. Честно признаться, после нескольких часов даже раздеваться при девушке не очень удобно. Ночью я об этом не думал, а сейчас вот как-то вдруг накатило. Торопиться мне теперь некуда. И если нам предстоит со Слупи прожить еще неделю вместе, то я хочу быть готовым ко всему в любой ситуации. А «ситуация» может возникнуть в самый неожиданный момент – благо, у нее есть машина. Штаны – это вообще хороший повод выбраться в свет. Есть тут неподалеку неплохой сток. Одежды там куча, и нет назойливых консультантов, реагирующих на каждое движение бровей. Хоть завыбирайся.

Так я думал, когда заходил в магазин полчаса спустя. Нет, одежда никуда не делась, и консультанты не появились. Неразрешимая проблема нарисовалась в американских и европейских размерах. Я в них абсолютно не шарю. Уж лучше бы китайские лэйблы оставили, тем более что половина всего этого дерьма, действительно, произведена в Поднебесной – меня не проведешь, живу я с ними по соседству. А с этой американской хренотенью на бирках и без штанов можно остаться. Ну, что делать? Мерить надо. Набираю кучу светлых штанов и направляюсь в примерочную. На входе сидит пожилая баба явно не арийской наружности. Я было мимо нее, а она сует мне какую-то линейку и еще лопочет при этом с вопросительными интонациями.

– Уот? – тупо смотрю я на нее.

– Хау мач?

– Че?

– Джемини?

– Раша.

– О! – округляет баба глаза. – Коммунисто?!

– В честь чего это? – удивляюсь я.

– Раша?

– Ес.

– Коммунисто, – уверенно заявляет баба и словно ждет чего-то.

Я, честно говоря, не могу врубиться, какое она имеет отношение к примерочной (может, штаны подает за деньги по примеру туалетных кантиков), но поскольку она загородила вход, то мне невольно приходится на ломаном английском преподать ей краткий курс новейшей истории России. Согласно моей лекции, коммунисты давно уже утратили главенствующие позиции в государстве. Тетка слушала внимательно и вроде бы даже с сочувствием.

– Вот, – закончил я, приободренный ее пониманием. – Хотя коммунисты, конечно, еще остались.

– Коммунисто! – тут же ткнула она в меня пальцем.

– Да епа мама! – разозлился я. – Какой я тебе коммунист? Разве с такой рожей в партию берут?

– Какую партию? – заинтересовалась тетка.

– Да в любую, хотя бы коммунистическую.

– Ага! Коммунисто! – обрадовалась она.

Мне надоел этот спор.

– Вы откуда вообще? – перешел я в контрнаступление.

– Колумбия.

– Наркоманка? – прицепился я к ней, перекладывая поудобней кучу штанов с руки на руку.

– Уот?

– Вот тебе и уот. Хрен в рот! Чего ты ко мне пристала?

– Вы из России? – услышал я вдруг за спиной.

Я обернулся. Пожилой взъерошенный мужик, чем-то напоминавший незабвенного Шурика из «Кавказской пленницы», причем в тех же очках, с любопытством уставился на меня, ожидая ответа.

– Ес, – сказал я.

– О! – обрадовался «Шурик». – Я говорить по-русски!

Мне стало стыдно за «хрен в рот», но буквально через две минуты выяснилось, что фраза «я говорить по-русски» практически единственная в русскоязычном словарном запасе этого чудика.

– Коммунист? – как бы невзначай поинтересовался он.

– Нет, – угрюмо стоял я на своем. – Журналист, – добавил я с некоторым сомнением, опасаясь расспросов о профессии.

– О! – еще больше обрадовался америкос. – Бэн Стрэйзанд, – тут же представился он. – Вице-президент радио «Свободная Азия». Коллега! – похлопал он меня по плечу. – Он не коммунист, – добавил Бэн, обращаясь к пожилой колумбийке и потом опять ко мне. – Как тебя зовут?

– Егор, – назвался я из вежливости, полагая, что теперь вход в примерочную для меня открыт.

– Ягр? – переспросил Бэн.

– Ягр, Ягр, – согласился я.

– Ягр, ты мой друг. Я любить Россия, – с непонятным воодушевлением прицепился ко мне теперь уже Бэн. – Бобби! – крикнул он кому-то в глубину зала.

Из-за рядов с брюками и джинсами выскочила точная копия Бэна, только лет на 30 моложе.

– Это мой сын Бобби, – представил он мне подростка. – А это мой друг из России, – сообщил он сыну с тем же воодушевлением. – Что ты тут делаешь, Ягр?

– В Америке?

– Нет, в магазине.

– Да вот, – кивнул я на кучу штанов, по-прежнему громоздившуюся у меня на руках.

– О нет, Ягр! Это тебе не подходит! – забраковал он, не глядя, все, что я отобрал для примерки.

Мне это не очень понравилось. Сомневаюсь, что какой-то мужик лет пятидесяти, будь он хоть Слава Зайцев, способен дать мне дельный совет по части одежды.

– Это плохой магазин! – сообщил мне Бобби. – Я покажу тебе другой – там лучший выбор!

Вот это уже более-менее аргумент. Хотя лучший выбор мне не нужен. Лучший выбор и стоит дороже, а мне деньгами сорить не с руки. Но я подумал, что все равно надо как-то убить вечер. Почему бы не пошляться с Шуриком по магазинам, тренируя свой талый английский. Сам Шурик, то есть Бэн, от здешней одежды, правда, не отказался. Пока я развешивал по местам отобранные штаны, он успел купить себе пару рубашек и чемодан на колесиках с вытягивающейся ручкой. Бобби все время крутился возле отца, но с неприкрытым интересом посматривал в мою сторону. Вот уж не думал, что где-нибудь и когда-нибудь для кого-то окажусь диковинкой.

– Я завтра улетаю в Камбоджу, – сообщил мне Бэн, расплачиваясь за покупки. – Поэтому купил несколько походных вещей, – как бы оправдывался он. – Это мой друг из России, – тут же не преминул он заметить кассиру.

– Хай, – помахал мне рукой кассир.

– Ну, хай, – помахал я ему в ответ.

А вообще, зря я в это ввязался. Когда мы выходили из магазина, то на самом деле являли собой несколько странноватое зрелище – чемодан этот на колесиках, Бобби, Шурик и я с отсосанными губами.

– Сейчас, – успокаивал меня Бэн. – Я говорить по-русски и любить Россию. Достоевский – очень любить.

Достали они уже со своим Достоевским. Прямо на выходе мы неожиданно встретили знакомую девушку Бэна, чем-то похожую на колумбийку в примерочной, только гораздо моложе. Они обменялись приветствиями.

– Это мой друг из России, – сообщил он девушке.

Я начинал себя чувствовать ручным медведем или передвижной выставкой.

– Вы русский? – на удивление чисто спросила девушка.

– Да. Вы тоже? – обрадовался я.

– Я узбечка, но здесь мы все русские. Навбахор.

– Здравствуйте.

– Это мое имя, – рассмеялась девушка.

Я даже запоминать не стал. Бред какой-то.

– Ягр, – смущенно сказал я.

– Ягр?

– Тьфу ты, черт! Егор! – поправился я.

Она о чем-то коротко переговорила с Бэном.

– Увидимся позже, – улыбнулась она мне и зашла в магазин, а мы отправились дальше.

Слава богу, «лучший выбор» оказался рядом – буквально через дорогу наискосок. Правда, выбор там был такой же, как в стоке, а цены в два раза выше. Я не стал говорить Бэну, что он мудак. Просто взял какие-то штаны, визуально подходившие мне по размеру, и отправился в примерочную, где уселся в одной из кабинок на кожаный пуфик. Покупать я здесь железно ничего не буду. Это глюк – обыкновенные китайские слаксы за сотню баксов. Я вытянул ноги, слегка оттягивая на себя носки туфель, чтобы снять напряжение.

– Мистер Ягр! – услышал я голос Бэна.

– Сейчас!

Я расстегнул джинсы и высунулся из кабинки. Бэн был уже рядом с кипой новых штанов с теми же ценниками, что и слаксы.

– Вот! – сгрузил он мне все это на руки и ушел.

Пришлось высиживать еще минут десять. Когда я вышел, снаружи стояла Навбахор. Бэн сновал в середине зала, таская за собой Бобби и недопожилую продавца-консультанта.

– Слушай, – еще раз обрадовался я узбечке, – не хочу я тут штаны покупать, как мне ему об этом сказать?

– Так и скажи. Он к тебе не из-за штанов пристал. Он просто человек такой – любит общаться. Он хочет показать тебе наш офис – я работаю у него, в узбекской секции.

– А зачем мне его офис? Он же улетает завтра.

– У него слабость к русским.

– Понятно. Так насчет штанов…

– Скажи смело – не хочу и все.

– Бэн, – смело начал я возле кассы, куда он поманил меня через весь зал. – Можно я штаны завтра куплю?

– Тебе что-нибудь понравилось?

– Да, очень, но…

– Зачем же завтра? А!.. – догадался он. – У тебя нет такой суммы? Я тебе помогу, – и он тут же достал 50-долларовую купюру.

– Нет, – категорически не согласился я. – Так не пойдет.

– Что случилось? – обеспокоенно засуетилась продавец. – Мистеру не нравится? Мы можем предложить что-нибудь другое.

– Не надо другое, – отчаянно сопротивлялся я. – Переведи, пожалуйста,– повернулся я к Навбахор. – Если мы идем к нему в офис, то я не хочу таскаться по городу с покупками. А завтра я зайду и куплю эти чертовы штаны.

Навбахор перевела, и Бэн с видимым сожалением забрал свои деньги.

Его офис располагался через два здания на той же стороне улицы, что и «лучший выбор». Я уже понял, что здесь все рядом, даже Белый дом. Охраны на входе не было. Странно. Вроде серьезная организация – идеологию в азиатские массы толкает. Мы поднялись на второй этаж и оказались в огромной зале, разделенной металлическими перекрытиями на отдельные секции. В некоторых из них за компьютерами сидели люди, и Бэн, останавливаясь возле внеурочных подчиненных, каждый раз повторял, что я его друг.

– Туркменистан, – называл он мне, в свою очередь, географию моих новых знакомств. – Китай, Лаос…

Приходилось улыбаться и делать вид, что мне страшно радостно видеть их недоуменные физиономии.

– Это мой друг, это мой друг, – как заезженная пластинка твердил Бэн, пока мы продвигались к его кабинету. – Это ваш друг из России, – неожиданно сказал он возле одной секции. – Вьетнам, – пояснил он мне.

Два вьетнамца испуганно привстали мне навстречу, как будто я прибыл из миграционной службы, а они только что попрятали товар под один из прилавков Черкизовского рынка. Бэн сиял, вьетнамцы и я молча смотрели друг на друга.

– Бэн думает, что вы им до сих пор помогаете, – разрядила обстановку коротким смешком Навбахор.

– Нам бы кто помог, – почти серьезно сказал я, и мы двинулись дальше.

Через пару шагов я обернулся. Две вьетнамские физиономии торчали в проходе, словно желали убедиться, что я действительно ухожу. Тоже мне, друзья, блин.

Зачем мы пришли в кабинет Бэна, я так и не понял. Едва мы вошли внутрь, как он тут же принялся названивать кому-то по телефону.

– Он заказывает столик в ресторане и приглашает моего друга Джорджа пообщаться с русским журналистом, – переводила мне Навбахор суть телефонных переговоров Бэна.

Если мне сейчас признаться, что к журналистике я отношения не имею, наверно, это ничего бы не изменило. Ладно, хрен с вами. Да и жрать охота, если честно. А кабинетик-то у вице-президента не ахти. У моего бывшего главного редактора больше. К тому же здесь царил ужасный беспорядок, с которым как-то не вязалась должность моего нового «друга». Правда, несмотря на хаос в кабинете, глазу зацепиться было не за что, и мне стоило больших усилий делать вид, что я с интересом оглядываюсь по сторонам, чтобы не встречаться взглядом с Бобби. Пацан следил за мной, как за обезьяной в зоопарке, боясь упустить забавную позу для удачного фотоснимка. Навбахор тоже молчала, когда ее не спрашивали, – вот что значит выучка. Интересно будет посмотреть на ее американского дружка – ценит он или нет, какой диковинный плод послушания занесло ему шальным ветром из Узбекистана.

Несколько напряженную обстановку разрядило появление невысокого светловолосого парня лет 28-30.

– А мне сказали, тут русский, дай, думаю, зайду, – приветливо сказал он.

Очень приветливо сказал. Как-то даже слащаво. Либо голубой, либо стукач, либо я ни хрена не понимаю в людях. Абсолютно открытое лицо, прямо-таки нараспашку – как будто он тебя заранее любит в любом виде и готов помассировать тебе ноги после двух минут знакомства.

– Ярослав, – назвала его имя Навбахор (кстати, не очень приветливо – наверно, все-таки стукач).

– Егор.

– Давно здесь, Егор? – тут же приступил к допросу Ярослав, улыбаясь во весь рот.

– Неделю.

– И долго еще будешь оставаться?

– Неделю.

– Слушай, нам нужно обязательно встретиться, пообщаться – я так соскучился по бывшим соотечественникам!

Я его восторгов не разделял и постарался уйти от ответа в надежде, что Бэн оторвется, наконец, от телефона. Но Бэн все еще с кем-то разговаривал, а у Ярослава оказалась мертвая хватка.

– Вот мой телефон, – сунул он мне визитку. – Звони в любое время. Может, завтра? Ты в какой гостинице остановился (все-таки голубой)?

– Гавернор.

– Слушай, круто! – продолжал истекать умилением Ярослав. – А что у вас за программа (или стукач)? Так как насчет завтра?

– Завтра…

«Я буду занят». – не успел я сказать, как в дверь ввалился новый гость – улыбчивый, как Ярослав, китаец, но явно не голубой.

– Ай хэд э рашн хиа, – сказал он, тут же протягивая мне руку.

– Здесь мало русских? – поинтересовался я у Навбахор.

– Много. Но почти все уже американцы, а ты гость. Настоящий смачный русский из страны, где убили Пола Хлебникова, а террористы захватывают заложников сотнями. При этом вы по-прежнему пьете водку, а вашего президента Путина в мире побаиваются, – очень грамотно пояснила Навбахор. Даже не ожидал от нее такой ясности изложения.

– Да-да, – тут же встрял Ярослав. – Мы для них все еще дикари. Хотя я – американский гражданин. Мне просто интересно, как и что там происходит, так сказать, на низовом уровне. Как журналист ты наверняка в гуще событий. Правда, ты не очень похож на журналиста – слишком могучий, слишком… – закатил Ярослав глаза, мечтательно подбирая вкусное слово. (Голубой стукач – экстремальное сочетание.)

– Э-э, – вклинился в паузу китаец. – Я жил в Шанхае. Когда я жил в Китае, наши отношения с Россией были не очень хорошие.

– С тех пор, как вы уехали, они значительно изменились в лучшую сторону, – брякнул я из вежливости.

– Уот? – переспросил китаец и посмотрел на Навбахор.

Навбахор посмотрела на меня.

– Что конкретно его интересует? – перефразировал я себя.

– Мне интересно, как сейчас развиваются отношения России и Китая? – закончил мысль китаец.

– Интенсивно, – коротко ответил я, с не очень теплыми чувствами припомнив китайские барахолки во Владивостоке. – Ну, в смысле, мы стали гораздо лучше понимать друг друга, – добавил я, заметив, что мой ответ китайца не очень удовлетворил.

Уж что-что, а тема Китая меня не интересовала абсолютно. Что он хотел услышать? Что мы очарованы нашими соседями после того, как познакомились с ними поближе, а китайское искусство выше всяких похвал? Да хрен там! У нас деревни голые стоят, а китайские гастарбайтеры снимают в округе по два урожая в год и продают их тем, кто сбежал из деревни в города. Про искусство ваше, кроме праздника дракона, у-шу, кунг-фу, Конфуция и чего там еще – Шаолиня с чаем – я вообще ничего не слышал. Китай для меня – это город Суйфуньхэ, где на километры тянутся оптовые прилавки, между которыми толкаются наши челноки. Челноки едва сводят концы с концами, а Суйфуньхэ растет как на дрожжах.

Жрачка у вас неплохая – что есть, то есть. Ну, а в остальном…Я лично думаю, что в скором времени надо будет сваливать из Приморья как минимум за Урал. Я чувствую спиной ваше дыхание, я вижу огромную биомассу, разбухающую над пограничной линией, я ее боюсь. Вам нужно думать о дополнительных мерах по ограничению рождаемости в стране. Неужели до сих пор никто не понял, что это нечеловеческая плодовитость? Вы – единственная реальная угроза перенаселения. Хочешь, поговорим об этом?

– Егор, а что бы ты хотел посмотреть в Вашингтоне? – опять Ярослав. Но на этот раз вовремя.

– А что у вас здесь есть, кроме Капитолия и Белого дома?

– Бог мой! – театрально воскликнул голубой стукач. – Ты не слышал о наших мемориалах отцам-основателям и смитсоновских музеях?

– Слышал, конечно, – соврал я (впрочем, словосочетание «фаундин фазерс», кажется, мне, действительно, где-то попадалось). – Но что делает иностранец, оказавшись в любой стране? Прежде всего бежит посмотреть на гнездо, где сидят местные боссы. У нас, например, все лезут на Красную Площадь. Про Третьяковскую галерею первым вспоминает всегда гид.

– Хочешь, я побуду твоим гидом?

Я начинаю верить, что у них и в самом деле самая совершенная система защиты прав и свобод граждан как минимум на бытовом уровне. Неужели он думает, что успеет увернуться от меня до приезда полиции, если сделает хотя бы одно движение в направлении моих гениталий? Кажется, думает. Судя по ожиданию в глазах. Ждет чего-то и китаец.

– Джордж уже в ресторане, – кладет, наконец, трубку Бэн.

Слава тебе, яйца. Ну, пойдем, посмотрим, чем вы тут почуете лучших друзей.

***

Полный глюк! На столе одна бутылка вина на пятерых, включая сына Бэна, и по две козьи какашки на тарелках. Обалденное пиршество. В России за такое угощение можно и в анфас получить. Я лично воспринимаю это как издевательство над голодным человеком, а они ничего – радуются жизни и усердно ковыряют какашки вилками.

– Это очень вкусно, – уверяют меня они. – Деликатес. А что любят кушать в России?

– Борщ, картошку с луком и селедочкой, гуляш, котлеты с гарниром, пирожки с капустой, грибами, яйцом… – я захлебываюсь слюной в надежде, что они поймут мои намеки, но, похоже, нарвался на непрошибаемый вариант светского ужина.

– О! – восклицают они. – Это вкусно?

– Очень.

Вино почти тут же разошлось по высоким бокалам, но по их постоянным чоканьям и малюсеньким глоточкам я понял, что продолжения банкета не будет. Возможно, они ожидали, что я со своей щедрой русской душой закажу водки или еще пару бутылок вина, но под козьи какашки я отказываюсь пить наотрез. Кто кого пригласил, я не понял? Несмотря на всю эту бутафорию, Бэн умудрился захмелеть, а захмелев, поминутно цеплялся ко мне с нудными вопросами. Джордж – друг Навбахор – мне не понравился сразу. Не потому, что он друг Навбахор (к ней у меня ничего нет), а потому, что выглядел рядом с ней как последний мудак. Седые виски, лысина – на вид лет 50, не меньше, а сидит в каком-то замызганном пиджачишке и тщательно пережевывает козьи какашки, делая вид, что ему это нравится.

Я лично уверен, что ему это не нравится. Им всем это не нравится. Но кому-то нужно достать кредитную карточку и устроить расколбас. Только вот кому? У одного взрослый сын, которого надо вот-вот спровадить куда-нибудь на учебу, и жена дома, пересчитывающая каждый цент, чтобы отчитаться в конце года по минимуму перед налоговой службой. У другого замызганный пиджачок и молодая любовница, требующая подарков на Рождество и день рождения. И дело тут не в возрасте. Просто в 50 лет мудаком быть уже поздно. Мне еще можно, а ему уже поздно. А если ты мудак, то трахай по интернету пожилых вдовушек, а не суйся к молодым эмигранткам из Узбекистана.

Мне кажется, Навбахор думала о том же самом, потому что села между мной и Джорджем – ближе ко мне – типа ради перевода, но я услышал бы ее и за соседним столиком – в этом ресторане было совсем не шумно. Если я правильно понял, здесь по вечерам жуют свои какашки старые мудаки. Слупи я бы сюда не пригласил. Откровенно говоря, я подозревал, что и Джордж думал в одном направлении со мной. Он большей частью молчал, время от времени покашливал и иногда закатывался в громком смехе, когда я или Бэн пытались объясниться друг с другом. Вопросов Джордж не задавал. С таким скудным столом приглашающая сторона не имеет права на вопросы. Один Бэн этого не понимал.

– Ваш президент Путин, – щурился он на меня из-за своих очков, – он какой-то страшный. Никогда не улыбается, только уголком рта. Все время хочет воевать на своей территории, и никто не знает, что от него ожидать. Ельцин был веселый, он пил водку и говорил то, что думает. Ельцина мы любили. Путина мы опасаемся. Вам с ним хорошо? Он как робот. Скажи, Ягр, у него есть слабости?