Незаконнорожденный. Посольство в преисподнюю

– Вы так добры ко мне, – своим певучим голосом сказала она, – теперь, когда у меня никого на свете не осталось, вы заменили мне их…

Хутрап тяжело вздохнул.

– Я уже говорил тебе, что мы направляемся с посольской миссией очень далеко, в далекий эламский город Аншан. Слыхала когда-нибудь о таком?

Она отрицательно покачала головой.

– Путь будет далеким и очень трудным, поэтому в караване нет ни одной женщины. Я разговаривал о тебе сегодня с правителем города. Он позаботится о тебе. Завтра, после нашего отъезда, он отправит тебя в храм Ишхары, богини любви и созидания. Там воспитываются только девочки из обеспеченных семей. Тебя научат искусству любви. Ты умеешь писать и читать?

Энинрис отрицательно покачала головой.

– Вот видишь. Тебя ждет совсем другая жизнь. Перед тобой откроется весь мир. Ты сумеешь выйти замуж за одного из богатейших и влиятельнейших людей государства, или станешь жрицей Ишхары, что не менее почетно…

– Я не хочу замуж, – в ее словах звучали слезы, и глаза тоже начали наполняться ими, – возьмите меня с собой…

– Это невозможно, дитя мое, – снова повторил Хутрап, – успокойся, все будет хорошо! А теперь иди, завтра на все глянешь по-другому!

Энинрис, всхлипывая, ушла в отведенную ей комнату.

– Однако, какая красавица! Ты сделал для нее все, что мог в данной ситуации, – заметил Набонасар.

– По крайне мере, совесть моя чиста, – со вздохом сказал Хутрап, – однако, ты прав. Она редкостная красавица. Жрецы со временем, обучив ее, дорого возьмут за ее красоту и мастерство в искусстве любви. Скоро толпы женихов будут осаждать храм. Уж тут-то жрецы не продешевят!

17. Ревность

Утром следующего дня после очередного торжественного молебна в храме Энлиля, главного божества Ниппура, верблюдов снова навьючили поклажей и караван, ведомый проводником, охотником, знающим степь вдоль и поперек, присланным правителем города по просьбе Хутрапа, выступил в дорогу. Караван был по-прежнему большим, хотя и потерял уже десятую часть людей и животных – в водовороте, вызванном аморейским колдуном, бесследно сгинули три корабля с грузом, а также люди и животные, находившиеся на них. Среди них были и три верблюда, нагруженные дарами будущему царю Элама. Теперь верблюдов с дарами осталось семнадцать. Утонули и четыре из десяти арабских скакунов – конюхи не сумели удержать их, когда они, объятые ужасом, прыгнули с плота в воду и также были поглощены гигантской воронкой.

Перед выходом Хутрап поручил одной из прислужниц отвести Энинрис к правителю города. Служанка взяла девушку за руку и повела за собой. Та молча ушла за ней, глотая слезы.

…Караван медленно двигался по равнине, по которой здесь и там были разбросаны невысокие холмы со сглаженными вершинами. Верблюды походили на корабли, медленно плывущие по красивому бледно-красному морю. Такое впечатление складывалось вследствие того, что стояла весна, и вся степь была покрыта цветами, мелкими дикими тюльпанами бледно-красного цвета, и напоминала собой живой колышущийся на ветру ковер.

Складывалось впечатление, что караван все время идет немного на подъем. В общем, так оно и было. До реки Тигр этот подъем должен был быть очень незначительным. А вот после переправы, вплоть до предгорий, этот подъем должен был существенно возрасти и накладывать отпечаток на движение каравана. Пока же общий подъем местности практически не мешал ни людям, ни животным.

Весна уже понемногу переходила в лето.      К середине дня, когда сделали первый привал, солнце палило уже немилосердно. Еще дней десять такой жары – и растительность на холмах сначала завянет, затем пожухнет, а затем исчезнет вообще.

Как всегда на коротких остановках, цепочки верблюдов развязывать не стали. Корм, взятый с собой, также животным пока не давали – под ногами его пока еще было достаточно. Дальше должны были начаться песчаные и каменистые пустыни. Все имеющиеся запасы корма берегли для перехода через них.

Набонасар, пряча в бороде улыбку, подошел к Хутрапу.

– Пойдем, что-то покажу, – сказал он.

– Что-то ты сегодня такой улыбчивый, на себя не похожий? – спросил посол, – и что ты мне покажешь?

– Сейчас увидишь.

Набонасар повел Хутрапа, за которым, как тени, следовали неразлучные Шамши и Бурна, к одной из цепочек верблюдов, меланхолично пережевывающих свою жвачку. Эти верблюды везли провизию в привязанных по бокам больших плетеных корзинах, закрытых плетеными же крышками. Набонасар направился к одному из верблюдов и пальцами постучал по корзине. К удивлению Хутрапа, крышка немного приподнялась и сквозь щель из-под нее на него взглянули темные глаза. Набонасар улыбнулся и отошел в сторону.

– А ну-ка, вылезай! – скомандовал Хутрап.

Крышка откинулась на ременной петле и в корзине поднялась смущенная девушка.

– Энинрис! Как ты сюда попала?

– Все равно я там не осталась бы! – запальчиво начала она.

– Набонасар! Всыпь ей двадцать плетей за непослушание! – разъярился Хутрап.

Начальник охраны каравана, притворно грозно хмуря брови, подошел к верблюду. Девушка тут же проворно скользнула вниз и захлопнула крышку. Хутрап и Набонасар рассмеялись.

– Ну что с ней сделаешь? – отсмеявшись, сказал посол, – да ладно, вылезай уже.

Крышка корзины приподнялась.

– Вылезай, вылезай! – подтвердил Хутрап, – надо бы тебя, конечно же, выдрать, как следует, и отправить назад. Однако не с кем и не как. Ладно, решено, – решительно кивнул он головой, – будешь подавать мне еду, разжигать костер. В общем, у меня в шатре будешь за хозяйку. Договорились?

Энинрис радостно засмеялась и буквально выпорхнула из корзины.

– А конь мне будет? – спросила она.

– Верблюд будет. И розги впридачу! – снова засмеялся Хутрап.

Тут к послу и Набонасару обратился кто-то из каравана с вопросом. Они отвлеклись, а Энинрис, весело улыбаясь, змейкой проскользнула между Шамши и Бурной, обдав их чарующим взглядом, от которого кровь начинает бурлить в жилах.

С самых юных лет Шамши и Бурна воспитывались в школе жрецов, где из них готовили телохранителей для высшего жреческого сословия. В их жизни были только занятия. Занятия по владению оружием занимали практически все время. Как жрецов, их обучили еще и знанию письменности. К данному моменту они только подходили к двум десяткам зим, однако были уже опытными телохранителями. Они издали чуяли тех, кто может нести опасность – человека выдавали или брошенный искоса взгляд, или слишком резкие движения, или нервное поведение. А в искусстве бросать кинжалы в цель или орудовать двумя мечами сразу они и в школе были на первых ролях. Тренировки отнимали у них практически все время, не оставляя ни мгновения свободного времени. И не мудрено, что обворожительная девушка, проскользнувшая мимо них с грацией гепарда, задевшая одного из них своей одеждой, а второго обдавшая ароматным дыханием, вызвала внутри них, никогда не знавших женской ласки и не подозревавших, что это такое, бурю эмоций. Как от одной искры огонь, взбираясь вверх и вширь по сухим листьям, быстро зажигает большой костер, так и кокетливый взгляд, брошенный юной красавицей, разжег неугасимый огонь в каждом из молодых людей. Внешне они оставались такими же спокойными, готовыми к действию, но в душе каждого из них запылал пожар.

Энинрис тут же начала хлопотать по хозяйству, время от времени прося подсобить ей кого-то из молодых жрецов. То перевязать веревку на верблюде, то перевесить какой-либо груз. И когда ее горячие пальчики мельком соприкасались с пальцами помощника, или ее горячая упругая грудь соприкасалась с его плечом, молодых людей начинала непроизвольно бить нервная дрожь, с которой они еле справлялись усилием воли. А вскоре эта троица, отпущенная послом, на конях отправилась в голову каравана. Энинрис, как оказалось, значительно лучше молодых жрецов сидела в седле. И не мудрено – с детства она на лошади объезжала отары овец. У них же в отношениях с лошадьми были явные пробелы. Она, посмеиваясь, то скрывалась от них далеко впереди, то появлялась откуда-то сбоку из-за ближайшего холма… Уже к вечеру этого дня оба молодых человека помимо своей воли, сами того не понимая, были насмерть влюблены в красавицу, не обращавшую, впрочем, на них особого внимания. Но что делать им со своей любовью – в школе жрецов, где все было аскетически строго, об этом не говорили. Как не говорили и о том, что делать, если они оба одновременно полюбят одну девушку, как случилось с ними. А каждый из них видел соперника в другом. И прежде закадычные друзья и партнеры потихоньку начали ненавидеть друг друга.

Влюбленность молодых жрецов в те времена не была чем-то предосудительным. Наоборот, это приветствовалось. Жрецы высокого сословия имели и жен, и наложниц.

Ревность. Разве есть что-нибудь страшнее этой напасти? Она исподволь овладевает человеком, сначала проникая в сердце и далее распространяясь по всему телу по жилам вместе с током крови. Затем попадает в мозг и отравляет его. И человек теряет рассудок. Нет, он живет, поначалу ест, спит, работает, но перед глазами его непрерывно стоит образ его любимой в объятиях другого. И вот его жизнь отравлена, еда не еда, не идет сон, валится из рук работа. В конце концов он начинает выискивать способы устранения соперника, не гнушаясь ни подкупом, ни обманом, ни даже убийством.

Шамши и Бурна, вынужденные все время быть рядом, отчаянно ревновали девушку. Уже к вечеру они вообще перестали разговаривать друг с другом, внимание их рассеялось, свои обязанности они стали выполнять не так четко, как это было раньше. Это не укрылось от глаз скандинава. Своими сомнениями он поделился с Хутрапом, также заметившим перемены в поведении молодых людей.

– Небось, влюбились оба в Энинрис, – сказал он, – как бы из этого не было беды.

– Ничего, – усмехнулся посол, – в молодые годы лишние переживания вреда не принесут. Перебесятся и остынут. От этого только ума прибавится.

А так как внешне ни Шамши, ни Бурна никак не проявляли своих переживаний, об этом разговоре все вскоре забыли. Другие события вышли на первый план.

Следующую короткую остановку сделали, когда город окончательно растаял вдали. Шатров не ставили. Энинрис, однако, тут же снова начала хлопотать, развела костер и поставила на него котел с водой. Когда вода закипела, она бросила в воду небольшое количество травы, которую время от времени собирала по дороге. Выдержав ее короткое время, она разлила настой в невысокие кружки без ручек и подала сидящим вокруг костра мужчинам. В это время ими обсуждалось предложение Набонасара об изменении направления движения каравана.

– От Ниппура мы шли строго на восход солнца, – говорил Набонасар, – и из города наши недруги могли проследить направление нашего движения. Отсюда я предлагаю изменить направление нашего движения – уйти немного вверх от линии нашего пути. Для нас это будет лишь незначительным удлинением пути, для возможных преследователей – это потеря нашего следа.

– Как же, потеряешь наш след! – усмехнулся Хутрап, – вон он как виден!

И действительно, сотни верблюжьих ног прошли по степи, и их следы четко указывали, что здесь прошел внушительный караван.

– А что, это не лишено смысла, – одобрил скандинав, – что же касается следов каравана, то уже через день примятая трава поднимется и полностью скроет их. По крайней мере, это затруднит поиски для тех, кто будет этим заниматься.

– Ну что ж, так тому и быть, – решил посол, – идем немного вверх.

От настоя, поданного Энинрис, шел густой приятный аромат, и он пился очень легко, придавая воздушность телу. Казалось, что движения стали легкими и свободными, обострился ум.

– Что ты добавила в чай? – поинтересовался посол, когда девушка весело пробегала мимо него, уже уложив опустевший котел на место в корзине на боку верблюда.

– Это трава, придающая силы, – сказала она, – в степи она встречалась нам несколько раз, и я взяла ее небольшой пучок.

– Я знаю эту траву, – неожиданно вступил в разговор дотоле молчавший Бурна, – у жрецов она тоже иногда используется. Если взять ее много, то наяву увидишь то, о чем мечтаешь. И богатство, и красивых дев. Ее использовали у нас жрецы, чтобы увидеть будущее. Отвар давали пить одному из жрецов. Глаза его стекленели, иногда изо рта шла пена, но он говорил без умолку, рассказывая, что видел в это время. А видел он много чудесного… Но не всякому у нас можно было пробовать отвар. Старшие жрецы говорили, что трава эта губит полюбившего отвар из нее.

– Два-три стебелька на большой котел воды еще никому не принесли вреда, – улыбнулась Энинрис.

Когда караван удалился от места стоянки на порядочное расстояние, двигаясь уже на северо-восток, Хутрапа, не спеша двигавшегося на коне в середине каравана, догнал скандинав и отозвал его в сторону. Набонасара рядом с ним не было – он уехал в голову колонны.

– Что-то случилось? – спросил посол, глядя на сумрачное лицо скандинава.

Вместо ответа тот протянул ему небольшой лоскут белой ткани.

– Я нашел его на месте нашей стоянки. Конь провалился ногой в мышиную нору, и я остановился, чтобы осмотреть ногу, не повреждена ли она. И рядом увидел вот это. Его оставили наверху, так, чтобы было легко отыскать.

Хутрап внимательно осмотрел лоскут. Просто обрывок. Самый обычный. Но на его поверхности были сажей нарисованы еле заметные знаки – две строчки клинописных значков.

– Я не знаю, что здесь написано, – в ответ на красноречивый взгляд посла, сказал скандинав, – во всяком случае, это не похоже ни на один из местных языков. Ведь я знаю их почти все. Скорее всего, это какая-то тайнопись, которую могут прочитать только знающие ее. Однако, можно предположить, что это какой-то аккадский диалект. Вот эти значки у аккадцев обычно соответствуют направлению движения, я сталкивался с этим, когда вел караваны. Этот значок обозначает направление на закат солнца, а эти два – на восход. Но это также значит, что в караване есть тайные пособники аккадцев.

– Где ты нашел, в каком месте? – спросил Хутрап.

– Я также думал вычислить предателя по месту нахождения лоскута, – покачал головой скандинав, – ничего не получится. В этом месте находилась самая многочисленная группа верблюдов, и там перебывала половина каравана, если не весь он.

– Отнеси его на место и оставь там, где взял, – неожиданно приказал посол.

У скандинава удивленно-вопросительно брови начали приподниматься.

– Они все равно рано или поздно найдут нас, но при этом будут знать, что и нам известно о наличии их осведомителя у нас, – пояснил Хутрап, – пусть считают, что нам ничего не известно. А нам надо заняться поисками пробравшегося в караван предателя. И не говори ничего Набонасару. Он сгоряча начнет делать то, что не нужно в данной ситуации…

18. Ирак

Ближе к вечеру, когда в общем-то было еще рановато выбирать место для ночевки, караван был вынужден остановиться. Всадники, составляющие переднее боевое охранение, прислали гонца. Выслушав его, Набонасар тут же отдал приказ об остановке.

– Что случилось? – спросил Хутрап, едущий на жеребце, который в начале пути был спокойным, но в последний отрезок пути вдруг занервничал, стал вскидывать голову и тревожно храпеть. Послу приходилось время от времени одергивать его, а однажды даже пускать в ход плеть.

Удивительно, но все без исключения верблюды и лошади вели себя как-то тревожно, шли с явной неохотой. Если бы не настойчивость людей, погоняющих их, животные не сделали бы вперед ни шагу.

– Гонец сообщил, что спереди находится ирак.

– Они не ошиблись? – удивился Хутрап.

Набонасар пожал плечами и погнал коня вперед, обходя уже остановившийся караван. Следом за ним помчались Хутрап, скандинав и Шамши. Бурна же, взглянув на девушку, улыбнувшуюся ему, махнул Шамши рукой и остался помогать ей готовить ужин.

Вскоре всадники уже подъезжали к голове каравана. Десяток солдат, составлявших его авангард, стоял на небольшом холме, глядя куда-то вниз. Заметив приближающееся руководство каравана, они предостерегающе закричали и замахали руками. Все, кроме Шамши, придержали лошадей, тот же, снедаемый поднимающейся в душе ревностью, во всю прыть вылетел на вершину холма и… едва не полетел в пропасть, внезапно разверзшуюся под ногами. В последний момент его конь успел-таки затормозить на ее самом краю.

– Куда летишь? – строго сказал ему седоусый солдат, подбегая и хватая за уздечку коня, испуганно косящего налитым кровью глазом и перебирающего ногами, – смотреть надо!

Перед глазами подъехавших людей во всей своей красе появился ирак – обрыв, образованный в осадочных породах (в далеком будущем название это даст имя стране, на территории которой природные образования – обрывы – не редкость).

Ирак был довольно высоким, с десяток человеческих ростов. Конечно, люди могли бы спуститься вниз с помощью веревок. Но что делать с животными? Спуск таким же образом нескольких сотен лошадей и верблюдов занял бы очень много времени.

– Ирак? Откуда он здесь взялся? Всем известно, на месте заката солнца их много, но никто никогда не видел их здесь, на его восходе! – заметил проводник, окидывая его взглядом, – мне приходилось видеть и преодолевать их, когда водил караваны. Обычно они извилисты, края осыпаются. Водой сделаны промоины, целые русла, по которым и преодолевают их караваны. А здесь…

И впрямь, у наблюдателей сложилось представление, что степь словно разрезали ножом и одну ее часть, дальнюю, прижали вниз, получив таким образом ровный глубокий уступ. Причем сделали это не далее, чем вчера, ибо, когда скандинав подобрался к краю уступа и лежа глянул вниз, его поразил сам срез – корни тюльпанов и травы были совершенно свежими, не завядшими, а по месту обрыва были будто ровно срезаны гигантским ножом.

– Я был в этих местах не более, чем дней десять назад. Здесь ничего такого не было, – удивленно сказал проводник.

В задумчивости они вернулись назад. Шатер Хутрапа был уже установлен, горел костер, на котором стоял котел и варился ужин, а перед ним сидели Бурна и Энинрис, которая время от времени заразительно смеялась. При виде их у Шамши испортилось настроение. Он отказался от ужина, ушел и лег на траву позади шатра. Однако вскоре Бурна ушел, позванный Хутрапом обходить ставший на привал караван, и Энинтрис позвала Шамши помочь убрать остатки ужина. И теперь уже вскоре вернувшийся Бурна, глядя на чем-то занимающихся Шамши и Энинрис, сидящих рядом и соприкасающихся плечами, глубоко уязвленный, ушел в степь и лег в траву лицом вниз.

– Утром пошлю человек по десять в обе стороны. Должна же где-нибудь быть осыпь, чтобы спуститься, – сказал Набонасар за ужином.

Вскоре ночная мгла укутала землю, а на небо вышла огромная луна, заливая желто-лимонным светом все вокруг.

Постепенно караван успокаивался, все вокруг затихало.

– Послушай, какая тишина вокруг, – сказал все еще сидящему у костра Набонасару скандинав.

– Да очень тихо и тепло. Настоящая почти летняя ночь. Скоро днем будет такая жара, что придется пережидать ее где-нибудь в тени, – усмехнулся тот.

– Я не о том, – скандинав поправил меч, – каждую ночь нас сопровождал рев диких кабанов, лай шакалов и вопли гиен. Сейчас этого ничего нет. Вообще нет ни одного звука. Даже птиц не слышно. Полнейшая тишина, как перед бурей. Куда они все подевались? И животные наши днем волновались, как никогда. Ты и сейчас посмотри, они по-прежнему в волнении. С чего бы это?

И действительно, кони и верблюды жались к кострам, испуганно поглядывая в темноту и вздрагивая всем телом при каждом шорохе. Набонасар недоуменно пожал плечами, сел на стоявшего наготове коня, объехал весь караван и затем направился к постам, расположенным по вершинам ближайших холмов. Находящиеся в охранении солдаты ничего нового ему не сообщили, хотя все они отметили нервозное поведение лошадей и верблюдов и отсутствие диких животных.

Начальник охраны каравана вернулся с объезда постов ближе к полуночи, бросил поводья лошади конюху, не спеша прошел вперед и остановился у входа в шатер. Яркие звезды, словно множество брошенных вверх угольков, висели в небе. Легкий теплый ветер слегка колыхал полог, закрывающий вход. Даже комаров, обычно доставляющих много хлопот путешественникам, и то не было слышно. Костер у шатра посла все еще горел, ярким светом заливая все кругом. Шамши и Бурна сидели у него, о чем-то тихо переговариваясь и глядя на языки пламени. Энинрис нигде не было видно, видимо, она уже спала.

Место ночлега Набонасара, как и посла и скандинава, было в шатре. На землю был брошен тюфяк, битком набитый ароматными травами. Набонасар сладко зевнул, еще раз взглянул на небо, отметив по положению луны, что вот-вот наступит полночь, откинул полог шатра и сделал было шаг внутрь него.

Сзади послышались быстрые шаги. Он повернулся. К нему подбежал один из солдат.

– Проводник… – задыхаясь, сказал он.

– Что проводник? – переспросил Набонасар.

– Проводник убит.

– Где? Как?

– Наткнулись на него неподалеку.

Из шатра выскочили Хутрап и скандинав. Хутрап был в одной рубашке, но успел прикрепить к поясу свой меч, скандинав же был полностью одет и при оружии, словно ожидал, что что-то случится.

Они направились за солдатом, который привел их к небольшой кучке солдат с факелами, столпившихся у лежащего тела.

– Мы не стали его трогать, – сказал кто-то из них.

Скандинав перевернул проводника вверх лицом. И всех поразило его выражение. Даже смерть не изменила его. На мертвом лице застыла улыбка. Словно перед смертью он видел что-то необычайно приятное. Это было неожиданно и страшно.

– Ему было необычайно приятно встретиться с кем-то, а этот кто-то внезапно для него нанес смертельный удар в спину, – сказал скандинав.

Он снова перевернул тело проводника и ножом разрезал его куртку по тоненькому следу прокола на его спине, вокруг которого уже запеклась кровь.

– Интересно, – сказал он, – очень интересно…

Проводник был убит точным ударом в спину. Это не был след удара кинжала. Оружие убийцы оставило на коже небольшое треугольное отверстие. Оно легко прокололо спину и вошло прямо в сердце, остановив его. Проводник ничего не успел почувствовать. Он никак не ожидал предательского удара.

– Как будто его убили стеблем тростника, из которого изготавливают папирусные свитки, – поднимаясь, заключил скандинав, – он имеет треугольную форму, но ведь не настолько тверд, чтобы пробить и одежду, и тело. И я ни у кого, во всяком случае, здесь, не видел такого воровского оружия.

Последующие опросы показали, что никто из каравана ничего, связанного с загадочным убийством, не видел и не слышал.

Отдав распоряжение похоронить проводника, Хутрап в сопровождении Набонасара и скандинава направился к своему шатру.

– Зачем надо было его убивать? – задумчиво спросил Набонасар, – какой в этом смысл?

– Возможно, они были знакомы. Помнишь выражение его лица? Он улыбался, словно встретил хорошего знакомого. А кого из каравана он может знать? По этим местам никто из каравана никогда не проезжал, кроме меня, – сказал Хутрап, – я, естественно, проходил где-то через эти земли, когда был направлен в Вавилон благородным Пели. Но, вернее всего, мой путь в Вавилон проходил где-то в стороне, и с нами нет никого из тех, с кем я был тогда.

– Может быть, это кто-то из солдат или слуг?

– Они все из царской охраны и обслуги, а Абиратташ, верховный жрец бога Мардука, ныне царь Дамик-Илишу, никогда не забирался так далеко, – ответил Набонасар, – это я знаю точно.

– Да-а, задал проводник задачу, – покрутил головой скандинав, – и как теперь прикажешь двигаться дальше без него?

Они уже были в шатре, а Хутрап успел снять рубашку, когда земля дрогнула под их ногами. Все замерли, глядя друг на друга. Земля дрогнула еще раз. Затем еще.

– Поднимай караван! – неожиданно жестко сказал скандинав, – готовь его к движению!

– Зачем? – искренне удивился Набонасар, – легкое землетрясение, что здесь нового? Видишь, к тому же оно уже закончилось.

– Оно еще даже и не начиналось, – серьезно сказал скандинав, – здесь что-то не так, надо быть готовыми ко всему!

– Ты слышал, что он сказал? – обращаясь к Набонасару, вступил в разговор Хутрап, который натягивал рубашку, сидя на походной кровати, которую ему на ночь собирали, а утром снова разбирали на составные части, – действуй не медля!

Набонасар пожал плечами, не понимая, чем вызвано такое распоряжение, и вышел из шатра, но он был военным человеком и привык подчиняться приказам.

Вскоре лагерь пришел в движение. Люди, не понимая в чем дело, не спеша и ворча поднимались и начинали собирать поклажу.

Хутрап, одевшись и прицепив на пояс свой меч в узорчатых ножнах, вышел из шатра и остановился рядом со скандинавом. Здесь же рядом уже стояли Энинрис, Шамши и Бурна, тревожно поглядывая в сторону степи.

– Ты что-то чувствуешь? – спросил Хутрап скандинава и оглядел степь, залитую лунным светом. Там повсюду мелькали силуэты людей, пытавшихся поймать пасущихся лошадей и верблюдов, – однако, я не вижу там ничего дурного или опасного…