Пустынная дорога смерти

– Дин, тебе он всегда не нравился. Не спорю, Израил странный и, зачастую, пугающий, но он не способен на убийство. Я бы лучше поискал нечто похожее в архивах. Ещё неплохо было бы изучить книгу, после того, как её осмотрят эксперты.

– Не спорю, это нам тоже не помешает. Но в итоге мы посмотрим, кто из нас окажется прав.

С этими словами Дин одним глотком прикончил свой кофе и откинулся на мягкую спинку стула. Джим печально, устало вздохнул и потянулся в карман за сигаретой.

Этот затерянный в лесах город хранит множество забытых, истлевших в бесконечном потоке времени тайн. Тайн настолько жутких, что в страхе дрогнет даже самое храброе сердце. Маленький, малоизвестный городок на окраине, в котором все жители стали звеньями одной гигантской, нескончаемой цепи. Это забытое Богом, проклятое место словно поглощает в своё гнилое нутро наши истории и судьбы, превращая их в одно причудливое, неоднородное месиво. Оно вселяет в нашу душу первозданный страх и неконтролируемую, затягивающую в бездну, жажду смерти.

Часть 2.

Тени и сновидения.

1

Некогда цветущий и ухоженный сад ныне зачах и одичал. Сухие, скрюченные плети ядовитого плюща бережно укрывали, словно защищая от пагубного воздействия внешнего мира, старинные истрескавшиеся статуи. Дожди и ветер оставили лишь смутные, безликие формы, напоминавшие скорбно о былой роскоши и угасшем величии. Из неясный очертаний, похожих на запутанные образы сновидений, иногда проступали печальные ангелы с пустыми каменными глазами. От чёрного, мутного пруда тянуло гнилью. Маленькая, причудливая жизнь таилась в его водах и готовилась к долгой, унылой зиме.

Старинная усадьба пришла в запустенье: крыша над главным залом уже обвалилась, стёкла в оранжерее приобрели жёлто-зелёный оттенок и потрескались во многих местах, крошащиеся, могучие стены поросли диким плющом, ползущим к запретному небу. Фонтан был разрушен, рассыпалась на мелкие составляющие юная дева держащая в руках кувшин, из которого некогда струилась, сверкая под солнцем, журчала вода. Прошлое поглотило это место, сковало статуи тревожным сном бурь. Жёсткая, сухая трава цепко держалась за аккуратные плиты, которыми были вымощены дорожки. Она тихо шептала, когда ветер небрежно касался её, пробуждая холодным дыханием. Вокруг непроходимой стеной стоял тёмный, грозный лес, скрывающий в сумраке гиблые, гнилые топи.

И здесь, вдали от городской суеты и людских эмоций, царила тишина. Та, что подобна вечному, безумному сну.

Смерть… падение в пустоту… в вечность. Это лучше, чем сухое, скрипящее существование, заставляющее вечно вспоминать о былом, о потускневшем в потоке времени величии и заржавевшем мече благородства и справедливости. Эти статуи словно древние старцы обращали молящие, пустые взоры в небо, прося об исчезновении. Камень крошится, медленно превращаясь в пыль. Это его своеобразная смерть и одновременно с этим некое особенное перерождение.

Он стоял на коленях, глядя в непроглядную, всепоглощающую, ядовитую темноту и прислушиваясь к сухой, пронзительной песне ветра. Этот шум невыносимым гулом отзывался в его ушах. Он слышал, как там, за тёмными стенами лесной крепости, полной ловушек и таинственных троп, люди копошатся, как маленькие, суетливые муравьи в большом и сером, ненадёжном муравейнике. Они чувствуют себя в безопасности, не ощущают слежку опасного, кровавого хищника. Этот гул сводил его с ума.

Его руки были прикованы к сырым, каменным стенам. Он знал, что это ненадолго. Лишь только солнце спрячется за могучей спиной Азраила, не оставляя за собой пламенных следов, тяжёлые цепи рухнут. Он пробудился вновь, но на этот раз чтобы утолить нестерпимую жажду невинной крови. Настало время Дикой Охоты, ужасной Кровавой жатвы. Такова сделка с Великим Владыкой, с игроком, умело передвигающим фигуры на доске и вершащим судьбы и свою справедливость. Он всего лишь его пёс. Да, он уже вкусил крови и впервые за 24 года осквернил могущество ангела смерти. О, сколько безумных ночей он провёл, скитаясь в одиночестве по лесу и ища жертв. Лишь три ночи в месяц он был свободен, но идти ему было некуда. Его существование было вне времени, вне границ, вне законов природы и мира. Но вот пришло время жажды, время, когда разум его наполнится безумием.

Глаза его горели изумрудным пламенем. Белые волосы спускались ровными прядями по бледным плечам, исписанным чёрными, тайными символами.

Они смеялись над ним, считали его уродцем. Но он нашёл своё утешение в бессмертии. Владыка великодушен, он забрал его существо к себе и теперь не смеют к нему приблизиться ангелы смерти. Они издевались над ним, да. Но теперь их тела гниют в глубоких, сырых могилах в нерушимой тени величественных жнецов. Мрак принял его, болезненно впился в беззащитное тело.

И он смеялся, смеялся безумно. Вокруг него гудела безграничная пустота. Он смеялся, но смех его был похож на дикий, жуткий лай.

Перед ним стояла величественная и изящная статуя Ниарцинеля, заполняющая собой всё пространство узкого помещения до дальней стены. Лик вечно юного жнеца был одновременно суров и прекрасен. Полу-демон, полу-ангел раскрыл свои застывшие, могучие, каменные крылья заслоняя ими призрачное, белое свечение, исходящее от своеобразной сукровицы, сочащейся из дальней стены. У ног его в большую, устрашающую груду были свалены побелевшие, местами поросшие мхом человеческие кости. Казалось, будто Ниарцинель навис над своим бессмертным пленником, безустанно и внимательно наблюдая за ним.

Шепотки во тьме… что они напевают в горестных ночных сновидениях, полных призраками прошлого? Что скрывают? Они знают печальную песню мёртвых, они поют её в безмолвии ему, великому Шуту!

Скоро цепи рухнут вновь… скоро. Он смеялся, и от смеха его содрогалась тьма.

2

Дин подъезжал к старому, аккуратно отделанному дому, на пятом этаже которого находилась квартира Марго Сиетл и её сына Израила. Обшарпанная, деревянная дверь в подъезд была распахнута настежь, но тусклый дневной свет, едва пробивающийся сквозь тучи, не мог рассеять зыбкую, почти материальную темноту, поглотившую узкую лестничную клетку. Где-то вдали, ближе к центру города, кипела будничная жизнь. Но здесь, на окраине, рядом со старым вокзалом, под протекающей крышей которого нашли свое прибежище голуби, было тихо. Казалось, жизнь здесь остановилась, а все люди превратились в вечно странствующие, серые пески. Скрюченное, сухое деревце, вторившее мощным потокам воздуха, причудливо изогнувшись, нависало над аккуратной скамейкой, на которой сидела одинокая старушка. Глаза её были навечно затуманены слепотой и придавали её облику ещё более зловещий и мистический вид. Она самозабвенно бросала крошки хлеба на аккуратную, мощёную дорожку, и чёрные вороны небольшими стаями слетались на это сомнительное пиршество. Седые, редкие волосы старушки трепал холодный, набирающий силу ветер, иногда обнажая сухую, розовую кожу на затылке. На ней было лёгкое, длинное серое платье с узором из больших, голубых цветов, чёрная, явно поношенная кофта и обычные домашние тапочки. Она улыбалась, открывая взгляду редких прохожих остатки гнилых зубов.

Дину стало не по себе от взгляда на её одинокий, сгорбленный силуэт. Поёжившись он вышел из машины и быстро зашагал в сторону двери, стараясь не смотреть на странную женщину.

– Хелен? – спросила старушка скрипучим голосом, поворачивая голову в сторону Дина, словно она могла увидеть его. Лицо её сделалось серьёзным, отчего ещё сильнее начало напоминать жуткую посмертную маску. Под левым глазом на белёсой, морщинистой коже ярко выделялась большая родинка. – Это ты Хелен? Ты уже вернулась?

– Нет, простите. Вы ошиблись, – подавляя неприязнь ответил Дин и подошёл к ней поближе. От неё очень сильно пахло едкими духами с приторным ароматом пиона. Этот запах словно скрывал вонь разлагающейся, гниющей плоти и тлена смерти. От этих мыслей его начало тошнить. – Где Вы живёте? На улице холодно, а Вы слишком легко одеты. Давайте я провожу Вас домой. Не бойтесь, я местный шериф…

– О, я знаю кто ты, – широко улыбнулась она. – Знаю, Дин Саммерс. Я знаю о тебе многое…

– Как…

– Не бойся. Подойди ко мне ближе. Я обещаю, что никогда не раскрою твоих тайн. А их у тебя много… Очень много… Сколько ненависти! Ах, сколько ненависти в твоём сердце! И сестра, твоя маленькая сестра… она приходила сегодня ночью. Ты винишь себя в её смерти? Не стоит. Так было задумано. Её смерть была задумана ИМ. Вся эта злость скрывает в тебе маленького, потерявшегося мальчика… И эта жажда убийства лишь защита, требующая жертв.

В ужасе Дин отшатнулся от неё и нервно взъерошив волосы, не оглядываясь поспешил в тёмное нутро холодного подъезда. Страх… снова он завладел его некогда твёрдым, рациональным рассудком. Безумие прокралось в его ныне импульсивную сущность. Он торопливо поднимался по лестнице и звук его шагов эхом отдавался от серых стен с обвалившейся, пожелтевшей штукатуркой. Ему хотелось заткнуть уши и кричать лишь бы не слышать скорбный крик ворон и воронов, кормящихся у ног этой жуткой, слепой старухи. Стены давили на него, он снова начал задыхаться. Этот ужасный сладкий запах её духов, казалось отравлял его лёгкие, заставляя их судорожно сжиматься. Голова закружилась, и он прислонился спиной к грязной стене. Ноги стали ватными, на лбу выступила блестящая испарина. Свет причудливыми пятнами заливал лестничную площадку, падая на пол и стены сквозь грязное окно. Дин смотрел на мутные разводы на старом, потрескавшемся стекле и успокаивался. Удушье и головокружение исчезли так же резко, как и появились. Ощущая всем телом слабость, он медленно продолжил своё восхождение по узкой лестнице.

Наконец он остановился у старой двери в квартиру Марго Сиетл и постучал. Не прошло и минуты, как дверь ему открыла хозяйка. Муж Марго ушёл из жизни рано, когда Израилу было всего лишь 6 лет, поэтому ей всегда приходилось много работать. Жизнь, больше похожая на скромное, бывало полуголодное выживание с ребёнком на руках и без помощи родственников, сильно изменила её. У Марго рано появились морщины, чёрные, роскошные волосы посеребрили седые пряди, руки её огрубели, губы поблекли, а нежный, здоровый румянец давно исчез с её щёк, оставив вместо себя холодную бледность. Лишь только тёмно-синие глаза оставались всё такими же живыми, глубокими и загадочными. Когда она, открыв скрипящую входную дверь, увидела Дина, то сердце её сжалось от давящего чувства тревоги. На ней были чёрные, зауженные к низу брюки, синяя кофта и коричневый, тёплый шарф. Волосы были аккуратно собраны в строгий пучок. Несмотря на то, что жизнь сильно её истощила, в ней сохранилась та элегантность и то поведение, присущие истинной аристократке. Она хорошо знала Дина, ведь они были почти соседями, она знала многое о его работе, поэтому сердце её предчувствовало тревожные новости.

– Что-то случилось? – взволнованно спросила она.

– Можно войти? Мне нужно поговорить с Вами и Вашим сыном,– сдержанно ответил Дин. Марго молча отошла в сторону, жестом приглашая его войти в квартиру. Комнаты были ухоженными, в них чувствовались любовь и трудолюбие хорошей хозяйки, но все они были слегка обшарпаны и давно не видели ремонта. Неосвящённая старенькая прихожая, заканчивалась мрачным средних размеров залом, с тяжёлыми старинными бархатными портьерами. По правую сторону располагались спальня и ванная комната, по левую кухня и маленький коридорчик ведущий к ней. В напряжённом молчании они прошли на кухню. Это была небольшая и продолговатая комната с немного ободранными, некогда ярко жёлтыми обоями. Теперь они совсем выцвели, приняв пыльно-серый тусклый оттенок.

– Израила нет дома, – взволнованно сказала Марго с надеждой глядя на Дина. – Что случилось?

– Он может знать информацию, которая будет полезна следствию. Когда он придёт мне будет нужно просто задать несколько вопросов. Быть может Вы знаете где он находится сейчас?

– Нет. Он может быть где угодно. Я сразу же сообщу Вам, когда он появится. И всё же, что случилось?

– Убили Луиса Сиетла. Его тело обнаружили сегодня на кладбище Сансет Хоррор.

– О, Боже, – чуть слышно, испуганно прошептала Марго, слегка пошатнувшись, словно от сильного удара. – Если мой сын может что-то знать, значит он в опасности…

– Не думаю. Информация, которой он обладает, вряд ли может принести ему вред, -спокойно произнёс Дин. Сейчас его волновал другой, более важный для него вопрос. – Скажите, а что это за слепая старушка сидит на скамейке у Вашего подъезда?

– Слепая старушка? – удивлённо переспросила Марго, ещё не осознавшая полностью что всё, что происходит сейчас, это реальность, а не страшное подобие безумного сна. Она выглянула в окно. – Там никого нет. Наверное, уже ушла. Я даже не знаю, кто это может быть. Насколько мне известно, у нас здесь поблизости нет незрячих пожилых женщин. Быть может она переехала сюда недавно.

– Спасибо. Что ж, мне пора, – натянуто улыбнувшись, произнёс Дин и направился к выходу. – Позвоните мне, когда Ваш сын придёт домой. Мне очень нужно с ним поговорить.

Марго кротко кивнула и проводила Дина из квартиры. В её бездонных, магически синих глазах притаился страх. Сердце её сжималась от тревоги за сына. Она негромко захлопнула дверь за шерифом.

Дин достал сигарету и с удовольствием закурил. Ещё никогда табачный дым не был для него таким сладким лекарством. Он начал медленно спускаться вниз. Теперь стены не давили на него, а неяркий, ложащийся причудливыми пятнами свет, проходящий сквозь призму грязных окон, рассеивал глубокие, недвижимые тени. Наконец он вышел на улицу. Холодный, резкий порыв ветра ударил ему в лицо. Скамейка была пуста, а от крошек хлеба ничего не осталось, словно та сцена просто привиделась Дину в каком-то безумном бреду или кошмаре. Тучи на небе как будто налились тяжёлым свинцом, готовые обрушить на город свою холодную, безудержную ярость. Медленно кружась начал падать снег, тая на серых тёплых дорогах. Шумно мчались скорые поезда в неизвестность исчезая в белом, клубящемся, снежном сумраке. Холодало. Дин потушил свою сигарету и поспешно пошёл к своей машине. Сев в автомобиль, он включил обогреватель и откинулся на мягкую спинку сиденья. Он собирался немного подождать Израила. В душе у него было неспокойно. Он прикрыл глаза. Негромкая, ненавязчивая песнь ветра и мерный шум поездов убаюкивали его, создавая уют в белой, бушующей мгле, набиравшей силу. Наконец он погрузился с головой в омут безумной, сладкой дремоты.

3

Дину снилось, что он сидит в душной, переполненной изрядно выпившими посетителями таверне 19 века. В просторном помещении питейного заведения гремела весёлая музыка, мужчины смеялись, рассказывая свои истории и заливая свою усталость, накопившуюся за тяжёлый день хмельным, забористым элем. Он был невидимкой среди них, призрачным дуновением ветра, бестелесным духом. Впереди, в небольшом отдалении от основных масс сидели двое молодых людей и о чём-то негромко, увлечённо разговаривали. Дина тянуло к ним какое-то неизвестное, но безгранично сильное чувство, и он решил подойти поближе, чтобы утолить своё любопытство и услышать их разговор, оставаясь при этом никем незамеченным.

Один собеседник был зеленоглазым, с приятной, вызывающей доверие внешностью. Он был гладко выбрит, рыжие, длинные волосы его были собраны в аккуратный хвост. На нём был недорогой, коричневый фрак и бежевый жилет, из более благородного материала. На вид ему было не больше 23 лет. У него были поистине привлекательные черты, делающие его похожим на вечно юного, языческого бога: прямой, ровный нос, миндалевидные глаза, ярко выраженные скулы. Напротив него сидел плечистый молодой человек с суровым лицом, и жестоким, холодным взглядом пронзительных синих глаз, казавшихся в приятном сумраке зала ещё более глубокими и агатовыми. Дорогие фрак и жилет на нём были чёрными. Волосы цвета вороного крыла обрамляли его бледное лицо, резко контрастируя с кожей. Длинная, чёрная щетина придавала его облику некую грубость и силу. У него был массивный, мужественный подбородок, большие, загадочные глаза и благородный, ястребиный нос.

– Я женюсь, Джон, – сказал последний своему зеленоглазому собеседнику хлебнув из своей кружки немного пива. Голос его был грубым, с небольшой, приятной хрипотцой.

– Молодец, Сэм! – бодро откликнулся его собеседник. – Мой брат уже давно гонит меня под венец, но я пока не сдаюсь. В конце концов у Стюартов уже точно будет наследник. Джоана носит его дитя. Кто же твоя избранница, Сэм?

Сэм весело, самодовольно улыбнулся, желая поведать своему другу о своём большом и немаловажном успехе, но не успел.

– Лукреция, – послышался вкрадчивый мужской голос и из полумрака на тусклый, дрожащий свет свечей и лампад вышел высокий молодой человек. Он был жутко худ и бледен. Под изумрудными глазами, в которых тлела искра старинной злобы, залегли глубокие, тёмные, болезненные тени. Растрёпанные белые волосы его неровными волнами свободно спускались по спине. Одежда на нём была явно поношенная, приятных серых тонов. Подошедший хищно ухмылялся, глядя на странных собеседников. – Верно, Сэм?

– Шут, – с облегчением выдохнул зеленоглазый Джон. – Мы не…

– Не слышали, как я подошёл? Ах, какая жалость! – наигранно трагично воскликнул странный молодой человек, наслаждаясь своим сладким мимолётным успехом. – Я не хотел вас напугать. Сэм, скажи, что именно привлекло тебя в Джоане: состояние её семьи или положение её отца в обществе?

– Убирайся, Шут! – рявкнул черноволосый, плечистый Сэм, медленно, угрожающе привставая из-за стола.

– Не нервничай так, – всё с той же злобной, кривой ухмылкой произнёс Шут. – Ты молишься ангелам смерти, но они не даруют тебе вечную жизнь.

Сэм на мгновение поддался пьянящему порыву ненависти и отвращения и уже занёс кулак для удара, но Джон вовремя его остановил.

– Не надо, Сэм, оставь его, – негромко сказал он. Его друг помрачнел, в глазах синими искрами зажглась злоба, едва сдерживая клокочущую в сердце ярость он крепко стиснул зубы и покорно сел на место. – Шут, лучше иди своей дорогой. Не стоит тебе здесь и сейчас находиться, – продолжил Джон с сочувствием посмотрев на подошедшего.

Лицо беловолосого безумца резко переменилось, сделавшись серьёзным, и даже немного печальным. Он кротко кивнул в ответ.

– Хорошо, Джон. Всё-таки ты лучше остальных, ты настоящий друг. Будь осторожнее на охоте, – задумчиво произнёс Шут и послушно заторопился к выходу, ловко обходя нетрезвых, шумных посетителей.

– Я его убью, – прошипел сквозь стиснутые зубы Сэм, когда тот скрылся из виду, и пригубил кружку пива.

– Успокойся, он просто болен.

– Но он очень много болтает своим гнилым языком.

– Снова Шут? – послышался бархатистый, мужской голос и минуя скандалящих дровосеков к беседующим лёгкой походкой подошёл плечистый рослый парень с кружкой эля в руке. Он был уже немного пьян, серые глаза его горели весёлыми, озорными искорками. Пепельные короткие волосы были растрёпаны, и торчали небрежными клочьями. Фрака на нём не было, жилетка с серебристым отливом была расстёгнута, а рукава белой, чистой сорочки засучены. У него было красивое, прямоугольное лицо, небольшая, тёмная щетина, и узкий, волчий тип глаз. Руки у него были сильными и жилистыми. Он самодовольно улыбался, хищно и уверенно глядя вокруг. Наконец, глотнув из своей кружки эля он развязно сел на стул рядом с Сэмом, погружённом в свои мрачные раздумья. – Этот дурачок мне жутко надоел. Вчера его обкидали камнями мальчишки Сиетлов. Так он шипел на них, словно змеёныш, и осыпал их проклятьями. Однако ему это не сильно помогло. Сам виноват. Гулял возле их дома. А недавно заявился к Анне с цветами! Вот чучело! Она его конечно послала, она же у меня послушная, и эти цветы ему прямо в лицо бросила. Так он вернулся в свой особняк, забился в одиночестве в свой угол, как зверёныш. Я в тот раз как раз от Анны уходил, всё видел. Ох, как же я смеялся!

– Ты собираешься жениться на Анне? – потупив взгляд сгорая от любопытства спросил Джон, которого, как видно, давно заинтересовала судьба бедной девушки.

– На ком? – рассмеялся пришедший. – На Анне? Нет уж! Она слишком глупа и доверчива. Простушка! У её семьи нет ни гроша в кармане! Мне такая жена не нужна! Да и что я с ней делать буду? Она хороша только в одном деле!

– И всё же, зачем ты тогда к ней ходишь? Это же лишает чести её и её семью.

– Ясное дело, зачем я к ней хожу! Никто не виноват в том, что она глупа. А о чести её и говорить не стоит. Пустые слова и дешёвые побрякушки и она твоя. Мне же нужно с кем-то провести ночь. А эта дурнушка мне верит: и что мы сбежим, и что заключим тайный брак. Сбегу я от денег и влияния папаши из-за девки, конечно! Она же ничем не лучше этого Шута. Ох, спустить бы на него в следующий раз собак. То-то зрелище будет! – он раскатисто, довольно засмеялся, а сидящий рядом с ним Сэм весело улыбнулся.

– Не смей с ним так поступать, Уильям Адамс! – вскочив в исступлении закричал Джон. Разговоры вокруг прекратились, все посетители смотрели на них, пронзая молодых людей пытливыми, любопытными взглядами. Они зорко наблюдали за происходящим, выхватывая и запоминая каждую фразу и каждое движение, чтобы потом долго пересказывать эту историю друг другу. – Он несчастен! Он одинок! – не обращая внимание на окружающую, напряжённую обстановку продолжил Джон. – Его с рождения никто не любил. Он всегда ото всех отличался. А теперь он один! Вся его семья погибла!

– Так может станешь ему мамочкой? – презрительно скривившись спросил Уильям, на что Сэм одобрительно кивнул и громко, весело рассмеялся.

Джон, едва сдерживая клокочущую в душе, неистовую ярость, не говоря больше ни слова, выскочил из таверны. Дин бесшумной тенью последовал за ним. Выйдя из таверны Джон остановился, вдыхая холодный, свежий воздух, наполненный ароматами леса и ночи. Он с тоской посмотрел в бездонное иссиня-чёрное небо, полное сверканием маленьких алмазов звёздных загадочных узоров, далёких от земной суеты и безразличных до человеческих чувств и страданий. Тяжело вздохнув он пошёл вверх по ровной, накатанной, песчаной дороге к своему дому. Из тяжёлых, невесёлых раздумий его вывел протяжный, негромкий стон. Он поспешил к источнику звука. Минуя дома и тёмные, укрытые мглой сады он вышел на небольшую поляну, залитую холодным лунным светом и окружённую грозными силуэтами могучих деревьев. Посреди неё, на жёсткой траве лежал Шут, истекающий кровью, а над ним склонилась чёрная тень в струящемся, длинном плаще. Джон подбежал к Шуту, желая оттолкнуть, как ему казалось опасного незнакомца. Тень повернулась и тусклое лунное свечение осветило бледное лицо незваного гостя. Это была испуганная, сероглазая девушка, с вьющимися, распущенными каштановыми волосами, обрамляющими нежное, привлекательное лицо. В руках она держала окровавленные тряпки, которые до этого заботливо прикладывала к неглубоким, многочисленным ранам Шута.

– Что случилось? – опомнившись, взволнованно спросил Джон.

– Дети кидались в него камнями и травили собаками, – негромко ответила незнакомка. На его счастье я оказалась поблизости и отогнала их.

– Это всё Уилл. Он сделал это из-за Анны, – выдохнул Джон, вставая на колени рядом с израненным другом и склоняясь над ним. – Шут, не трогай их. Ты слышишь? Не трогай! Им ничего не стоит убить тебя! – Джон повернулся к девушке. – Он может идти?

– Думаю, да, – ответила та. Голос её был приятным и успокаивающим, придающим сил и уверенности. – Я не врач, но раны не опасные. Я смогу их обработать, когда мы приведём его домой. Но мне нужна помощь. Я не знаю где он живёт, да и довести его мне будет тяжело.

– Я не брошу его. Я помогу, – согласно кивнул Джон.

Шут хрипло засмеялся, и смех его больше напоминал хриплый лай одичавшей, бродячей собаки.

– Я урод! Я безумец! Я Шут! – закричал он, осевшим голосом. – Все меня ненавидят! Бросьте меня в грязи и смейтесь, глядя, как я умираю…

– Замолчи, Шут. Не смей так больше говорить, – прервал его Джон, пытаясь помочь ему подняться. Медленно они троя пошли по дороге, поднимаясь на север неторопливыми шагами и минуя соседские дома с тёмными, жутко и бесстрастно взирающими, пустыми окнами. Вскоре их силуэты растаяли в тумане, наползшем на сонное поселение с западной стороны, с тихой, зеркальной глади озера духов. Дин остался один, окружённый загадочным забвеньем ночного сумрака и сладкой, белёсой мглы. Вдруг, словно материализовавшись из тёмной, бесконечной бездны бескрайного небесного полотна, перед ним появился Азраил со своим острым, сверкающим в неярком лунном свете мечом. Глаза на его крыльях были закрыты, находясь в неведенье и покорно повинуясь заклятью сладкой дремоты. Ангел смерти неслышно ступал по сухой жёсткой траве. От него исходил мёртвый, сковывающий живое тело и душу холод, и волнами разливалось неяркое голубое свечение.

– Пора – прошептал он и аккуратно, словно с опаской прикоснулся рукой к горячему лбу Дина. Молодого шерифа поглотила в своё гнетущее нутро великая, чёрная пустота Вселенной. Он не мог понять падает он в ней, или легко парит, словно птица.