Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки

Я прислонила банку с прахом Джимми к папиному надгробию, словно пыталась их таким образом познакомить, и провела пальцами по каменной плите, на которой было высечено: «Джеймс Ишэм Кокер» и «Участник Первой и Второй мировых войн». Папа родился в 1900 году и, когда началась Первая мировая война, попал во флот. А во время Второй мировой решил туда вернуться. Когда молодые ветераны пришли со Второй мировой и решили прогнать из Хот-Спрингса мафию, чтобы наладить городскую жизнь, отец был одним из самых старших, и все относились к нему с большим уважением. Ветераны были хорошими людьми.

– Папа присмотрит за тобой, Джимми, – сказала я.

Копать кладбищенскую землю – занятие не из легких, ведь в ней полно камней. Кладбищенская земля ни черта не стоит, ведь если бы на ней можно было вырастить хоть что-нибудь, ее ни за что не отдали бы мертвецам.

Кое-как я вырыла в красной арканзасской грязи аккуратную яму.

– Жаль, что мы так мало времени провели вместе. Но теперь ты в надежных руках, да?

Я положила банку с прахом в ямку и помолилась за Джимми. Присыпала могилу сосновыми иголками, чтобы скрыть свежевскопанную землю, оглядела кладбище, усаженное дрожащими на ветру деревьями. И только теперь, когда Джимми лежал в земле, я поняла, что произошло… У меня было такое чувство, будто я укрываю беглеца. Меня охватил ужас, что все откроется и мне придет конец. И я подумала: «Во что ты ввязалась, Рут?»

Глава вторая

Была весна, и повсюду цвел кизил. Сквозь ковер белых цветов на холмах проглядывали лиловые и розовые ветки багряника. В это время обычно начинается нерест белого окуня. Рыбы находят себе пару, и их примеру следуют все жители Хот-Спрингса. Если удачно выбрать заводь, добычу можно буквально черпать сачком. Я, конечно же, говорю об окунях, но моя подруга Сэнди примерно так же относилась к мужчинам. В 1986-м она выполняла божественную миссию по поиску мужа. С Сэнди всегда было весело. Именно она научила меня быть настоящей блондинкой.

– Вчера вечером я виделась с Ричардом, – сообщила Сэнди, в шестнадцатый раз поправляя лямки купальника, чтобы загореть получше и чтобы на нее точно кто-нибудь обратил внимание.

Мы лежали в шезлонгах у бассейна, загорали в свое рабочее время и даже не подозревали, какие мы счастливые. Наша работа заключалась в том, чтобы продавать таймшеры приезжающим отдохнуть на озеро Гамильтон. В девять утра мы провели двухчасовой показ квартир, а следующий был назначен только на два часа дня. В свободные часы мы могли заниматься чем хотели, и наши начальники сами предложили нам немного позагорать, чтобы стать еще привлекательнее. Две блондинки в бикини – отличная реклама зрелищу, которое вы будете наблюдать каждый день, если приобретете здесь жилье!

– Как дела у Ричарда? – спросила я.

Ричард служил в торговом флоте – перевозил товары с одного корабля на другой в Персидском заливе, – поэтому обычно уезжал на несколько недель. Он не так давно вышел из тюрьмы и частенько заглядывал к Сэнди.

– Как всегда прекрасно, – со вздохом ответила Сэнди и закинула руки за голову.

– Мне Ричард нравится, – сказала я совершенно искренне.

Стоящего мужчину найти не так просто, а Ричард был очень приятным. Симпатичный и веселый, под стать Сэнди.

– Рути, когда уже ты найдешь мужчину себе?

– А разве не ты запрещаешь мне встречаться с мужчинами, с которыми у тебя что-то было? – спросила я. – Мне почти и выбрать-то не из кого!

– Что поделать, если я такая привлекательная?

– Тут уж ничего не поделаешь, ты права.

Сэнди думала, что я могу украсть у нее мужчин. Но учитывая, с какими типами она встречалась, если бы это и было воровство, то только мелкое. Ни один из них не стоил того, чтобы потерять такую подругу, как Сэнди. В моем окружении она была единственная, с кем я могла пройти двадцать миль по холмам, и нам всегда было кого обсудить.

– Тебе надо появляться в местах, где бывают мужчины, – сказала Сэнди.

– Я интересую только мужчин с обручальными кольцами, – ответила я. Если Сэнди придерживалась правила «Я его первая увидела», то у меня было табу на женатых. – Мне даже собственный муж не нравился, почему вообще мне должен приглянуться кто-то другой?

– Как поживает этот подонок? – спросила Сэнди.

Мы никогда не произносили его имя вслух. Этого суеверия я придерживаюсь до сих пор. И поэтому вы не узнаете, как его зовут. Произнести его имя – все равно что дьявола вызвать!

– Снова задерживает деньги для Эллисон.

Мой бывший муж должен был выплачивать мне сто долларов в месяц, но я скорее была готова поверить, что он не выполнит свои обязательства, чем в обратное. Я вышла за него, когда мне еще не было двадцати, потому что он первым сделал мне предложение. Ему было тридцать пять. Благодаря маме я твердо верила, что родилась уродиной и ей же умру, поэтому я решила, что второго шанса сказать мужчине «да» у меня может и не быть. Мама мечтала, чтобы я вышла за сына шиномонтажника, ведь он всегда будет при деньгах. Отец Эллисон оказался ужасным человеком, а вдобавок и работу потерял, так что, наверное, нужно было слушать маму.

– Нам необходим настоящий мужчина, – сказала Сэнди. – Найди Эллисон отца получше, чем тот, что у нее есть сейчас.

Я пожала плечами. И тут почему-то вспомнила про него. Про Джимми. И откинула волосы назад, чтобы хоть как-то отвлечься. Я проделывала это всю неделю с тех пор, как похоронила Джимми в отцовской могиле. Я весь день провела рядом с ним в больнице… Мне все еще казалось, что я пальцами ощущаю его кожу. И чувствую на себе взгляды медсестер…

– Сэнди, ты точно заберешь Эллисон к себе, если со мной что-нибудь случится?

– Клянусь, – ответила она. – Эллисон станет моей… служанкой! – Сэнди расхохоталась, и я тоже невольно хихикнула.

– Я просто не хочу, чтобы она росла в семье отца, ведь… Ну, ты знаешь. Они и сами не захотят ее воспитывать.

Как-то раз – Эллисон был всего год – мы с родителями мужа обедали в ресторане. Они решили немного отвлечься от просмотра программы Пэта Робертсона[4]. У нашего столика остановилась их приятельница, которая с удивлением посмотрела на Эллисон.

– И в кого у нее такие прелестные рыжие волосы? – спросила она.

Моя свекровь, не раздумывая, ответила:

– Мы бы тоже хотели это знать.

Сэнди выпрямилась и спустила темные очки на нос. Но я не решалась посмотреть на нее, чтобы она не заметила, как я напугана.

– Рути, ничего с тобой не случится.

Мимо прошла семейная пара, и мы с Сэнди замолчали. Он, как любой мужчина, который не хочет нажить себе неприятностей, пытался смотреть прямо, но все-таки косил на нас глазом. Женщина очень быстро схватила его за руку, поэтому я специально поздоровалась только с ней. Люди приходили сюда смотреть квартиры, чтобы бесплатно пообедать и искупаться в бассейне, а я должна была втюхать им что-нибудь совершенно ненужное. Летом, в высокий сезон, цена за неделю в квартире доходила до шестнадцати тысяч долларов, но я отлично справлялась со своей работой. Вообще в Хот-Спрингсе высокий сезон наступал пять раз в году. Зимой неделя проживания обходилась в пять тысяч долларов, но я всегда старалась подсунуть квартирантам жилье подороже. У Сэнди дела шли хорошо именно в низкий сезон, потому что она себя недооценивала.

– Сэнди, это большие деньги для тебя, – говорила я ей, когда она начинала сомневаться в своих силах. – Прекрати так думать. Для них эта цена совсем не высокая.

За спинами пары прошел Ларри. Он подмигнул нам.

– Пора, девушки, – сказал он.

Ларри Нельсон был нашим начальником, и лучшего и пожелать было невозможно. Он прекрасно справлялся с этой должностью. Один из немногих моих боссов, которые от меня отвязались и давали спокойно работать. Мне несколько раз приходилось увольняться, потому что начальники хотели, чтобы я с ними спала. Познакомившись с Ларри, я всем своим видом дала понять, что ему ничего не светит, так что он и предлагать не стал. Пару раз я видела его жену и знала, что она уверена в том, что я его любовница.

– Да, точно, нам пора, – сказала я.

В доме была непроданная квартира, в которой мы могли принять душ и переодеться в рабочую форму.

– Пойдем зарабатывать деньги, – сказала Сэнди. – Но сперва наденем счастливые платья.

Ларри собрал нас всех в огромной комнате, которую мы называли офисом. Мы, примерно шестьдесят сотрудников, расселись за небольшими, плотно составленными столиками. Можно было подслушать чей угодно разговор; все это чем-то напоминало цирк. Любой клиент мог подойти к любому столу, но если тебе было ясно, что на этого человека ты впустую потратишь время, можно было провернуть один из трюков, которыми иногда пользуются специалисты по продажам: притвориться очень занятым или убежать в туалет.

Как-то раз к нам зашел старичок в заляпанной футболке и в протертом между ног комбинезоне. Мои коллеги, не стесняясь, говорили:

– Мне он не нужен. Забирайте.

Ну а мне было плевать на внешний вид клиента. Мужчина приехал из Миссисипи, и, когда он подходил к моему столу, я заметила, что обут он в сапоги с металлическими носами, которые ему пришлось обрезать.

Мужчина заметил, что я на него смотрю.

– Диабет, – сказал он.

– Что ж, приятно познакомиться, – ответила я. – Меня зовут Рут.

Достаточно было взглянуть на старичка один раз, чтобы понять: денег у него нет, но я устроила ему стандартный показ квартир. Когда мы закончили, мужчина достал из нагрудного кармана кисет. Из него он выудил шестнадцать тысячных купюр и положил их на стол.

– Думаю, я возьму какую-нибудь квартиру, – сказал он.

Все были в шоке. Так что меня ценили как сотрудника.

В семейной паре, которую мы видели днем, не было ничего примечательного: обоим немного за тридцать, на мужчине темно-синяя тенниска, а на женщине летнее платье – кажется, новое. По этим людям сразу было видно, что кое-какие деньги у них водятся, но и муж, и жена стояли скрестив руки, поэтому мне нужно было их немного растормошить. Чем крепче у клиентов скрещены руки, тем сложнее до них достучаться. По их лицам было понятно, что еще утром они условились пока не тратиться, и поэтому даже не собираются меня слушать. В таких случаях я, копируя клиентов, тоже скрещиваю руки. А во время разговора постепенно принимаю открытую позу. Очень медленно и почти незаметно. И клиенты тоже потихоньку руки опускают. Но иногда они принимают прежнее положение, и мне приходится начинать все сначала. Моя цель – заставить их забыть о договоренностях, которые всегда упираются в деньги.

Я положила правую руку поверх левой и наклонилась вперед.

– Послушайте, – сказала я, понизив голос, будто собираюсь с ними откровенничать, хотя сама готовилась навешать им на уши немного первоклассной лапши. – Готова поспорить, вы оказались в такой же ситуации, что и мы с мужем, когда пришли сюда впервые. «Дорогой, сегодня мы ничего покупать не будем. Решение примем как-нибудь потом, и плевать, что дом нам очень понравился. Сегодня мы ничего покупать не будем».

Мужчина и женщина посмотрели друг на друга, засмеялись и немного расслабились. Всегда срабатывает!

– Понимаю вас, – сказала я. – Но давайте перейдем сразу к делу. Я вам все покажу.

По пути к демонстрационной квартире я расхваливала Хот-Спрингс. Я знаю многих, кто любит этот город так же сильно, как я, но еще не встречала человека, который восторгался бы им громче. В 1836 году сюда из Англии приехал дед моей бабушки. Он открыл в Хот-Спрингсе первый универмаг и салун[5]. Точнее, один из первых универмагов. Все пытаются доказать, что их предки были первопроходцами в этом деле. Бабушкин дед, дедушка Гардинер, владел землей от Сентрал-авеню до горы Риант, и в его поместье постоянно рыли могилы. «У него снова умер раб, – говорили местные. – Этот парень из Англии не знает, как обращаться с рабами. Он их покупает, а они мрут как мухи».

Никто не знал, что рабы на самом деле не умирали. Дедушка Гардинер тайком сажал их на обозы, идущие до индейских земель, и отпускал на свободу. Он ненавидел рабство и не понимал, зачем оно нужно. Скупал рабов, которые оказывались в городе, и помогал им сбежать.

– Раньше эти места называли Долиной туманов, – рассказывала я, пока мы поднимались по холму. – Более пяти сотен лет назад сюда, в долину горячих источников, стекались воинственные индейские вожди. Воздух в долине был целебным, поэтому им нельзя было приносить с собой оружие. – Я сделала театральную паузу. – Индейцы отводили воду. С горы Хот-Спрингс в источники каждый день стекает около миллиона галлонов воды. Горячей воды – 147 градусов по Фаренгейту[6]. Индейцы изменили русло реки, чтобы горячая вода смешивалась с холодной. Так у вождей появилось что-то вроде собственной ванной. Они отмокали в теплой воде и обсуждали свои неурядицы, интересы и потребности. Вместо того, чтобы убивать друг друга. Для них это была священная долина. Такой она остается и для меня.

Похоже, для женщины долина тоже была священной. Я заметила, как она, слушая мой рассказ, взяла мужа за руку.

– Вы, наверное, знаете, что раньше по весне в Хот-Спрингс приезжали тренироваться бейсболисты. Все в курсе, что наш город любил Бейб Рут[7], но слышали ли вы, что Аль Капоне тоже был от него без ума?

– Охре… – начал было мужчина, но жена дернула его за руку. – Правда?

– Ну конечно. Он останавливался в гостинице «Арлингтон» и как-то раз жил там в то же время, что и Багси Сигел, его злейший враг. Хот-Спрингс был нейтральной территорией.

Ну а теперь я решила зайти с козырей:

– Ну и конечно, здесь бывал Оуни Мэдден.

– Кто?

– Вы не слышали про Оуни Мэддена? У него еще было прозвище Киллер. Мафия отправила его в Хот-Спрингс, чтобы он немного поостыл после того, как убил человека, которого убивать не следовало. Дело было в тридцатых, и тогда Хот-Спрингс был одним из самых притягательных для организованной преступности городов юга. Никаких законов!

Мой дедушка служил у Оуни Мэддена сторожем. Помню, когда дедушка лишился ноги и выздоравливал у нас дома, Оуни его навещал. К дверям подъезжал большой черный «кадиллак», возле которого всегда оставался мужчина. Оуни каждый раз привозил мне крекеры. Мне-то казалось, что он так поступает, потому что я ему нравлюсь, но потом поняла, что, набив рот печеньем, просто веду себя тише обычного.

Мы вошли в просторную, хорошо обставленную квартиру. Две спальни, две ванные – все-таки Ларри был настоящим профи.

– А теперь вы можете почувствовать, каково здесь жить, – сказала я. – Не стесняйтесь, мы не в музее.

Женщина вышла на балкон с видом на озеро и закрыла за собой стеклянную дверь, чтобы не выпускать прохладный воздух кондиционера. Мужчина сел на диван, включил телевизор и начал щелкать каналы в поисках бейсбола. Многие мечтают о такой жизни. О тихой и уединенной.

– Вот это жизнь! – произнес мужчина, обращаясь скорее к самому себе.

Женщина повернулась и посмотрела на мужа через стекло, а я принялась деловито поправлять подушку. Я заметила, что женщина кивнула.

– Берем, – сказал мужчина.

Всю дорогу до дома я на своей маленькой серой «Тойоте-Селике» ехала с открытыми окнами. Машина была не новая, но я следила, чтобы ее блестящий корпус производил иное впечатление. Впервые в жизни на моем автомобиле стояли четыре шины одной марки, так что я неплохо справлялась. Я заехала на выложенную желтым кирпичом площадку у дома, которая была чуть больше тысячи квадратных футов.

Мне было хорошо наедине с собой. Но Сэнди права: мне и правда хотелось замуж. Ведь если тебе что-то не слишком нужно, это не значит, что ты не хочешь этим обзавестись.

Выйдя из машины, я услышала, что в доме звонит телефон.

– Это Рут? – донесся суровый голос из трубки.

– Да, – ответила я.

– Меня зовут сестра Анжела Майер.

– О, – протянула я и начала убирать посуду с кухонного стола, словно незнакомка могла меня увидеть. – Здравствуйте, сестра.

– Я управляющая в больнице святого Иосифа, – сказала женщина. – Мне дали ваш номер.

Значит, она работает в католической больнице Хот-Спрингса.

– Слушаю вас, – сказала я, пытаясь понять, что происходит.

– У нас есть пациент, которого нужно куда-нибудь увезти, – ответила сестра. – Мы не сможем о нем позаботиться.

– Я с ним знакома? – спросила я.

– Не знаю, с кем вы знакомы, – ответила сестра. – В нашей больнице нет оборудования для больных СПИДом. Это очень опасно. И нам не нужна дурная слава.

– Но я не понимаю, что я…

– Сможете приехать сегодня?

– Э-э, дайте мне…

Сестра повесила трубку. Я поняла, что не спросила имя пациента.

Я сидела на кухне. Солнце скрывалось за горизонтом, и в доме темнело. Я так спешила поднять трубку, что не включила свет. Отец Эллисон привезет ее только к воскресной службе.

С минуту я сидела, обхватив голову руками.

– Вот черт, – сказала я в пустоту и взяла ключи.

Глава третья

Сестра Анжела Майер встретила меня у огромного креста в холле больницы святого Иосифа. Она была не в церковном одеянии, но монахиню выдавал взгляд, так что я сразу же подошла к ней.

– Вы Рут?

– Да, – ответила я и протянула руку. Она на нее даже не взглянула. Притворилась, что не заметила.

Эту больницу сто лет назад основали сестры милосердия. Мне стало интересно, были ли они похожи на сестру Анжелу.

– Пойдемте, – сказала она, направляясь к лифту. Она молчала до тех пор, пока двери лифта не закрылись и мы не остались вдвоем. – Как я вам сказала по телефону, у нас в больнице нет оборудования, чтобы помочь этому пациенту. Его нужно куда-нибудь переправить.

– Куда же это?

Сестра взглянула на меня и произнесла голосом, в котором угадывались человеческие нотки:

– Делайте с ним что хотите.

Двери открылись. Мне захотелось отправить лифт обратно на первый этаж и убежать. Кажется, сестра это почувствовала, поднесла руку к моей спине, чтобы подтолкнуть к выходу, но в последнюю секунду отдернула ладонь.

У лифта нас ждали медсестры. Они молча меня разглядывали.

– Могу я его увидеть? – спросила я.

Монахиня провела меня по коридору, и одна из медсестер протянула мне комплект защитной одежды. Казалось, что меня готовят к выходу в открытый космос. Сестра Анжела, кивая, смотрела, как я надеваю бахилы, халат, защитные штаны, шапочку и маску. Как и раньше, у палаты Джимми, в коридоре на полу стояли лотки с едой.

Прежде чем надеть маску, я повернулась к сестре Анжеле:

– Как его зовут?

Монахиня посмотрела мне в глаза:

– Его имя есть в истории болезни. Его подбросили к дверям приемного покоя.

Она произнесла это так, словно пыталась оправдаться. Думаю, ей не хотелось даже прикасаться к карточке больного, в которой было указано, что его зовут Рональд Уоткинс. Я не знала ни одного человека по фамилии Уоткинс, хотя знакомых у меня было немало.

Войдя в палату, я сразу поняла, что Рональд в очень тяжелом состоянии: смерть наступит через пару часов. Это стало бы ясно любому, кто зашел бы к нему в палату. Передо мной лежал скелет. Я поспешила в коридор, сказать сестре Анжеле, что времени, чтобы увезти Рональда, уже не осталось, но ее нигде не было.

И я вернулась в палату и села возле кровати.

– Я с тобой, Рональд.

Я взяла его за руку, но мне стало неловко держать ее в перчатках. Поэтому я их сняла. Дурацкий скафандр я снимать не стала, но стянула с себя маску и совершенно бесполезную шапочку. На моих волосах СПИД уж точно не осядет.

Я сидела рядом с Рональдом и что-то говорила ему тихим голосом. Я говорила уже не с человеком, а с телом – так близка была его смерть, – но мне казалось, что нельзя просто молчать. Как и Джимми, Рональд в одно мгновение перестал дышать, но на этот раз я испугалась не так сильно. Артерия на его шее дернулась еще пару раз и наконец замерла. Я знала, что душа Рональда еще немного побудет на земле.

Мне стали звонить еще и еще.

Видимо, медсестры и врачи проводили свободное время в одном питейном заведении, потому что позже я узнала, что их разговоры выглядели примерно так:

– Была у нас одна сумасшедшая, которая заходила прямо в палату к спидознику.

– То есть у вас в больнице кто-то за ними присматривает? Как ее зовут? Где достать ее номер?

От таких пациентов все хотели избавиться. В первый месяц мне позвонили дважды, и для меня это было уже слишком. В следующем месяце мне позвонили трижды. В Литл-Роке располагался медицинский центр, баптистская больница, католическая больница и еще одна клиника. В Хот-Спрингсе был свой медицинский центр и больница святого Иосифа. Это если говорить о крупных больницах. А ведь вокруг Хот-Спрингса разбросаны городишки со своими клиническими больницами. Если дело было плохо – а к тому времени, когда больным СПИДом начинали оказывать помощь, они все уже были в плачевном состоянии, – эти клинические больницы направляли пациентов в Хот-Спрингс.

Время шло, и в больницы поступало все больше и больше истощенных геев: одни приходили сами, других же иногда кто-то оставлял в приемном покое. Все мои ровесники, а некоторые даже моложе – года по двадцать три, двадцать четыре. Они боялись попросить о помощи. А может, просто не понимали, что с ними происходит. Смерть наступала через шесть недель после появления первых симптомов. Диарея, бесконечная лихорадка, ночная потливость и – это проявление болезни я видела чаще всего – пневмония. Больные таяли на глазах: кишечник так быстро опорожнялся, что они худели до семидесяти, а то и до шестидесяти фунтов[8]. Когда меня вызывали, все они были уже при смерти.

На работе у меня был гибкий график, так что в случае острой необходимости я могла заниматься больными. Поначалу я задумывалась, какие проценты с продаж теряю, но потом выкинула эти мысли из головы. В мае Эллисон исполнилось четыре года, и пять дней в неделю она проводила в детском саду. На выходные ее забирал отец, что, конечно, облегчало мне жизнь. Но если Эллисон была не у папы и не в саду, она ходила со мной за руку по больничным коридорам. Зачастую я кормила дочь в больницах, и у нее даже появились свои предпочтения. По мнению Эллисон, вкуснее всего готовили в больнице святого Георгия, особенно она любила тамошние панкейки. А вот самые добрые люди работали в медицинском центре Хот-Спрингса.

Каждая медсестра, каждый врач считали своим долгом сообщить мне, что ребенку в больнице не место, но я не знала, как мне быть. Как-то я спросила у одной медсестры, которая отказывалась заходить в палату к больному:

– Если мы сейчас уедем домой, вы о нем позаботитесь?

Она кивнула и пошла в совершенно противоположную сторону. Помогая больным, я стала по-другому обращаться с дочерью: я постоянно измеряла ей температуру.

Если приходилось ехать в больницу ночью, я ждала, пока Эллисон заснет, переносила ее на заднее сиденье машины и отвозила к Бонни – только Бонни знала, чем я занимаюсь. Словно мешок картошки, я заносила Эллисон в дом и укладывала ее на диван, где она спала до самого утра.

Руководство больниц было недовольно тем, что у них умирают такие пациенты, поэтому медперсонал пытался как можно скорее избавиться от тел. Где-то прошел слух, что однажды я организовала вынос тела, и все решили, что я занимаюсь этим профессионально. Когда я спрашивала, есть ли у покойного страховка или ближайшие родственники, мне смеялись в лицо. Я узнала, что будет проще, если окружной суд признает таких пациентов малоимущими. Кремация и похороны малоимущих оплачивались правительством округа, ведь в таких случаях ритуальные бюро обязаны оказать услуги по фактической стоимости. Хот-Спрингс так долго считался местом исцеления, и сюда приезжало так много бедняков, которые здесь же и умирали – то ли от туберкулеза, то ли от чего-то еще, – что правительство округа уже давно создало фонд для оплаты похорон.

Я стала много времени проводить в здании суда, стуча каблуками по полу, выложенному черно-белой плиткой размером с пятицентовую монету. Как правило, на мне было летящее платье – на случай, если придется кого-нибудь очаровывать. Я поднималась в кабинет судьи, и моей задачей было войти и поскорее выйти. Судьи очень радовались, когда видели меня в платье, но, когда узнавали, что мне нужно, улыбка быстро сползала с их лиц. Они тут же переставали со мной флиртовать.

– Это малоимущие, и у нас нет другого выхода: их нужно похоронить, – говорила я.

В этом случае судья обязан был удостовериться, что у покойного нет близких родственников и что ни одна церковь не желает оплатить его похороны. Но стоило мне сказать, что человек умер от СПИДа, как нужда в поисках помощников сразу отпадала.

Получив от судьи положительный ответ, я уже спокойнее спускалась на первый этаж. В конце коридора над питьевым фонтанчиком висел неоконченный портрет Джорджа Вашингтона, которому я смотрела в глаза. А потом я поворачивала направо и выходила на улицу.