Нити судьбы

– Сегодня? – снова прервала её речь девушка. – Но ведь он говорил, что Рионская Дева предсказала ему смерть в глубокой старости. Это было лет шесть назад.

– Он солгал тебе, милая. В последний раз я появлялась в замке, когда лорд Бавор ещё не появился на этот свет.

– Я не верю вам. Зачем ему лгать? А как же все остальные предсказания? Ведь все говорят, что они были, и что всё сбывалось.

– Я не делала никому предсказаний. Я не умею этого. Да, иногда я появлялась в замке, чтобы посмотреть, в каком состоянии мой гобелен, но не для того, чтобы пророчить смерть. Даже сегодня я сообщила твоему старому лорду только то, что для меня очевидно. Моя мать умерла задолго до того, как было выткано полотно, которое висит в покоях хозяина замка Рион, поэтому мне неведомо, о чём рассказывают переплетения нитей в нём.

Мэй нахмурилась, понимая, что запуталась. Она не спала почти двое суток и устала настолько, что вообще склонна была считать всё происходящее сном. Да и разве может быть правдой история, рассказанная призраком женщины, умершей сотни лет назад? Кстати…

– Я ни разу не слышала о том, что у рионской прорицательницы были муж и дочь, – девушка подозрительно сощурилась. – Почему я должна вам верить?

– Ты наконец-то начала думать, а не спрашивать первое, что придёт в голову, – улыбнулась Эйридия. – Мои слова легко проверить. В Обители Времён должны храниться записи о том, что произошло в тот день, когда погибла моя семья. Архивариусы бережно хранят каждую букву и цифру, которые удаётся отыскать. Там наверняка есть сведения о жителях Риона, их профессиях, доходах, даже о количестве кур и поросят на каждом подворье. Там же хранятся и летописи, и королевские указы. Если хочешь, можешь заказать копии документов и удостовериться, что я говорю правду, но на это уйдёт время, а у нас его очень мало.

– Я проверю, – пообещала Мэй. – Мой дед же не умрёт завтра, да?

Эйридия недовольно поджала губы и тяжело вздохнула.

– Ты ещё и упряма… Нет, он пока не умрёт, но умрут другие, и каждая новая смерть будет причинять ему невыносимую боль.

– Как это? – нахмурилась девушка.

– Я же сказала тебе, что мой гобелен особенный, не такой, как другие. Он соткан из нитей, которые удалось найти после того, как предок твоего лорда сжёг все полотна, найденные в моём доме. Все эти гобелены, – женщина снова указала на стену, увешанную картинами, – были тогда уничтожены. От них остались только крохотные обгоревшие клочки, которые я собирала и распускала на нити, чтобы спасти хоть что-нибудь. Мне было тогда десять лет, но я прекрасно понимала, какую беду на всю Сальсирию накликала предсказаниями моя мать. Началось страшное поветрие, которое унесло жизни почти всех, чьи судьбы оказались вплетены в эти полотна. Это были сотни и тысячи жизней, девочка. Забавно, но королю Эрарду каким-то чудом удалось избежать смерти, хотя вымер почти весь его род. Из оставшихся нитей я соткала полотно, которое висит над камином в покоях твоего деда. В нём судьбы тех, кто тогда выжил, и их потомков, поэтому я велела первому лорду Рионскому беречь гобелен пуще собственной жизни. Но он разрушается. Время не щадит старые нити, они истончаются и рвутся, раньше времени обрывая судьбы людей. Поэтому я прошу тебя о помощи. Гобелен нужно переткать, пока он не рассыпался в прах.

– Но при чём здесь мой дед?

– Рисунок на гобелене появился тогда, когда на полотно попала кровь его предка. Он связан со всеми этими судьбами. Всякий раз, когда нить рвётся, это причиняет ему нестерпимую боль. И не только ему, но всем потомкам первого лорда Рионского. В этом роду было много детей, и те из них, кто живёт сегодня, испытывают точно такие же муки. Я не прошу тебя немедленно приступать к работе, хотя очень этого хотела бы. Подумай, прежде чем соглашаться, потому что пути назад потом не будет.

– Мне не нужно думать. Мой ответ – нет!

– Но разве ты не хочешь спасти жизни тех, кто…

– Нет, я не хочу повторять вашу ошибку, если всё это правда. Мне больно видеть, как мучается дедушка, но я не стану продлевать существование магии, которая ставит судьбы людей в зависимость от старой тряпки. Верните меня назад и оставьте мою семью в покое!

– Алимея, подумай, сколько людей может умереть! Ты сможешь спокойно жить, зная, что могла это предотвратить?

– Не нужно перекладывать на меня ответственность за ваши поступки. Я не стану вам помогать, даже если умрут все, включая меня. Если эта магия действительно имеет такую силу, её нужно остановить.

– Ты говоришь так потому, что у тебя никого нет, кроме старика Бавора. Тебе некого терять. Но я не могу тебя заставить, поэтому принимаю твоё решение.

– И будете искать другую помощницу? Нет уж. Я уничтожу гобелен, чтобы вы не смогли выполнить свой замысел.

– Хорошо, поступай, как знаешь, – Эйридия поднялась со скамьи и с тоской посмотрела вдаль, где за открытой террасой простирались цветущие сады. – Ты была моей единственной надеждой, поэтому не бойся, что я стану просить о помощи кого-то ещё. Можешь уничтожить гобелен когда захочешь. Больше я тебя не побеспокою.

Всё исчезло. Мэй всего лишь моргнула и тут же снова очутилась в комнате лорда Бавора, наполненной удушливыми запахами лекарств, пота и болезни. Она так же сидела на краешке его постели, как было до появления Рионской Девы. Только дед не спал. Он смотрел на свою воспитанницу полными отчаяния глазами и безмолвно плакал.

– Дедушка, ну что ты? Я здесь, с тобой. Я же обещала, что никуда не уйду.

Мэй вытерла слёзы с его ввалившихся бледных щёк и прижалась губами к холодным костлявым пальцам.

«Это всё неправда. Не может быть правдой. Я смертельно устала, поэтому мне всё привиделось… Почему я? Почему она сказала, что я была её единственной надеждой?»

«Потому что в тебе течёт кровь Ра-Фоули», – едва слышно прошелестел над ухом голос призрака.

«Ты обещала оставить меня в покое!»

Ответа не последовало. Посидев рядом с лордом ещё несколько минут, Мэй поняла, что если немедленно не позволит себе хоть немного поспать, то свалится прямо на пол. Она обошла большую кровать с другой стороны, забралась на неё с ногами и свернулась калачиком под боком у деда. Проваливаясь в сон, девушка почувствовала, как на её голову опустилась тяжёлая, мелко подрагивающая рука.

– Да, дедушка, я здесь, не волнуйся, – пробормотала она и крепко заснула.

Глава 2

– Я не хочу жениться, отец. Не сейчас. И уж точно не на ней. Сколько этой девчонке? Семнадцать? Да она ещё жизни не видела! Если тебе так нужен Рион, я поеду в Гоотарн к Хелигаргу и поговорю с ним о выкупе. Или захватим эту землю силой, как когда-то сделала Иллиафия. У нас вполне приличное войско, чтобы справиться с такой задачей.

– Нэйд, мальчик мой, ты хочешь войны? – лорд Саржер Хараган оторвался от чтения поступившей утром корреспонденции и удивлённо посмотрел на сына. – Ты разве не понимаешь, что это поставит под удар весь Латернон? О выкупе тоже не может быть и речи. Думаешь, я не пытался? А брак с воспитанницей Бавора Рионского принесёт нам Рион на позолоченном блюдечке быстро, без боя и крови. Это политика, сын. В любом случае, Латернону всё ещё нужен наследник, так что этот союз может принести сразу две пользы.

Нэйджел помрачнел. Дурная манера отца на каждом шагу напоминать о том, что Латернону нужен наследник, выводила его из себя. Он и так прекрасно понимал, что обязан произвести на свет сына, но это означало, что на его совести будет ещё одна отнятая жизнь.

– Дракон спит, пока род Хараган продолжается. Нэйд, ты прекрасно знаешь, чем может закончиться твой бунт против исполнения своего предназначения, – лорд Саржер чувствовал, что сын снова готов замкнуться в себе, как делал это последние шесть лет при любой попытке заговорить о повторном браке. – Вот смотри, эта горка писем – отказы от всех, кому я отправлял предложение о заключении брачного союза. Все, Нэйд, они все отказались. Они боятся, и я их прекрасно понимаю. Лорд Рионский предлагает нам то, о чём можно только мечтать. Его воспитанница – сирота, а других наследников у него нет. Если ты откажешься жениться на ней, это сделает кто-нибудь другой, или же король Иллиафии просто отдаст Рион тому, кому захочет. А если женишься, то после смерти старика Рион станет частью Латернона, и проклятый Хелигарг лопнет от злости, но ничего не сможет с этим поделать, потому что…

– В письме написано, что супруг получит право только управлять Рионом, а владеть этими землями будет она. Рион всё равно будет принадлежать не нам, а Иллиафии. Так мы только позволим Хелигаргу дотянуться до Латернона.

– Да, но после смерти жены все её владения станут твоими, а это значит, что Рион полностью уйдёт под власть Латернона. И Хелигаргу останется только локти себе кусать. Всего год, Нэйд. Если мы сейчас примем это предложение, то уже через год у нас будет и Рион, и наследник.

– И ещё одна мёртвая жена, да, отец? А что, если опять родится девочка?

Лорд Саржер втянул воздух носом и закатил глаза.

– Да какая разница, кто родится? Женишься тогда в третий раз, а Рион останется нашим. Чего стоит одна жизнь, которую никто не будет оплакивать, когда речь идёт о более важных вещах? Всё, что от тебя требуется, это подписать брачный договор и обрюхатить девку. И всё! Зачем ты опять усложняешь простое? Заставь уже свою совесть, или что там тебя гложет, заткнуться и прими правильное решение.

– Это ты начни думать своей головой. С чего бы лорду Рионскому отдавать нам свою любимую воспитанницу, зная, что она умрёт, рожая мне ребёнка? Тебе не кажется, что это странно?

– Нет, не кажется. Он же всё объяснил. Он воспитывал эту девчонку только для того, чтобы было, кому передать наследство. Ему плевать на то, что с ней станет после свадьбы.

– А разве не логичнее было бы воспитать мальчика и передать земли ему? Мне это не нравится, отец. Тут явно что-то не так.

– Да что тебе не так-то?! – взорвался лорд Саржер. – Думаешь, это Хелигарг подстроил, чтобы развязать войну? Мы покусимся на его земли, он ринется их защищать, а заодно и наши прихватит? Так что-ли?

– Вроде того. И не кричи, а то у тебя снова начнётся мигрень.

– А я буду кричать! – лорд вскочил и врезал по столу кулаком с такой силой, что стоявшая на краю стеклянная чернильница подпрыгнула, жалобно звякнула и свалилась на пол, изливая своё содержимое на дорогой ворсистый ковёр. – Я требую, чтобы ты женился на Алимее Рионской! Я и так слишком долго потакал твоим капризам! Несчастный он, жена у него умерла! У меня тоже умерла!

– Одна, – спокойно уточнил Нэйджел, возвращая чернильницу на место.

– Да, одна! А мой отец похоронил четырёх жён, прежде чем я появился на этот свет! Пять жён, Нэйд. Пять! А ты из-за одной сопли распустил!

– Ты успокойся, а то у тебя уже лицо пошло красными пятнами. Того и гляди, удар хватит. Так ведь можно и не дожить до появления наследника…

Лорд Саржер задохнулся от возмущения. А пока он хватал воздух ртом и собирался с силами, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, Нэйджел вышел из кабинета, бросив напоследок:

– На чернила не наступи, а то по всему ковру будут пятна. Я сейчас пришлю служанку, чтобы почистила тут всё. Ну и заодно обрюхачу её где-нибудь в тёмном углу, чтобы ты наконец от меня отстал. Рион мне при этом не достанется, зато одной головной болью будет меньше.

– Ну-ну, давай! Попробуй! – прокричал лорд Саржер закрывшейся за сыном двери и обессиленно рухнул обратно в кресло. – Если бы это было возможно, проклятому дракону уже давно был бы обеспечен вечный сон. Хоть самому женись, честное слово…

* * *

Мэй проснулась на рассвете оттого, что лорд Бавор больно вцепился в её волосы. В комнате стало заметно прохладнее и царил полумрак, в котором кто-то тихо шаркал по полу обувью. Прищурившись, девушка разглядела склонившихся над лордом Харса и Диру, которые явились, чтобы возобновить попытки спасти своего несчастного господина от неведомой болезни.

– Тс-с-с… – зашипел на Мэй Харс, заметив, что она проснулась. В тот же миг лорд снова потянул её за волосы.

Решив, что деду снова стало плохо, она аккуратно высвободила его пальцы из спутанных прядей и взволнованно заглянула в бледное лицо, но в этот раз родные черты исказила не боль, а самая настоящая паника – лорд с ужасом смотрел на врачевателей и, казалось, был готов провалиться сквозь каменный пол, лишь бы только его никто больше не пытался исцелять.

Поскольку до сих пор таланты лекаря и травницы не дали никакого результата, Мэй решительно выставила их за дверь и, чтобы не казаться чересчур уж грубой, вежливо попросила прислать в покои лорда кого-нибудь из слуг.

Это утро принесло ей осознание того, что теперь ответственность за Рион и его обитателей целиком и полностью лежит на её плечах. Нужно было хоть как-то успокоить домочадцев, заняться повседневными делами, приготовить комнаты для вызванных из Гоотарна колдуна и лучшего королевского лекаря, проследить, чтобы были убраны и другие гостевые комнаты на случай, если дурное известие приведёт в замок ещё кого-нибудь…

У Риона был свой управляющий, но он не касался забот по хозяйству. В его обязанности входили ведение бухгалтерских книг, регулярное пополнение припасов, приём и отправка корреспонденции. Всем остальным уже два года занималась Мэй, поскольку лорд Бавор воспитывал её как будущую хозяйку этого дома.Она отлично справлялась с руководством прислугой, хотя сама освоила далеко не все тонкости их работы. Впрочем, каких-то особенных успехов в мытье посуды, мыловарении или чистке балдахинов от неё никто и не ожидал.

Напомнив слугам, что болезнь хозяина не освобождает их от обязанностей, Мэй отдала все необходимые распоряжения и позаботилась о том, чтобы лорд Бавор был вымыт и накормлен горячим бульоном.

Ей нужно было занять себя чем-то важным и полезным, чтобы отвлечься от горьких мыслей о страданиях несчастного дедушки. И от раздумий о том, сон ей приснился накануне или она действительно говорила с призраком.

Кухарке повезло меньше других, потому что молодая хозяйка решила, что тут её помощь нужнее, чем где бы то ни было. В других обстоятельствах Криста попыталась бы избавиться от общества госпожи, убедив, что всё под контролем, но в сложившейся ситуации прогонять расстроенную девушку не решилась и доверила ей работу с луком, чтобы та заодно могла ещё и выплакаться, оправдав свои слёзы щипучестью едкого сока.

– Кристи, как ты думаешь, сколько времени может сохранять свою силу магия крови?

Стряпуха удивлённо приподняла правую бровь, перекинула на спину толстую рыжую косу и вытерла со лба пот измазанным в муке рукавом.

– Если вы действительно хотите знать моё мнение, госпожа, то я не верю ни в какую магию. И в проклятия не верю, и в благословения. Проще всего свалить неприятности на колдовство, чем искать истинную причину их появления. Не режьте так мелко, а то всё разварится.

Мэй подняла на неё красные опухшие глаза и отложила нож в сторону.

– Тебе не нравится, что я здесь, да? Я сегодня всем пытаюсь помочь, но, кажется, только мешаю.

– Ну что вы, госпожа? – кухарка густо покраснела и отвела взгляд, снова принявшись за тесто. – Вы совсем не мешаете, просто уже второй час кряду задаёте вопросы, на которые у меня нет ответа. Вам бы с отшельником Брисом поговорить. Вот он уж точно нашёлся бы, что сказать.

– И правда… – девушка вскочила и хлопнула себя по лбу. – Он же двадцать лет писарем в Обители Времён… А до этого при дворе короля Белинаргуса служил, где колдунов было пруд пруди. Как же я про него забыла-то? Вот ведь растяпа! Спасибо, Кристи, прости, если надоела тебе тут своей болтовнёй.

– Ну что вы… – начала было кухарка, но Мэй уже вышла из кухни, поэтому оправдание так и осталось недосказанным.

Отправив первого подвернувшегося под руку мальчишку в конюшню с приказом оседлать её любимую каурую кобылку, Мэй вернулась в свою комнату, чтобы переодеться в костюм для верховой езды. Любимец лорда Бавора – толстый чёрный кот с нелепой, но соответствующей его характеру кличкой Наглец – развалился на кровати и только лениво потянулся, когда хозяйка велела ему идти ловить мышей.

– Вот ведь ленивый котяра! И за что только дедушка тебя кормит? А ну брысь отсюда, брысь! Ишь, нашёл себе тёплое местечко!

В ответ Наглец умильно прищурился и, сладко зевнув, забрался в изголовье кровати, поудобнее устроившись между подушками.

– Ну и сиди тут дальше в одиночестве, – проворчала Мэй, затягивая на груди шнуровку куртки, сшитой из мягкой оленьей кожи, – а другие коты, которые не такие наглые и ленивые, в это время съедят в кухне все самые вкусные кусочки, оставшиеся после обеда.

Кот закрыл глаза и громко замурлыкал. Девушка хотела вынести его из комнаты, чтобы не оставлять запертым, но пожалела – уж очень сладко и безмятежно спал дедушкин любимец. «Вот бы мне так!» – с завистью подумала Мэй и ушла, оставив дверь приоткрытой, чтобы кот мог выйти, когда проснётся и захочет есть.

Запираться Мэй научилась пару лет назад, когда у лорда Бавора вдруг объявились дальние родственники, которые сразу же живо заинтересовались тем, кому достанется Рион после смерти нынешнего владельца. Обсуждать наследство при живом человеке – это отвратительное кощунство, но вопрос действительно был важным. По крайней мере, для лорда Бавора.

Пустив свою лошадку тихим шагом по лесной тропинке, Мэй задумалась о том, почему люди порой имущество ценят выше таких качеств, как честь, достоинство и гордость.

Человека, который претендовал на звание наследника Риона, звали Чарси Гарол. Ему было немногим за тридцать, и за эти годы он не нажил ничего, кроме дурной славы мошенника и кучи долгов.

Жена Чарси Эмма создавала впечатление послушной куклы, которую властный хозяин дёргал за верёвочки, заставляя делать то, что ему было нужно. Даже у кота Наглеца, не раз на дню получающего пинки под зад, было больше характера и чувства собственного достоинства, чем у этой женщины. А их дети… Они были просто невоспитанными.

По совести, их и родственниками-то можно было назвать с большой натяжкой – Чарси приходился дальним кузеном дальнему кузену внука дедушкиного кузена. Мэй жила в Рионе с самого рождения, но до своего пятнадцатилетия даже не знала о существовании этих людей. И дед не знал, но им всё же удалось убедить его в родственных узах.

Что можно взять со старика, у которого никого нет, кроме внучки-подкидыша? Конечно же, он был рад, что объявилась хоть какая-то родня. Точнее, сначала был рад, но когда Чарси с хозяйским видом принялся расхаживать по замку и рассуждать о том, что и как он здесь будет переделывать, лорд Бавор заметно погрустнел. Он ждал от родственников любви и внимания, хотя бы уважения, но так и не дождался.

Чарси не пытался заслужить право стать наследником – он его требовал. По законам Иллиафии унаследовать земли и титул мог только прямой наследник – сын. В случае смерти старшего сына, владения переходили к среднему, к младшему… Если сына не было, земли наследовала дочь, а титул позже назначался королём её супругу. Если прямых наследников не было вовсе, судьбу владений решал король.

С Рионом дела обстояли несколько иначе. Будучи долгое время на хорошем счету у королевской семьи, лорды Рионские заслужили право в случае отсутствия прямых наследников оставлять свои земли тому, кого сочтут достойным этой чести. Соответствующий указ хранился в архивах королевской канцелярии уже почти сто лет, но потребности воспользоваться исключительным правом до последнего времени не возникало – сыновей в Рионе всегда рождалось предостаточно.

У лорда Бавора Рионского тоже были сыновья. Точнее, два сына и две дочери. Их всех унесло поветрие, а леди Элейна, законная супруга лорда Бавора, не смогла пережить это горе и вскоре тоже отправилась к богам. Он так и не нашёл в себе сил завести новую семью, чтобы позаботиться о наследниках.

Откуда ночью при закрытых воротах в замковой конюшне появилась крошка Мэй, никто не знал. Повитуха давала голову на отсечение и клялась всеми богами, что за предыдущий месяц в Рионе и его окрестностях на свет не появилось ни одного младенца. Лорд Бавор не захотел разбираться в деталях происшествия, назвал это чудом и забрал малышку в замок. Он велел всем обитателям замка забыть о том, что девочка ему не родная, и воспитывал её, как собственное дитя. Даже когда Мэй выросла и достигла брачного возраста, он всё равно называл её «милой девочкой Алимеей» и отдавал всю нерастраченную любовь и нежность.

Он хотел, чтобы после его смерти Рионом владела она. Когда Мэй исполнилось тринадцать, старик начал подыскивать ей достойного мужа. Девочка не протестовала, потому что ничего в этом не понимала, и ей было всё равно, кто будет владеть землями, лишь бы любимый дед был счастлив.

В день пятнадцатилетия Алимеи у ворот Риона впервые остановилась видавшая виды карета, в которой изнывала от жары и усталости семья Гарол. Они представились дальними родственниками и предъявили какие-то письма, это подтверждавшие. Конечно же, старый лорд им не особенно поверил, но принял гостей, потому что у его «милой девочки» в тот день был праздник.

Поначалу они вели себя тихо и скромно. Чарси рассказывал лорду Бавору о том, как их жестоко обманули и вышвырнули из дома жадные ростовщики, как нелегко жить в столице без громкого имени и влиятельных друзей, как дети страдают от голода, когда не удаётся найти приличную работу. Эмма молчала и только иногда тихонько плакала.

«Мэй, ты понимаешь, какая это удача? – радовался старый лорд. – Если они окажутся теми, за кого себя выдают, я оставлю Рион им, а ты сможешь распоряжаться своей судьбой так, как тебе захочется. Ты сможешь выйти замуж по любви, а не по моему выбору. Ты не будешь привязана к этим холодным камням никакими обязанностями. Алимея Рионская, ты будешь абсолютно свободна!»

Ошибкой или настоящей удачей лорда было то, что он не смог сохранить свой замысел в тайне. Сболтнул управляющему, тот поделился секретом с женой, та – ещё с кем-то… Не прошло и нескольких дней, как весь Рион до самого отдалённого уголка знал, что у старого лорда наконец-то появились законные наследники.

Гаролы оказались именно теми, за кого себя выдавали – очень-очень дальними родственниками лорда Бавора. Дед навёл о них справки, чтобы получить подтверждение родства, и заодно выяснил, что в Гоотарне Чарси не принимают ни в одном приличном доме. Он был карточным шулером и мотом. Крупно проигрался, заложил всё имущество, чтобы рассчитаться с долгами, наделал новых долгов и остался без крыши над головой, когда пришло время платить по счетам.

Когда лорд Рионский спросил Чарси, почему он не сказал правды, тот рассмеялся старику в лицо и заявил, что правда никому не нужна.

«Какое вам дело до моего прошлого? Оно осталось в прошлом, правду про меня говорят или лгут. Я больше не прикасаюсь к картам, потому что от этого страдает моя семья. Я изменился. И я готов доказать, что достоин права унаследовать Рион…»

Он приехал только для того, чтобы добиться права на наследство. Это очень сильно огорчило лорда Бавора, но он всё же решил присмотреться к Чарси – вдруг тот и правда изменился. Но нет, дальше стало только хуже.

Недальновидность Чарси была настолько очевидна, что вскоре над ним начали посмеиваться даже слуги. Старый лорд сразу же прекратил сплетни и сообщил всем обитателям замка, что Гаролы – просто гости в его доме, и не более того, но Чарси пропустил это мимо ушей. Он вёл себя, как хозяин, хотя не имел на это никакого права. Командовал, требовал, строил планы.

Его двенадцатилетний сын Тарк вёл себя не лучше. Однажды Мэй застала мальчишку в своей комнате выбрасывающим её платья из шкафа на пол. «Хозяин этого замка разрешил мне занять ту комнату, какую я захочу. Я хочу эту!» Мэй пошла к деду спросить, какую комнату теперь можно занять ей, но выяснилось, что лорд никому никаких разрешений не давал.

Разразился скандал. Чарси кричал, что старик всё равно скоро отправится к богам и должен радоваться, что есть кому оставить нажитое. Дед бил кулаком по столу и требовал немедленно покинуть Рион. Если бы не затяжные дожди, превратившие дороги в непроходимую грязь, семья Гарол покинула бы замок в тот же день. Но лорд Бавор никогда не был жестоким, он позволил им остаться ещё ненадолго.

Тарк и его восьмилетняя сестрёнка Риана тут же принялись устраивать Алимее пакости, поскольку Чарси сообщил своему семейству, что их «вышвырнули из дома из-за безродной потаскушки Мэй». По приказу лорда дверь в комнату его воспитанницы была снабжена замком, от которого был всего один ключ. Дверь всегда была заперта, а уборку слуги проводили только в присутствии хозяйки.

Мэй видела, что старый лорд тяжело переживает происходящее. С одной стороны, он хотел защитить её от нападок своих родственников и должен был избавиться от их общества как можно скорее, но с другой стороны… Не мог же он выгнать Гаролов с детьми на улицу под проливной дождь. Девушка всё понимала и не упрекала старика ни в чём – он и так дал ей слишком много своей любви и заботы.