Запредельность

– Я в разносчики не нанимался, – послышался ворчливый голос из кухни.

– Хорошо, тогда сними гардины в зале. Их уже давно нужно постирать.

Повисла пауза. Какое-то время в воздухе ощущалась работа мысли, а потом тот же голос спросил на полтона ниже:

– Куда вы дели чайник?

* * *

После пятницы наступила суббота, и жизнь пана Януша вернулась в привычное русло. По крайней мере, так казалось за завтраком, когда в столовой витал аромат кофейных зерен, а масло плавилось на горячих тостах. Пани Вольска вязала в уголке и чему-то мечтательно улыбалась. Павел ковырялся в тарелке с шоколадными хлопьями. Ирена пила кофе, трогательно обхватив чашку двумя руками, словно пытаясь согреться. А на кухне звякала посуда и фоном бубнило радио «Кнупель-волна» на мотив «сил моих больше нет». В общем, все проходило как обычно.

Если не считать того, что нового постояльца среди них не было.

Пан Януш не видел его с момента заселения, с того самого вечера, как гость, записавшись в книге регистрации и расплатившись за неделю, молчаливо исчез в своей комнате. Уборщик утверждал, что в левом крыле вообще никогда никто не жил, но это вздор – пан Януш видел того человека своими глазами. Наверняка все объяснялось очень просто. Либо пана Г. вызвали по делам так срочно, что он не успел об этом предупредить, либо ему не понравилось Подворье. Пана Януша огорчала последняя мысль, но все же он не мог не признать: его постоялый двор, такой родной и любимый, все же был далек от совершенства. Сам он видел в доме целый мир, волшебный замок своего детства. Для остальных же это была лачуга, забавная, экзотическая, но давно не знавшая ремонта. Так ребенок видит изумруд или сапфир в кусочке стекла, для остальных же это просто бутылочный осколок.

Но, может быть, не для всех?

Павел был без ума от этого места, и его матери оно почему-то нравилось. Нельзя сказать, что Ирена не замечала паутину или пятна на обивке – нет, конечно, она все это видела. Но смотрела без ужаса в глазах, а с интересом и даже участием: вот в этом серванте можно поменять стекла, а люстру – начистить… Впрочем, вполне возможно, что хозяину Подворья это только казалось.

Мальчик одолел последнюю горку хлопьев и с набитым ртом выскочил из-за стола.

– Не торопись так, – мягко одернула его мать. – Допей молоко и скажи «спасибо».

Павел послушно сделал глоток, отчего его щеки раздулись, как у хомяка.

– Мамибо! – промычал он и выбежал из комнаты.

– Ему не терпится приступить к игре, – со смущенной улыбкой пояснила Ирена. – Он ищет здесь сокровища и боится не успеть. Все-таки каникулы заканчиваются уже через два дня…

– Вы уезжаете?

– Да, к сожалению.

Она принялась вертеть в руках чашку.

– Я подыскала школу в новом районе и комнату неподалеку. Но летом мы бы хотели вернуться, если будет свободно. У вас здесь так…

– Необычно? – поспешил закончить фразу пан Януш, опасаясь слов вроде «старомодно» или даже «анахронично».

– …Хорошо! – искренне сказала Ирена и углубилась в созерцание кофейной гущи на донышке.

Повисла пауза, нарушаемая лишь стрекотом спиц пани Вольской. Пан Януш раздумывал, стоит ли заводить об этом разговор, и в конце концов решился:

– А вы видели нового постояльца из восьмой комнаты? Я так и не успел с ним как следует познакомиться.

В глубине души он боялся, что Ирена спросит: «А что, там кто-то живет?» – и пятница начнется снова. Но женщина подняла на него глаза и едва заметно покраснела.

– Вальда? Да, мы пили чай, разговаривали и даже ходили на прогулку в парк. Павел обожает с ним возиться. Говорит, что Вальду нужен учитель. Вы же видели этого человека? Вот уж не представляю, чему еще его можно учить!

– Значит, его зовут Вальд? – удивленно протянул пан Януш. – А в книге была запись… Хотя, конечно, это могла быть и фамилия.

– Вообще-то его полное имя Теогвальд, представляете? Он сказал, что его родители были «целиком и полностью из средневековья». Не думала, что уже тогда началось сумасшествие с именами. Моя свекровь хотела, чтобы я назвала сына Арчибальдом. Слава Богу, хоть в этом я не уступила…

Скулы Ирены напряглись, и она с трудом сглотнула, но потом тряхнула волосами, словно сбросив воспоминания.

– А я уж было решил, что он съехал в первый же вечер, – сказал хозяин Подворья. – Ох уж эти кабинетные дела. Под самым носом кипит жизнь, а я ничего не вижу!

– Нет, нет, все совсем не так…

Ирена вдруг вспыхнула и стушевалась.

– Мы не ходили на свидания, если вы об этом подумали. Просто разговаривали, а иногда гуляли молча. Это было похоже на терапию, понимаете? Вроде ничего особенного, а становится легче. У меня даже мелькнула мысль, что Вальд на самом деле врач. Бывают детективы под прикрытием, а он – этакий тайный психолог. Правда, это слово ему не очень подходит. Скорее нужно что-то средневековое, например, лекарь… Да, отчасти лекарь, отчасти рыцарь…

Пан Януш, немного сбитый с толку таким откровением, попытался пробормотать «Ну что вы…», но собеседница его опередила:

– Я понимаю, что такие подробности вам совершенно неинтересны, но мне почему-то было важно вам об этом рассказать.

– А где сейчас… э-э… пан Вальд? – спросил хозяин.

– Он ненадолго уехал, – ответила Ирена. – Сказал, что ему нужно «привести своих». Наверное, решил показать это место друзьям или кому-нибудь из близких. Возможно, пан Заремба, ваше Подворье-под-Ясенем скоро будет битком набито гостями. Хотя мне оно больше нравится полупустым – такое чувство, будто дом принадлежит только тебе.

Она снова погрузилась в игру с кофейной гущей, и пан Януш почувствовал, что беседа себя исчерпала. Пожелав приятного дня, хозяин Подворья покинул столовую и вышел во двор.

Небо было серым, как обычно в это время года, ноздри щекотал запах прошлогодней травы. Весна как весна. Люди как люди. И все же ощущение чего-то необычного не покидало хозяина постоялого двора – хоть, вроде бы, всему находилось объяснение.

Какое-то время пан Януш просто стоял на крыльце и размышлял, потом позвал:

– Кнупель!

– Чего такое? – всклокоченная голова уборщика высунулась из окна кухни.

– Я же просил тебя закончить с листвой.

– А я и закончил!

– Неужели? А что за свинство возле яблони?

– Это ветер принес, – раздраженно заявил старик. – И еще принесет. Я с силами природы бороться не нанимался. Сегодня я прочищаю дымоходы и о листьях ничего не знаю!

– Ну-ну, – пробормотал пан Януш.

– Что, не верите? – ощетинился Кнупель. – Тогда подойдите и своими глазами гляньте. Я там всю землю утоптал – просто так, что ли?

Его негодующий лик исчез прежде, чем пан Януш успел что-то ответить. Потом с кухни донеслось «уволюсь» (два раза) и «пожалеете» (три).

Разумеется, никаких следов под деревом не оказалось. Хозяин лишь покачал головой и сам взялся за грабли. Кнупель был неисправим, но он являлся такой же частью Косого Подворья, как старый чулан и поржавевшие мечи над камином.

Когда листья были сброшены в компостную яму и прижаты камнями, пан Януш с чистой совестью отправился готовить себе обед. Уже на ступеньках он обернулся и критически оглядел свою работу.

Вокруг яблони было чисто. Земля была чуть взрыхлена, желтоватая трава приглажена. Даже без отпечатков ног, словно всю работу сделал ветер.

* * *

Там не было никаких следов. Ни Кнопеля, ни его собственных. Эта мысль настигла хозяина Подворья ночью; она билась у него в голове и не давала покоя. Ведь такого не может быть! Пан Януш прекрасно помнил, как подошвы его ботинок утопали в рыхлой почве. И вид чистой, нетронутой земли вдруг превратился для него в странный ночной кошмар.

Теогвальд… Гваделот…

Пан Януш вскочил на кровати. Ему почудилось, что за дверью проскрипели половицы. Старый дом прекрасно умел воспроизводить музыку шагов: по коридору кто-то крался. Не тихо шел на кухню или в туалет, стараясь никого не разбудить, а именно крался, замирая и озираясь по сторонам.

Хозяин Подворья тихонько выглянул за дверь. В самом конце, у поворота, мелькнул огонек свечи. Кто-то шел в левое крыло.

Накинув халат, пан Януш двинулся следом. Он ощущал нервную щекотку под кожей, смесь страха и возбуждения – словно ребенок, который захотел молока среди ночи. Вот он идет к холодильнику мимо стен, наполненных монстрами, и гадает: съедят или не съедят? Это не похоже на чувство, когда идешь проверять, не забрались ли в твой дом воры. Да и какие воры со свечой? Даже самые консервативные из них предпочитают фонарь.

Тогда что же – привидение?

Пан Януш тряхнул головой. Он не хотел верить в подобные штуки, но все же не мог ничего с собой поделать: человеку, выросшему среди старинных книг и доспехов, уже не стать реалистом до мозга костей.

Огонек свечи, плясавший вдалеке, опустился вниз и замер: подсвечник поставили на пол, прямо перед дверью комнаты номер восемь. Осторожно-осторожно, ступая лишь по проверенным половицам, хозяин Подворья приблизился к темному силуэту, который оказался на удивление маленьким и тщедушным…

– Эй! – негромко окликнул он.

– Ай! – испуганно донеслось в ответ.

– Павел? – удивленно спросил пан Януш. – Ты что здесь делаешь среди ночи, а?

Мальчик схватил подсвечник; его рука ощутимо дрожала.

– А, это вы, – протянул он с облегчением и вместе с тем с легким разочарованием.

– Да, всего лишь я. А ты ждал кого-то другого?

Ответ последовал не сразу. Какое-то время Павел раздумывал, потом огляделся по сторонам и поднялся на цыпочки. Пан Януш наклонился к ребенку и услышал его шепот с запахом жвачки:

– Ну, вообще-то я жду их.

– Кого?

– Тех самых… Тех, кого хотел привести сэр Гваделот. Разве мама не говорила? Сэр Гваделот предупредил, что я могу испугаться, но я же не девчонка!

– Ты хочешь сказать, что среди ночи к нам приедут гости? И много их там будет? Комнаты никто не бронировал, и завтрак заказан только на пятерых. В конце концов, есть раскладушки, но может не хватить постельного белья…

Последние фразы хозяин постоялого двора уже бормотал себе под нос, забыв о том, что стоит на корточках в темном коридоре, в халате и пижаме, а перед его носом плавится восковая свечка. Если бы Павел читал Диккенса, то решил бы, что перед ним вылитый Эбенезер Скрудж, вообразивший себя директором – только ночного колпака не хватало. Но до таких книжек мальчик еще не дорос, и поэтому тихонько тронул взрослого за рукав:

– Я думаю, им не понадобится белье.

Пан Януш замолчал. Он понял, что у него лишь один выход: включиться в игру. Иначе мозг закипит так, что на макушке можно будет жарить яичницу.

– Почему не понадобится?

– Думаю, они прекрасно обойдутся без кроватей, – доверительно шепнул Павел. – К тому же, сэр Гваделот сказал, что всем хватит и одной комнаты.

Пан Януш вопросительно посмотрел на дверь. Мальчик кивнул. И тогда хозяин Подворья медленно нажал на ручку.

Комната была пустой. В глаза сразу бросалась большая кушетка, застеленная Кнупелевским методом: покрывало вывернуто наизнанку, а подушки стоят тощими пирамидами. Занавески были задернуты, окно плотно закрыто, и повсюду витал запах старого дома.

Никаких личных вещей. Никакого намека на то, что здесь кто-то живет или жил пару дней назад.

– Теперь я понимаю Кнупеля, – пробормотал пан Януш. – Я бы тоже решил, что левое крыло пустует, если бы не видел гостя своими глазами.

– А пан Кнупель его встречал?

– Нет, ни разу. Странно, правда?

– Ничего странного, – серьезно ответил Павел. – Значит, он из тех, кому это не нужно.

– Что не нужно?

– Ну, я не совсем понял. Искать, понимать, задавать вопросы – наверное, так.

Рука пана Януша потянулась к выключателю, но потом он передумал. Вместо этого он взял свечу и принялся разглядывать комнату. От его движений в воздухе поднялась пыль, в углах блеснули рваные нити паутины. Ох уж этот Кнупель!

Но беспорядок вызывал скорее досаду, чем беспокойство; все эти пыльные углы давно стали частью дома, словно старческие пятна на коже. Нет, что-то другое привлекало внимание, резало глаз. Пан Януш сначала не мог понять, что здесь не так, но потом сообразил: ковер в дальнем углу был откинут.

– Ух ты! – восхитился Павел. – У вас здесь настоящий тайный ход!

– Это всего лишь погреб, – отозвался хозяин Подворья. – А я совсем забыл, что вход именно в этой комнате.

Они оба уставились на тяжелое кольцо на крышке, сделанное в ту эпоху, когда люди не принимали простых, банальных, практичных вещей. Оно было витым, «росло» из причудливого железного цветка с узорной серединкой и опиралось на такой же цветок, но поменьше.

– Что там находится? – поинтересовался мальчик. Его зрачки казались огромными, как блюдца, и в них отражалось пламя свечи.

– Старые вещи, которые я не смог выбросить. В основном парты и скамейки. Много-много парт. Я ведь рассказывал о том, что когда-то здесь была школа? Три года назад я все перетащил туда и больше уже не спускался.

– А вы бы хотели туда спуститься… сейчас? Вам не страшно?

– Не знаю, – честно признался пан Януш. – Пожалуй, немного страшно.

– И мне тоже, – сказал Павел, но в его голосе явно чувствовалось предвкушение.

Их руки одновременно потянулись к железному кольцу на полу.

И в этот момент раздался крик.

* * *

Пан Януш почти выронил подсвечник. Он успел вновь поймать его в воздухе, но свечка упала на пол и погасла.

– Это мама? – колючим от страха голосом спросил мальчик и схватил его за рукав. – Это ведь мама кричала!

– Тише! – шикнул пан Януш. – Быстренько лезь сюда и сиди тихо, понял?

Павел, всхлипывая, покорно забрался под стол.

– И не волнуйся, я сейчас во всем разберусь. Наверняка твоя мама крысу увидела. Знаешь, какие здесь бывают крысы? Больше кошек, глазищи горят, но бестолковые – жуть! Возьму метелку Кнупеля и вымету зверюгу во двор. А ты погоди здесь!

– Но если это крыса… – Павел перестал хныкать и громко вытер нос, размазав его содержимое по щекам. – Если это всего лишь крыса, зачем мне сидеть под столом?

– Таковы правила игры!

Хозяин Подворья ляпнул первое, что пришло в голову, а потом пояснил:

– Понимаешь, маме потом будет очень стыдно, что она боялась одна.

– Ладно, – шепнул мальчик и затих.

Пану Янушу тем временем удалось распахнуть старое окно с заржавевшими шпингалетами. Бежать по коридору слишком долго, лучше выпрыгнуть во двор. Крысы? Сроду не было в подворье никаких крыс, а жаль. Сейчас так хотелось в них верить…

Тапки увязли в грязи где-то между яблоней и кустом смородины, и хозяин Подворья дальше бежал босиком по чавкающей траве и колючим веткам. Но он не чувствовал ни боли, ни холода. Весь холод был в груди, словно сердце стучало о ледяную корку: неужели воры? бандиты? пьяные отморозки? А у него нет ни ружья, ни ножа, лишь подсвечник, да и тот не слишком тяжелый…

Казалось, он бежал по двору целую вечность, и лишь в конце этой вечности, спустя много-много лет, вдруг споткнулся и уткнулся лицом в окно пани Ирены.

В комнате находился какой-то мужчина. Пани Ирена знала его, поскольку на ее лице читался не только страх. Там была целая гамма чувств: от ужаса до отвращения, и среди них – умоляющая нотка. Она что-то говорила мужчине, отчаянно жестикулируя, а тот неподвижно стоял спиной к окну. И даже через грязное стекло было видно, что эта каменная, напряженная спина не предвещает ничего хорошего.

«Ее муж», – догадался пан Януш.

Он хотел рвануть раму на себя, чтобы хоть как-то отвлечь внимание мужчины, показать Ирене, что она не одна, – но тут заметил внутри еще одну фигуру. За спиной женщины стоял бородатый Вальд. Рядом с хрупкой Иреной он казался великаном, и пан Януш наконец-то перевел дыхание.

«Не даст в обиду, – пронеслось у него в голове. – Конечно же, не даст».

Но тут стало происходить нечто странное.

Непрошеный гость сжал руку в кулак и замахнулся на свою жену. Он словно не замечал другого мужчины в комнате. Бородач нахмурился, но не шелохнулся. Ирена повернула к нему испуганное лицо…

И тогда пан Януш вломился прямо через окно.

Вернее, начал ломиться – и тут время будто остановилось. Стекло медленно покрылось трещинами, как морозным узором. Потом во все стороны полетели – нет, поползли – осколки, словно воздух вдруг превратился в кисель. Щепки, труха, крохотные мумии давно почивших за рамой насекомых – все это зависло вокруг хозяина Подворья, и он почувствовал себя маленькой девочкой в кроличьей норе. И вместе с тем он абсолютно ясно видел, что происходит в комнате. Кулак мужа Ирены со всей яростью надвигался на нее; бедняжка кинулась к Теогвальду, и тот что-то сунул ей в руки. Какую-то трость с тяжелым резным набалдашником. Ирена дрожащими руками взяла трость, размахнулась… В тусклом свете лампы блеснуло лезвие. Это что же, меч? Где они, черт побери, его раздобыли?

Меч плашмя обрушился на голову мужчины, и тут наваждение закончилось. Пан Януш неуклюже ввалился в комнату.

Он вскочил на ноги, машинально стряхивая с пижамы щепки и осколки. Мужчина лежал на полу, не шевелясь, а над ним склонилась Ирена с совершенно бесцветным лицом.

– Я его убила! – прошептала она. – О Господи, я его убила!

– Вовсе нет, – отозвался Теогвальд. У него был низкий, глуховатый голос, который напоминал шум ветра в печной трубе. – Посмотри на свои руки.

Женщина послушно склонила голову, и пан Януш увидел, что она держит вовсе не меч, а начищенную до блеска сковородку с витиеватой ручкой.

– Все хорошо, – продолжил бородач и легко провел тыльной стороной ладони по щеке Ирены. – Он придет в себя. И это будет уроком…

От его прикосновения Ирена как-то обмякла, закрыла глаза и сонно опустилась в кресло. А Теогвальд наконец-то посмотрел на хозяина Подворья.

– Что… что здесь происходит? – ошарашенно выдавил пан Януш.

Вдруг его тело как будто решило очнуться и бросилось обратно в окно. Мозг еще не успел переварить происходящее, а ноги уже оттолкнулись от рамы и чуть ли не по щиколотку погрузились в землю. Хозяин Подворья добежал до самой ограды, прежде чем заставил себя остановиться и перевести дух. Что это было? Как понимать? А ведь понять как-то надо…

В этот момент из-за туч показалась луна и огромным круглым прожектором осветила двор.

Пан Януш с изумлением и ужасом увидел, что вся земля испещрена следами. Вереницы отпечатков ног, больших и маленьких, женских и мужских, тянулись от забора к дому.

На смену панике пришло туманное оцепенение; пан Януш отупело смотрел на следы и никак не мог сообразить, что же со всем этим делать. Тело отчаянно призывало бежать, куда угодно: в город, в лес, в полицейский участок. Но какая-то часть мозга, еще не совсем замороженная происходящим, монотонно твердила, что Косое Подворье – его оплот, его корабль, и капитану нужно быть там во что бы то ни стало.

Когда в этой внутренней борьбе наметился победитель, пан Януш сделал шаг. Впоследствии он уже не помнил, куда собирался идти – к дому или прочь от него. Да это было и не важно. Ведь рядом с ним оказался Теогвальд, огромный и косматый, как медведь-шатун, и отчего-то мерцающий в лунном свете.

– По-моему, самое время потолковать, – произнес постоялец.

* * *

Возможно, с любым другим человеком эта история продолжилась бы иначе. Были бы крики, бормотания о том, что не нужно так много пить и пора бы проснуться. Но пан Януш вырос в Подворье и с детства чувствовал, что здесь рано или поздно должно что-то произойти. Читая истории об обычных людях, с которыми внезапно случается необъяснимое, маленький Януш всегда негодовал, насколько же герои не умеют сохранять лицо. Много лет назад он поклялся себе не растеряться, если с ним случится что-нибудь эдакое, и теперь вспомнил о своем обещании. Хозяин постоялого двора глубоко вдохнул, расправил плечи и со всем достоинством, которое только может быть у босоного человека в пижаме, согласился:

– Да, самое время.

– Ты уже понял, кто я такой? – спросил Теогвальд, глядя с усмешкой в глаза пану Янушу.

– Явно не турист, который едет на курорт, – осторожно ответил тот.

Постоялец вдруг расхохотался. Его густая рыжая борода затряслась, а усы ощетинились над рядом довольно неухоженных стертых зубов. Он хотел хлопнуть пана Януша по плечу, но потом будто передумал, и широкая ладонь зависла в воздухе.

– Я в тебе не разочарован! – сообщил он. – Так и думал, что из этого тощего мальчишки выйдет толк. Нам сейчас нужны такие, как ты – те, кто способен понять и поверить. Грядут большие перемены, и к ним лучше хорошенько подготовиться.

– Не понимаю, – пробормотал хозяин Подворья.

– Ну, тут лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Хочешь знать, куда ведут эти следы?

– Да, – после недолгой паузы сказал пан Януш.

– Хорошо. Тогда иди за мной.

Теогвальд отвернулся и зашагал к дому. Пан Януш двинулся за ним. Он знал, что в любой момент может шмыгнуть в сторону, убежать, скрыться, он помнил, где была дырка в заборе. Но все-таки шел, потому что действительно хотел знать, что за гости к нему пожаловали. И внимательно смотрел, куда ступать, чтобы не смешивать свои отпечатки и чужие. Впрочем, хозяин постоялого двора мог не беспокоиться хотя бы на этот счет: земля под его стопами оставалась нетронутой.

Они вернулись в Подворье. Теогвальд сразу же направился в левое крыло, и пан Януш поплелся следом. Дверь в комнату гостя была приоткрыта; оттуда выглядывала перепуганная и в то же время восторженная мордашка Павла.

– Сэр Гваделот! – воскликнул он, выскакивая в коридор. – Я их видел! Не целиком, а только ноги, потому что сидел под столом. Так много ног! Сапоги, ботинки, туфельки, даже лапти! В музее к лаптям и притронуться нельзя, а тут ими шаркали по полу!

Тут мальчик заметил хозяина, и ко всем чувствам на его лице добавилась озабоченность.

– А что с мамой? Вы прогнали ту крысу?

– С мамой все в порядке, – поспешил успокоить его пан Януш. – Куда делись все эти люди? Те, что в лаптях и прочем?

– Они ушли в подполье.

– Значит, все уже собрались, – с удовлетворением кивнул Теогвальд.

– Позвольте! – запротестовал хозяин постоялого двора. – Я должен знать, я имею на это право! Кто сюда заявился и зачем? Только не говорите мне, что всей толпе вдруг понадобился ночлег!

– Нет, – сказал его бородатый гость. – Они пришли учиться. Им нужен не постоялый двор, а школа.

– Я не понимаю, – пробормотал пан Януш.

– Да что тут понимать? – воскликнул Павел, прыгая от нетерпения на одной ноге. – Это нужно видеть! Мы ведь пойдем туда, прямо сейчас?

– Если не боишься, – сказал сэр Гваделот.

– Боюсь, но ни за что такое не пропущу!

– Тогда не будем медлить, юный рыцарь.

Постоялец подошел к погребу, поднял крышку и спустился по лестнице. За ним после недолгих раздумий последовал мальчик. И пан Януш остался в одиночестве. Он попеременно смотрел то на темную дыру в полу, то на свои босые ноги и отчего-то вспоминал потерянные тапки.

А потом он подобрал полы халата и со вздохом погрузился в «подполье» – ему показалось, что подвал даже слегка чавкнул, принимая его в свое чрево.

Поначалу было темно. Потом вспыхнула свечка в руках у Павла. По цепочке стали загораться огоньки: все восковые и парафиновые огарки, накопившиеся здесь за много лет. Пан Януш неловко сделал шаг и наткнулся на Теогвальда с мальчиком. Они смотрели на что-то за его спиной.

Или, скорее, на кого-то.

Хозяин Подворья медленно повернулся – и увидел невероятную картину, которая могла быть плодом больного воображения, но никак не правдой. Школьные парты, которые раньше были сгружены друг на друга, теперь вместе со скамейками стояли в ряд. На них лежали тетради, стояли чернильницы, были рассыпаны карандаши и мелки. А за ними… сидели люди. Нет, скорее духи, видения, бесцветные и полупрозрачные. Но они выглядели не так, как обычно представляют призраков. Их кожа была гладкая, почти стеклянная, а под ней клубился туман – словно серая кровь бежала по невидимым венам. Мужчины, женщины, дети, в разных одеждах, из разных времен, устроились за партами, по-ученически сложив руки.

– Не могу поверить! – выдохнул пан Януш.

– Нет, можешь, – возразил Теогвальд. – Ведь все очень хитро устроено. Те, кто не готов воспринять такую правду, попросту ничего не видят. А те, кто способен нас узреть, уже в глубине души верят.

– Они что, все мертвяки? – дрожащим голосом спросил Павел.

– Непотребное слово, – поморщился постоялец. – Нет, мы вовсе не считаем себя мертвыми. Мертво то, что не может двигаться, понимать, мыслить. А мы все это можем. Мы существуем, только по другую сторону жизни. Вроде как нынешние мудрецы называют это из-мере-нием. Как видите, я успел нахвататься учености.

Хозяин Подворья сделал шаг в сторону от своего гостя – аккуратно, чтобы это не показалось вызывающим.