Антипоэзия. Стиходелии разных лет

Coup d’etat

Экстаз, экстаз, формация плебейства.Гематоген, фальшивость суеты.Убийственная логика разоблаченья лицедействаИ снег и лёд таёжной мерзлоты.Пора молвы, аллаверды, аз-буки-веди.Кора хурмы и каракумские холмы и мимолётно милая миледи.Зима сурьмы, корма кумы, толкующей превратно,И хвост трубы и сор избы в пакете с надписью «приватно».Осыпавшаяся позолота статуйВо Мраморном Дворце – его взяла сегодня хунта.Там в спальне королей мазутом наследил какой-то лось сохатый,Насилуя принцессу. Лишь Христос распятыйС креста смотрел на это, со стены.И в климате страны, такое, знаешь, дуновение весныПочувствовалось, хоть пляши до слёзИ возноси осанны небу до упада.Окошки утром распахнув, плебей кричит: «Ура, я – Крёз!»Ему ворóны, из своих надёжно стекловатой утеплённых гнёзд,Отвратным граем вторят, контрапунктом.

Пульс

Свалка барахтающихся, переплетённых, алчущих голого тела, тел.«Компаньоны и компаньонки напрокат, дёшево и сердито. Звоните по тел.…»Виртуальная игра: вас трахает и одновременно пожирает двухметровая каракатица.Все мы из мяса и крови, к чему же пижамничать, прикидываться, аристократиться?Продолжение рода – и смысл, и цель существования организмов, микро- и макро-.Бесконечная спираль, произрастающая в космосе гигантским глистом,Фиалка в фиолетовой чалме факира, взбирающегося в ёмкое чрево фиакра,Растворяющегося в сумраке, мглистом, как суглинок, скопившийся под мостом.Подкидыш, взращённый Володей Шараповым, вырос в известного серийного убийцу.Из подсобки была дверь на улицу, улица вела в занятую шведами станицу.Переворачивая страницу книги, княгиня фиги с тарелки бросала коту Ваське.Тот фиги-то жрал, гордость свою поправ, но мечтал лишь о переливчатом озёрном карасике.Индексы капиталистических экономик физиономии имели кислые.Болезнь Альцгеймера превозмогающий гномик взобрался на плечи Голиафа, под тяжестью неба отвислые.Боги на это взирали сквозь пальцы, в пяльцы погруженные, с узловатыми костяшками.Чёрный Ангел играл на тамтамах, обтянутых изношенными тельняшками.Знаешь, во рту моём привкус железных гвоздей всегда переходит в палитру мочёных груш.Ты говоришь мне: «Go fuck yourself» – я намазываю на бутерброд бабой Клавою изготовленный бабагануш.Ты говоришь мне: «Eat shit and die» – я перелистываю пожелтевшие списки умерших душ.Ты говоришь мне: «You fucking asshole» – оркестр в телевизоре играет марши по поводу новых правительственных чинуш.Друг мой, вот моё сердце, вот мой животрепещущий пульс.Вот моя каббалистическая ракета, радость моя, мой серый, в яблоках, гнусь.

Чехарда

Тошнит, господа.Наблевавши в пепельницу, растерянно моргаю мокрыми ресницами.Саднит на душе и в местах поободранных заусениц.И вот, уползаю из бара, словно печально известная офицерская вдова,Которая сама себя изнасиловала и высекла.Тошнит, господа, тошнит.Тело бренное тащится сквозь чехарду зим и лет,Свой скелет завернувши в давненько не стиранное одеяло…Юные трубадуры, слагающие новые песни о Нибелунгах,Я люблю вас и ненавижу.Мы ввергнуты в мир: смертности, конечности, времениИ всепожирающих поисков: смысла, любви, откровений.Нам намекают: прими всё, как есть – и ты будешь счастлив.Очередная уловка рекламщиков?На стекле, испещрённом дождём, проступает таинственное «ЁКЛМН».Тошнота, маета, немота.Эра плотничества – питаться подножным кормом.И подкожное «мать-перемать» перемалывает внутри всю и всякую слабость.Ницшеанский сверхчеловече,Укомплектованный сердцем из стали и членом из золота,Вышел на рынок, управляемый принципами взаимоотношений свободных агентов…

Предметы

Любовь моя, уедем в Гонолулу,Где много лет мы будем жить, забыв себя.Любовь моя, любовь подобна стулуВенскому, чью спинку нервно теребя.Галоши мокрые – поставишь в угол,Как ставит в угол шкодника монах.Мы – вóроны средь огородных пугалС ключами детородными в штанах.Да вот беда, как грится, бес попутал.И – бес в ребро, и – перья под ребро.Промозглый дождь деревья в мох укутал,По мостовой рассыпал града серебро.Когда б не мой кафтан, дырявый, чинный,Когда б не сумасшедшинка в глазах,Моё перо и ножик перочинныйОставили бы вещи на местах.А так – трепещут на ветру предметы,Мокры дождём и в волглый мох одеты.И всуе тщусь я, тарахтя трещоткой,С предметов мох содрать ротационной щеткой.

Игра с огнём

Идея дала толчок слову, глаз породил слезу.Из слова вылезли: Ветер, Огонь, Воздух, Вода.Воде – быть зеркалом, чтобы отразить бревно в Верховном Глазу,Когда из небесной сферы дождём колесниц низвергнется Золотая Орда.Воздуху – быть средством передвижения слова и пищей огню,Огню – давать нам очаг и тепло, ветру – играть с огнём.(Так на пленэре играет в любовь и серсо инженер с невинною инженю —Кровь, напоённая юным французским вином, резво играет и в ней, и в нём).Вкривь, вкось пошёл гвоздь вопроса, вбиваемый в стену молчания.Громкоговорители призывали нас к водным процедурам и скидкам на барахло.А девушке бледной всё рисовались картины предрождественского венчания,Пока в её лёгкие белым дымом из трубки перекочёвывало стекло.

Маятник

Глеб Егорыч Жеглов украденный у женщины кошелёкЗасунул в карман пойманного карманника.Королева Латифа совершила беспосадочный перелётИз Страны Чудес на Землю Санникова.Наделён просветленьем, скопец голосил, что есть мóчи.Постмодернистские поэты переглядывались и подмигивали друг другу.Ницце и Токио они несомненно предпочитали Сухуми и Сочи,Канберре и Рио – предпочитали Ригу и Лугу.Элитарностью своей вялотекущей шизофренииКичился Дон Педро, раскачиваясь на маятнике Фуко.«Всякая демократия требует периодических инъекций определённой дозы целенаправленной тирании», —Пришла в субботу вечером к выводу умная девочка по имени Сулико.Стража забе́гала по дворцу: исчез алмаз из фельдмаршальского жезла.Алмаз унёс очаровательный юноша по имени Гоша —Русский голубоглазый аналог Гавроша,Довольствующийся кражами за неимением баррикад.Зависимость означающего от означаемого тоже исчезла,Рухнула на пол, как сброшенная с плеч тяжёлая ноша.Артефакт и контекст подружились, как валенок и галоша —И жизнь превратилась в один нескончаемый бал-маскарад.

Камень в гору

[1]

Сизиф, катящий камень в гору, с вершины слетает свободным орлом.Орёл, хватающий гремучую змею, обращается рисунком на банкноте.Банкнота тонет в денежных мешках казино и публичных домов.Сильнее, сильнее. Вытри слёзы, проглоти в горле ком.Вычисли ситуацию, вроде шахматиста в цейтноте,Затеряйся воином в колонне несущихся колесниц, исчезающих в пыли среди жёлтых наростов холмов.Напиши мне письмо из Страны Семиотик.Я представлю тебя идущим в тунике и босикомС волочащимися позади трофеями порабощённых умов.Я буду неподалёку, блохой на зевающем, продрогшем, оголодавшем койоте.

[2]

Филистимляне льстили о стиле ему,Он лишь кланялся – как же иначе?Принести, не разлив, сон в горсти емуНа вершину горы представлялось весьма благородной задачей.Не катил он камней, как Сизиф,Не треножил коней, не впрягал их в тачанки.И не лез грязной лапою в лифПышнотелой, дебелой гречанки.Он Полюстрова выпил, суровоИгнорируя взгляд детворы,Отрыгнул и отправился сноваСон нести на вершину горы.Вся в тумане, вершина Ай-ПетриВозлегала в небесных высях.Только лишь на седьмом километреОн заметил, что он – на сносях.И тогда, помочившись на землю,Он гордыню свою превозмог,И вернулся в родную деревню,И признался, что он – не пророк.

Истукан

Мосты зубов над ре́ками словесИ фонари под нетверёзыми глазами,Застывшими в слезах пред образами,И ветви вен, хотящие небес.Кресты гробов над вéками. ЗастылКонъюнктивит скукожившимся снегом.И только мозг, судья, архистратегомПо ветру веет веер чёрных крылБровей, и проходящий мимо сбродЛишь видит маску: ангел, рот в улыбке —Да вот язык забыл создатель по ошибкеЕхидный запихать обратно в рот…

Нестор

Потухли свечи, потускнели краскиИ атаман, без слова доброго и ласкиСовсем сошёл на нет, ушед в себяВ стремленьи к абсолютному покою.Давно махнули на Махно рукоюИ вдарились с папашами в инцестыВсе местные подпорченные возрастом невесты,А он – любил весь мир, себя любя.

Тень Петербурга

Лизоблюдовский блюз.    Александровский сад.        Электрический стул.            Золотой самосад.Саблезубый гештальт.    Гепатит Доздрапермы.        Пузыри́тся асфальт            Теоремами фермы.Крестовина окна.    Математика зайцев.        Путешественник – в обмороке.            Хокусай кустанайцев.Заходер и Заслонов.    Барселонский связной.        Муравейник стрекозий.            Ненавязчивый гной.Перевита кокнаром    Нумизматика танго.        Я точу свой кинжал —            О гранитное манго.

Ещё одно холодное утро

[1]

Вальс идиотов. Бьют скелеты в цимбалы.«В процессе дефекации автор мяукал и звал на помощь святых».Святые юродствовали, куражились, кидали в него хлебным мякишем.Немо взирали портреты с фальшивых купюр из картонных коробок.И вот, ещё одно холодное утро приникло к окнуГлазами, вращающимися под захлопнутыми наглухо вéками.Вальс идиотов вокруг стола – это танец без тел.Отпечатки грязных ботинок на сетчатке глаз – опечатки потёртых татуировок.Рассвет складывает волосатые фаланги пальцев для удара в поддых.Ещё одно холодное утро вздымает крылья над человеками.

[2]

Иероглиф твоего лица расползается по белому шёлку историей династии Цин.Твой змеиный язык извращён дегустацией марочных вин.Ноги трачены плесенью чёрных колготокИ белый, как снег, эпидермий фальшивой невинностью кроток.Руки связаны за спиной, кляп во рту, взгляд твой мóлит о плети.Я войду в твою спальню в кожаной маске повелителя смерти.И я подарю тебе несколько тысяч судорог до наступленья ещё одного холодного ýтра.Кровь из твоего разбитого рта будет течь медленно и величественно, как река Брахмапутра.

[3]

Солнце белеет смутноИз-под двери приоткрытой.Смирно благодарим Создателя.Ещё одно холодное утроДобивает бейсбольной битойАгента, прикинувшегося покупателем.

[4]

Абсолютная истина залегла безголовой селёдкой в подсолнечном маслеНа столе в кухне, поигрывая жирной тушкой в ядерном солнце холодного утра.А мы, словно кошки, оголодавшие на колбасных очистках и прóлитом на пол кефиреХодили вокруг да около с вытаращенными зелёными глазами.

[5]

Когда император закончил рукопись Канона поведения подданных, ему аплодировали стоя.Казалось, что даже сам Джа одарил его сахарной, белозубой улыбкой.Император в ответ пыхнул опиумом из монгольского мундштукаИ приказал охране ввести на допрос захваченных Пожирателей Букв.

Фрунзе

[1]

Метр с кепкой приподнялся со своего стула и вылил кружку пива мне на голову.Я не потерпел расточительства и припечатал его кулаком.При таком движении воздушных масс из бара пулей вылетел чекист на мотоцикле,Задавив при этом идущего к правде неторным путём Льва Толстого.Туман был сметаны гуще – за полсажени не видать собственных пальцев —Японская эскадрилья налетела мультипликационным вихрем на коровье стадо.Красное солнце, белое небо флага их рвались пó ветру, словно молоко из груди ретивой кормящей матери.Флотилия прудовых улиток обстреляла японцев, и дымящиеся, хорошо прожаренные самураи западали с неба.

[2]

Ни ежа, ни енота не было у юннатов.Аляски, Калифорнии и Техаса не было у Соединённых Штатов.У России же не было Сибири, Дальнего Востока и Курильских островов.Африка на эту небывалую симуляцию исторических картин пожертвовала гиен и львов.Слово было за Австралией, но последняя прикинуласьКишкой для выброса отходов Земного шараИ отказалась пожертвовать жетон-другой на общее дело.Кашевар подбросил угля в печь, цианистого калия – в котёл с кипятком.Чёрные обезьяны перекочевали с Ирано-Иракской границыИ ушли в далекое-близкое прошлое косякомПтиц, сложенных из бумаги умелыми руками монреальского клошара.

[3]

Динозавр насрал кучу и чуть лиНе затопил самолёт с политическими деятелями Якутии.Конституционная демократия рухнула,Как перебравшая кокаина голая,Падающая на чёрный рояль тётя Катя Распутина.От лиц изнасилованных старушекПеред глазами, как от мухи назойливой, не отмахнуться —Ронял карты на стол обессиленноМаленький урка по кличке Фрунзе.

Ода монотеизму

В междуречье Чёрной и Белой ВольтыЛежит стольный город Уагадугу.Моя terra incognita сделана из красного дерева, терракотыИ тополиного пуха, летящего сквозь фрамугу.Гомогенизированным Логосом, разлитым в бутыли пятнадцатью унциями,Торгуют на всех углах разбитные малые в грязных шортах и майках.Свободные дискуссии в городе перемежаются публичными экзекуциями,О которых предупреждают глашатаи в тюбетейках на таратайках.Пасха. Крашеным яйцам дорогу прокладывает куличВ форме восьмёрки, пропитанный ямайским ромом.Всё моё детство меня сопровождал майский жук, которого я называл Кузьмич.Доктор Стаккато вздыхал и лечил меня бромом.В разбитом предплечье таится сумрак пережёванных и выплюнутых богов.Дайте мне одного, от которого я бы погибМотыльком с воображеньем Икара.И, надетый на вилку его рогов,В Царствие Небесное вошёл бы я, как входит в рот маринованый грибПосле стопки огненного нектара.

Резонанс

В колыбели качаемое матерью дитятко начинает слагать стихи —Сие явление, уважаемая, именуется резонансом.В порнофильме, не долго думая, заняли господина завхоза, сексуального гения от сохи —В открывающий фильм титрах это было представлено дополнительным пикантным нюансом.Пьяная фрейлина, упадая под стол, попыталась прикинутьсяИсполняющей книксен или какой-либо этикетом положенный реверанс.Знаку плюс, невзначай развалившемуся на два знака минуса,Приписали в отчётности проявившийся дисбаланс.Резонанс в наших ищущих смысла и жаждущих лета душахВозбуждает оборванный дервиш, в рассветном тумане танцующий контрданс.Дед Саид выбивает неведомый ритм на потрёпанных, старых баклушахИ выходит через невидимую секретную дверцу в космический транс.Инопланетные особи после такого события дружно западали к нам в герметических клизменных грушах —Это тоже, действительно, не иначе как резонанс!

Прикладная лингвистика

Эвенкийский язык мне давался с трудом,Я его изучал, шевеля языком,Я язычником зычно глаголом эвенкским вибрировалИ верлибром его на бумаге размеренно реверберировал.Я правителей Рима ругал языком Суахили:«О, во что вы мой город, исчадия зла, превратили!Отвернитесь и спрячьте свои непотребные хари», —Говорил-выговаривал им диалектом бихари.Эвенкийский язык мне давался с огромным трудом,А кыргызский язык дался проще мне, чем эсперанто.Я кыргызку мою благодарно слюнявил алкающим ртомИ лизал её солнечный зад языками восточного банто.

Дверь с номером 11

Милая, мне представляется АфрикаКогда я нюхаю твои грязные трусики:Берег Слоновой Кости, Ангола, Судан.И я, в чалме, за рулём потрёпанного рафика,Помажу свои протоарабские усикиГуталином made in Монгол Шуудан.Я – на постели.Надо мной – самолёт.Самолёт протыкает облако.Я протыкаю облатку твоей невинности.Следы истязаний на теле,Порванный ротПредстают с беспристрастностью КодакаВо всей своей толстости и длинности.Аристотелю – Аристотелево,Мефистофелю – Мефистофелево.Каждый – пророк, пожалте, отведайте плоти его.Каждый – непахано поле картофелево.Я шепчу: «Аф-ф-фрика» —По бархану ползёт мой верблюд.Я лечу пó небу – без полицейских, светофоров и траффика.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

(англ.) и щурясь, как будто ожидая ужасного цунами или, может быть, какое-то другое не менее разрушительное бедствие