bannerbanner
Магия жизни бабки Манефы. Открой мОгию своей жизни…
Магия жизни бабки Манефы. Открой мОгию своей жизни…

Полная версия

Магия жизни бабки Манефы. Открой мОгию своей жизни…

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

Многотрудные, загорелые в тёмное бабкины руки со слегка узловатыми пальцами, гладили разложенную на коленях лоскутную торочку. Бабка, глядя на пляшущий в печи огонь, на ощупь перебирала пальцами лоскуты одеяльца: какие-то оглаживая, проходя мелкими движениями, а другие, будто нащупав что-то, разравнивала и разминала подольше.

Чуть тревожно тикали старинные ходики. Немного потемневшие гирьки и цепочки висели всегда в одном положении, поскольку никто часы не заводил. Они «шли» сами, мерно отсчитывая время, отведённое на самое главное в жизни, и никогда не показывали часы, совпадающие со временем суток. Под облупившейся местами краской верхнего слоя проступали следы росписи циферблата, рассчитанного на такое исчисление времени, какого, казалось, и существовать-то никогда не могло.

Ещё ходики служили кельей язычнице-кукушке. После того, как однажды бабка Манефа защитила их от посягательств заезжего собирателя древностей («…костьми лягу, а не отдам!»), кукушка завершила тысячелетний обет молчания и стала, хоть и редко, возвещать «аки оглашенная» приближение особого момента, времени, мига, сига…

Вот и сейчас, как только на пороге появился вернувшийся с глиняным горшочком Дед, кукушка заворошилась в своей обители, «с ноги» распахнула дверцы окошечка ходиков и чуть сипло намекнула:

– Ку-ку!..

Единственный сохранившийся её глаз из огранённого кровавика смотрел прямо во внутреннее Око каждого из стариков одновременно. Значительно и глубоко.

– Вота и маковку нашу привезли, – тихо сказала бабка, беря у Деда из рук горшочек с целебным веществом и ставя его в печь.

И тут же совсем сгустившиеся сумерки прорезали два луча фар, мельком осветив избу через окошки. Ещё через минуту в дверном проёме возникли фигуры мужчины и женщины: она, будто в изнеможении, прильнула к дверному косяку, он – бережно держал на руках девочку лет трёх. Её светло-льняные волосики и тоненькая левая рука висели безжизненно. Взгляд бессмысленно блуждал по бревенчатым стенам и потолку. Большие серо-голубые глаза казались тёмными и без дна. Через них можно было заглянуть в бесконечность мироздания.

– Помогите! – выдохнула женщина. – Дочка умира…

У неё перехватило горло – горечь невыраженного чувства застряла в нём огромным комом, и молодая женщина без сил опустилась на порог, будто большая раненая птица.

Желанное пристанище души

– Полно, милая! То, што жить должно, то будет жить – всему ить своя мера дадена, – бабка стремительно подплыла к мужчине, принимая у него девочку на лоскутное одеяльце.

– Знаю вас, давно ждала… Ужо ты, Всеволод, Ольгу-ту у меня оставь тута, в избе. А сам-то с Дедом пойди… Да не кручинь серёдку свою – всё ладно станется.

Дед повесил за кольцо к матице избы что-то вроде качелей или плота на верёвках. Плотик был покрыт домотканым полотном, уложенным вдоль досок, и его вышитые диковинным узорочьем концы свисали с обеих сторон.

Дед молча подошёл к мужчине, крепко пожал ему руку, ободряюще похлопал по плечу и увёл из избы в баню.

– А ты, Олюшка, проходи-ка в дом, на пороге-то не сиди – пограничье это…

Ольга, собрав силы, встала и подошла к зыбке:

– Можно?

– Дык, для тебя дед и сладил, – улыбнулась бабка Манефа.

Ободрённая ласковым и простым бабкиным обращением, женщина присела на чуть качнувшийся плотик и тут же почувствовала, что «поплыла»… Будто все напряжения, усталости, страхи, намертво сковавшие позвоночный столб, вдруг растаяли и начали стекать с него, расплываться кругами от копчика, растворяясь и исчезая вовсе. Тело стало лёгким, податливым, живым и чувствующим.

– Блаженно-то как! – удивлённо и благодарно взглянула Ольга на бабку, – я и забыла, как оно бывает…

– А ничё-ничё, милая, повспоминай пока телом-от – ишшо доберусь опосля и до тебя, – пообещала бабка Манефа, устраиваясь удобнее на лавке возле печи с девочкой на руках.

– А вот у нас тута как светла душенька приземлилася, да шибко удивилася и с Пути-то сбилася, – это бабка уже улыбалась малышке.

Та вдруг остановила блуждающий взгляд на лице, лучившемся морщинами, и, как заворожённая, смотрела теперь вглубь бабки. Казалось, что все силы, надежды и чаяния, что могли ещё оставаться в детском тельце, сосредоточились в этом, удивительно взрослом взгляде. Это было ОЖИДАНИЕ ЧУДА.

Бабка Манефа, устраивая девочку, приговаривала: – Светочка… Светонька, птаха рассветная… Щас, моя хороша… Светлышок-от и есть Светлышок!

Она сделала из своего подола небольшое углубление наподобие гнезда, и уложила туда слегка обёрнутого в лоскутное одеяльце «птенчика». Ладонью правой руки бабка поддерживала голову малышки у основания черепа, другой же, как крылом, приобняла тельце.

В движениях бабки не было суеты, так же, как не было холодной заученности и строгой последовательности. Тем не менее, они были точны, чутки и согласованны с малейшим душевным откликом ребёнка, и эти движения души и рук сливались в одно красивое, ладное и лёгкое действо.

Любое прикосновение бабки выдавало её понимание и приятие того, что происходило в душе Светлышка, не таило в себе ни малейшего принуждения или настаивания на своём. Только уважение к свободному выбору и заботливое творение такого пристанища, где измученная, уставшая душа могла бы наполниться силами и сделать свой выбор.

Бабка создавала собой пространство, в котором человек может совершить свой душевный подвиг.

Бровки малышки, которая продолжала неотрывно глядеть в лицо бабки, шевельнулись так трогательно и доверчиво, что мать девочки, всем существом проникшаяся происходящим, коротко всхлипнула. И быстро прикрыла лицо ладонями, боясь спугнуть, нарушить это состояние, прервать тоненькую, спасительную нить света, протянувшуюся от души к душе.

Баюканье – обаянье души

В избе стояла, тоже в ожидании, тишина. Тишину уютило потрескивание поленьев в печи и стрекотание сверчка. Как и во все времена, сверчок пел о том, что «…всё так было… есть… и будет», и эта его песня примиряла с происходящим, открывала позабытые истины и дарила надежду на счастливый исход.

Бабка потихонечку стала баюкать девочку на коленях, раскачивая их из стороны в сторону. И певуче произносила непонятные, странные и удивительно красивые слова, которые, минуя понимание, ложились сразу на душу.

Отблески пламени плясали на лице ведуньи, играя, переплетаясь с речами, и от этого рождались диковинные узоры, сотканные из света. Они расходились от сказительницы лепестками, будто расцветал, раскрывался бутон цветка.

Очарованная этим, обаянная речами бабки душа девочки вдруг ожила, откликнулась, и это узнавание души выкатилось из широко открытых глаз её двумя огромными сверкающими слезинками. Не мигая, малышка внимала и впитывала каждый звук. И будто прислушивалась к тому, что происходит у неё внутри. Там зажглась, мерцая, искра и разгоралась в маленький ещё огонёк.

Бабка, погладив девочку по волосам, глядя на огонь в печи и чуть раскачиваясь, так же напевно завела речи, соответствующие более плотному, действительному миру, понемногу выводя в него душевное внимание девочки. Это глубокое, сильное звучание в ладу с покачиванием коленей, выплывало из бабки и накрывало мягко, словно волны – береговые камни, вымывая лишнее, чужое, оглаживая острые их края, делая гладкими и цельными.


То не пОзори всполыхаються,

То не лазОревы воды вздымаються,

То душа-девица на Рось спускаеться

Дивным светом кругом разливаеться.


Рыком звЕрьим леса оглашаються,

Лебедицы-утицы слетаються

И любовью души согреваються

Живой вешнею наслаждаються.


Душа-дева в плоти являеться,

В поток жизни окунаеться…

То не пОзори всполыхаються,

То задумье небес исполняеться…


Образы, казанные бабкой, возникали прямо в воздухе, очерчивались огненно-световыми линиями и всполохами, переливались сиянием, раскрывались, как соцветия, глубинными, поначалу сокрытыми содержаниями.

Всё это расцветание сплеталось в одно целое полотно и плавно, невесомо сплавлялось с пространством внимающей души, становясь её неповторимым, чарующим, светящимся узором.

Девочка спала, покачиваясь в бабкином подоле… Лицо её, впервые за долгое время, озарилось умиротворённой, счастливой улыбкой… Вернулось Знание души о своём Пути.

Магия колыбели и скалки

Бабка Манефа легко понесла спящую девочку на кровать и попросила встрепенувшуюся Ольгу:

– Ну-ко, Олюшка, кружевны навершия с подушек убери, да с покрывалом – вот сюды. Пристроим нашу птичку светлу ночевать…

– А что-то испарина появилась!.. Это нормально? – встревожилась мать, глядя на Светлышка.

– А как же, пара у неё теперь дышит, пространство душевно шириться стало, – проворковала бабка. Но, поймав недоумённый взгляд Ольги, выдала более понятный образ: – Опара, знашь, на закваске быват хорошо подыматся, растёт, дышит – то основа тесту добрая. Опосля к ней муку подсеивашь, уплотняшь поболе: она вбират. В печище-то всё ненужное выгорат и от энтого тепло да жар выделяются. И на ём годны образы, что тебе хлебы да пироги, форму обретают да крепятся. Ишшо всю жизню подпитывать станут!..

Тут Ольга и сама почувствовала лёгкий жар, но не смогла бы определить ни его источник, ни то, где именно в теле он ощущается. Бабка зорко поглядывала на неё, устраивая малышку на перину с льняной простынёй, из-под которой свисал кружевной подзор и, казалось, рассеивал белый свет.

– Ох, ясны светы! Да тебе как бы не лишку, на сегодня-то! А вот давай-ка, укладывайся на животик-от, в колыбельку-ту свою… Щас мы и тебя, моя хороша, поправим да поладим маненько скалочкой – жива-то течь должна, не застаиваться бы ей… разгонять надобно.

Ольга, прямо в одежде укладываясь на плотике-зыбке, уже и совсем ничего не понимала, но слова бабки Манефы, её душевность и приятие всего как оно есть вызывали доверие и умиротворяли.

Тем временем, в закуте у протопившейся печи бабка Манефа весьма проворно успевала вершить важные, неотложные дела. Одним, отточенным веками, движением кочерги она отправила в загнёток переливающиеся жаром угольки и передвинула с шестка на освобожденное на поду место глиняный горшочек с молозивом.

Приподняв фанерную доску, служившую крышкой сельницы, нашарила под ней скалку, вынула, обмахнув от муки вышитым рукавом, и уже плыла обратно к колыбели, где с некоторым интересом и волнением ожидала Ольга.

Поначалу бабка, по-хозяйски оглядев тело женщины, вернее, пространство около него, огладила ладонью некоторые участки, будто считывая и вглядываясь в то, что требовало уточнения и ясности. Затем легонько начала орудовать скалкой, раскатывая тело, будто тесто.

«Видимо, я тесто не простое, а слоёное», – со смешком подумала Ольга, и бабка, будто отозвавшись на её мысли, но говоря сама с собой, раздумчиво изрекла:

– А наслоилось-то чё! Ну, ничё-ничё… У иной-то душеньки не токма своё, за годы нажитое, да чужое, привнесённое, а и вековы напластования, што по роду тянутся али с прошлых жизней ишшо…

И, делая Ольгу полноправной соучастницей сего действа, бабка стала направлять и удерживать её внимание:

– А вот тута што у нас? Ааа… ага… Да на што оно тут? Лишне-то нам не надоть… Щас, ща-а-ас… Будешь у нас гладка бабонька, справна, кака надо! А то ишь ты!..

И Ольга стала ощущать в каких-то местах на теле некие комковатые уплотнения или пузырики, какие бывают в тесте. Под скалкой они разминались, будто выталкивались ею на поверхность и сдувались, звуча и осознаваясь при этом какими-то далёкими воспоминаниями, словами и голосами.

Вместе с блаженным чувством освобождения и лёгкости пришло ощущение цельности и звенящей неги в теле, раскатанном и распластанном на досках «колыбельки». В грудине, где-то в лёгких, словно разгоралась печь и становилась почему-то больше пределов тела…

– Ну, вот ужо и хватит с тебя на раз-от! Освоить надобно… отдохнуть маненько. Ты лежи-лежи. А я покачаю тебя – ровнять надо живу-ту, равномерно штоб…

Она придвинула невысокую скамеечку, села на неё и принялась «добаюкивать» женщину, что-то напевая. Это пение старой Манефы без слов было удивительно красивым, чем-то родным и давно знакомым, умиротворяющим и уютным.

На это грудное звучание, которое сменилось потом на более глубокое нутряное гудение, отозвалось всё пространство вокруг. И заструилось, перестраиваясь ещё более ладным и совершенным. Засыпалось Ольге сладко.

И бабке вторил сверчок своим гимном мировому порядку и устроению.

Образы услады жизни

Утром следующего дня Светлышок, проснувшись, распахнула глаза, и всё было для неё внове, казалось дружелюбным и помогало большому счастью маленькой девочки. И она нежилась на перине, рассматривая окружающее, впитывая усладу образов простых, настоящих, так не похожих на всё увиденное за три с половиной своих года.

Это был совершенно иной мир. Мир без обслуживающего персонала и гувернанток, без сенсорных смесителей и мёртво-чистых салонов авто и лифтов. Это был живой мир, не «через стекло лимузина» – только руку протяни!

Мир дышал, жил, двигался и переливался. Он менялся в чём-либо каждый миг, рождал запахи и звуки: отдалённый лай собаки смешивался с деловитым гоготом стаи гусей, спешащих по травяной дорожке сада к пруду. Шелест листвы сада и её ласковое пошлёпывание по зреющим яблокам вторил звяканью вёдер и скрипу колодезного «журавля»…

И запахи: отдельные, чистые, ясные! И детское сознание их стало тут же различать, чего не удавалось раньше: все, даже детские блюда от семейного повара были сложными на вкус, а запахи и ароматы друг друга перебивали, усиливали, гасили, утончали…

А в этом мире каждый запах был истотным, давал свою силу, отпечатывался на какую-то внутреннюю основу, да и сам становился частью этой «земли обетованной». Мать-сыра-земля источала незыблемую уверенность изначальных воззрений на мироустройство. Аромат свежеиспечённого хлеба и парного молока с земляникой несли ту простую радость бытия, что и через долгие годы, при одном припоминании, наполняет мощным желанием жить.

Тонкие запахи прелой листвы и навоза напоминали о том, что всё уходит, принимается землёй и вновь рождается. Манящие грибные потоки воздуха из сумрачных ельников и весёлых перелесков обещали тайны и открытия, находки и победы. Здесь мир открывался дивным, разумным и без каких либо жёстких краёв.

Плахи пола избы в полбревна были нагреты солнцем через окна и хотели передать тепло босым ступням девочки. Добродушная, основательная русская печь «улыбалась» ей длинными нитями с сушёными грибами, развешанными на боровике. Свою белёную «спину» она кокетливо прикрыла накидкой из овчины, будто приглашая посидеть на ней среди подвешенных к потолку и матице пучков медвяных трав, слушая удивительные сказки Деда.

Девочка улыбнулась.

По избе, оттуда, где с другой стороны печи потихонечку хозяйничала бабка, шёл аромат и звуки, обещавшие вкуснотень. Пучком гусиных перьев, переплетённых узорно суровой нитью по ости, бабка Манефа ловко смазывала сковороду растопленным маслом и наливала ложкой тесто. И оладьи румянились, шкворчали, распаляясь и торопясь выговориться.

Светлышок перевела взгляд на то окно, что выходило в сад. Оно было открыто, ветер нежно шевелил белые кружевные занавески…

Родства души

Между занавесками в окне мелькало что-то красно-рыже-огненное. Это подскакивал петух. Он старался. Стремился и упорствовал в своём намерении разглядеть в окно то, что внутри.

Высоты завалинки под окном и своего роста ему явно не хватало, чтобы сделать это с достоинством. Подпрыгивания с вытянутой шеей получались неуклюжими, малиновый шикарный гребень несолидно заваливался набекрень.

Поэтому, после каждой попытки бравый герой делал вид, что он здесь по другим делам: с осанкой вельможи осматривал территории на предмет зёрен, шоркал шпорой и косил взглядом в сторону возможных зрителей. Не выглядев таковых, начинал новую серию подскоков.

Наконец петух придумал уцепиться за нижнее обрамление наличника: исполнил, соскользнул и звезданулся! Конечно, уместней было бы сказать «грянулся оземь», но уж больно в неприличной для столь важной персоны позе. Ну… не Финист Ясен Сокол.

Девочка, внимательно наблюдавшая за манёврами петуха с кровати, тихонько ахнула. Бабка Манефа вышла из-за печи и сложила руки ладонями под щекой, любуясь малышкой.

– А петушок-от наш, беспокойна душа, всё тебя выглядыват! Что солнце-то красно для всех встало – давно уж возвестил, а своё-то, маленько, всё никак не дождётся: не встаёт да во двор не кажется, – улыбнулась бабка.

Светлышок блеснула глазами и приподнялась на перине:

– Меня ждёт?!

– А ково ж ишшо? – и стала увещевать петуха через окно: – Ты пойди, Прометеюшко, поклюй пока зерна ядрёнаго. Пошто распалился заране?! Выйдеть, выйдеть уж скорёхонько твоя ненаглядная-то!

Девочка быстро и аккуратно спустилась с кровати, сползая с перины на животе, дотянувшись до пола ножками. Бабка взяла её к себе на колени, вручила ложечку и стала потчевать её томлёным молозивом прямо из горшочка, приговаривая что-то про коровушку-матушку, доброе здоровьице и благословение.

Светлышок с охотой, но быстро поела, спрыгнула с бабкиных колен и выбежала во двор. По зелёной траве пронёсся пламенный вихрь, и Прометей с гортанными клокочущими звуками, в которых слышался чуть ли не стон, уткнулся, растопырив крылья, в платье девочки. Она звонко и радостно засмеялась. Заливистый детский смех оживил всю округу.

Бабка Манефа, глядя в окошко на то, как обнимает птицу девочка, как Прометей ласково клокочет чувством и нежно перебирает клювом её локоны, пытаясь передать ей, что он пережил, дожидаясь встречи, тихонечко поведала коту на лавке:

– Ну, вот и свиделися две душеньки… Вот и ладом всё!

Душевные договоры

Это удивительное созвучие двух душ, птицы и ребёнка, застал Дед и родители девочки, которых он вёл в избу завтракать. Всеволод и Ольга уже и не смогли бы припомнить, когда видели свою дочь в таком радостном оживлении. Всё ещё не в силах поверить и объяснить своё родительское счастье, с немым вопросом воззрились на Деда…

– А што?! Узнаёте царевишну свою, наследницу крупной корпорации? – улыбнулся, прищурившись, Дед. – И сейчас тоже уверены, што она, империя-то ваша, нужна ей шибко? Кажна душа-то своим замыслом живёт, тем, што задумала на земно воплощение… И нету худа для неё страшнее, чем неисполнение, невозможность жить по велениям души – тогда может и уйти захотеть.

Ольга прильнула к плечу мужа, он приобнял её – вместе осознавать то, что говорил Дед, было легче. А он продолжал:

– Можно ить сказать, конешно, что у всех-то людей главна задача души одна – собою, присутствием своим и деланьем творить мир лучшим, согласно мироустройству. Но кажна душа в чём-то своём это воплощат. Да и с другими душами договоры имеет: мол, какой опыт надо ей обрести, штобы выше звучать, како взаимодействие али помощь понадобится… Друго дело, што люди забывают об энтих договорах.

Дед показал на Светлышка и Прометея:

– Душа-то договоры вершит на своём языке, можно сказать – божьем. И душевный «до Говор» помнят ещё хорошо те детишки малЫ, што говорить ишшо не научились по-человечьи. До «говорения» и память души сохраняется. Пока образами действительного мира её не перекроет.

Ольга и Всеволод переглянулись. Дед продолжал:

– И ваша-то встреча не случайна, и то, што вас така светла и высока душа в отцы-матери выбрала – тоже… Да токма ить мало привести нову-то душу в мир, явить да родить. Надо ишшо и воспитать дитя, не подавляя свободной воли души его. И нет ни одного случайного человека в нашей-то жизни – кажный, с кем жизнь свела хоть ненадолго, зачем-то да надобен душе, её росту…

Всеволод вдруг подумал о тех, кто противодействовал в делах, подначивал, и даже предавал… Ольга вспомнила о своём детстве, родителях и ей захотелось быть бесконечно благодарной им за уроки. И оба с особой нежностью и восхищением посмотрели на свою дочь, главного теперь их учителя любви и приятия. Та, улыбаясь, кончиками пальцев гладила петуха по шее, слегка перебирая его пёрышки.

Прометей вдруг узрел сквозь редкий забор пробегающего мимо двора пса. И углядел в том некий злой умысел против его любимицы. Растопырив крылья, петух стремительно «вышел на взлётную полосу» и взметнулся на забор, хлопаньем крыльев красноречиво предвещая простодушному кобельку неблагоприятный астрологический период «пойдут клочки по закоулочкам».

Пёс спокойно и благоразумно двинул по траектории самого большого радиуса.

Проявление силы творящей

Тут Дед вдруг молодцевато расправил усы, огладил бороду и изрёк:

– А, пожалуй, тряхну-ко я стариной: вырублю топориком деревянну игрушку девчушке-то на память!

Вернувшись победно, петух стал прохаживаться, важно позируя Деду, который уже ваял из маленького чурбачка его нетленный образ. Светлышок примостилась рядом с Дедом, внимательно и серьёзно вслушиваясь в его байки.

К тому, что делал топором Дед, никак не подходило выражение «топорная работа»: настолько легки, изящны, выверены и точны были его движения. Топор сидел в его руке ловко и будто слился с ней в целое, был её естественным продолжением.

И обе руки Деда были двумя давно договорившимися и сработавшимися подельниками, будто даже совершенно независимыми от него и «само-думающими». Казалось, разум теперь сосредоточился в них: и руки «видели» конечный образ игрушки, творили её согласно назначению, сами определяли точность и силу ударов топорика по древесине и просто с его помощью отсекали то лишнее и негодное, что скрывало истинную суть образа.

Топор принимал эту разумную силу, будто текущую из ладони Деда, преобразовывал, определял меру, необходимую для своего движения и знатко вонзался в заготовку вдоль или поперёк древесных волокон. Затёсы получались гладкими – лезвие топора «закрывало» волокна и ток, который проводило, волочило сквозь себя дерево, замыкая его, оставляя в фигурке. И она становилась «сильной».

В этом делании чувствовалась та магия, которой владели в совершенстве пращуры: подзабытая, едва узнаваемая, но не утратившая своей мощи. Когда как современный мир, в том числе и бизнеса, часто предполагал «лес рубят – щепки летят»: с перерасходом сил, с бездумным «авось продавлю» и бесхозяйственным отношением к природным и человеческим ресурсам.

И даже Всеволод, давно поднявшийся за пределы среднего бизнеса благодаря тому, что по наитию избег этих бед, привыкший «всея володеть», изрядно преуспевший в этом, почувствовал в работе Деда топором эту «могучесть» и те безграничные возможности, что открываются тому, кто правильно этой разумной силой управляет.

Это пока было выше его понимания, и он пристально, внимательно вглядывался в Деда, чувствуя непреодолимую охоту распознать, проведать, обучить себя тому знанию и владению силой, что нёс в себе Дед. Впрочем, заранее предполагая, что осваивая, скорее всего и мыслить придётся по-другому и видеть всё иначе. Да что там, это предполагает иное мировоззрение, отличающееся от замылившегося и привычного!…

«Да, наверняка, для этого и думать, и делать надо по-другому», – подытожил мысленно Всеволод.

Бытие: светлое и неспокойное

Получасом позже взрослые сидели за столом, щедро накрытым бабкой Манефой. И было очень хорошо. Необъяснимо просто и ясно.

Светлышок зашла со двора в обнимку с деревянным петушком. Всё её существо излучало жизнь: и светлые кудряшки, встрёпанные ласковым ветерком, и радостное, восторженное удивление всем вокруг, плескавшееся в глазёнках.

Она прошлёпала босыми ногами по широким половицам, влезла к отцу на колени, угнездилась там получше и приклонилась виском к его груди. Будто тёплой, ласковой волной обдало всех это простое и искреннее её действие. И вдруг выдохнула что-то, переполнявшее её:

– Как жить-то хорошо!

Морщинки на лице старой Манефы вдруг ожили и разбежались от её глаз светлыми лучиками, делая бабку необыкновенно моложавой. Вынув сковороду с грибной жарёхой с пода на шесток, она опёрлась на ладонь щекой и улыбалась.

Дед, пряча улыбку в бороде, на мгновение прикрыл глаза, соглашаясь, и смотрел теперь, как расправляла крылышки детская душа, хранившая память о волховании.

Родители девочки, радостно переглянувшись, слились взглядами, образуя собой пространство, переполненное чем-то расширяющим его до размеров Вселенной.

Счастье тихо разливалось по избе и за её пределы… И, если бы Гвидонушка в этот момент воспарил ввысь, снимая и передавая на монитор происходящее, то было бы видно: от избы СтарЫх, как круги по воде, исходят волны мягко переливающегося, мерцающего света.

Это очищающее и целительное сияние преображало мир. Незаметно, неощутимо, как-то буднично и тихо преображало. Просто кто-то кому-то вовремя сказал важные слова… Или понял вдруг то, что не давалось много лет… Счастливо избег опасности, не ведая об этом.

На страницу:
2 из 3