Печали-радости Надежды

А ведь друзья давно меня забыли.

И по квартире небоскрёбы пыли,

И ни черта не смыслит голова…

Как странно то, что я ещё жива.

Ужель когда-то я ещё ступлю

На жёлтый лист опавший, безмятежный?

Я это время бесконечно нежно

И трепетно, и бережно люблю…

На лист багряный неужель ступлю?

Приговорили к «вечности» врачи;

В диагноз страшный верю и не верю,

Но никому не открываю двери:

Тут хоть молись, хоть в голос тут кричи…

Диагноз странный выдали врачи.

А там, за пыльной шторою, трава

И солнце, и журавликов распятья…

Вчера я выходное шила платье…

Ах, что же так кружится голова?

Как странно то, что я ещё жива…

* * *

Сжигал огонь черновики —

Мои «нетленные» творенья:

Написанные от руки

Наивные стихотворенья.

Обложки корчились, шипя,

И хлопал дым крылом, как птица.

Я ворошила, торопя,

Непрогоревшие страницы.

Казалось, вот сейчас сожгу

Всё до листка принципиально,

А завтра написать смогу

Пронзительно и гениально.

Вот прямо с завтрашнего дня

И чистого начну листа я!..

Стихи в объятиях огня,

Казалось, тают, тают, тают, тают…

А тридцать лет спустя (ведь срок?)

Я поняла, душой сгорая,

Что лучше тех сожжённых строк

Так написать и не смогла я.

Я не была хорошею женой

Я не была хорошею женой,

Иначе не расстался б ты со мной.

За то, что ты ушёл к другой, хорошей,

Прости меня, пожалуйста, Алёша!

Прости за то, что отпустила к ней,

За бесконечность серых моих дней.

Прости за липкий страх моих ночей,

За то, что целый год была ничьей.

А когда год спустя ты постучал,

Я не впустила. Ключ в двери торчал,

Мне стоило его лишь повернуть

И (Боже правый!) всё опять вернуть!

Но я была не лучшею женой —

К двери припав озябшею спиной,

Ногтями впившись до крови в ладони,

Я думала: зачем звонок трезвонит?

Я так привыкла быть уже одна!

Плохая я была тебе жена.

Хорошая б, наверное, впустила.

Прости меня за то, что не простила.

Боль на донышке

Боль на донышке – горе выпито,

Память горло мне обвила.

В сердце четкие буквы выбиты:

Не тому любовь отдала.

Неналаженно, неприкаянно

Я безмужнюю жизнь влачу.

До безумия, до отчаянья

Вновь быть преданной не хочу!

Без души, пустой мешкотарою

Оказался мой идеал.

«Ты найдёшь ещё, ты не старая», —

Уходя к другой, он сказал.

Зализала я рану чёрную,

Отболела я, отошла.

Но обломаны непокорные

Два бесстрашных моих крыла.

Ни взлететь, ни спеть, ни довериться,

Ни к другому припасть плечу…

Может, всё-таки перемелется?

Одинокой быть не хочу!

Лебедь гордая, лебедь белая,

В облака я опять воспарю!

Неприкаянно-оробелая

Сердце счастью я отворю!

Не приемлю спокойного счастья

Не девчонка давно, что попишешь,

Поспокойней пора быть, потише.

Только я всё летаю, летаю…

Образумить? Затея пустая.

Не приемлю спокойного счастья,

И живу, и грешу я со страстью.

И когда часть ответа настанет,

И душа пред судом моя встанет,

Пусть Всевышний меня и рассудит.

Но когда этот суд ещё будет!

А пока я не тлею – сгораю,

И покоя отнюдь не желаю.

Да, я грешница, да, не святая,

Но, поверьте, затея пустая —

Вразумить меня, сделать святошей.

Нет, ничто мне уже не поможет.

И жила, и живу сумасбродкой,

И не рай меня ждёт – сковородка.

Но и в ад ведь попав, не заплачу:

Просто я не умею иначе!

Если можно, дайте слово!

Если можно, дайте слово —

Расскажу как на духу:

Я женатого, чужого

Полюбила, не солгу!

Время судьбы так связало:

Навсегда – не навсегда;

Я любила, я страдала —

Не забава, а беда!

У закона слово строго:

Он женат, уйди с пути!

Эта занята дорога,

Ты свою себе найди.

Пряча боль и пряча слёзы,

Я в сторонку отошла.

Но таким уже морозом

Жизнь сердечко обожгла!

Передать и доли сотой

Я словами не могу;

Стала жизнь таким болотом,

На другом он берегу.

Мне нельзя туда – чужая;

Всё былое как во сне.

Я молчу, не возражаю:

На войне как на войне.

Только нет огня былого —

Как тут выдержать огню?

Если можно, дайте слово —

Всё, как есть, я объясню…

Я не плакала, нет

Шла я в ночь от тебя без дороги:

Были очень сухими глаза,

Были просто чугунными ноги,

А в душе колыхалась гроза.

Где причал отыщу, я не знала —

Просто шла от тебя в никуда.

На меня равнодушно взирала

Ледяная убийца-звезда.

Я не плакала, нет: не достоин

Ты и малой слезинки моей.

Вот и всё! Наконец ты спокоен.

Хочешь – царствуй теперь, хочешь – пей!

Обнажалась рассвета изнанка,

Плоть мою пеленали бинты…

Я явилась к тебе самозванкой —

В этот вечер с другою был ты.

Я бежала, о, как я бежала!

Измотала меня колея.

Синей жилкой у горла дрожала

Боль нещадно-изысканная…

Как играл ты в любовь филигранно —

Всё в единый рассыпалось миг.

Я не плакала, нет, как ни странно —

Слёзы вылились в трепетный стих.

Плакала

Плакала? Плакала, долго, полночи рыдала,

Только под утро совсем ненадолго забылась.

Нет, а чего я, скажите, ещё ожидала?

Как ненормальная в эти-то годы влюбилась!

Утром я в зеркало глянула: батюшки-светы!

Вспухшие губы, круги под глазами синюшны.

Сладкие сны бы, дурёхе, смотреть до рассвета…

Мне это нужно всё? Господи правый, не нужно!

Всё перепуталось в бедной головушке, право;

Сотканы мысли из глупых мечтаний, и только.

Знаю я точно: любовь – это, братцы, отрава;

Я пригубила: и сладко то зелье, и горько.

Сонные падают хлопья уставшего снега,

Утро не пахнет ни кофе, ни булкой ванильной.

Ветка калины за мёрзлым окном оберегом,

Сумрак расписан пером золочёным чернильный.

Надо умыться, припудрить потщательней носик,

Густо реснички подкрасить и вспухшие губы…

«Плакала? – мама поймает на кухне и спросит. —

Что ж он такой полюбился-то, увалень грубый?»

«Мамочка, мама, он самый хороший на свете!

Только он любит до самозабвенья другую.

Даже не знает совсем о моём он секрете.

Плакала, мама, но как-нибудь переживу я…»

Он

Он был сердцеедом? Не то чтобы очень, но всё же

Меня покорить с полуслова сумел, с полувзгляда.

Он был в самом деле чертовски собою хорошим.

Он рыцарь? Он демон, он просто… исчадие ада!

Возвёл ореол вкруг себя: так таинственен, дерзок —

Упало сердечко в умело сплетённые сети.

Он не был ни мягок и ни отторгающе-резок,

Он был… Просто был, и уже чаровал меня этим.

Мы шли с ним по звёздам, а может, по розам – не помню.

Точнее, шёл он – я тихонько, на цыпочках сзади.

Нет, я понимала, конечно, что мы с ним – не ровня:

Он – демон, он – ангел, а я – лишь блаженная Надя.

Жизнь била меня, колотила, конечно, по делу;

Я шишек набила бессчётно, пора стать мудрее.

А тут повстречала его и совсем обалдела —

Я думала, рядышком душу свою отогрею.

Куда отогрею? Я напрочь её опалила.

Сама виновата: меня в том никто не неволил.

Всего-то и надо с катушек слетевшей мне было

Пьянящей, сладчайшей, почти сумасшедшей неволи!

Когда он растаял как ангел в июньском закате,

Я плакала долго. А может, не плакала всуе?..

Я знала, смешная, что он и не думал о Наде,

Не видел, не слышал, не ведал, что я существую.

Есть сотни способов признания в любви

Есть сотни способов признания в любви,

А я ни слов, ни способов не вижу.

И тщетны все старания мои,

И я тебе ничуть не стала ближе.

Шуршит позёмкой за окном февраль —

Сегодня день святого Валентина.

И жаль себя мне, и почти не жаль —

Не я твоею стану половиной.

Не я частичка сердца твоего,

И всё ж пишу, смешная, валентинку.

В ответ я не услышу ничего:

В груди твоей позванивает льдинка.

Есть сотни способов признания в любви.

Какой же выбрать, чтобы ты услышал?

Ты эту валентиночку не рви,

И боль моя, быть может, станет тише.

Всего лишь пять словечек напишу.

Каких? Да разве это нынче важно…

Конвертик просто сохрани, прошу,

С сердечком на рисуночке бумажном.

Какой чудак придумал этот день

И эти вот смешные валентинки?

Сердечки рисовала, мне не лень,

И прятала в них строчечки-грустинки.

Любви далёкой тихий голос

Любви далёкой тихий голос

Случайно мной услышан вновь.

Рассыпал в ночь небесный колос

Холодных крупных звёзд любовь.

Летает в небе ястреб чёрный

И звёзды на лету клюёт.

И всё забудется, бесспорно,

На много зябких дней вперёд.

Кем в жизни я твоей осталась:

Бедой, спокойным ли теплом?

Или же я – такая малость,

Что ты, уйдя, забыл о том?

Окольный слушала я шёпот,

Ты приходил в мой тихий сон.

Кто ты? Мой самый горький опыт

С доисторических времён.

В чём провинилась я – не знаю;

Дышала, знаешь сам, тобой.

Ну да, нелепая, смешная,

Но так написано судьбой.

А ведь дружили мы неплохо

В пресветлой чистой жизни той.

…Кривых зеркал трескучий хохот

Мне подсказал: ты нынче с той…

Не возвращайся!

Ночь за окном. Перламутры невызревших звёзд

Смотрят с небес на меня золотыми глазами.

Чем занимаюсь? Не лью понапрасну я слёз

И не молюсь на коленочках под образами.

Просто сижу, тихо думаю думу свою —

Горькую думу, но это нисколько не важно.

Даже случается, грустную песню пою,

Пальцем рисуя сердечки на блюдечке влажном.

Так – с той поры, когда ты, не прощаясь, ушёл.

Что нам прощаться? Ты вышел всего на минутку,

Вышел и сгинул… Тебе, видно, с той хорошо,

Что подсказала сыграть со мной глупую шутку?

Первые дни мне казалось, схожу я с ума:

Я обзвонила больницы, милиции, морги.

А осознала – смеялась до колик сама:

Веришь – не веришь, от игрищ твоих я в восторге!

Бросил и бросил… Противное чувство тоски

Я запиваю глоточками горького кофе,

Книги читаю, а в окна летят мотыльки —

Крылья опалят, наивные, на полувздохе.

Даже не думай, что в сердце обиду держу —

Всё отгорело в тот самый момент, как узнала.

Звёзд перламутры, срываясь, летят на межу,

Тают на крыше на дачной и сочно, и ало.

Если бы даже решил возвратиться, то я

Дверь в своё сердце уже никогда не открою.

Стала такою неверущей Надя твоя…

Перекрещусь да и сердце своё успокою.

Не возвращайся!

Решение

Ты не со мной. Но больше я не тку

Своей печали серую холстину.

Не прокляну тебя, не оболгу,

Не плюну в равнодушную я спину.

Не сладилось. Не спелось. Не срослось.

Но боли нет – одно опустошенье.

Отныне будем путь торить поврозь —

Такое вот нелепое решенье.

Поплачу если – от тебя тайком,

Тебя притом ни в чём не упрекая.

…Окурок, вмятый в землю каблуком…

Зря нервничал. Иди! Я отпускаю!

Быльём всё поросло

Коль сердцу твоему не трепетно, не больно,

И не вкушает слёз моих твоя душа,

Я тихо отойду, спокойно-добровольно,

В сторонке постою, неслышно, не дыша.

Что звёзд холодный блеск? Тот свет давно не греет,

И бабочке лететь нет смысла на огонь.

В тот шёлковый апрель ты был ко мне добрее,

А нынче холодна, тверда твоя ладонь.

Мудрец ли, дьявол ты или коварный ангел?

Истерзана душа, иссушены глаза.

Взошёл на пьедестал ты в высочайшем ранге,

И я бы за тобой, да застит свет слеза.

Простреленный июль – приют сквозных печалей:

Ты шаг один вперёд и тут же два назад.

А помнишь, как ветра в апреле нас качали,

И как волшебен был черешен аромат?

Забыл… И потому ничуть тебе не больно,

И голос мой дрожит, и крупный бьёт озноб…

То ангел золотой сидит на колокольне

Или сизарь взлетел туда, святым стать чтоб?

Я, крылья опалив, отныне не летаю:

В сторонку отойдя, смотрю на твой полёт.

А был хмельной апрель, я шла к тебе, святая…

Закончилось всё то уже как третий год.

Нелепая игра

Ты превратил любовь в игру,

При этом знал, что я умру.

Скажи, зачем ты сделал это?

Не злюсь, не плачу, не ору,

Глаза сухие на ветру,

Ведь не конец же, право, света?

Сердечко рвётся из груди,

Но знаешь, лучше уходи,

Чем игры странные со мною.

О том, что грешен, не тверди —

Одна морока впереди,

Мне больно выглядеть смешною.

Что обожглась – то не беда,

Зато теперь я никогда

В пустые речи не поверю.

Всё лабу-лабу-лабуда…

Ты, впрочем, был таким всегда —

Учусь на собственном примере.

Любовь в игрушку превратив,

Победу занеси в актив;

Уже я не боюсь удара.

Замысловат твой креатив

И мой чудаковат наив,

И в результате мы не пара.

Последнее слово

Дал мне слово, а я растерялась —

Приготовила ж целую речь.

Запунцовела щёк моих алость:

Тронь – и можешь ладони обжечь.

Что-то странное я лепетала,

Запиналась, глотала слова.

И такая во мне трепетала

Страсть – натянутая тетива!

Дал мне слово одно. Торопиться

Или дратвой зашить накрест рот?

Ты же знал: белокрылая птица

В теле немощно-хрупком живёт.

Ты же знал! И обидел жестоко,

Правда, слово последнее дал.

Я хотела сказать было много,

Я хотела – язык трепетал.

И горели желанием очи,

Но потом передумала, вот!

Так скажу я тебе, между прочим,

Кто последнее слово даёт?!

Ты хотел бы, чтоб я умоляла

Или в чём-то винилась? Уволь!

…Ах, как щёки горят мои ало,

Ах, какая в груди моей боль…

Золотые приспели закаты

Стыло-холодно, жизнеморозно.

Кто-то сможет меня оберечь?

Небеса, скаля зубы, мне: «Поздно!

Обогреет тебя только смерть!»

Руки в крест, заслоняю сердечко:

Неминучую не подпущу!

За меня кто б замолвил словечко

Перед Господом! Путь свой ищу.

Предо мною четыре дороги:

Отыщу ли я правильный путь?

Уложусь ли в земные я сроки

Или раньше придётся свернуть?

Золотые приспели закаты,

Да судьба заковала их в лёд:

«Виновата, сама виновата!» —

Мне вердикт однозначный даёт.

Жизнь моя – ледяная пустыня;

Перейду я её или нет?

Изнуряющий запах полыни

Да в снегу затерявшийся след.

Нынче, путь свой нелёгкий итожа,

Не хочу я ни словом соврать:

Тяжелы твои камни, мой Боже,

Да приспела пора собирать.

Бескрылая

Безбашенно влетевшая в роман,

Чего скрывать, теперь кусаю локти!

Ударил больно чёрный твой обман;

Как мог так слепо, ну вот как так смог ты?!

Теперь апрель… И пьёт весну ольха

По чуточку, по малому глоточку…

Эх, если бы была я без греха,

Росу клевала птичкой бы с листочка,

Или, раскинув белые крыла,

В обнимку с ветром над землёй летела.

А я почти такою и была —

Безвинны были и душа, и тело.

Потом вот этот (Бог ты мой!) роман,

Когда смешались действа, даты, лица…

Внимала сердцем слов твоих дурман

Я, белая нестреляная птица…

И в результате белые крыла

Мои пылятся на крючке в прихожей.

А как светло была я влюблена!

И мне казалось, ты немножко тоже…

Пронизывает холод до костей —

Меж нас такая лютая остуда.

Молчишь как умер, нету новостей…

Но крылья не сжигаю я покуда.

Не соловей

Ты пел и пел, почти как соловей,

Слегка фальшивя, искренне и мило.

Хотелось верить в мёд твоих речей —

Сама весна к тому благоволила.

И я пошла в объятия твои,

От слов шальных немножечко хмельная.

В черешнях томно пели соловьи,

Но лишь тебя я слышала, смешная.

Напев мне сладких песен про любовь,

С припухших губ срывал ты поцелуи.

В виски стучала полудико кровь,

И пели ночи нежно «Аллилуйя».

Доверилась, как девочка, тебе,

Фальшивых нот в руладах не услышав.

А ты прошёлся вихрем по судьбе,

Кантатой звёздной простучал по крыше

И растворился в бледных всплесках лун:

Ни песен, ни ответа, ни привета!

Сам о себе ты говорил «шалун»,

И, знаешь, раньше нравилось мне это.

Но отошла, хоть ты вернулся вновь,

Я от любви как будто от наркоза.

Я разлюбила пенье соловьёв —

Такая вот со мной метаморфоза!

Не сотвори себе кумира

…И правильно, конечно, говорят:

Не сотвори вовек себе кумира!..

Октябрь. Начало. Журавли летят

На неродную половину мира.

Что было – разлетелось в пух и прах.

А как же я тебя боготворила!

Печаль распята на семи ветрах,

И жизнь такую кашу заварила!

Почти невнятен звёздный разговор,

Исчеркано крылами больно небо.

Ты сухо смотришь на меня в упор

И не скрываешь торжества потребу.

Но для меня ты больше не кумир:

Не торжествуй, душа моя спокойна!

Точней, тобою выжжена до дыр,

Настолько вёл себя ты недостойно.

Сегодня всё, как есть, я говорю:

Молчит моя восторженная лира,

И журавли идут по октябрю

На неродную половину мира.

А дальше будет вечная зима…

Встала, отряхнулась и пошла

С оправданьем: «Я, мол, полигамен»,

Сея семя смуты и беды,

Грязными прошёлся сапогами,

Оставляя на душе следы.

Да, я задохнулась от обиды,

Да, споткнулась, да, упала ниц!

Но тебе я не подам и виду,

И глаза мои черней бойниц.

Ты ошибся, милый мой, немножко,

Думая, ликуя: «Умерла!»

У меня семь жизней, я же кошка —

Встала, отряхнулась и пошла!

Мираж

Прошёл ты вихрем по судьбе,

Ожогом, смерчем, наважденьем.

Спасибо, милый мой, тебе

За сладкий миг несовпаденья.

За то, что вскрикнула душа

В последний раз от изумленья.

За то, что следом, не дыша,

Пошла в любовном ослепленье.

Спасибо за восторг ночей,

Где я стихи тебе писала.

Где я ничья и ты ничей,

Где погибала-воскресала.

И понимала: ты – мираж,

Глаза открою – и растаешь.

В февральских синих дней витраж

Ты улетишь, меня оставишь.

Стучали каблучками дни

И рассыпали смех по лужам.

И были мы с тобой одни,

И больше был никто не нужен.

Но и у сказки есть конец:

Однажды я проснулась – где ты?

Март как хрустящий леденец

Трубил «Весна!» на всю планету.

А ты в берёзовой дали

Остался зыбким силуэтом,

Уплыли счастья корабли,

Но не виню судьбу за это.

Сердца стучали в унисон,

А может быть, и не стучали.

И ты – фантазия, лишь сон?

Июнь… А лодки на причале.

Сирени

…И уже не смеюсь как в девичестве я,

Тяжело моё бренное тело.

За чужою межою сирень не моя,

А моя отцвела, облетела.

Столько снега в причёску зима намела,

Столько новых отметин на сердце.

И щербато смеются вослед зеркала,

И от них никуда мне не деться.

Сорок пять, сорок пять – невелик бабий век,

Внучка за руку тянет: «Бабуля!»

И решила тогда совершить я побег

Из зимы снова в царство июля.

Где сирень по заборам струится дождём —

Влажно, трепетно, неповторимо;

Где мы, тесно прижавшись друг к дружке, идём.

Ты и я, я и ты – неделимы.

Я решила сбежать от проблем и забот,

От морщин, от пилюль, от кастрюлек

В тот июнь, где мне шёл восемнадцатый год,

И в сиренях округи тонули.

До закушенных губ, до заломленных рук

Мне хотелось в то лето вернуться,

Где сирени, сирени, сирени вокруг

По заборам восторженно льются.

Но сказала мне жизнь, боль в словах не тая:

«Ишь ты, баба, чего захотела!

За чужою межою сирень не твоя,

А твоя отцвела, облетела…

Тишайшие мелодии любви

Сентябрь

Пахнет сентябрь грушами,

Листьями и дождём.

Шёпот листвы слушая,

Рядышком мы идём.

Пальцы мои зябкие

Рыбкой в твоей руке.

Яблоки или зяблики

Алые вдалеке?

Видишь, кружат ласточки —

Скоро им улетать.

День золотой, ласковый,

Божия благодать.

Гроздья рябин алые

Брызгами на ветру;