Сплетня

Я подхожу к стойке с компакт-дисками и начинаю неторопливо вращать ее, разглядывая умиротворяющие названия. «Мистическая музыка Дзен для спокойствия духа». «Ангельская музыка Рейки». «Музыка для исцеления кристаллами».

Я чувствую, что Соня ненавязчиво наблюдает за мной, как это обычно делают лавочники. Сдержанный взгляд в мою сторону, просто чтобы убедиться, что я не собираюсь ничего стянуть, а затем она снова отводит глаза. Я извлекаю из ячейки компакт-диск «Путешествие к Храму» и переворачиваю его, чтобы прочитать на обороте «Активизация семи чакр в сочетании со звуками воды и пением птиц». Мое сердце стучит уже не так сильно. Мне и правда следовало бы записаться на занятия йогой. В Лондоне я посещала их раз в неделю.

Свечи стоят на столике прямо напротив прилавка. Напротив женщины по имени Соня Мартинс. Женщины, которая отказывается присоединиться к бизнес-группе Флинстеда и не участвует в ежегодных уличных вечеринках. Женщины, которая, по всей вероятности, не имеет никакого отношения к Салли Макгоуэн и которая, несомненно, провела мирное детство в Дагенеме, а может, и в Диннингтоне, играя со своими куклами и читая книжки; и выросла человеком с доброй, нежной душой.

Я прицениваюсь к свечкам, но даже самая маленькая стоит 6 фунтов 99 пенсов.

Соня смотрит на меня.

– Они все замечательно пахнут, – произносит она.

Я улыбаюсь в ответ, находясь перед выбором: приобрести не особо нужную свечу по завышенной цене или уйти с пустыми руками. Вот в чем беда с этими маленькими магазинчиками: как только я оказываюсь внутри, то всегда чувствую себя обязанной что-то купить, будто это мой моральный долг – поддерживать чужой бизнес.

Я ставлю свечу обратно и беру вместо нее пачку ароматических палочек, широко улыбаясь, словно именно их я искала и за ними пришла сюда в первую очередь.

– С вас один фунт семьдесят пять пенсов, – говорит Соня. Мне кажется, в ее голосе слышится оттенок легкого разочарования.

Я роюсь в кошельке в поисках нужных монет. У нее достаточно ровный голос воспитанной интеллигентной женщины. Полагаю, немного похожий на мой. Она говорит на эстуарном английском[3], так это называется. Нечто среднее между простонародным кокни и нормативным произношением, что сужает круг ее возможного происхождения до любой точки по всей юго-восточной Англии. А может, и нет. Я читала, что такая манера говорить распространилась далеко за пределы окрестностей Темзы. И конечно, акценты можно имитировать. Выучиться новому. Избавиться от прежнего. Я вспоминаю о кристально-чистых гласных Барбары и ее случайных пьяных переходах на бирмингемский акцент.

Соня Мартинс кладет благовония в подарочный пакет из крафтовой бумаги. Наши взгляды встречаются, когда она протягивает его мне. Я знаю – это мои фантазии; но готова поклясться, что ее глаза видят меня насквозь. Я улыбаюсь и разворачиваюсь к выходу, чувствуя затылком ее пристальный взгляд. Всю его тяжесть.

И только снова оказавшись на улице, я понимаю, что произошло. Я останавливаюсь и задерживаю дыхание. Что же я делаю? Мне нужно сейчас же прекратить эту чушь. Раз и навсегда выкинуть это из головы.

Дэйв машет мне почтовым уведомлением, как только я возвращаюсь в офис.

– Энн Уилсон изъявила желание еще раз осмотреть дом на Мэйпл-Драйв, – сообщает он. – Я подумал, раз ты с ней уже познакомилась, может, захочешь…

– Еще раз насладиться теплой улыбкой миссис Марчант?

Дэйв ухмыляется:

– Что-то вроде того. Я бы и сам этим занялся, но сегодня мне надо оценить два объекта, а я и так опаздываю.

Вот еще одна черта Дэйва Пегтона, которая мне нравится. Сейчас я всего лишь посредник по работе с клиентами на неполный рабочий день, пытающийся набраться опыта в сфере продажи жилья, а он мой босс и владелец бизнеса, но при этом всегда делает вид, что мы с ним на равных.

– Я позвоню маме и спрошу, получится ли у нее сегодня забрать Альфи. А с этой кучей бумаг я смогу разобраться, когда вернусь.

Дэйв одобрительно поднимает вверх большой палец.

Я паркуюсь в конце Мэйпл-Драйв лицом к морю. Сегодня оно темное, фиолетово-синее, с туманной дымкой на горизонте, окутывающей ветряки надводной электростанции так, что их едва видно. Мне никогда не надоедает смотреть на море. Оно – часть моей души; оно запечатлено в моей ДНК. Все долгие летние вечера в детстве я проводила, растянувшись на песке, уткнувшись носом в книгу и слушая шум прибоя. Позже, уже подростками, когда сумерки сменялись ночью, мы разводили на берегу костер вопреки всем запретам и, сгрудившись вокруг него, курили, пили баночное пиво и, если повезет, целовались с мальчишками, работавшими на Мистденском пирсе. Я всегда знала, что однажды вернусь сюда.

На этот раз, прежде чем выйти из машины, я жду появления Энн Уилсон. Чем меньше времени я проведу в обществе Сьюзен Марчант, тем лучше. Я включаю радио, опускаю боковое стекло и смотрю, как опавшие листья на тротуаре разлетаются от ветра. До зимы всего пара месяцев, и нужно успеть насладиться этими золотыми осенними днями. Последнее дыхание лета. Теперь, когда настала школьная пора, основная масса туристов разъехалась. Флинстед вновь всецело принадлежит местным жителям. Наш городок наконец-то может вздохнуть свободно. Если бы туристы перестали приезжать, это место наверняка пришло бы в упадок, но как же это прекрасно, когда они упаковывают свои шезлонги и пляжные навесы, тащат их обратно в свои машины и не возвращаются; когда набережная больше не загромождена пластиковыми столами для пикников, гигантскими надувными батутами и загорелыми ногами.

Конечно, на набережной все еще можно встретить странного дневного гуляку или человека, выгуливающего собаку. Я наблюдаю, как мужчина и двое детей на берегу запускают воздушного змея. Он традиционной ромбовидной формы – ярко-желтый с длинным красным хвостом. Змей ныряет и парит в небе; его хвост, устремляясь за ним, струится в воздушном пространстве. Наверно, мне стоит приобрести такой для Альфи. Ему бы понравилось. Вообще-то я предпочла бы купить ему воздушного змея, чем заплатить втридорога за те школьные фотографии… Кстати, нужно в конце концов отыскать на них бланк заказа, когда я вернусь домой.

Я смотрю в зеркало заднего вида, проверяя, не показался ли синий «Рено Клио», принадлежащий Энн Уилсон, но она еще не приехала. Наступает обговоренное время встречи, стрелка часов бежит дальше и, поскольку от Энн нет никакого сообщения, я продолжаю ждать. Мне совсем не в тягость сидеть здесь, когда послеполуденное солнце греет меня через оконное стекло, а над головой пронзительно кричат чайки. Однако под ложечкой у меня поселяется крошечное зернышко беспокойства и медленно прорастает. Сухие листья шуршат по асфальту. Может, мне не по себе оттого, что снова придется иметь дело со Сьюзен Марчант? Или от недавней встречи с Соней Мартинс и странного чувства, которое она у меня вызвала?

Сьюзен Марчант. Соня Мартинс. Неужели теперь я буду подозревать всех, кто имеет инициалы «С. М.»?

Я опускаю взгляд к коричневому бумажному пакету на пассажирском сиденье, в котором лежат ароматические палочки. Кажется, с тех пор как я вернулась во Флинстед, я бывала в этой лавке несколько раз, привлеченная экзотическими ароматами и расслабляющей атмосферой. Если бы именно я пыталась скрыть от мира свою истинную сущность и подавляла в себе демонов, вряд ли я смогла бы выбрать лучшее место для работы, чем мирный, умиротворяющий магазинчик вроде «Камней и рун». Наверно, трудно постоянно поддерживать всю эту ложь, подобно жонглеру, подкидывающему в воздух тарелки. Как можно так жить, не сходя с ума? Я отвожу плечи назад, соединив лопатки и пытаясь сбросить напряжение. Вот тебе и клятва выкинуть Салли Макгоуэн из головы! Она поселилась там, словно незваный гость.

Я все еще жду Энн Уилсон и, чтобы как-то занять время, просматриваю «Фейсбук». Тэш опубликовала фотографию своей лодыжки, заметно распухшей и посиневшей. Она подписала ее: «Отличный повод остаться дома и посмотреть Нетфликс». Я нажимаю «нравится» и выстукиваю комментарий: «Перебрала водки вчера вечером???»

Она отвечает через несколько секунд: «Бежала к автобусу и споткнулась о бордюр. Нам нужно наверстать упущенное. Приезжай с ночевкой ПОСКОРЕЕ».

«Будет сделано. Скучаю по тебе», – пишу я.

«А вот не надо было переезжать!» – следует ее быстрый ответ с подмигивающим смайликом.

У меня есть время послать ей рожицу с высунутым языком, прежде чем я вижу, как на противоположной стороне дороги останавливается «Клио» Энн Уилсон. Энн выбирается из машины, приняв обеспокоенный вид и произнося губами «Простите». Пряди ее волос блестят на солнце, когда она спешит ко мне. Сегодня с ней нет седовласого мужчины.

– Я хотела позвонить и предупредить, что задерживаюсь, – начинает она извиняющимся, с придыханием, голосом. – Но это только отняло бы еще больше времени. Я решила, что лучше поднажать.

Ее кожа выглядит еще более упругой и лоснящейся, чем раньше. Невозможно определить, сколько ей лет, но она не молода.

– Ничего страшного, – отвечаю я. – Правда.

Как и в прошлый раз входная дверь под номером 24 открывается еще до того, как я успеваю позвонить в колокольчик. Взгляд Сьюзен Марчант перебегает с меня на Энн и обратно. На мгновение у меня создается впечатление, что Сьюзен собирается отчитать нас за опоздание, но она все же делает приглашающий жест. Властным взмахом руки.

– Я буду в саду! – сообщает она, исчезая в длинном коридоре.

Энн Уилсон встряхивает головой, шокированная таким обхождением. Как бы агентство Пегтона ни нуждалось в этой продаже – в последнее время дела немного замедлились, и Дэйв называет это «эффектом Брекзита», – в душе я надеюсь, что Энн не решится на эту сделку, и никто другой не решится, и поэтому Сьюзен Марчант будет вынуждена снизить цену. Это послужит ей хорошим уроком и проучит за то, что она такая холодная рыба.

Глава 7

Мамино бунгало рассчитано на две семьи, и его половинки вызывают у меня мысли о тех самых фотографиях «до» и «после». Обе они отделаны одинаковой песчано-коричневой каменной крошкой, но окна слева, где живет ее пожилая соседка, – грязные, с неподходящими по размеру занавесками, тогда как мамины чисто вымыты и занавешены аккуратными вертикальными жалюзи. То же самое и с общей бетонной подъездной дорожкой – каждая половина рассказывает собственную историю, хотя в последнее время я замечаю, что мама стала выдергивать сорняки, прорастающие из трещин на соседской половине, так же старательно, как и на своей. Я удивлена, что она не предложила соседке свою помощь и в мытье окон тоже.

Мама открывает дверь – кухонное полотенце перекинуто через плечо, щеки розовые от жара плиты. Сол проносится мимо ее ног, чтобы поприветствовать меня. Сол – десятилетний палевый лабрадор, и в том числе благодаря ему Альфи так нравится жить здесь. Альфи помешан на собаках, и теперь, когда сын может видеть Сола почти в любое время, он перестал донимать меня просьбами о собственном щенке. Мама занимается уходом за собаками-поводырями в отставке с самого моего детства. Дедушка был слеп, так что она тоже росла в окружении таких собак. Я до сих пор помню все их имена: Лулу, Неро, Пеппер и самый большой шельмец из всех, Квентин, который однажды украдкой съел целый праздничный торт. Мой именинный торт, как назло. Но я не смогла долго сердиться на него, особенно после того, как пес начал трястись от передозировки сахара и нам пришлось срочно везти его к ветеринару.

Когда мамина предпоследняя собака, Уна, великолепная немецкая овчарка, умерла от рака – мне показалось, что мама собирается повесить свои поводки на гвоздь навсегда. Все ее собаки были особенными. Она часто говорила, что нельзя к ним слишком привязываться, поскольку они доставались ей уже старыми – но Уна была особенной любимицей.

В конце концов мама смягчилась. Без собаки дом казался совсем другим.

Альфи выбегает из гостиной, чтобы обнять меня. Его руки перепачканы зеленым фломастером, а под ногтями застрял пластилин, но – ах! – он так восхитительно пахнет, что я не хочу его отпускать.

Мама улыбается:

– Альфи, может, ты закончишь свою раскраску, пока мы с мамой накроем на стол?

– Пусть сперва поглядит на мой инопланетный космический корабль! – кричит он, протягивая свою работу прямо мне под нос. – Вот, у него тут специальная ракета для взлета. Смотри, мамочка! Смотри!

– Прекрасно, Альфи. А что это за маленькое существо?

Альфи с мамой обмениваются взглядами, как бы говоря: «Подумать только! Она этого не знает!»

– Это космический робот! Это его антенна, а это особые клешни.

– О да, конечно. Я сразу не сообразила. Какая же я глупая. Но ты-то ведь умненький мальчик?

Альфи марширует в гостиную механическим шагом, изображая металлический голос:

– Ответ положительный! Ответ положительный!

– Он любит эту книжку, – смеется мама. – Помнишь, как ты не хотела, чтобы я ее покупала?

– Меня просто рассердило название. «Книга-раскраска для мальчиков». Будто девочки не хотят раскрашивать космические корабли и самолеты. Неудивительно, что женщин-инженеров так мало.

Мама закатывает глаза и жестом манит меня в кухню, а затем закрывает за нами дверь:

– Можно сказать тебе пару слов?

Я бросаю свою сумку на пол и усаживаюсь на один из высоких стульев у стойки.

– Что он опять натворил? Он ведь больше не говорит слово «дерьмо», правда? Я просила Майкла не произносить это при нем, но ты же знаешь, какой он.

Мама строит гримасу, призванную показать, что да, она полностью в курсе, каков Майкл.

– Нет, Альфи вел себя хорошо, он просто золотце. Только вот… – Она делает паузу. – Я беспокоюсь за него, Джо. Особенно после того, что ему довелось пережить раньше. – Я внезапно ощущаю тяжесть в груди. – Он не рассказывал тебе, что происходит в школе во время обеда?

Я смотрю на нее, озадаченная:

– Во время обеда?

– Да, что никто не хочет садиться рядом с ним.

У меня темнеет в глазах, когда я вспоминаю его утреннюю отговорку по поводу боли в животе.

– Нет, он ничего не говорил мне.

Мама достает из ящика стола три настольных плетеных коврика под тарелки.

– Он упоминает об этом уже второй раз. Сначала я не придала этому большого значения, ну, ты же знаешь, какими бывают дети в его возрасте – они… довольно переменчивы в дружбе. – Она протягивает мне коврики. – Но он явно расстроен из-за этого. И еще он говорит, что Джейк и Лиам всегда были ему противны.

Я иду на веранду и раскладываю плетеные подставки на столе. Я рада, что Альфи в состоянии довериться ей, конечно же, рада. Вот только жаль, что он не сообщил мне об этом первой. Возможно, если бы на днях я была внимательнее, задав еще несколько вопросов о Джейке и Лиаме, он рассказал бы мне, что же все-таки происходит. Я не могу позволить этому повториться.

– Он что-то упоминал о тех двоих, но я понятия не имела насчет обстановки за обедом. Завтра я поговорю с мисс Уильямс.

Бедный Альфи. Мне невыносима мысль, что он сидит за столом в одиночестве.

Мама хмурится:

– И это еще не все, что меня тревожит.

О боже. Что еще я упустила в жизни собственного сына?

– Он сказал мне, что Майкл оставался на выходные.

Хм. Мне следовало бы подумать о том, что Альфи может что-нибудь ляпнуть об этом.

– Я никогда не вмешивалась в твою жизнь, Джоанна, и не собираюсь начинать сейчас, – продолжает мама. – Но если я не выскажу то, что считаю нужным, эти мысли просто застрянут в моей голове.

– Тогда продолжай. Скажи все, что думаешь.

– У Альфи легко может сложиться неправильное представление обо всем. Ты же сама рассказывала, что он иногда недоумевает, почему его папочка не может жить с ним в одном доме. Если Майкл будет оставаться на ночь, то это, без сомнения, собьет мальчика с толку.

Мама поджимает губы. Она никогда по-настоящему не понимала нас с Майклом. В этом отношении она довольно старомодна. Наверно, ей немного неловко объяснять нашу «ситуацию», как она это называет, своим друзьям, хотя я знаю, что в действительности она заботится только о моих интересах. Я не считаю необходимым оправдывать свои отношения с Майклом – это моя жизнь, а не ее, однако ловлю себя на том, что пускаюсь в объяснения:

– Он казался совершенно измотанным после перелета. Было бы подло отправлять его снова за руль, как только он приехал.

– Так он спал на диване?

Я открываю рот, чтобы ответить, но мне нечего сказать.

Мама издает один из своих насмешливых вздохов:

– Может, Альфи всего и шесть лет, Джо, но дети гораздо сообразительнее, чем мы думаем. – Она выключает газ под кастрюлей с горохом и достает из шкафа дуршлаг. – Надеюсь, Майкл предохраняется.

– Ма-ам! Ради всего святого! Конечно, он предохраняется. Мы предохраняемся!

За исключением одного примечательного случая, приведшего к появлению Альфи, конечно, однако нам не стоит возвращаться к этому в очередной раз.

– Ведь он, вероятно, спит и с другими женщинами, кроме тебя, – продолжает мама. – Ты осознаешь это, не так ли?

Я выдыхаю через нос и считаю до пяти.

– Мы никогда не давали друг другу клятв верности, я же тебе говорила, мама. Но одно я знаю о Майкле точно – он честен.

Иногда даже слишком честен. В тех редких случаях, когда Майкл встречался с кем-то еще, он всегда сообщал мне об этом, как будто нуждался в моем согласии. И я знаю, что тоже могла бы, если бы захотела. Но я не хотела. У меня больше никого не было с тех пор, как родился Альфи.

– У Майкла уже давно нет отношений с другими женщинами, – продолжаю я. – А если он и встретит кого-то, с кем захочет быть, то обязательно мне расскажет. Я знаю – он поступит именно так.

Мама вздыхает:

– Прости, дорогая. Я не могу о тебе не волноваться. Ты же знаешь, материнство неразрывно связано с тревогой за своих детей. И она никуда не пропадает, даже когда они взрослеют. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива и тебе не пришлось бы проходить через то, что я пережила с твоим отцом.

Она делает свое обычное ироничное ударение на слове «отец». Бедная мама. Неудивительно, что она так плохо разбирается в мужчинах.

Мама сжимает мое плечо:

– Помнишь, в детстве у тебя была воображаемая подружка? Я очень волновалась, когда ты пошла в школу. Мне казалось, что другие дети будут дразнить тебя за это.

– О да, Люси Локет. – Я улыбаюсь при этом воспоминании.

Мама смеется:

– Не могу передать, как я обрадовалась, когда ты перестала без умолку болтать с собой в своей спальне.

– Вообще-то для маленьких детей совершенно нормально иметь воображаемых друзей. Я как-то об этом читала. Это естественная часть их развития.

– Я знаю. Просто шучу. – Мама передает мне соль и перец, чтобы я отнесла их на стол. – Похоже, Альфи нужно просто немного помочь освоиться в новой школе. Может, для этого тебе было бы полезно подружиться с кем-нибудь из других мам, пригласить их детей на чаепитие или еще что-то вроде того? Я разговаривала с мамой Хейли, когда забирала сегодня Альфи. Карен, так ее зовут? Ее мать тоже была там – приятная дама, только болезненно-худая. Кажется, Карен сказала, что они с ней съехались. Они обе выглядели очень милыми.

– Карен посещает наш Книжный клуб, – поясняю я. – По-моему, она еще выполняет обязанности секретаря в школьном родительском комитете. Ее активность меня немного напрягает, если честно. И вообще, Альфи не слишком жалует дружбу с девочками.

Мама смеется:

– Подожди, пока он не станет подростком. – Она достает из буфета три тарелки и ставит их на дно духовки, чтобы согреть.

Альфи просовывает голову в дверь:

– Я умираю с голоду!

Мама упирает руки в бока:

– Ну, хороший работник всегда хорошо ест, не так ли? Нагулял аппетит?

Она права. Конечно, права. Мне нужно постараться наладить контакт с другими мамами. Ради Альфи. Если потребуется, я даже готова напроситься на их утренний кофе-тур. Что там сказала Тэш, когда я сообщила, что уезжаю из Лондона и буду работать неполный рабочий день? Что пройдет совсем немного времени, и я стану одной из тех мамаш, которые, завладев целой кофейней, бесконечно трещат о своих отпрысках. Я ответила ей: «Ни за что!»

Но, однако, если это немного облегчит жизнь Альфи…

Глава 8

Позже этим же вечером дома, приблизительно через пять минут после того, как Альфи уходит спать, звонит телефон. Я хватаю трубку, пока он не потревожил сына.

– Кажется, я кое-что выяснил насчет Салли Макгоуэн, – говорит Майкл, едва мы успеваем поздороваться.

– Ты шутишь!

– Вовсе нет. Я наткнулся на старого приятеля, который оттачивал зубы на том первом большом разоблачении. Ну, ты знаешь, когда ее выследили в Ковентри и изгнали оттуда.

Выражение «старый приятель» в устах Майкла может означать все, что угодно. Старый хакер, с которым он однажды пересекался. Бывший преступник, подавшийся в информаторы. Непричастный свидетель, готовый с удовольствием приукрасить событие ради пяти минут славы и благодарности симпатичного журналиста с добрыми глазами. Но что оно действительно редко означает – так это «приятеля».

«Наткнулся» – тоже совсем не то, о чем вы могли бы подумать. Это не имеет ничего общего с тем, как я столкнулась с Мэдди на школьной площадке сегодня утром. «Наткнулся» в мире Майкла означает «выследил всеми возможными способами».

– Ее поселили в каком-то другом месте, – продолжает он. – Дали ей новое имя. Придумали новую «легенду».

«Легенду»? Он и впрямь этим наслаждается. Я могу определить это по его интонации, по тому, как он раскручивает дело, будто какой-то оперативник ЦРУ в американском фильме.

– Иногда проходит много месяцев, прежде чем они понимают, что готовы жить самостоятельно. Мой источник считает, что Салли Макгоуэн быстро этому училась.

– Твой источник или твой приятель? – спрашиваю я.

– Ха-ха. А теперь к делу. У него тоже свои источники, и один из них – а он клянется, что тот парень был легавым, – однажды ночью перебрал и проболтался, что Салли надежно спрятали в одном из таких приморских городков, куда люди переезжают, выйдя на пенсию.

– Хм. И ты тут же автоматически подумал о Флинстеде.

– Ну, раз ты тоже сразу о нем подумала, значит, описание в тютельку… Нет. Я еще не закончил. Так вот, последнее, что сказал тот тип, прежде чем окончательно напился, – что, будь он на ее месте, то предпочел бы риск столкнуться с толпой линчевателей, чем жизнь в городишке без пабов.

Майкл ждет, когда сказанное до меня дойдет. Флинстед прежде славился тем, что был «сухим» городом. Когда в начале нулевых в нем наконец-то открылся паб, это была громкая новость.

– Кто этот ваш «источник»? – спрашиваю я. – В смысле, если бы это был кто-то, принадлежащий системе, человек, имеющий доступ к информации о новой личности Салли, он не свалял бы такого дурака, чтобы пойти и напиться с репортером, верно? Его бы связывали строгие правила секретности.

Майкл смеется:

– Там, где речь идет о людях, невозможно гарантировать секретность. В любом случае он не сказал ничего такого, из чего мой приятель мог бы сделать статью. Ни один редактор не притронется к этому делу даже багром, и я тоже не смогу. Судебный запрет, помнишь? Я просто подумал, что тебе это может быть интересно.

А мне интересно? Именно этот вопрос я задаю себе, когда мы прощаемся с Майклом, и я иду наверх, проверяя по пути, все ли газовые конфорки выключены, хотя и не сомневаюсь в этом – мы ведь даже не ужинали здесь сегодня. Все это было так давно. И если Салли Макгоуэн действительно живет во Флинстеде, какое значение это имеет для моей жизни или чьей- либо еще?

Тогда она была ребенком. Обиженным, испорченным ребенком. Судя по тому, что я читала, полиция обнаружила на ее теле множество порезов и синяков. Некоторые из них – старые и зажившие. Ее отчим, хулиган и пьяница, заявил, что она была хитрым ребенком и сама наносила себе увечья, чтобы люди его подозревали. Мать девочки согласилась с этой версией. И что самое ужасное – люди им поверили.

Лицо десятилетней Салли Макгоуэн не выходит у меня из головы. Эти поразительно дерзкие глаза. Если кого и следовало отправить в тюрьму, так это Кенни Макгоуэн и, возможно, Джинни, ее мать. Хотя теперь, при взгляде на эту трагедию из нового двадцать первого века, становится совершенно ясно, что они тоже были жертвами. Слава богу, мы проделали долгий путь развития с шестидесятых годов.

Или мы все еще в пути? В последнее время я подолгу копалась в «Твиттере» и комментариях под различными онлайн-статьями, высматривая то, что люди по сегодняшний день пишут про Салли и других, более поздних детей-убийц. Ненависть и яд ошеломляют. Жажда мести напоминает что-то средневековое. И все эти комментарии оставляют люди, которые даже не являются родственниками жертв; которые их даже не знают. Что там говорила Кэти? Она предпочла бы, чтобы подобных преступников линчевали вместо того, чтобы защищать. Что же случится во Флинстеде, если этот слух приобретет популярность и кто-то выследит Салли? Будут ли Кэти, Дебби и все остальные стоять на тротуаре перед ее домом, выкрикивая оскорбления, или произойдет что-то похуже? Станет ли наш маленький тихий городок известен как место, где разоблачили Салли Макгоуэн? И как я буду себя чувствовать, если это случится, зная, что сыграла роль в распространении сплетни?