Квантовый мост

– Давайте же! – закричала она, и Веньяминов встал у края вздрагивающей кровати. Вены в изгибе локтя, да и по всей руке пациента, вздулись, будто стремились облегчить врачу выбор подходящего места для укола.

Неожиданная тишина накрыла палату плотным саваном. Движения пациента замедлились, рывки и толчки прекратились. Инга взглянула на экран и придержала Веньяминова; тот застыл со шприцем в руках – на бородатом лице отразились замешательство и непонимание. Линии ритмов выравнивались на глазах, давление и пульс стремительно падали, возвращаясь в норму. В волнении Инга сжала кулак, внимательно наблюдая за показаниями датчиков и изумляясь тому, что видела. В течение нескольких секунд фаза быстрого сна сменилась медленной. Об этом говорили и данные гипнограммы, и поведение Шипулина: теперь он похрапывал и посвистывал, но дышал размеренно, неглубоко. Охранники удивленно переглянулись, отпустили его руку и попятились от кровати, словно на ней лежал не человек, а бомба с активированным детонатором.

Валентин мирно спал.

– Что у вас там? – послышался искаженный динамиком голос Малининой.

Инга встряхнула головой, кашлянула и негромко ответила:

– У нас порядок: пациент в дельта-сне, колебания два герца.

– Похоже на четвертую стадию, – добавил Веньяминов, заглядывая в планшет.

Послышался стон, Шипулин заворочался. Инга мгновенно обернулась к нему, подошла вплотную. Он спал, склонив голову на бок.

– Может, разбудите? – предложила медсестра по скайпу. – Пока следующая быстрая фаза не наступила.

– Так и собиралась, – буркнула Инга и требовательно потрясла пациента за плечо.

Шипулин изможденно замычал, пробормотал что-то невнятное, но хваткие клешни этаминала никак не желали разжиматься. Инга потрясла еще, громко позвала его по имени и велела проснуться. Наконец он медленно приоткрыл мутные глаза, бессмысленно уставился на врача, сонно хлопая слипшимися от пота ресницами.

– Валентин, как вы себя чувствуете? – Инга нависла над ним и оттянула пальцем его нижнюю губу. Зубы и десна были в крови.

Взгляд пациента сфокусировался на склонившейся над ним женщине и приобрел осмысленность. По лицу пробежала тень, оно скривилось в гримасе боли и отчаяния, из глаз покатились слезы. Шипулин зарыдал, мотая головой из стороны в сторону.

– Не могу-у… больше не могу-у, – заревел он, шепелявя. Язык все-таки оказался поврежден.

– Что вам снилось? – встрял Веньяминов, и пациент вместо ответа зажмурился, затрясся, складки жира на животе заходили ходуном.

Инга одернула бородатого сомнолога, тот нахмурился и отступил в сторону, а она мягко проговорила:

– Успокойтесь, Валентин, расскажете позже. Сейчас выпейте воды.

Пациент сделал усилие и кое-как взял себя в руки.

– Пожалуйста, – прохрипел он, – развяжите… больно…

Инга кивнула охранникам, те торопливо освободили его от кожаных оков, а Веньяминов снял электроды с гарнитурой. Разминая растертые в кровь запястья, Шипулин сел на кровати, а затем, пошатываясь, поднялся на ноги. Лоснящийся от пота живот колыхнулся, прикрыл плотным валиком верхнюю часть клетчатых семейников. Он принял стакан воды и, утолив жажду, прошлепал босыми ступнями к умывальнику в дальнем углу палаты.

Врачи и охранники молча наблюдали, как Шипулин, наклонившись над раковиной, смывал с рук кровь, плескал холодной водой себе в лицо и обтирал щеки и шею. Затем он выпрямился, взглянул в темное окно, в котором отражались палата и он сам, обернулся и уперся тоскливыми глазами в маленькую, хрупкую женщину.

– Оно улыбалось… – проговорил Шипулин. Лицо его дернулось, словно от пощечины.

Инга напряглась, сделала шаг вперед.

– То есть? – не поняла она.

Валентин промолчал, снова бросил взгляд в окно.

– Улыбалось… – неуверенно повторил он через минуту и потрясенно покачал головой.

– Что? Что улыбалось?!

Вместо ответа Шипулин с несвойственной габаритам резвостью рванулся к окну и прыгнул головой вперед, будто нырнул с вышки в бассейн. Грохот бьющегося стекла взорвал тишину; через несколько секунд послышался гулкий шлепок, а за ним – разноголосый перезвон падающих осколков.

7

Пронизывающий северный ветер отчаянно терзал кроны озолотившихся берез, собирая облетевшей листвой свою законную дань. Низкое небо хмурилось и грозило разразиться ливнем, заставляя суетящихся на земле людей томиться тягостным ожиданием шторма. Парк Сосновка в этот предзакатный час обезлюдел, покинутый и заброшенный, отданный на поругание непогоде. По пустынным аллеям неторопливо прогуливались рослый темноволосый мужчина и невысокая худощавая женщина. Шли неспешным размеренным шагом, будто над ними светило ласковое солнце, а не бушевал холодный осенний ветер.

– Что теперь? – подытожил услышанный рассказ Евгений.

Инга дернула узкими плечами.

– Посмотрим, – неопределенно ответила она, зевая на ходу; бессонная ночь давала о себе знать, – но на сегодня точно известно одно: я временно отстранена от должности.

Мужчина недовольно хмыкнул, покачал головой.

– То есть это все твоя вина? Так выходит?

– Что-то вроде того, – Инга саркастически усмехнулась. – Такая трагедия и без виноватых? Так не бывает, только не у нас.

Она помолчала, морщась на ветру. Потом добавила:

– Хотя Мотыгина я понимаю – два похожих происшествия чуть ли не подряд, и оба в лаборатории, за которую отвечаю я.

– Происшествия связаны с нарушениями сна, которыми ты и занимаешься, – не удивительно, что ты причастна. Но это не означает, что ты виновна.

– У руководства иная логика.

– Логикой подобный ход мыслей назвать трудно.

– Это еще не все, – Инга взглянула на приятеля снизу вверх, невесело усмехаясь, – меня вызвали на допрос в ФСБ, в понедельник с утра.

– При чем здесь?..

– А ты что думал! Все! Как сказал Мотыгин, шутки кончились. Дело передали им, полиция больше этим не занимается. Читал новости сегодня утром?

– Ты знаешь, как я отношусь к новостям.

– Ну да, – покивала Инга и мягко улыбнулась, – затворник и мечтатель.

Он вернул улыбку, спросил:

– Так что в новостях-то?

– Да так, ничего такого, чего бы мы не знали. Дело не в содержании, а в самом факте: информация просочилась, по всему медийному пространству поползли слухи. Час назад мне звонил Дима, лаборант, сообщил: приезжали репортеры, задавали вопросы, искали меня, желали взять интервью.

– У тебя появился шанс стать звездой телеэфира.

– Угу, представляю заголовки завтрашних газет: «В Санкт-Петербурге орудует сомнолог-убийца!».

Евгений рассмеялся, приобнял женщину за плечи, она охотно прижалась к его теплому, уютному боку. В плотном вязаном свитере под кожаной курткой, он источал жар, неподвластный северному ветру. Инга, как всегда, оделась не по погоде – рубашка навыпуск, накинутая на футболку, грела вяло и неохотно, даже застегнутая под самое горло. А ветер крепчал.

– А что твой следователь? – полюбопытствовал Евгений. – Как комментирует передачу дела бойцам невидимого фронта?

Мой? Ага, как же! Чей-то, но не мой…

– Рогов? – невинно переспросила Инга. – Опять пропал, ни слуху ни духу. Это с ним я должна была сейчас гулять по парку…

– Прости, что нарушил твои планы, – виновато сказал Евгений.

– Не говори чепухи, планы нарушились сами. С Роговым мы еще вчера договорились о встрече, а сегодня он на звонки не отвечает весь день. Он собирался поговорить с родителями самой первой из известных жертв этих… мм…

– Полосок?

– Их самых.

По лицу хлестнули холодные капли. Дождь начинался неспешно, но набирал силу уверенно, с каждой минутой превращаясь в ливень. К счастью, к этому времени Инга и Евгений оказались поблизости от выхода из парка. Пригнувшись, словно под обстрелом, они побежали в сторону стоянки, где свою хозяйку дожидалась голубая тойота. В машину ввались мокрые, продрогшие и запыхавшиеся. Инга тотчас завела двигатель, и скоро в салоне потеплело.

– Подкинешь до дома? – попросил Евгений.

– Не вопрос.

Инга вырулила с парковки и свернула на Светлановский проспект, погнала сквозь ливень на северо-восток.

– Жень, есть идеи? – задумчиво осведомилась она, не отрывая глаз от дороги. – Что это за хрень творится?

Мужчина пожал широкими плечами, ответил неуверенно:

– Много размышлял об этом… реалистичных предположений нет. Все, что приходит в голову, похоже на голливудский бред: или эпидемия некоего нового вируса, или изощренный теракт, или кто-то испытывает на людях пресловутое психотронное оружие, о котором столько говорят, но которое никто никогда не видел. Не удивительно, что ФСБ взялась за это дело.

Инга покачала головой, взгляд сделался встревоженным, напряженным.

– Возможно, – проговорила она, – хотя мне кажется, здесь что-то другое.

Он вопросительно уставился на нее.

– Что-то другое… – рассеянно повторила она. – Я не чувствую чьего-то злого умысла, похоже скорее на некий необъяснимый феномен человеческого сознания. Определенно, это нечто такое, что необходимо глубже исследовать всеми доступными средствами.

– Придется ждать следующего пациента, – невесело усмехнулся Евгений.

– Отчего-то у меня предчувствие, что через три дня объявится новый несчастный.

8

Путь от парковки до входа в подъезд вымочил Ингу до нитки. Заперев за собой дверь квартиры, она выскользнула из туфель и направилась прямиком в ванную, оставляя за собой следы промокшими подошвами ног. Жося настороженно принюхивалась к ворвавшимся в прихожую запахам и провожала сочувственным взглядом хозяйку.

Простояв под горячим душем четверть часа, Инга – красная, распаренная и укутанная в велюровый банный халат – заварила себе чашку крепкого зеленого чая и уселась в кресло перед компьютером. Оставшийся до скайп-свидания с сыном час она, попыхивая сигаретой, провела в интернете, просматривая ссылку за ссылкой в поисках какой-либо информации, которая хоть как-то могла бы пролить свет на новый сомнологический феномен – настолько же странный, насколько и страшный. Всезнающий гугл, однако, оказался бессилен даже намекнуть на возможное объяснение, не то что дать исчерпывающий ответ.

Любопытно было прочесть коротенькие новостные заметки в нескольких крупных интернет-изданиях. Статьи повествовали о двух загадочных случаях самоубийств в Петербургском институте психиатрии и неврологии и излагали ход событий достаточно корректно, обходясь без бульварного накручивания страстей и излишнего драматизма. Другая статья, на которую Инга наткнулась совершенно случайно на блоге одного малоизвестного журналиста, оказалась, как ни странно, содержательней предыдущих и вкратце рассказала о трех известных на сегодня случаях самоубийств, совершенных вследствие приснившихся кошмаров. Понятное дело, о происшествии с Ириной Владимировной журналист знать не мог: официальная причина ее смерти – инфаркт и кровоизлияние в мозг. Повествуя о необычных случаях суицида, журналист упомянул студентку из Манушкино и двух Ингиных пациентов, а также сослался на слухи из «надежных источников» о том, что все три жертвы накануне смерти видели во сне некий зловещий знак. Почему журналист счел его зловещим, не объяснялось. Не обнаружив для себя ничего нового, Инга собралась было закрыть страницу, но взгляд в последнее мгновение упал на комментарии читателей, среди которых одно сразу бросилось в глаза. Некий посетитель блога под ником Юрасик прокомментировал статью так: «Похоже на массовое памешательство! этот знак теперь всем падряд сница, мой дедуля царство ему нибесное тоже видел знак из пурпурных полосок и умер от серца…»

Дыхание перехватило, в висках застучало. Вот так! Еще один! Она обшарила весь Рунет в поисках прочих сообщений от Юрасика, но нашла только пару его матюгов в отзывах об одном из последних российских триллеров. Единственное, что удалось выяснить об этом пользователе, – он проживает в Санкт-Петербурге и комментарий в блоге запостил несколько часов назад. Когда именно с его дедом произошла трагедия, оставалось только гадать.

Дальнейшие поиски прервал скайп-звонок. Инга улыбнулась, приняла вызов.

– Привет, мам! – мальчик казался хмурым, смотрел, как всегда, в сторону, но сидел, повернувшись чуть боком.

– Здравствуй, сынок! – Инга наклонилась к экрану, вглядываясь в изображение. – Как ты?

– Все очень хорошо.

– Правда?

– Правда…

Алекс с видимым усилием посмотрел прямо в объектив камеры и задержал взгляд на пару мгновений, но сразу же отвернулся.

– Может, расскажешь?

– О чем?

– О том, что у тебя на левой щеке.

Мальчик коснулся ссадины на скуле, поморщился.

– Случайно получилось, – виновато произнес он.

– Так, – подбодрила Инга, – а подробнее?

Алекс завис и молчал почти минуту, неотрывно глядя куда-то в сторону. Потом тихо промолвил:

– Халед…

– Какой Халед? Тот, что из Ирака?

– Ага… обругал меня. Аутичным расистом. Я назвал его тупицей. Он меня ударил.

Вновь молчание.

– А ты? – Подлокотники кресла жалобно скрипнули под пальцами Инги. Она подсказала: – Пожаловался фрекен?

Мальчик помотал головой.

– Ударил. Тоже.

Инга с трудом удержала ругательство, вдохнула и выдохнула.

– Он опять, – продолжал рассказ Алекс, поглаживая разбитую скулу, – и я опять. Сильно. Много.

– О господи… Алекс, ну как же так!

Он дернул плечами, поник.

– И что потом?

– Скорая приехала. Потом полиция. Папа пришел в школу. Завтра пойдет снова.

Инга откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Внутри все сжалось, сердце застучало. Миг спустя она подняла веки, встретила пристальный взгляд синих как небо глаз, который тотчас уплыл в сторону.

– Прости, мам.

Инга снова прильнула к экрану, заговорила, но голос зазвучал резче, чем хотелось:

– Сынок, разве мы с папой не учили тебя, что драться нехорошо? Разве папа тебе не объяснял, что, если у тебя конфликты в школе, необходимо жаловаться учителям?

Он виновато покивал, но промолчал. Инга собралась попросить его позвать папу, чтобы обсудить ситуацию, но мальчик вдруг выпалил:

– Разве ты не говорила, что каждый человек должен уметь защищать себя?

Инга обомлела, растерялась, не зная, что ответить на фактически верное замечание. Да, говорила, и не раз. Саму такой растили родители, и, оглядываясь на свою жизнь, Инга признавала, что они в выборе нравственных ориентиров для своей дочери не ошиблись. Хоть и не все было гладко в ее отношениях с отцом и покойной матерью, за такое воспитание она не могла испытывать к ним никакого иного чувства, кроме благодарности.

Растя ребенка в Швеции, Инге вечно приходилось искать компромисс между тем, что считала правильным сама, и теми ценностями, которые считало правильными общество и, прежде всего, государственная система, поставившая во главу угла идеалы толерантности и политкорректности. Инга ничего не имела против этих практик, но считала, что они давно превратились из терпимости к иному образу жизни и из элементарного желания не обидеть в пропаганду двуличия и лицемерия. Искать компромисс и сохранять баланс – эти стремления определяли чуть ли не каждое слово или действие в процессе воспитания сына. Теперь же стало очевидно, что в этих поисках она потерпела фиаско.

А еще ее учили, что близким лгать нехорошо.

– Ты прав, сынок, – собравшись с духом, ответила она, – если не было иного способа решить конфликт и защитить себя, то ты поступил правильно.

– Почему тогда плачешь, мам? – Алекс вперил испытующий взгляд в объектив, приблизил лицо.

Инга и не заметила, как уронила слезу. Хорошее качество видеосвязи бывало порой так не к месту.

– Прости, Алекс, просто мне…

– Стыдно? За меня стыдно?

– Что ты! В том, что ты сделал, нет ничего постыдного, ты же защищался…

– Дело не в этом. Не в том, что я сделал.

– А в чем же? – Инга непонимающе нахмурилась, быстрым движением смахнула слезы с ресниц.

Мальчик насупился, угрюмо молчал.

– Ты меня стыдишься, – произнес он наконец, и по тону было не понять, вопрос ли это.

– Алекс…

– Стыдишься, – повторил он, на этот раз увереннее. – Всегда стыдилась.

– Нет, что ты…

– Потому и уехала!

Скайп тренькнул и отключился. Инга осталась сидеть неподвижно, тупо уставившись в экран. Минуту спустя, сбросив оцепенение, медленно потянулась к сигаретам и зажигалке.

9

От Рогова не было вестей три дня. За это время Инга набрала его номер, наверное, раз пять или шесть. Не то чтобы ей не терпелось узнать содержание его разговора с родителями погибшей студентки: вне всяких сомнений, они расскажут о сиреневых полосках, если их дочь была откровенна, а если скрытничала – то ни о чем ином, кроме общего описания ее ночных страданий. Однако Алексей вел себя странно. Да, его отстранили от дела, но ведь он к нему проявлял искренний интерес – неужели теперь ему не хочется узнать, как прошел сеанс полисомнографии с Шипулиным? Конечно, подробности недавнего происшествия легко почерпнуть из новостей, но отказываться от возможности получить их из первых рук так на него не похоже.

За эти три дня Инге пришлось понервничать из-за неприятностей с сыном. Тему странных обвинений и недосказанности с его стороны она решила пока не поднимать, но сделала себе пометку поговорить с сыном по душам позже, когда улягутся страсти вокруг недавнего инцидента в школе.

Зато пообщалась со Стефаном и узнала, что у того состоялся разговор с директором школы, а затем с разгневанными родителями побитого одноклассника. Поскольку дело зарегистрировали в полиции, сигнал об инциденте поступил в социальную службу. В пятницу после обеда Стефану звонили из отдела опеки и попечительства муниципалитета Вермдё, в котором Алекс был зарегистрирован, и вызвали на собеседование на следующей неделе в связи с происшествием в школе. Инга предложила приехать и принять участие в беседе, благо она сейчас временно безработная и отпрашиваться не придется. Но купить билеты по приемлемой цене за такой короткий срок было практически невозможно, да и Стефан заявил, что держит ситуацию под контролем и в помощи не нуждается. Инга решила положиться на его слово, но строго наказала оставить сына дома на несколько дней, чтобы ребенок пришел в себя от потрясения. Стефан возражать не стал и пообещал взять в школе задания по всем предметам, чтобы занять Алекса на время его вынужденных каникул.

Субботний день Инга решила посвятить полноценной уборке, которой занималась гораздо реже, чем следовало. Вечером с удовольствием провела почти час в горячей ванне, отдыхая и расслабляясь, а когда вылезла, красная как вареный рак, натерлась кремами и решила лечь спать пораньше. Перевела телефон в беззвучный режим, выключила ночник и, закрыв глаза, принялась наблюдать, как сознание медленно покачивается, точно на волнах, и постепенно погружается в желанный мир забвения. Телефон вжикнул, но Инга последней частичкой угасающего сознания решила, что это пришла очередная реклама или уведомление – подождет до завтра, – и провалилась в долгожданный сон.

10

Пробудившись утром, Инга ощутила себя хорошо отдохнувшей. То ли сказалась горячая ванна накануне, то ли просто как следует выспалась. А может, причина и в том, и в другом. Надо больше отдыхать и чаще баловать себя, сделала она резонный вывод.

Откинув одеяло, Инга бодро вскочила, набросила халат и, захватив с прикроватного столика телефон, направилась в ванную. «Разбудила» экран и замерла на пороге спальни. Иконки в верхнем левом углу демонстрировали три непрочитанные эсэмэски и один пропущенный звонок – все от Рогова! Не веря своим глазам, она провела пальцем по экрану, открыла первое СМС-сообщение, которое содержало лишь одно написанное капслоком слово: «ПОМОГИ!!!!»

Сердце сорвалось и рухнуло в преисподнюю. Она сглотнула липкий комок, открыла второе сообщение, которое отстояло от первого лишь на три минуты: «Думал, справлюсь сам… не могу… помоги!!!»

Далее по времени следовал пропущенный звонок, а десять минут спустя – последняя эсэмэска с домашним адресом и с настойчивой просьбой приехать и помочь. Она была отправлена примерно в половину второго ночи.

– Твою ж дивизию… – потрясенно пробормотала Инга. Ее качнуло, она прислонилась к косяку двери.

Что это значит? Что может заставить опытного и самоуверенного следователя так отчаянно просить у нее помощи? В голову приходил лишь один ответ.

Инга набрала Рогова, но в этот раз не последовало даже гудков дозвона – мелодичный женский голос незамедлительно сообщил, что телефон абонента отключен или находится вне зоны доступа.

На мгновение Инга растерялась. Вопрос «что делать?» сиреной завыл у нее в голове, мешая сосредоточиться и спокойно подумать. Закурила. С первыми затяжками пришло очевидное решение: надо ехать. Она догадывалась, что происходит с Алексеем, и при этом понятия не имела, как сможет ему помочь. Но не приехать просто не могла.

Инга торопливо затушила недокуренную сигарету и бросилась в ванную. Быстрый душ, впопыхах проглоченный завтрак, и полчаса спустя она, кое-как одетая, заперла дверь квартиры и поскакала вниз по ступеням. На ходу мысленно извинилась перед Жосей, что забыла насыпать ей в миску еды.

Пункт назначения находился на одном из центральных проспектов Санкт-Петербурга. В это воскресное утро на дорогах было просторно, Инга без труда домчала до цели. Однако подъехать прямо к дому не вышло, пришлось припарковаться у обочины метров за триста: дальше, как она помнила, приткнуть машину будет просто некуда. Захлопнув дверцу и заперев замок, она заспешила вверх по проспекту, внимательно отслеживая таблички с номерами домов.

Небо отряхнулось от туч и теперь демонстрировало свою безукоризненную синеву. Осеннее, но все еще теплое солнце вырвалось на свободу и согревало продрогший от штормов северный город. Замечательная погода, однако, диссонировала с отвратительным настроением. Сердце колотилось, а внутри все сжималось, пока Инга быстрым шагом двигалась вдоль улицы, отчетливо видя перед собой темную громаду ожидающих ее дурных вестей.

Наконец показался нужный дом. Инга свернула в подъезд и взбежала по ступеням на третий этаж, остановилась перед квартирой с номером сорок четыре. Прислушалась – тихо. Нажала на кнопку звонка, через несколько мгновений раздались приглушенные шаги, щелкнул замок и открылась дверь.

На пороге стояла высокая молодая женщина, светловолосая, с бледным лицом и опухшими голубыми глазами. Длинное черное платье, застегнутое под самым горлом, плотно облегало высокую грудь и тонкий стан, просторным куполом спадало к ногам, подчеркивая белизну узких ступней с идеальным педикюром. Ее прямой нос розовел вокруг ноздрей, очевидно от частого сморкания, белки глаз покрывала сеточка лопнувших капилляров. Женщина окинула печальным взглядом гостью, растерянно спросила:

– Вы из больницы?

– Да… – машинально ответила Инга, но тут же поправилась: – То есть нет, из Института психиатрии и неврологии.

– Так вы Инга? – просияла женщина. Ровную линию губ тронула едва заметная улыбка.

– Да… – опешив, ответила Инга, – а вы…

– Я собиралась вам звонить, – женщина снова погрустнела, голубые глаза заблестели, – Леша много говорил о вас.

Инга удивленно развела руками, собралась что-то сказать, но ей не дали.

– Я – Анастасия, сестра Леши. Проходите.

Она отступила, позволив гостье войти.

Квартира была небольшая, однокомнатная, но обставленная добротной, качественной мебелью, светлая и уютная. У стены – длинный диван, напротив – здоровенный телевизор с плоским экраном. Книжные полки поднимались лесенкой по обеим сторонам от телевизора до самого потолка. Дубовый паркет, выложенный традиционной елочкой, отсвечивал бликами, отражая проникающий из широкого окна солнечный свет. Инга вздрогнула, когда ее взгляд упал на участок пола в дальнем углу комнаты, где белым были очерчены контуры распростертого человеческого тела. В стене примерно в метре над полом темнело круглое отверстие, а под ним – алые потеки, тянущиеся до самого плинтуса.

Инга подняла глаза на Анастасию, та стояла рядом, по ее бледным щекам бежали слезы. Она покивала, как будто отвечала на немой вопрос гостьи, затем дрогнувшим голосом вымолвила:

– Сегодня ночью…

– Но… – Инга задохнулась и всхлипнула, однако быстро совладала с собой, закончила вопрос: – Почему?

Анастасия достала из кармашка носовой платок, промокнула уголки глаз.

– Разве он не говорил?

– Нет, – покачала головой Инга, – последний раз мы с ним разговаривали по телефону дней пять назад или четыре… его голос звучал вполне жизнерадостно.

Анастасия опустилась на краешек дивана, Инга присела рядом.

– Последние три дня с ним творилось нечто ужасное, – начала рассказывать молодая женщина, глядя в свои ладони, словно зачитывала текст с бумажки. – Звонил мне, жаловался на кошмары, нес какую-то околесицу про страшную сиреневую букву и все такое. Он пытался… пытался справиться сам, говорил, что его сознание облучают неким таинственным устройством и что он не может противостоять им…