Где кончается мир

Джеральдин Маккорин

Где кончается мир

WHERE THE WORLD ENDS

© Geraldine McCaughrean, 2017

© Е. Зиганшина, перевод, 2021

© Издательство АСТ, 2021

* * *

Алисе и Энди, которые познакомили меня с Килдой

Отплытие

Мать дала ему жареного тупика – перекусить в дороге – и новую пару носков, а потом поцеловала в щёку.

– Господь сбережёт тебя, Куиллиам, но чистым он тебя не сделает. За этим ты должен следить сам.

К счастью, обнять его она не пыталась.

Он пожал руку отцу, который довольно дружелюбно заметил:

– Пол надо выравнивать. Подсобишь мне, когда вернёшься.

Затем Куилл отправился к лодке. Его родители, конечно, пошли следом, но с прощаниями уже было покончено. Он вернётся через неделю, самое большее – через три. Они всего лишь собирались на один из скалистых островов – Стаков – собрать летние богатства: птичье мясо, яйца, перья, масло…

Стоял августовский день, яркий, как остро наточенное лезвие; от слепящего солнца море казалось чёрным. Нет, не было никаких знамений, предупреждающих о грядущих бедах. Такое люди с Хирты подмечают. Небеса не разверзлись, пролившись кровавым дождём: уж это кто-нибудь да запомнил бы. Ни на чью крышу не уселась никакая зловещая птица. Мимо пролетела чайка и капнула на мистера Кейна – но в этом не было ничего из ряда вон выходящего. (Да и кто не сделал бы так же, если бы мог?) Но никаких знаков, никаких жутких предвестий.

Все мужчины и женщины Хирты помогли спустить лодку на воду. Трое мужчин и девять мальчишек забрались в неё, и несколько человек на берегу подняли руки: не помахать, а скорее проверить, не сменил ли коварный ветер направление. Куилл не знал, стоит ли там, среды толпы, девица с большой земли – не стал смотреть. Если бы мальчишки в лодке заметили, что он смотрит – засмеяли бы. Так что он не стал. Ну разве что краешком глаза взглянул. Разок-другой.

Отцы и дядьки, жёны и тётки оттолкнули их от берега. И нет, киль лодки не застрял в гальке. Черви-пескожилы не выбрались из своих нор, чтобы затащить их обратно на берег. Ничего необычного не завопило им в лица: «Не плывите! Останьтесь дома!» Выход на воду прошёл гладко.

А может, если недобрые знамения и были, Куиллиам проглядел их, пытаясь последний разок взглянуть на Мурдину.

Путь до больших Стаков может занять целую вечность, даже с парусом. Стак Воина так велик, что кажется, будто до него недалеко, но прежде чем туда доберёшься, придётся пересечь четыре мили открытой воды – воды, превращающейся в холмы и долы и удваивающей расстояние. Это было первое плавание маленького Дейви, и Куилл видел, как у него начинает разыгрываться морская болезнь, а равно и страх. Однажды, если годы ожесточат его, Куилл, возможно, захочет поднять новичка на смех и ткнуть его локтем в грудь – как делал сейчас задира Кеннет. Но Куилл слишком хорошо помнил собственное первое плавание – как он ждал, что они опрокинутся, каждый раз, когда лодку подбрасывало на волнах вверх, и что их утянет на дно – когда лодку опускало вниз. Он помнил волны, вздымавшиеся выше планширей, и морские брызги, от которых вымок насквозь. Он помнил, как тревожился, что не сможет выбраться на берег, не выставив себя на посмешище, и что потом ему день за днём придётся доказывать, что он может ловить птицу так же ловко, как остальные, и что там не будет кровати, на которой можно поспать, и матери, которая утешила бы перед сном… Бедный маленький Дейви: не самый крупный птенчик в гнезде. И благослови его Господь, подумал Куилл, глянь-ка, носки уже на нём, вместо башмаков. Уже готов лазать.

Дейви казался слишком зелёным – во всех смыслах этого слова – чтобы дать отпор задире Кеннету. Однако потом его вырвало – прямо Кеннету на колени. Изощрённая месть, с одобрением подумал Куилл.

Они миновали Стак Ли и впервые увидели место, где им предстояло прожить следующие несколько недель. Джон начал постукивать ногами по доскам, остальные к нему присоединились, пока мистер Кейн, отъявленный брюзга, не велел им прекратить шум, «а то подымете всех потонувших моряков со дна морского». Стук стих, и Куилл заметил, что младшие мальчишки суеверно косятся на море, будто утонувшие моряки и впрямь могли восстать со дна.

Стак Воина становится тем больше, чем ближе к нему подплываешь. Можно было поклясться, что он словно вырастал из моря – покрытый морскими желудями каменный кит, всей своей громадой вздымающийся в небо, намереваясь поглотить Луну. На расположенном неподалёку Боререе виднеются крупные клочки зелёной травы, но Стак Воина настолько велик и тёмен, что всем птицам небесным со дня Сотворения мира оказалось не под силу его выпачкать. Он возвышается над океаном, чёрный и жуткий, как рог самого Дьявола. И кишмя кишит птицами.

Чтобы добраться до места причала, рулевой должен обогнуть основание морского Стака, проведя лодку прямо под выдающимся вперёд уступом, называемым «Навес», с которого непрерывной моросью капает птичий помёт. В лодке стало тихо – все мужчины и мальчишки, за исключением Кеннета, крепко стиснули губы.

– Смотри, смотри, что это там наверху, Дейви! – сказал Кеннет, взволнованно тыча пальцем, но Дейви хватило ума не попасться на удочку. Никто не смотрит вверх, проплывая под Навесом. Так что подарочек прилетел только Кеннету.

Для Куиллиама, однако, Навес был не худшей частью пути. Хуже всего была высадка. Море в том месте вздымается и плещет на неровный и наклонный каменный выступ – причал. Лучше и не пытаться выбраться на берег, если только не дует северо-восточный ветер.

Дома старики говорили о Стаках так, будто это просто кладовые, доверху набитые птицей, которую Господь поместил туда специально, чтобы люди с Хирты ею кормились. Но неужто им не было страшно? В молодые годы? Когда они отправлялись на Воина ловить птиц? Неужто они никогда не боялись спрыгивать с лодки на утёс? Нос лодки поднимается и опускается так быстро, что скала так и мельтешит перед глазами, брызги летят прямо в лицо, ослепляя, а ещё можно случайно наступить на водоросли, скользкие как мыло – тогда не сможешь устоять и полетишь в воду, между лодкой и скалами. Хотя, может, Куилл, как Дейви, был просто трусишкой.

Мистер Дон, босиком, обвязав вокруг тела верёвку, чтобы его втащили обратно на борт, если упадёт, а вокруг запястья причальный канат, нетвёрдо балансировал на носу лодки, готовясь прыгать. Стак возвышался над ними, напоминая неприступную стену замка. И всё же Донал Дон шагнул на берег так, что казалось, будто это проще простого. Птицеловы в лодке выстроились в линию: сперва мистер Фаррисс и мистер Кейн, потом Мурдо, Куиллиам, Кеннет и далее по росту: Калум, Лаклан, Джон, Юан, Найлл и Дейви. Им нужно было не только выбраться на берег самим, но и забрать из лодки мешки, сети, мотки верёвки и фитиля, корзины, дубинки и потрёпанное седло…

В запястье Куилла вцепилась холодная ручонка.

– Вернись в очередь, – прошипел он, но Дейви не отпускал его и ничего не говорил, просто переводил взгляд с Куилла на утёс, с Куилла на вздымающиеся волны и тряс головой. Куилл выбросил недоеденного тупика за борт и обвязался верёвкой, а когда пришла его очередь, схватил паренька за руку – так крепко, что Дейви пискнул – и прыгнул на берег с ним вместе. Мгновение спустя причал омыла громадная сверкающая волна, но Куилл уже успел отскочить оттуда подальше.

– Видишь, как просто? …Только в следующий раз пошевеливай ногами! – крикнул он, а Дейви пополз по скале вверх – новые носки насквозь мокрые и шлёпают, как утиные лапы. Куилла их вид насмешил.

Оглянувшись на лодку, он увидел всё ещё ждущих своей очереди мальчишек – левые руки стиснуты до белизны и вцепляются в котомки, правые просто стиснуты, зубы сжаты, каждый надеется выбраться на берег, не уронив достоинства и не переломав костей. Может, все они отчасти были трусишками.

Куилла обогнул взобравшийся на берег Лаклан – ловкий, несмотря на полные руки мешков и обвязанную вокруг тела громоздкую верёвку. Он был весь потрёпанный, как линяющая овца, и в два раза радостнее, чем когда-либо бывал дома, на Хирте. Можно было подумать, что на Стаке ему нравится больше, чем в деревне. Почему это, подумал Куилл, если один неверный шаг – и это место тебя убьёт?

Однако едва только эта мысль пришла ему в голову, у него появилось внезапное суеверное ощущение, что не нужно думать о Стаке плохо. Стак не желал никому ничего дурного. Он же не живое существо – просто кусок камня в огромном холодном океане на краю мира.

Когда птицеловы добрались до Нижней Хижины, они встали, обсыхая на ветру, как бакланы, и стали наблюдать, как лодка уплывает прочь – домой. Калум помахал: лодкой правил его отец. Лаклан радостно взвизгнул. Дейви прикусил губу. Теперь им никак не вернуться, пока отец Калума не приплывёт забрать их.

– Скоро вернёмся, – сказал Куилл Дейви, вспоминая, как море впервые разлучило с матерью его самого.

Никто не хотел входить в пещеру первым. Кто знает, что мёртвого там может найтись или – того хуже – живого? Из-за близости к воде внутрь то и де-ло пробирались крабы и умирающие птицы. Название «Хижина» делало пещеру гостеприимнее, будто это была лачуга или домик, но на самом деле она представляла собой лишь тёмный промозглый разлом в гигантской каменной стене. Только двенадцать человек, гора птицеловных сетей, котелок, шесть длинных верёвок, старое седло, корзины для яиц, котомки да башмаки. Уютно. Через пару дней они поднимутся выше по Стаку, но пока что здесь можно свалить всё барахло и отправиться на Навес ловить бесчисленных олуш. Так какая разница, что в пещере сыро и воняет? Большую часть времени они всё равно будут проводить на воздухе, пожиная плоды богатого птичьего царства.

И каждый раз, когда паренёк отправлялся на Стаки, он возвращался домой чуть меньше мальчишкой и чуть больше мужчиной.

Если, конечно, вообще возвращался.

Король Олуша

– Кто хочет убить Короля? – спросил мистер Фаррисс.

Это ознаменовало начало их трудов. Никаких больше бытовых забот, уборки камешков, костей и водорослей с места их ночлега. Сегодня они птицеловы, а цель их – олуши.

– Кто хочет быть Королём?

Все мальчишки, кроме Дейви, подняли руки. Честь была огромна.

– Куиллиам, годы наверняка умудрили тебя, – сказал мистер Фаррисс.

Сердце Куилла раздулось в груди от радости… и тут же съёжилось обратно, когда Мурдо заметил:

– Я старше!

Мистер Фаррисс оглядел друзей. После того, как преподобный Букан устроил на Хирте библиотеку, Фаррисс был первым, кто ею воспользовался. Теперь он считался на острове почти что учителем и подкармливал крошками книжных знаний местных девчонок и мальчишек – когда они не были заняты вскапыванием наделов или лазанием по скалам. Вероятно, у него имелись любимчики, но даже если так, он никогда этого не показывал. До скрупулёзного справедливый человек.

– Будет тот из вас, кто ростом меньше, – решил он.

Поскольку в Хижине было невозможно встать в полный рост, друзья вышли, чтобы померяться ростом. Однако снаружи это оказалось не легче – скалистый уступ был неровный. Они встали нос к носу. На пронизывающем ветру из обоих носов текло.

– Не больно-то и хотелось, – сказал Мурдо, пожав плечами. – Давай ты.

Но глянув вниз, Куилл увидел, что Мурдо согнул колени, пытаясь сделаться ниже.

– Мне тоже. Ты давай.

– Я?

– Да.

Дружбу они уважили, но к решению так и не пришли. Так что Мурдо подобрал камешек, спрятал его за спиной в одной из рук, а потом вытянул кулаки вперёд:

– Раз-два-три, из какой возьмёшь руки?

И Куилл выбрал кулак с камешком.

Его пронзило радостью и страхом одновременно: радостью, потому что теперь он сможет сказать родителям, невзначай так, через пару дней после возвращения: «Я говорил? На Стаке я был Королём Олушей» и страхом – а вдруг он не справится?

Колония олуш – шумная, колышущаяся масса перьев, яичной скорлупы, помёта и самих птиц. В основном она устраивается на узких уступах отвесных скал. Но почти у самого основания Стака Воина выпирает вперёд Навес, напоминающий брюхо толстяка. Поверхность у него пологая – идеально для гнездовья. Осмотрительные старики ходят по спинам своих соседей, довольные парочки сидят бок о бок, глядя на море, возвращающиеся с охоты добытчики с зобами, полными рыбы, приземляются на своих товарищей.

Хорошее место, чтобы начать жатву.

Однако над любой такой колонией сидит птица-дозорный: Король Олуша. Выступ, на котором он устраивается, это его сторожевая башня; он охраняет раскинувшуюся внизу колонию. При первом признаке опасности – черноспинные чайки, орлы, птицеловы – Король Олуша поднимает тревогу, и в небо с воплями и шумом поднимается целая буря птиц. Разделайся с Королём Олушей – и ходи среди клювов и хлопающих крыльев свободно, собирай урожай птичьего мяса.

А к тому, кто убивает первую птицу-дозорного, переходит её титул, и он становится Королём Олушей на всё оставшееся до возвращения домой время.

Вся команда подползла так близко, как только можно было, не потревожив стаю. Первым птицу-дозорного заметил мистер Дон – она устроилась на крутой чёрной скале, отвесно вздымавшейся за Навесом. Троном Королю Олуше служил каменный перст, выступающий вверх из широкого уступа. Куилл сменил башмаки на носки для лазания – тёплые, колючие и с толстой подошвой, но не настолько толстой, чтобы он не мог чувствовать ступнями камни. Он снял отцовскую куртку – она была ему великовата, рукава скрывали кончики пальцев и могли захлопать на ветру – и передал Мурдо. Потом начал карабкаться по скале вверх.

Сначала он лез так, чтобы впечатлить своими умениями оставшихся внизу мальчишек. Но в подъёме по любой скале наступает момент, когда одна ошибка уже перестаёт грозить простым шлепком о землю и смехом товарищей и начинает – переломанными костями, сломанным черепом и постелью на кладбище. Так что вскоре Куилл рассчитывал каждое своё движение, замирая, когда поднимался ветер, отдыхая, когда икры ног сводило. Он подбирался к Королю Олуше по диагонали. Чтобы застать его врасплох, Куиллу придётся проползти по скале совершенно незамеченным.

В какой-то момент, нащупывая рукой опору, он положил ладонь на брошенное чаячье яйцо, и его тухлое содержимое взорвалось, забрызгав ему волосы и испачкав рукав.

– Я до тебя доберусь Твоё Величество, – прошептал Куилл и, чтобы выбросить из головы, что волосы у него унизительно измазаны яйцом, вообразил себя Одиссеем, выбирающимся из деревянного коня, чтобы захватить Трою.

Эту историю ему рассказала Мурдина – историю из другого, далёкого времени и места. Куилл едва понимал, что она толкует о городских стенах, сандалиях, греках и троянцах: это была часть её мира большой земли, образованного мира. Но история понравилась ему именно потому, что, как и Мурдина, она была странной и волнительной. Мурдине, несмотря на то, что приехала она ненадолго, было искренне интересно узнать побольше о Хирте, её людях, обычаях и жизненном укладе. Она восхищалась храбростью птицеловов – быстро поняла, насколько это опасно – и говорила, что тот, кто лезет в самую гущу беспощадных клювов и громадных костлявых крыльев, должен быть настоящим смельчаком… Наверное, вернувшись домой, он сможет рассказать ей, что взял птичью Трою. Что она ответит? Какое выражение будет на её лице?

Но когда Куилл был только на середине пути, Король Олуша издал крик и встал во весь рост, расправив хлопающие крылья – словно дирижировал хаосом. Пять тысяч птиц взвились в небо. Куилл же не?.. Он же не сделал ничего, чтобы?.. Грозовая туча поднимающихся вверх птиц осыпала его каплями. Он совершенно замер, хотя, казалось, уже ничего нельзя было исправить. Птица-дозорный покачнулась, подпрыгнула и взмыла вверх, вопя «Чужак!».

Из расщелины в скале рядом с головой Куилла внезапно вылетела стайка тупиков – будто маленькие огненные шары в него швырнули. Но Куиллиам не шелохнулся. Ни один его мускул не дрогнул, он просто крепче вцепился в утёс – во многом потому, что не знал, что делать. Он опустил лицо, защищаясь от клювов тупиков… и увидел, что потревожило Короля Олушу.

Через колонию вразвалку шагала огромная чёрная птица с белой грудью. Даже по сравнению с крупными крыльями олуш она казалась громадной. Её крючковатый тяжёлый клюв будто бы лишал её равновесия, потому что она то и дело задевала коротенькими крылышками камень, гнездо или олушу, чтобы не упасть. Когда птица посмотрела на Куилла – а казалось, что она действительно смотрит прямо на него – большие белые круги вокруг её глаз напомнили ему маску.

Бескрылая гагарка. Наверное, по ошибке приплыла в чужую колонию и забрела на территорию олуш, ища своих. Не умея летать, она не могла выбраться отсюда быстро, только расчищать себе путь массивным клювом и телом. Куиллиам с восторгом наблюдал, как величественная «морская ведьма» потешно расхаживает по берегу: вот она стоит по пояс в олушах, а через минуту все олуши взмывают ввысь, и она остаётся одна, покинутая и растерянная. (На берегу бескрылые гагарки предпочитают жить бок о бок друг с другом: одиночество им чуждо. В их языке нет слова, означающего «одна гагарка».)

Вот из-за неё-то и поднялась паника. Это она виновата, а не Куилл. Как только она кое-как уберётся отсюда на своих больших перепончатых лапах, олуши перестанут кружить в небесах и снова усядутся на камни.

Куиллиам воспользовался возможностью, пока птица-дозорный улетела со своего насеста, и добрался до уступа, распростёршегося позади каменного перста. Он продвигался по скале вперёд – начал даже взбираться к острой вершине – но, заслышав хлопанье огромных крыльев над головой, застыл, как каменное изваяние. Он ждал терпеливо, хотя пальцы уже онемели, а вокруг измазанных яйцом рук и волос кружили летние мухи. Олуши описали в небе круг, а потом опустились вниз – целая сотня разом. Король Олуша стоял, вытянувшись в струнку и размахивая крыльями – хлопотливый и важный. Потом он устроился на своём троне, нахохлившись, и уставился сверху вниз на возвращающийся на насесты птичий сонм.

Из-за подъёма – судорожного цепляния за камни кончиками пальцев – руки у Куилла тряслись. Он шевелил пальцами, пока судороги не прекратились. Потом нащупал ногой довольно широкую опору и бросился вверх, оказавшись с Королём наравне. В тот же миг он схватил его за крылья и завёл их ему за спину, а потом высвободил одну руку, чтобы свернуть Королю шею. Быстрое движение. Тихая смерть. Олуши внизу ничего не заметили.

* * *

– Ловко. Ловко, – лаконично сказал Калум после.

Дейви хотел пожать Куиллу руку. Все остальные мальчишки знали, что могли бы справиться так же хорошо, выпади им такой шанс.

Мистер Фаррисс заметил со своей обычной кривоватой улыбочкой:

– Король умер: да здравствует Король, – и пожаловал Куиллу титул «Король Олуша» на всё то время, что они пробудут на Стаке.

Мистер Кейн кисло сказал:

– Господь низвергает гордых и сокрушает сильных. Подумай об этом, малец.

Потом они приступили к делу – убивали олуш, защищались от клювов, были биты крыльями. Но когда Куилл стал искать Мурдо, чтобы забрать свою куртку, оказалось, что друга отправили на другое задание – ловить глупышей. Так что среди олуш ему пришлось расхаживать в одной тоненькой рубахе. Это едва ли его заботило. Он чувствовал себя неуязвимым, согретый лучами тёплого солнца и знанием того, что он король.

* * *

Вечером они разожгли костёр из кучи пойманных Мурдо глупышей. Глупыши горят лучше, чем дерево, – птицы они маслянистые. Потом и мужчины, и мальчишки занялись тем, что вырезали из мёртвых олуш желудки – они будут служить бутылками для масла глупышей, которое птицеловы увезут домой. Стак полон богатств – того, что Владыка продаст горожанам, у которых (и вообразить такое трудно) совсем нет птиц, чтобы поесть и согреться, так что им приходится покупать перья, масло и мясо за настоящие деньги.

Устроившись на ночлег в мягкой, уютной и большой отцовской куртке, Куиллиам никак не мог уснуть, несмотря на усталость. Ему казалось, будто Стак всей своей громадой навалился на их маленькую пещеру. Упадёт с устья пещеры единственная капелька – и вот он уже ждёт, когда упадёт ещё одна, и ещё, и ещё… Твёрдо намереваясь не поддаться тоске по дому, он развернул свои мысли прямо как лодку, к более приятным предметам. К Мурдине.

Куилл уснул, думая о ней, но в снах его царил сумбур, как в колонии олуш. Сквозь них брела огромная бескрылая гагарка в белой маске, как какая-то святая разбойница. В его сне её блестящую чёрную спину покрывали вовсе не мягкие перья, а водопад девичьих волос, а из остроконечного тяжёлого клюва вырывались песни, которые пела Мурдина – о деревьях, озёрах и любви.

Двумя месяцами ранее на Хирте

Сброшенный на берег узелок с одеждой. Если бы лодку подбросило на волне, эта котомка могла бы запросто свалиться в море и сгинуть. Но рулевой, мистер Гилмор, каждые пару месяцев приплывал с Гарриса – привозил почту и разные полезные вещи. Это был его особенный талант: приставать к каменистому берегу. Никто больше так не мог. Он досконально знал побережье Хирты и умел сбросить на берег что угодно. Рука у него была крепкая, целился он метко, так что узелок с одеждой покатился по земле и примостился среди ожидающих лодку людей.

В узелке прятались пожитки старого Иана, который отправился на Гаррис проведать свою овдовевшую сестру, да там и умер. Узелок с одеждой – скромное имущество, но некоторые умирают, владея и того меньшим. Позднее обитатели деревни поделят его содержимое – найдут какое смогут применение тряпкам да обноскам. «Парламент» деревенских старейшин решит, кому достанется, к примеру, кисет. Но пока что узелок бросили в классную комнату; были и другие свёртки, ящики и котомки почты, которые надо было выгрузить на берег.

– От чего помер-то он? – спросила Флора Мартин.

– От чего он умер? Воздуха не хватило? Жизнь подошла к концу? От чего люди умирают? – важно спросил пастор, преподобный Букан. – Путь его окончен, и Господь призвал его к себе.

Но лодка принесла не только узелок. Но и Мурдину Галлоуэй. С большой земли. Племянницу миссис Фаррисс. Она дождалась, пока поднимется новая волна, и тупила на берег прежде, чем лодка снова опустилась. Сам Христос, перейдя море, должно быть, сошёл на берег так же безмятежно.

Нос лодки мягко стукался о камни. Немало лодок разбилось о скалы Хирты: из их обломков получались отличные двери и скамейки, ведь на самом острове деревьев не было. Для любого вроде Куилла, никогда не покидавшего дома, дерево было чем-то, что и представить-то трудно.

В этом отношении Мурдина была сродни деревьям. Темноволосая, с по-зимнему бледной кожей, она совсем не походила на женщин с Хирты. Их глаза обрамляли морщины от того, что они постоянно вглядывались в дождь и туман или блики моря. Её глаза были огромными, круглыми и тёмными, как торф. Руки у неё были не грубые и не кривые, как клешни, а гладкие и бледные, а пальцы – длинные. Она жестикулировала ими. Они говорили, эти руки – как и она сама.

Бывает порой, в ветреный день дома всё спокойно и приятно, а потом дверь распахивается и внутрь влетает… ветер. Надолго он не остаётся. Но вызывает… беспокойство. Мурдина беспокоила Куиллиама, а ему вообще-то не нравилось беспокоиться. Когда жизнь трудна, нужно радоваться скучной повседневности. Переживания исходят из плохих вещей – упавший со скал человек, вломившаяся в огород овца, помявшая посевы буря. Пастор говорил о «блаженствах неизъяснимых», ожидающих их в Раю: это была его любимая фраза, «блаженства неизъяснимые», но поскольку Куилл понятия не имел, что означает «неизъяснимые» или из чего состоит «блаженство», её смысл от него ускользал. Скучной повседневности ему было достаточно. А потом с лодки сошла Мурдина, и Куилла переполнили блаженства неизъяснимые. Чувства скреблись внутри него, как мышь внутри совы. Может, она и была просто племянницей миссис Фаррисс, приехавшей помочь пастору в школе, но она совершенно не походила ни на кого из людей, которых Куилл когда-либо встречал.

Начать с того, что она говорила. Целыми предложениями! Иногда предложениями длинными, как якорная цепь. Ему приходилось задерживать дыхание в ожидании, когда они закончатся. Народ на Хирте не очень-то разговорчив. Женщины сплетничают, когда работают вместе – размягчают твидовую ткань или потрошат рыбу. Мальчишки болтают и хихикают, меряясь, кто струю дальше пустит. Но в основном рты на Хирте держат закрытыми. Ненароком обронённое слово может обидеть. От холодного ветра больной зуб может сильнее разболеться. Мать Куилла частенько говорила «сказанного не воротишь». И даже преподобный Букан (чья работа как раз заключалась в том, чтобы часами говорить в церкви по воскресеньям) нередко упоминал фразы «нечистый рот» и «молчание – золото».