Снежный сок. Книга первая

– Двести девяносто рублей, шестьдесят копеек, и побыстрее, шпана, люди ждут!

– Зачем так резко, я ж к Вам по-доброму подошел, со сладеньким, а вы…

– Разговорчики!

– Спасибо Вам!

– Поговори мне еще!

Веселая женщина…Такой совдеповский типаж работника торговли со своей фирменной полнотой, грубостью и безмерным цинизмом. Не став говорить лишнего, дабы не нарваться на очередной «комплимент», я вышел из магазина. Не люблю опаздывать, но времени оставалось мало. Как угодно, но обещание быть вовремя, данное другу, нужно выполнять. Хотя, говоря откровенно, сам Артем пунктуальностью не отличался.

…Подобие забора, сваренное из остатков арматуры, в свое время ушедшей под склад, стоящий неподалеку, ворота, висящие, так сказать, «на честном слове», и калитка – вот как выглядит вход в нашe скромное убежище от непогоды, невзгод и прочих перипетий судьбы. Я вошел на территорию и перекрестился – привычка прижилась уже с первого дня. Храм Иоанна Предтечи был великолепен в любое время суток, но только он, словно хрустальный бокал в куче грязной посуды. В этой же раковине, рядом с бокалом, лежал маленький старый кофейник – сторожка Артема. Дверь, как всегда, была не заперта, Артем сидел на своем любимом диванчике и играл на недавно купленной гитаре. Казалось, что моего появления он даже не заметил, и повернулся в мою сторону, только когда я закрыл дверь.

– Стас! Привет, дружище, как дела? Давно с тобой не виделись!

– Ага, давно! Дня, эдак, четыре… Приколист ты!

– Лаааадно тебе, проходи давай. Ты, я вижу, не с пустыми руками. Стас, будь добр, поставь чайник.

– А где он у тебя?

– Под диваном посмотри.

Чайник под диваном…Оригинально. До последнего момента я надеялся, что Тёма так шутит, но чайник действительно лежал под диваном между свернутым ковром и какими-то книжками. За водой приходилось идти на колонку в частном секторе, но в этот раз, слава Богу, Артем удосужился наполнить бутылку из-под минералки, и идти никуда не пришлось. Поставив чайник, я откинулся на стоящее рядом кресло и задумался об идее написания новой песни. Артем же импровизировал в своем любимом стиле – блюз. Что сказать, тут наши вкусы не совпадают, ведь я предпочитаю рок.

– Стас, как вчерашний вечер прошел?

– Нормально, а что?

– Я Аню твою видел сегодня. Просто светится от счастья, видимо после свидания, а вопрос, с кем не стоит. Кстати, я и не знал, что она увлекается фотографией.

– Чего? Я сам не знал. А как ты понял?

– Мы с Витьком гуляли недавно ночью, и в окне ее комнаты горел красный свет. Так обычно проявляют негативы, вот только обычно свет постоянный нужен, а у нее лампочка, похоже, мерцала.

– Странно…Она мне обычно все рассказывает, но про это слышу впервые. Может, просто телевизор работал?

– Так ярко и одним цветом? Не знаю, вряд ли.

– Я у нее на досуге поинтересуюсь. Смотри, чайник кипит. Вырубай давай, откладывай свою метлу и попьем чаю. Когда Витек придет?

– Через час обещал подтянуться.

Попьем чаю…Вечная метафора, указывающая на любой горячий напиток, Даже если Тёма пьет какао, а я – кофе, то все равно мы будем пить чай. Привычка, так сказать. Быстро наполнив стаканы, мы разрезали торт и начали очередной праздник живота, думая каждый о своем. Мы не любили говорить с набитым ртом, да и не нужно было.

Аня увлеклась фотографией…Аналоговой…Дома, с поломанной лампой и втайне от меня. Разумеется, у каждого должны быть свои секреты, но не в таких мелочах же. Странно это все, нужно будет у нее спросить. Ненавязчиво, мягко перенеся разговор в этот ключ. Хотя…Люблю людей с тараканами в голове, может быть, это еще один из Анькиных бесчисленных плюсов. Может быть, я использую этот секрет по-умному – подарю ей фотоаппарат на новый год, до которого оставалось чуть больше месяца…

Мысль оборвал голос Артема, еще не прожевавшего кусок торта:

– Как там с музыкой? Написал что-нибудь новое?

– Да, есть тут парочка довольно неплохих вещей, но они еще сырые.

– Допьем – покажешь?

– Конечно. Только над одной из вещей ты, наверное, просто посмеешься.

– Как называется?

– Первая – «на пленке», вторая…Я еще не придумал название.

– Давай, бери гитару, показывай. – Артем с неизменной улыбкой и добродушными глазами замер в предвкушении. Не знаю, почему, но ему всегда нравилось мое, прямо скажем, не самое сильное творчество. Я расчехлил свой «Джексон» и, подключив его к комбоэмулятору, заиграл простым перебором. Мягкий, но колоритный звук металлических струн с легким хорусом, чуть-чуть эхо… На этом оборудовании музыка наконец-то стала выглядеть законченной. Подойдя к стойке микрофона, я запел:

…В моих холодных пальцах – огненная нить,

Бумажных роз шипы, осколки…

Все – как живое, но искусственная жизнь

Не чует страха, ей не больно…

На пленке – снова голоса…

На пленке – сладкие слова…

…В этот момент перебор сменился боем, а затем – довольно жестким перегрузом в режиме «дисторшн». Короткий, медленный, но ритмичный проигрыш, и…

…Твой нежный голос тихо шепчет в темноте,

Но свет зажегся – ты исчезла.

Остались только три огарка на столе:

Когда-то – праздничные свечи.

На пленке – снова голоса…

На пленке – сладкие слова…

…Ритм песни снова поменялся, представ мощнейшим гитарным рифом. Повысив голос, я озвучил припев:

…Вернись ко мне!

Позволь взглянуть в твои глаза…

Вернись ко мне!

На пленке – сладкие слова…

Я вижу свет,

Но лишь безумие в ночи

Дает ответ…

Давно погасли три свечи…

Это был не конец песни – оставались еще третий куплет и соло, но для ознакомления сойдет и так. Группой надо играть, такие вещи в одиночку не делаются. Артему, судя по выражению лица, понравился этот порыв творческой души. Но не знал, что песня была написана минуты за четыре. Кивнув пару раз, Тёма спросил:

– Надеюсь, это не про Аню?!

– Сплюнь! Это о событиях трехлетней давности. У меня даже не осталось ни одной ее фотографии, только пара записей на пленке. Жалко ее, Женю…

– Ты рассказывал?

– Не помню, скорее всего, нет. Женя Астафьева. Мы в одном классе с ней учились, потом встречались некоторое время…

– Расстались?

– Убили… Артем, давай закроем тему.

– Извини, что спросил.

– Ничего. Просто не хочу про это никому ничего рассказывать, честно – сам еще не до конца отошел.

– А нашл…..

– Проехали!

Всему свое время…Не буду лишний раз травить себе душу воспоминаниями, да и не интересно это будет. Рано или поздно, все тайное становится явным, и тут я не отличаюсь оригинальностью, но сейчас не время рассказывать о прошлом – слишком уж хорошее настроение у меня этим утром, не буду его портить.

– Стас, песня замечательная, но уж больно трагичная. Главное что – сам себе настроение ей испортил, сам в прошлое влип, а теперь еще огрызаешься. Хреново у тебя с приоритетами, и не спорь. Кстати, Витек смс-ку прислал: сказал, что скоро придет. А давай-ка еще чаю?

– Наливай.

Казалось, и не было его – этого воспоминания… Настроение вернулось, солнце ласкало стекла, погода шептала на ухо свежий осенний речитатив. В общем – замечательное утро у двух гитаристов-любителей продолжалось. Пользуясь настроением, нам захотелось поиграть в «Хирундец». Кому-то может показаться, что я сейчас выругался, но это не так. Хирундец образован от немецкого Hier und jetz, что переводится как «Здесь и сейчас». Это импровизационный жанр, предполагающий, что у одного в руках гитара, на которой он задает случайный ритм. Другой же подстраивается и начинает петь, что в голову взбредет. Чем-то напоминает реп-баттлы, только здесь нет соревнования, да и сама музыка на выходе больше напоминает панк-рок. Придумали эту, не побоюсь сказать, фигню исключительно для веселья. Пробовали так на серьезные темы сочинять – получается, опять же, фигня. В этот раз мы решили спеть про наш любимый институт, только приготовились к импровизации, и в дверь постучали. «Витек!» – подумал я. Наконец-то этот уникальный человек пришел. Уникальный, потому что, не умея хорошо играть, он умудрялся сочинять удивительно «цепляющие» вещи. Сказав хором «Открыто!», мы увидели медленно отворяющуюся дверь. Секунда, и на пороге стоял…Тот самый мужик, с которым я вчера виделся на остановке. Что он тут забыл?… Они знакомы или ему опять на выпивку не хватает? Вряд ли, ведь в этот раз он был одет вполне себе прилично, чисто выбрит, от чего казался моложе лет на десять, и производил впечатление довольно приличного человека. Узнает ли он меня? Если он в хороших отношениях с Артемом, то надеюсь, что нет.

– Здравствуйте, дядя Паша! Какими судьбами?

– Привет, Артемка! Здравствуй, Стас…

Здравствуй, Стас???!!! Я ему своего имени не называл, может быть, Артем про меня рассказывал…Надеюсь, что так.

– Станислав, Вас здороваться не учили?

– Доброе утро, – буркнул я: Мы знакомы?

– А то! На остановке состоялась наша короткая встреча, на которой вы, так сказать, были не очень-то приветливы. И скупы.

– А имя мое как узнали? – моя подозрительность не думала уходить, хотя не сказать, что я испытывал к дяде Паше какой-то антипатии: Я вроде его не называл. Артем рассказал? Кстати, вы с ним давно знакомы?

– Я знаю немножечко больше, чем нужно, и уж тем более, больше, чем вы, Стасик. С Артемом знаком недавно, с тех пор, как он стал посещать мои лекции по богословию в местной семинарии. О Вас, откровенно говоря, он не рассказывал. Я просто знаю, и не нужно больше вопросов. Налейте лучше чаю.

Странный мужик, выдающий себя, черт знает, за кого. Преподаватель по богословию вчера напоминал кандидата помойных наук, а сейчас и следа от рассечения нет, и «фонарь» прошел, и одежку где-то прикупил. Наверное, решили меня разыграть. Ну, Артем, ну засранец. Не удивлюсь, если Витек придет во фраке, да еще с прострелянной головой. Только зачем все эти шутки?

– Можно поинтересоваться, как вас лучше называть? – Я спросил серьезно, без ехидства.

– Павел Семенович.

– Павел Семенович, объясните, почему Вы вчера были в таком виде, что смотреть больно?

– Я уже говорил – бывают в жизни трудности. Я могу взглянуть на Вашу гитару?

– Пожалуйста, смотрите. Что Вас в ней заинтересовало?

– Гравировка. На ней выбит довольно интересный символ. Он означает изгнание. Старая, по мнению многих, утерянная скандинавская руна. Только как она оказалась на гитаре?

– Не знаю, у меня она появилась уже такая.

– И не интересовались?

– Нет, думал, обычный барельеф. Признаюсь, я и сейчас так думаю.

– И ошибаетесь. До Вас никакого символа на ней не было. Видите заводской номер? Значит, гитара серийная, а символ явно ручной работы. Откуда у Вас эта гитара?

– Девушка подарила. Только она всякой символистической хренотенью не увлекается.

– Вы и про проявление фотографий по ночам не знали, может, и сейчас ошибаетесь?

На это я не смог ничего ответить. Семеныча захотелось послать куда подальше, а Артему и вовсе надавать по голове. Трепло…

– Не надо так называть Артема, к чему подобные мысли?

– Не понял…

– Говорю же – я знаю больше, чем надо.

– Кто Вы?

– Скажем так, я простой преподаватель богословия. Кстати, Вы купили очень вкусный чай, Стас. А продавцы в этом магазине всегда грубили покупателям.

– Шпион… Или неплохой логик, ведь по пути сюда только один магазин.

– Как угодно. Когда Виктор придет, знаете?

– Скоро должен. Вы и с ним знакомы?

– Только заочно. Засеките 58 секунд, он придет. Скажет: «парни, я сегодня без гитары – оставил у брата. За барабаны можно сесть?»

– Прикол такой? Артем, а ты чего молчишь?

– Павел Семенович знает, что говорит.

– Сговорились? Цель прикола?

– Мы не прикалываемся, Стас.

Я не знал, что думать. Оба несут какую-то странную, но вполне объяснимую околесицу. Наверное, подговорили Витька в этом поучаствовать. В этот момент в дверь постучали. Витек, слегка заспанный, стоял у порога. Без гитары. Спустя ровно 58 секунд.

– Парни, я сегодня без гитары – оставил у брата. За барабаны можно сесть?

– Ты хорошо слова выучил, Вить. – я продолжал язвить – Только уж больно неубедительно. Ладно, рассказывай, зачем вы се меня наколоть хотите?

– Рехнулся, что ли? А это что за мужик?

– Меня зовут Павел Семенович, я преподаватель Артема. Извините, Стас, Вы не могли бы сыграть песню, ту самую, написанную в память о Вашей девушке. Кажется, Евгении. Извините еще раз, если задел за живое.

Тут мне окончательно «снесло крышу». Песню я держал у себя в голове и никому не показывал. Он просто не мог о ней знать, если, конечно, не подслушивал за дверью. Честно говоря, я уже начал его слегка побаиваться.

– Хорошо, спою. Только другую.

– Нет, про четыре стены и голоса не надо, она слишком сложная.

????!!!! Эту песню я вообще никому не показывал! Так… Я сплю, это глюк или что-то вроде того. Не бывает бесовщины на территории храма.

– Это не бесовщина.

– Как Вы это делаете?!

– Никак, просто нужно видеть тонкую нить между объективной и субъективной реальностью. Нет прошедшего времени, нет будущего, ведь все это – одна линейка, по которой можно скользить из раза в раз. Но Вам, Станислав, я ничего хорошего сказать не могу – Вы скоро и курить начнете, и напиваться так, как никогда прежде. Вы будете искать ответы, на вопросы, которых еще сами не знаете. На те, которых просто нет.

– Предсказуемо… Если Вы умеете это, то скажите, что за фотографии Аня проявляет, давно ли этим увлеклась?

– Какие там фотографии… Ладно, юноши, я пойду. Артем, до скорого, Виктор – до свидания…Стас…Пока.

Новоявленный телепат ушел. Мне захотелось догнать его, но за дверью уже спустя каких-то десяти секунд никого не было…

Бывают такие люди, которые сначала заинтересуют, а потом, вдоволь наигравшись, уходят, оставив нас наедине с давящими на голову мыслями. Таких я встречал немало, но этот человек меня очень сильно удивил. Даже не тем, как ловко он манипулировал моими мыслями, а тем, что он позволяет себе это, не боясь последствий. Наверное, поэтому он был вчера в таком виде – кто-то его просто неправильно понял. Стоит ли обращать внимание на его суждения? Пожалуй, нет. Остановлюсь на той версии, что он очень ловкий психолог, а некоторые части нашего диалога – всего лишь совпадения. И вообще – я сюда не голову всякой чушью забивать пришел, а расслабиться и пообщаться с друзьями, поесть торт и прочие принесенные с собой вкусности. Ребята в это время взялись за инструменты и о чем-то перешептывались, как будто к нам никто не приходил. Ладно, пусть так и будет.

– Парни, про меня забыли. Я сейчас подключусь. Артем, я возьму твой бас?

– Бери. Что играть будем?

– Кровь за кровь Арии. Потянем?

– А куда мы денемся! – хором, с беспечной улыбкой на лице, ответили друзья.

…Погода за окном менялась. Солнце скромно заходило за спину незаметно приблизившейся туче и вскоре совсем спряталось, уступив место завораживающему полуденному полумраку, как будто на лампочку положили черный платок. Поразительно, что посреди дня стемнело так, как будто уже наступил вечер. А это значит – будет снег. Много снега, возможно, первый настоящий снегопад этого ноября. Кот, сидевший на заборе, слегка потянулся и, спрыгнув, спрятался в бетонную трубу. Наверное, ему не очень хотелось принять душ из снежинок, после которого он обязательно поскребется к нам. Извини, Васенька, но колбасы у нас нет – сами бы не отказались.

Под красивый гитарный перебор на окно опустилась первая снежинка, обернувшись слезой уходящей осени. Природа часто плакала в этом месяце, но только сейчас решила укутаться в белое одеяло со своими, никому не ведомыми, переживаниями. Глядя в окно на набирающий силу снегопад, мы решили сыграть простую, каждому понятную песню. Она называется «сколько?», и в оригинале ее исполняет группа «Люмен». Нам казалось, что она идеально передает настроение сегодняшнего дня, наши переживания и, возможно, наше недалекое будущее.

Доиграв, Артем поймал себя на мысли, что наш коллектив до сих пор не имеет названия. Я никогда не задумывался об этом, и приходил играть только ради удовольствия от творчества. Артем с Виктором думали иначе – нужно развиваться, выходить на уровень концертов в институте и в мелких кафе с живой музыкой. Немного прищурив взгляд, Артем спросил нас:

– Как назовемся?

– Не думал – ответил я – может быть, что-нибудь с подтекстом? «Аксиома», например. Мы ведь поем о том, что не требуется кому-то доказывать. Или «Метафора». У нас много иносказательного.

– Нет – вставил Витя – нужно что-то атмосферное, говорящее о лирике и, в то же, время, емкое.

Артем молчал, обдумывая предложенные варианты. Интересно, почему он именно сейчас решил дать нам имя? Немного подумав, я предложил поискать подходящий вариант в названиях песен. Артем, поразмыслив, сказал:

– А, может быть, «Чистый лист»?

– Емкий источник информации, на котором нихрена нет. А что, вариант. – сказал я – так твоя первая песня называлась.

– Помню.

В этот момент зазвонил мой телефон. Кристина…Ей-то что надо? Аня – моя девушка, но с Кристиной, ее сестрой, у меня далеко не самые лучшие отношения. Наверное, опять будет причитать, настаивать, что я не достоин ее сестры, как она делает при каждой нашей встрече.

– Да!

– Стас… – голос Кристины казался мне каким-то…Угнетенным, что ли.

– Слушаю, говори!

– Стасик… – тут я понял, что голос не угнетенный, а заплаканный – Стас… Аня умерла…

Глава 4. Ледяные объятия

Я не понял…Не понял ничего. Ни смысла сказанного, ни момента. Просто ничего…

– Что?

– Аня погибла, Стас! Я не знаю, как. Я… Она разбилась!

В эту секунду с каким-то странным опозданием в сердце кольнула большая игла с ядом. Моя рука затряслась, а то, что я видел, резко помутнело и стало как будто черным. Я уже не видел улыбающихся лиц друзей, не слышал их гитар… Будто отделился от окружающего мира. Из глаз потекли слезы, хотя я не плакал уже около десяти лет. Снег за окном усиливался и казался зловещим, вовсе не тем, какой я видел две минуты назад. Седым… Хоронящим, убивающим меня вместе с осенью. Закрыв глаза, я едва смог выдавить из себя:

– Как?

– Она…– Кристина плакала и с трудом могла говорить – Она упала. С крыши нашего дома. Записку оставила…Странную, ебанутую какую-то! Дура, блядь, дура!!! Приезжай…

Кристина бросила трубку, не успев сразу выключить. Я слышал ее тяжелое дыхание, всхлипывания. Казалось, что ее слезы текут даже через телефон. Мыслей не было… Не было ничего. Просто ничего – ни сторожки, ни друзей…Пустота. Я не мог говорить, не мог думать. Пытаясь как-то скрыть от ребят свои слезы, я отвернулся и молча начал собирать вещи. В это момент Витек спросил:

– Стас, ты куда? Кто звонил?

– Потом!

Не обращая внимания на их удивленные, кажущиеся оскорбленными, лица, я оделся и вышел на улицу. Ветер больно бил по лицу, но мне было напевать на погоду. Снег слился со слезами, застилая глаза. Я шел к ее дому… Шел, надеясь, что меня глупо разыграли, тайно злился на Кристину, вообще на всех, на сегодняшний день, на проклятый снежный сок, стекающий по лицу… Чертово стихотворение. Только сейчас я понимал, какую мерзость, какую страшную вещь я написал к простому, невинному концерту. Мне было страшно… Я боялся безумия, заключающего меня в объятья.… Плакал, не смев сказать ни слова.

На асфальте у ее подъезда были свежие следы машин… «Парковались» – успокаивал я себя: «просто парковались». Нет… Пол легким налетом снега виднелась почти свежая лужа крови с частицами…Бля, о чем это я?! Посмел такое сказать… Рядом, на лавке, сидели две старушки. Их лица казались напуганными. Редко увидишь, чтобы они молчали, и это значило, что случилось худшее…Никаких шуток, разводов и прочей ерунды. Передо мной стояла жизнь в самом жестком своем проявлении – в правде…

Стараясь не смотреть на асфальт, я вошел в подъезд и позвонил в звонок. Кристина не открывала примерно пять минут, и я сначала подумал, что ее нет дома. Лучше бы так и было…Кристина была очень красивой девушкой, но когда она открыла дверь, я увидел, что глаза ее опухли и сделались как будто мертвыми. По лицу была размазана тушь, а между пальцами зажата только что зажженная сигарета. Кивнув, она пустила меня в квартиру. Кристина была пьяна…

Мы смотрели друг на друга…Все было до боли знакомо, только выполнено в другом цвете. Ее губы дрожали. Казалось, что она едва стоит на ногах. Секунда и Кристина положила голову мне на грудь и заплакала. Не скрываясь, не стараясь казаться сильной. Я чувствовал, что могу говорить, но сказал немного:

– Как это случилось?

– Стасик…Стасик…Она уппппала. С кккрыши упала. Иии…И умерла.

– Ты дура!? Нажралась!? Какая, на хуй, крыша!? Вы на первом этаже живете, как она оказалась на крыше!?

– Она…Я…Я не знаю, я тттолько пришла, она лежала ужеее на этом…Как его?.. А, на асфальте в крови, а вокррруг менты ииии медики ходят…Она записку оставила.

– Где записка?

– У ментов. Ониии ееее забраааали.

– Идем.

– Куда?!

– На кровать. Проспишься, а я на кухне буду. Нужно все обдумать.

Кристина едва стояла на ногах, и мне пришлось взять ее на руки. В груди бушевал огонь, как будто горела сера вперемешку с желчью, а пламя походило на пустоту. Руки мои тряслись. Кристина зевнула пару раз и, закрыв глаза, уснула, я донес ее до кровати, взял ключ от квартиры и ушел. Уходить насовсем я не собирался, просто хотелось купить сигарет. Впервые, я никогда не курил…

Мысли в голове шумели, как настраивающийся симфонический оркестр. В ушах играла странная песня…Не помню, как она называется, но строчки «Мы не сможем быть добрее людей» еще долго не могли оставить меня. Снег только усиливался, закрывая белой пеленой весь этот чертов район. Багровый асфальт окончательно пропал из виду…. Меня всегда удивляло блядство окружающей действительности, ведь ни одна сука так и не удосужилась отмыть дорожку от крови. Наверное, сослались на погоду. Уроды…

Ларек был буквально в двух шагах от Аниного дома, но снег, словно ограждая меня от никотина, не хотел меня к нему пускать. Плевать на погоду!

Сколько есть денег? В кармане было немного мелочи, на «Бонд» хватит. И зажигалку…Идиот! У Кристины же есть сигареты, растяпа. Ладно, пускаю свои будут.

– Дайте, пожалуйста, «Бонда» синего и зажигалку.

– Какую? – Продавец говорил с явным кавказским акцентом, хотя чему удивляться, ларек же.

– Да любую, пофиг.

– Двадцать четыре рубля с тебя.

– Пожалуйста.

Спрятав покупку в карман, я пошел обратно. Как же странно все это…За что? Три года назад я потерял Женю, и вот теперь Аня… Господи, пожалуйста! Я сплю!!! Разбуди меня! Дерьмовый сон… Нет, это явь. Не менее дерьмовая явь.

Крошечные спицы впивались в каждую клетку кожи. Злость, боль, холод…Снег наносил мне удары, будто вгоняя эти шипы все глубже и глубже… Я решил поговорить о случившимися со старушками, все еще сидящими у подъезда. Одна из них, Раиса Филипповна, жила по соседству с сестрами, часто общалась с ними и, думаю, может знать, что случилось.

– Раиса Филипповна, здравствуйте! Что произошло? Что с Аней?!

– Анечка…Жалко девочку, дурочка она совсем, глупая. Ей жить да жить, а она себя убила. С крыши, мальчик, она сбросилась. Милиция приезжала, скорая была, но что поделаешь – не поможешь уже. Ее ж сплющило от удара, я все видела. И как упала, и бумажку в руке видела, прости Господи. Милиции уже все рассказала.

От ее слов на моих глазах опять навернулись слезы… Она продолжала:

– А еще она странная какая-то была в последнее время. Крики ее из квартиры доносились, как будто режут или это…Срам этот, ну ты понял, молодой же. Знаешь. И лампа эта красная, дебильная, ночью постоянно работает, мерцает так. Проходишь вечером перед их окнами, а она аж глаза режет!

– А что за бумажка? – Я не мог сразу воспринять сказанное, слишком много того, чего в принципе быть не может, и задал первый вопрос, пришедший в голову.

– Записочка какая-то. Следователь из прокуратуры ее прочитал, я краем уха слышала, когда они протокол составляли. Странная девка была, нормальная такого не напишет, помяни мое слово, я все помню…

– Не томите!

– Там было написано: «Я вынимаю иглу из фотографии. Тяжело, больше так не могу… Из раза в раз. Хватит, я не хочу, чтобы он мной владел. Но он – это и я… Он должен умереть. Простите…» Я же говорю, что бред какой-то, наверное, парень ее бросил, а она напилась или накурилась – и нырнула в асфальт. Еще…

– НИКТО ЕЕ НЕ БРОСАЛ!!! Не смейте про нее говорить такое!

– Прости, мальчик, я не знала, что она вообще кому-то может быть дорога. Даже сестре ее наплевать, наверное. Кстати, у Никоноворны можешь и не спрашивать ничего – она пришла недавно, и ничего не видела.