Голова, полная призраков

Пол Дж. Тремблей

Голова, полная призраков

 Text copyright © 2019 by Paul Tremblay

© К. Батыгин, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Посвящается Эмме, Стюарту и Ширли

«Как помню, первой к краю бездны подступила она, под отзвуки дешевого фильма».

– Future of the Left, «Ирландия глазами идиота»

«Как же приятно быть в этой большой комнате и ползать по ней, как мне заблагорассудится!»

– Шарлотта Перкинс Гилман, «Желтые обои»

«Поделиться с тобой секретом? Обещаешь никому не говорить? Тайну неявную я тебе открою: мы с тобой здесь совсем не одни».

– Bad Religion, «Голова, полная призраков»

Часть 1

Глава 1

– Мередит, тебе наверно сейчас тяжело?

Рэйчел Невилл, писательница – автор бестселлеров, одета в идеальный наряд для осени: синяя шляпа в тон подобранной со знанием дела юбке по колено и бежевый шерстяной жакет с пуговицами величиной с голову котенка. Она всеми силами пытается не оступиться на неровной дорожке. Каменная тротуарная плитка с выступающими из-под земли краями местами перекосилась и качается под ногами Рэйчел, как готовые выпасть молочные зубы. В детстве я обвязывала шатающийся зуб красной зубной нитью. Нить оставалась там много дней, пока зуб не был готов покинуть мой рот добровольно. Марджори гонялась за мной по всему дому, пытаясь ухватиться за вощеную нитку и заявляя, что я сама ее провоцирую. В ответ я визжала и плакала. Меня эти игры не только веселили, но и пугали. Я опасалась, что если я позволю ей вытащить хотя бы один зуб, то она не удержится от удовольствия вырвать и все остальные.

Неужели так много воды утекло с того времени, когда мы жили здесь? Мне всего двадцать три года, но на вопрос о моем возрасте я отвечаю, что мне без двух лет уже четверть века. Мне нравится наблюдать, как люди начинают мучаться с расчетами.

Сойдя с плитки, я шагаю к дому по запущенному газону с его диким разнотравьем, весной и летом разрастающимся буйным цветом. Теперь же растения смирились с приближением очередной прохладной осени. Кончики листьев и сорняков щекочут щиколотки и цепляются за кроссовки. Если бы Марджори была здесь сейчас, она наверняка рассказала бы мне о копошащихся под подгнившей растительностью червяках, паучках и мышах, которые готовятся напасть на девушку, сдуру покинувшую безопасную дорожку.

Первой в дом заходит Рэйчел. У нее, в отличие от меня, есть ключ. Я немного отстаю, соскабливаю с входной двери полосочку белой краски и кладу ее в карман джинсов. Почему бы мне не взять что-нибудь на память? Судя по ободранной двери и крыльцу, усыпанному белой пылью наподобие перхоти, таким сувениром порадовала себя далеко не я одна.

Я не осознавала, насколько сильно скучала по этому месту. Никак не могу отделаться от мысли о том, каким серым выглядит дом. Неужели он всегда был таким серым?

Я осторожно проскальзываю внутрь, чтобы не задеть готовую в любой момент заскрипеть входную дверь. Стоя на потертом паркете холла, я закрываю глаза, чтобы лучше запомнить первые мгновения моего возвращения домой после долгого отсутствия. Потолки здесь такие высокие, что мне никогда ни до чего не удавалось дотянуться. Чугунные радиаторы, попрятавшиеся по углам комнат, выжидают момента, когда смогут снова гневно выпустить пар. Прямо передо мной – столовая, рядом – кухня, где нам строго-настрого запрещено слоняться, и коридор, ведущий к задней двери; справа от меня – гостиная и другие коридоры, простирающиеся в разные стороны, как спицы на колесе; подо мной – подвал с фундаментом из известки и камня и с холодным земляным полом, который я даже сейчас ощущаю между пальцами ног. Слева от меня открывается проем с лестницей; белые балясины и перила чередуются с черными ступеньками и пролетами, как клавиши на рояле. Лестница вздымается тремя пролетами через две площадки на второй этаж. Поднимаешься по ней так: шесть ступенек наверх, площадка, поворот направо, на этот раз до следующей площадки всего пять ступенек, еще один поворот направо и шесть ступенек наверх до коридора на втором этаже. Меня всегда забавляло, что к моменту подъема на второй этаж человек совершал почти полный оборот вокруг собственной оси. При этом я неустанно жаловалась, что на среднем пролете не хватало шестой ступеньки.

Я открываю глаза. Все выглядит ветхим и заброшенным, но в некотором смысле – абсолютно таким же, как прежде. Пыль, паутина, полопавшаяся штукатурка и облупленные обои кажутся почему-то поддельными. Фальшивые признаки течения времени, бутафория для очередного пересказа истории, которая из-за столь частых повторов утратила смысл даже для тех из нас, кто ее пережил.

Рэйчел сидит на дальнем конце длинного дивана в почти пустой гостиной. Чехол от пыли защищает обивку дивана от любого, кто решится плюхнуться на него. А может быть чехол ограждает Рэйчел от контакта с заплесневевшим диваном. У нее на коленях устроилась ее шляпа – хрупкая птичка, изгнанная из гнезда.

Я наконец-то решаю ответить на ее риторический вопрос, пусть момент для ответа уже упущен.

– Да, мне тяжело. Прошу, не называй меня Мередит. Я предпочитаю, чтобы меня звали Мерри[1].

– Прости, Мерри. Может быть возвращение сюда было плохой затеей, – Рэйчел встает. Шляпа медленно опускается на пол, а Рэйчел убирает руки в карманы жакета. Мне в голову приходит мысль: не прячутся ли и у нее в карманах кусочки отвалившейся краски, обрывки обоев или другие осколки прошлого этого места? – Мы можем провести интервью в любом другом месте, где тебе будет комфортнее.

– Да нет. Все нормально. Я сама пошла на это. Просто…

– Нервы. Понимаю тебя.

– Нет. – Я произношу это слово нараспев, как моя мама. – Как раз напротив, ничего общего с нервозностью. Я поражена тем, насколько комфортно я себя ощущаю. Как ни странно это прозвучит, неожиданно приятно снова оказаться дома. Не знаю, есть ли в этом хоть какая-то логика. Да и я обычно так себя не веду. Может быть я и в самом деле нервничаю. В общем, садись, пожалуйста. Я к тебе присоединюсь.

Рэйчел садится обратно на диван и произносит:

– Мерри, я понимаю, что ты не очень хорошо меня знаешь. Обещаю, мне можно доверять. К твоей истории я отнесусь с тем уважением и пониманием, которых она заслуживает.

– Спасибо, верю тебе. Правда, – говорю я и сажусь на другой конец дивана, мягкого, как шляпка гриба. Я благодарна, что между диваном и мной есть чехол, на котором я восседаю. – Я на самом деле не уверена полностью в самой истории. Это определенно не моя тема. Сюжет не мой, и нам временами будет сложно исследовать эту терра инкогнита. – Я улыбаюсь, гордая метафорой.

– Воспринимай меня как твою спутницу в этом путешествии. – Ей улыбка, в отличие от меня, дается легко.

Я спрашиваю:

– Как ты достала его?

– Что именно, Мерри?

– Ключ от входной двери. Ты купила дом? Недурная идея, в самом деле. Конечно, у прошлого владельца не получилось заработать на экскурсиях по печально известному дому Барреттов, но это не значит, что не получится в этот раз. Это будет отличная реклама для книги. Ты или твой агент могли бы возобновить экскурсии и приправить их чтениями и раздачей автографов в столовой. В холле можно организовать магазинчик, продавать пользующиеся спросом жутковатые сувениры и книги. Я могла бы помочь со сценами и трюками в комнатах на втором этаже. В качестве – как у нас там записано в договоре? – «творческого консультанта» я могла бы поработать с реквизитом и постановкой… – Я теряю нить шутки в уже порядком затянувшейся попытке сострить. Перестав наконец болтать, я поднимаю руки, складываю большие и указательные пальцы в рамку и, исполняя роль воображаемого режиссера, направляю фокус на Рэйчел на фоне дивана.

Рэйчел вежливо смеется на протяжении всей моей тирады.

– Для ясности, Мерри, мой дорогой творческий консультант: твой дом я не покупала.

Я осознаю, что говорю слишком быстро, но, кажется, я не в силах замедлиться.

– Это, скорее всего, разумно. Кто знает, насколько обветшало здание. К тому же, как говорится, покупая дом, приобретаешь и чужие проблемы.

– Следуя твоей более чем обоснованной просьбе о том, чтобы нас никто не сопровождал сегодня, я договорилась с крайне доброжелательным агентом по недвижимости, он одолжил мне ключ и дал нам возможность провести в доме некоторое время.

– Мы наверняка нарушаем какие-нибудь правила жилищных органов. Впрочем, я никому не проболтаюсь, сохраню твой секрет.

– Ты умеешь хранить тайны, Мерри?

– Лучше, чем многие. – После паузы я добавляю, просто из желания сказать что-то загадочное и многозначительное: – Чаще всего это они хранят меня.

– Ты не против, если я включу запись, Мерри?

– Как? Ты не будешь делать заметки от руки? Я представляла тебя наготове с ручкой и маленьким черным блокнотом, который ты держишь на почетном месте, в кармане куртки. Блокнотик с цветными разделителями и закладками, которыми помечены страницы с результатами сбора информации, зарисовками персонажей и произвольными, но глубокими наблюдениями о любви и жизни.

– Ха! Нет, это абсолютно не в моем стиле. – Рэйчел, заметно расслабившись, наклоняется ко мне и трогает за локоть. – Поделюсь, если можно, моей собственной тайной: я не могу разобрать собственные каракули. Мне кажется, что я стала писательницей назло всем учителям и детям, которые высмеивали мой почерк.

Ее улыбка искренняя и робкая, и я чувствую, что она мне начинает все больше нравиться. Меня радует и то, что она не красит седеющие волосы, что у нее правильная, но без лишней демонстративности осанка, что она кладет левую ногу поверх правой, что ее уши не выглядят слишком большими для ее лица, и что она все еще не сделала замечание по поводу того, каким жутковатым, пустым и старым стал дом, где прошло мое детство.

Я говорю:

– Я знаю, как ты можешь отомстить всем! Мы назовем твои будущие мемуары «К черту красивый почерк!»[2]. Мы разошлем экземпляры книги твоим смущенным учителям, уже давно вышедшим на пенсию. И каждый экземпляр, разумеется, снабдим нечитабельным автографом красными чернилами.

Рэйчел распахивает жакет, из которого достает смартфон.

Я медленно наклоняюсь и поднимаю с пола ее синюю шляпу. Вежливо смахнув с полей шляпы пыль, торжественно водружаю ее себе на голову. Она мне мала.

– Та-дам!

– Тебе она больше идет, чем мне.

– Ты правда так думаешь?

Рэйчел снова улыбается. Эту улыбку мне не удается истолковать. Ее пальцы быстро летают по экрану телефона. Пустое пространство гостиной оглашает короткий «бип!» телефона. Неприятный звук. Холодный, окончательный, безвозвратный.

Она говорит:

– Давай начнем с Марджори. Какой она была до того, как все произошло?

Я снимаю ее шляпу с головы и верчу на пальце. Центробежная сила вращения либо позволит шляпе удержаться, либо отправит ее в полет на другую сторону комнаты. Я задаюсь вопросом, в каком месте этого обширного дома может очутиться шляпа.

Я произношу:

– Моя Марджори… – Пауза. Я не знаю, как объяснить ей, что моя старшая сестра так и не повзрослела за последние пятнадцать с чем-то лет, и что момента «до того, как все произошло» никогда не было.

Глава 2

Самая последняя девушка

Да, это всего лишь БЛОГ! (Как старомодно!) А может быть САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ ДЕВУШКА[3] – лучший блог из всех существовавших!?!? Исследуем все, связанное с хоррором и ужасами. Книги! Комиксы! Компьютерные игры! Телепрограммы! Фильмы! Уроки! Все, от кровавых, чернушных и аляповатых ужастиков до напыщенного и заумного артхауса. Опасайтесь спойлеров. Я БУДУ ВАС СПОЙЛЕРИТЬ!!!!!

Автор: Карен Бриссетт

Понедельник, 14 ноября 20__ г.

«Одержимая». 15 лет спустя:

Эпизод 1 (Часть 1)

Знаю, в это трудно поверить, но любимое всеми (ну, по крайней мере мной) реалити-шоу «Одержимая», потерпевшее полное фиаско, вышло на телеэкраны пятнадцать лет назад. Блин, пятнадцать лет назад, представляете? Хорошее было время: слежки со стороны АНБ[4], торренты, краудфандинг и докризисная экономика!

Нам потребуется лодка побольше[5], чтобы разобрать все шесть эпизодов этого шоу. Нам будет о чем поговорить. Да обсуждения одного только пилотного выпуска хватило бы на целую диссертацию. Все, не могу больше ждать! Вы тоже не можете больше терпеть! Карен, прекрати дразнить насссссссс!!!!

Добавить голос от автора: Еще в середине 2000-х гг. замена телешоу в разгар осеннего сезона/праздничного периода означала закрытие программы. Однако после успеха «Утиной династии» и многих других так называемых «реднек-реалити-шоу» на кабельном телевидении в любой момент в сетку вещания мог неожиданно попасть сериал, который станет хитом.

(Лирическое отступление: эти «реднек-реалити-шоу»[6] – предельно мещанская терминология! – восполнили нехватку комедий и драм о синих воротничках… вспомните «Зеленые просторы» или «Придурков из Хаззарда», нет, я тоже не смотрела.)

Discovery Channel поставил многое на «Одержимую», хотя на первый взгляд сериал не походил на типичную программу о реднеках. Место действия шоу (да, я использую слова «место действия», поскольку я подхожу к этой программе как к художественному вымыслу, потому что, как и другие телевизионные «реалити-шоу», это и есть художественный вымысел) – благопристойный пригород Беверли, штат Массачусетс. Обидно, что семейство Барретт не могло обосноваться в окрестном городке Салем, где, как вы знаете, в былые времена посжигали всех ведьм. Настоящим прошу и умоляю, чтобы выпустили сиквел с местом действия в Салеме, ну пожалуйста! Шучу, конечно, но разве не было бы весьма кстати, если бы события «Одержимой» происходили в городке, который печально известен пытками и убийствами «безнравственных» молодых женщин? Впрочем, я отвлеклась… Так вот, на первый взгляд в шоу нет реднеков, нет заводей, нет водоемов с каймановыми черепахами, нет простецких нравов, нет народных премудростей, нет облаченных в рабочие комбинезоны парней с окладистыми бородами. Барретты – типичная семья среднего класса, жившая в те времена, когда средний класс стремительно сокращался. Собственно, увядающая среднеклассовость этой семьи во многом и привлекала к шоу синих воротничков и опустившихся неудачников. Многие американцы думали и продолжают думать, что они принадлежат к среднему классу, даже если это не так. Им отчаянно хочется верить в средний класс и в ценности буржуазного капитализма.

Итак, перед нами семья, будто бы списанная из ситкомов 1980-х гг. (в стилистике «Семейных уз», «Кто здесь босс?», «Трудности роста») и держащая оборону от внешних сил (как реальных, так и вымышленных). Большая удача «Одержимой» в деле привлечения аудитории синих воротничков была связана с образом Джона Барретта, безработного отца сорока с чем-то лет. Финансово семья, как и многие другие, была в полном дерьме, мягко говоря. Барретт девятнадцать лет трудился на компанию-производителя игрушек Barter Brothers, но был уволен после того, как предприятие выкупила корпорация Hasbro, закрывшая фабрику, которая работала на протяжении восьмидесяти лет в Салеме (ага, снова Салем! Куда подевались все ведьмы?). У Джона не было высшего образования и работал он на том предприятии с девятнадцати лет, сначала – на сборочном конвейере. С течением времени он постепенно поднимался по игрушечной карьерной лестнице и в конечном счете возглавил экспедиционный отдел. За двадцатилетнюю каторгу он получил выходное пособие в размере оклада за тридцать восемь недель, которое он умудрился растянуть на полтора года. Однако Барреттам едва хватало средств, чтобы содержать двух дочерей и большой дом, оплачивать налог на недвижимость и материально обеспечивать все надежды, обещания и желания, которые предполагает образ жизни среднего класса.

Пилотный эпизод открывается пересказом невзгод Джона. Блистательный ход сценаристов/продюсеров/создателей шоу! Начать одной из множества реконструкций эпизодов одержимости было бы слишком банальным и, если уж честно, нелепым ходом. Вместо этого нам показывают зернистые черно-белые фотографии фабрики, где работал Джон, в период ее расцвета, и счастливых работников, которые мастерят игрушки из поролона и резины. Потом мы видим монтаж, где изображения сменяют друг друга с почти не воспринимаемой сознанием скоростью: политики в Вашингтоне, озлобленные митингующие движения «Захвати Уолл-стрит», собрания Движения чаепития, таблицы и графики с данными по безработице, хаотичные судебные заседания, возмущенные говорящие головы, люди, покидающие со слезами на глазах фабрику Barter Brothers. Уже с первой минуты сериала мы становимся свидетелями новой и уже до боли знакомой американской экономической трагедии. Шоу исключительно реалистичными средствами создает атмосферу серьезности происходящего и одновременно тревожности при первом же знакомстве с Джоном Барреттом, олицетворением нового стерилизованного постмиллениумного мужчины, живого символа развала патерналистского общества. И, Бог мой, надо отдать ему должное, играл роль символа он отлично, не так ли?

Тьфу, я не планировала открывать эту серию постов о ТОМ шоу рассуждениями о политике. Обещаю, в конечном счете я доберусь и до увлекательного и кровожадного хоррора. Вам придется потерпеть меня… ТАК ПОВЕЛЕВАЕТ КАРЕН!!!

Если «Одержимая» желала идти по стопам огромного количества своих предшественников – архиконсервативных фильмов и хорроров об одержимости злыми духами, то она решилась опереться в повествовании на поникшие плечи подавленного главы семьи. Посыл был вполне очевиден. Папа Барретт сидел без работы. Соответственно, семья и общество в целом находились в состоянии полномасштабного разложения. В подводке о бедной маме, Саре Барретт (непоколебимой кассирше в банке), даются только обрывочные справочные данные. Лишь позже в пилотной серии мы узнаем, что она единственная кормилица семьи, когда она вскользь упомянет о работе во время интервью-исповеди (видите, что они придумали для этого сегмента шоу????). Саре во вступлении практически отводится роль предмета реквизита. Мы видим монтаж из свадебных фотографий и фотографий дочерей, Мерри и Марджори.

На фотографиях все улыбаются и выглядят счастливыми, однако на заднем плане уже звучит зловещая музыка… (пам, пам, ПАМ!)

Глава 3

Я объясняю Рэйчел, что не было какой-то точки отсчета, «нулевой отметки» в произошедшем с Марджори и нашей семьей.

Даже если такой момент и был, я о нем не знала в возрасте восьми лет, да и нынешней мне с высоты моей почти четверти века не удавалось взглянуть на прошлое ясным взглядом. Что еще хуже – воспоминания перемешиваются у меня и с кошмарами, и с экстраполяцией, и с искаженными пересказами моих бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек, и с городским фольклором, и с враньем, которое распространяется в СМИ, массовой культуре и почти беспрерывном потоке контента сайтов, блогов и каналов YouTube, которые посвящены телепередаче (стоит признаться, что я читаю в онлайне гораздо больше материалов, чем стоило бы). Все это неизбежно путается с тем, что я знала тогда, и с тем, что я знаю теперь.

В некотором роде факт, что моя личная история, в буквальном и в переносном смысле терзаемая внешними силами, не принадлежит мне, вызывает не меньший ужас, чем то, что произошло в действительности. Почти.

Приведу небольшой пример прежде, чем мы перейдем к рассказу.

Когда мне было четыре года, мои родители сходили два раза на «Встречи супругов»[7], которые проходили в выходные дни при поддержке церкви. По рассказам, полученным через вторые, третьи и даже четвертые руки, я узнала, что настоял на этом папа. Он надеялся, что программа поможет им с мамой преодолеть сложный период в браке и вернуть Бога в их отношения и жизни. К тому времени мама уже не была католичкой, да и вообще не исповедовала какую-либо религию. Она была настроена категорически против этой затеи, но все же сходила на встречи. Почему она согласилась – тема, открытая для выстраивания любых предположений. Мне или кому-то другому она так и не объяснила почему. То, что я сейчас об этом говорю, крайне смутило бы ее. Первые выходные прошли неплохо. Они жили в треугольном доме-шалаше, гуляли в лесу, участвовали в групповых беседах и выполняли упражнения по выстраиванию диалога. Каждая супружеская пара поочередно записывала и потом озвучивала ответы на вопросы о брачной жизни. Темы часто представлялись в контексте какой-нибудь притчи или отрывка из Библии. По всей видимости, со вторыми выходными все пошло не так гладко. Мама ушла прямо с общего собрания; поговаривают, что папа перед лицом всех собравшихся сослался на строфы «Ветхого Завета» о женах, которые должны повиноваться мужьям[8].

Суть в чем? Есть вероятность, что бегство мамы в тот уикенд – большое преувеличение. Мои родители в самом деле прервали вторую часть программы и, в конечном счете, провели ночь в казино где-то в штате Коннектикут. Кроме того, хотя известно, что папа вновь обрел религию, когда мы были постарше, ни он, ни мы не посещали католическую или любую другую церковь многие годы до попытки проведения обряда экзорцизма. Упоминаю все это я для того, чтобы рассказ был точный и без отрыва от контекста. Плюс, вполне возможно, что папа вообще не цитировал Библию (вне зависимости от того, сколько людей верит в обратное).

В то же время я не хочу исключать вероятность того, что папа все-таки бросил маме те оскорбительные строфы. Это вполне в его духе. Все остальные детали этой истории легко представить: мама пулей вылетает из их домика, папа бежит следом, моля о прощении и принося глубочайшие извинения, а затем увозит ее в казино, чтобы загладить свою вину перед ней.

Впрочем, все это не важно. Я помню о тех «Встречах супругов» только то, что мои родители уехали куда-то далеко, пообещав скоро вернуться. В четыре года я запомнила лишь слово «далеко». Я не имела никакого представления о расстоянии и времени. Я только понимала, что они «далеко». Это слово звучало необычайно зловеще, как мораль из басен Эзопа. Я была уверена, что они покинули нас, поскольку им надоело, что я ем пасту без соуса. Добавляя масло и перец к макаронам в форме рожков (именно такую пасту я предпочитала), папа неизменно ворчал, что он не понимает, как мне может не нравиться соус. Пока они были далеко, за мной и Марджори присматривала младшая сестра папы, тетушка Эрин. С Марджори-то все было в порядке, а я была слишком перепугана и взволнована, чтобы нормально спать. Я тщательно выстраивала караулы игрушечных животных в изголовье моей кровати, пока тетушка Эрин пела мне песню за песней. Со слов самой Эрин, не имело значение, что именно она пела, главное – чтобы это было что-то, что я слышала по радио.

Ладно, я обещаю не снабжать мой рассказ дальнейшими примечаниями с указаниями на все источники информации (как противоречивой, так и иной). В этом вступлении я просто хочу показать, как это все запутанно и как все может усложниться дальше.

Откровенно говоря, если абстрагироваться от влияния всех внешних факторов, я помню несколько вещей в самых мельчайших подробностях, столь ужасающих, что я боюсь затеряться в лабиринте воспоминаний. Есть моменты неясные и непонятные для меня. Будто бы я пытаюсь разобраться в чужих мыслях. Боюсь, в моей голове хронология и события запутались и исказились.

Итак, все же давайте начнем снова, просто держа все это в уме.

Я хочу сказать этой не особо связной преамбулой, что я силюсь найти подходящее место для начала рассказа.

Впрочем, начало уже положено, не так ли?

Глава 4

Посреди спальни у меня стоял картонный домик для игр. Он был белый, с черными полосками, которые обозначали шиферную крышу, и с нарядными лотками для цветов под окошками со ставнями. Наверху была приземистая кирпичная труба, явно маловатая для Санты. Впрочем, к тому времени я уже не верила в Санту, лишь притворяясь, что все еще верю, чтобы угодить другим людям.

По идее, мне нужно было раскрасить белую основу моего картонного домика, но я этого не сделала. Мне как раз нравилось, что домик стоит весь белый под лазурным небосводом голубых стен моей комнаты. Фасад так и оставался нераскрашенным, зато внутри у меня было уютное гнездышко: все пространство усыпано одеялами и мягкими игрушками, а стены увешаны рисунками, изображавшими меня и родных в различных сценах и образах (Марджори чаще всего представала как воинственная принцесса).

Я сидела с книгой на коленях внутри моего картонного домика за плотно закрытыми окнами и дверкой. В руке я сжимала маленький складной фонарик для чтения.

Свинки с их несуразными пикниками меня никогда особо не волновали. Восторга у меня не вызывали и нелепые бананомобили, огурцы-машины и хот-доги на колесах. Лихач за рулем Пес Динго и бесконечно преследующая его офицер полиции Флосси порядком раздражали меня. Мои глаза вечно пытались найти этого пройдоху, Золотого Жучка, хотя к тому моменту я уже давным-давно нашла и запомнила все места, где он был: за рулем желтого бульдозера на обложке, потом в самой книжке – сзади, в грузовике козлика Микеля Анджело, и на водительском месте красного Volkswagen Beetle, который рассекал воздух на буксире грузовика-тягача. Чаще всего все, что было видно, – лишь пара желтеньких глаз, взирающих на меня из окна машины. Папа рассказывал, что когда я была совсем маленькой, я доводила себя до исступления, если у меня не получалось найти Золотого Жучка. Я ему верила, хотя мне было непонятно, что значит «дойти до исступления».