Красный террор. Карающий меч революции

Особое значение для становления региональной историографии ВЧК имеет коллективная монография ленинградских историков, посвященная ПГЧК. Можно отметить привлеченные партийные и чекистские архивные материалы, насыщенность биографиями местных чекистов, детализацию ряда ключевых дел. Вместе с тем, помимо политической заданности, в работе есть еще один существенный недостаток – в ней практически не рассмотрена деятельность Петроградской ЧК в 1920–1922 гг. Но в целом, наряду с появившимися позднее книгами М. Н. Петрова и А. В. Смолина, она позволяет выявить характерные для Северо-Запада особенности борьбы с контрреволюцией в регионе[41]1.

Для этого периода советской историографии ВЧК характерно усиление интереса к биографиям руководителей ВЧК и местных ЧК [42]. Эти биографические публикации позволяют, хотя и не в полной мере, выявить роль и позицию отдельных лиц в проведении красного террора и в борьбе с контрреволюцией в целом.

Помимо специальных исследований, посвященных чрезвычайным комиссиям и борьбе с контрреволюцией в рассматриваемый период (с 1955 г. по конец 1980-х годов) выходят работы, в которых данная проблематика затронута в связи с другими вопросами истории Октябрьской революции и гражданской войны[43]. Особо отметим важный вклад в характеристику белого движения, который внесли работы Л. М. Спирина. В них впервые была приведена статистика белого террора на советских территориях, подробно освещена роль антисоветских партий в организации террора.

Новый период в историографии вопроса о красном и белом терроре начинается с конца 80-х годов, что было обусловлено политическими изменениями в советском обществе, вызванными перестройкой Горбачева. Среди прочих тем, проблема красного и белого террора в гражданской войне была включена в начале 1989 г. Академией наук СССР в комплексную программу исследований по истории Великой Октябрьской революции [44]. В 1989–1990 гг. новыми изданиями выходят работы историков двадцатых годов. Особо следует выделить переиздание работы С. П. Мельгунова и двухтомного документального сборника «Красная книга ВЧК». В журналах печатаются самостоятельные исследования отечественных историков и публицистов, краткие изложения зарубежных работ, архивные материалы[45].

Нельзя не заметить, что в этот период наблюдается определенный перекос в изобличении красного террора, обусловленные в значительной степени влиянием эмигрантской литературы. Особую роль в этом процессе играла публикационная деятельность Ю. Г. Фельштинского[46]. Помимо монографии по истории гражданской войны, им были подготовлены два тематических сборника, посвященные проблеме красного террора[47]. Следует отметить, что, несмотря на большое количество помещенных документов, их ценность снижена механическим подходом составителя к подбору и размещению материалов. В целом же новая публикация документов Особой комиссии, ряда чрезвычайных комиссий (Царицынской и других) при критическом подходе к их анализу, безусловно, оказывает помощь исследователю в разработке проблемы красного террора в гражданской войне.

Переиздание «Красной книги ВЧК» и отдельные контрвыступления историков не могли изменить кардинально подход к освещению проблемы красного террора[48]. Освещение политики красного террора стало заложником бурных изменений в последний период перестройки.

Объективный и научный подход наметился лишь к середине 1990-х гг[49]. Коренному пересмотру подверглась статистика красного террора; прежде заниженные цифры уступили место более реальным данным. Сделаны были первые попытки создания целостной концепции красного террора, его содержания и направленности. Вместе с тем оставались существенные пробелы и упрощения в раскрытии этой важной проблемы, дополненные работами последующих лет.

Большую роль в разработке темы сыграли работы казанского историка А. Д. Литвина, основанные на большом архивном материале, прежде всего его монографическое исследование по данной теме [50]. Работа хорошо прорабатывает вопросы, связанные с проведением террора в поволжских губерниях и Москве, дается характеристика белому террору, особенно индивидуальному, рассмотрены и другие важнейшие аспекты проблемы.

Можно также выделить работы, поднимавшие отдельные темы значимые для данного исследования. Это работы С. В. Волкова о репрессиях против российского офицерства, Г. В. Жиркова о дискуссии, посвященной красному террору и ВЧК в 1918 г., С. В. Ярова о политической психологии рабочих и крестьян, И. В. Михайлова и А. И. Степанова о психологическом аспекте террора и ряд других работ[51].

Вышло ряд новых работ освещающих деятельность петроградской ЧК и в целом жизни города и региона в 1918 г[52].

Исследование деятельности ВЧК и различных местных чрезвычайных комиссий стало предметом научных изысканий при защитах докторских и кандидатских работ[53].

Таким образом, исходя из степени изученности темы и принимая во внимание тот факт, что специальных монографических исследований по красному террору и ВЧК в 1918 г. в современной российской исторической науке не имеется, а отдельные статьи не освещают всех сторон этой проблемы, целью настоящего исследования является восполнение этого существующего пробела.

Источниковую базу исследования составили опубликованные документы и материалы, связанные с деятельностью карательно-репрессивных органов власти и с борьбой против контрреволюции, данные официальной и нелегальной периодической печати изучаемого периода, мемуарная литература и архивные материалы.

Хотя периодическая печать использовалась при изучении истории ВЧК[54], для исследования вопросов красного террора привлечение газетных материалов имеет особую ценность, т. к. архивы многих чрезвычайных губернских комиссий, особенно за 1918 г., не сохранились или же в них отсутствуют многие важные для этой проблемы материалы. Между тем деятельность этих чрезвычайных комиссий нашла свое отражение в газетных и журнальных публикациях того времени. Особенно много сообщений о тех или иных проявлениях террора приходится на сентябрь-ноябрь 1918 г., наиболее бедный архивными данными период. Связано это в первую очередь с Постановлением Совета Народных Комиссаров о красном терроре, принятом на его заседании 5 сентября 1918 г., где указывалось, что «необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры» [55].

Примером подобной гласности может служить такое издание, как «Еженедельник ЧК». Несмотря на то, что журнал издавался в течение двух месяцев и вышло всего шесть номеров, он содержит чрезвычайно важные данные о красном терроре в этот период. Особый интерес представляют статьи дискуссионного характера, а также материалы, посвященные регламентации террора. Хотя на страницах еженедельника публиковались далеко не все случаи применения смертной казни, исследователь найдет в нем характерные факты и примеры красного террора. Именно излишняя «гласность» журнала стала причиной его закрытия.

Опубликованные в «Еженедельнике ЧК» данные дополняют материалы других газет и журналов. Особое внимание красному террору уделяла центральная пресса: «Правда», «Известия ВЦИК», «Беднота». Конечно, каждая из этих газет в отдельности не дает полной картины красного террора. Поэтому при анализе его масштабов и социальной направленности необходимо привлечь по возможности всю наиболее значимую периодическую печать различных регионов России, тем более, что даже центральные газеты, несмотря на единый источник сведений (телеграф), имели свою специфику в освещении террора. Например, газета «Беднота» сообщала о расстрелах в деревне, не упоминаемых в «Известиях ВЦИК» и «Правде». Помимо статистики массового террора, периодическая печать является одним из важнейших источников сведений об индивидуальном терроре. Примером может послужить подробное изложение покушения против Генриха Бруно, в личном деле представленное лишь упоминанием[56].

Материалы периодической, печати являются важным источником и при освещении развернувшейся на ее страницах дискуссии о ВЧК. По мере возникновения дискуссий в центральной прессе появляется большое количество критических материалов. Особенно это характерно дли центральных «Правды» и «Бедноты», «Известия ВЦИК» в целом занимает нейтральную позицию, представляя свои страницы обеим сторонам, местные издания в меньшей степени были втянуты в дискуссию и помещали лишь отдельные материалы. Обобщение данных периодики позволяет выявить характер и содержание дискуссии о ВЧК, ее влияния на реорганизацию органов ЧК осенью-зимой 1918/1919 гг.

Советская периодическая печать дополнена материалами оппозиционной и нелегальном прессы, использование которых в некоторых случаях дополняет и корректирует официальные данные. Вместе с тем эти нелегальные издания, в силу их политизации не были положены в основу статистических таблиц применения смертной казни органы ВЧК в 1918 г.

Автором настоящего исследования просмотрены и использованы газетные фонды Российской Национальной библиотеки и Библиотеки Академии Наук в Санкт-Петербурге за 1918–1919 гг.; всего около 120 изданий. Из них более 50 газет послужили основой для статистического материала кандидатской работы. Отсутствие некоторых изданий и соответственно регионов (Смоленская губерния и др.) восполнены данными соседних с ними губерний и центральной прессой.

При разработке проблемы большое значение имело выявление автором исследования в ряде фондов государственных архивов России документов, отражающих деятельность чрезвычайных комиссий, прежде всего Петроградской губернской ЧК. В настоящей работе использованы архивные материалы Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), фонд 142 (Комиссариата внутренних дел Союза Коммун Северной области), фонд 7384 (Петросовета), фонд 8080 (Детскосельской уездной чрезвычайной комиссии), фонд 1000 (Петроградского исполкома) и фонд 8098 (Петроградского губчека). Привлеченные материалы этих фондов позволяют не только глубже исследовать проблемы внутренней политики в Петрограде в 1918–1919 гг., но и определить роль чрезвычайных органов власти в жизни города. Протоколы заседаний Петросовета и Петроградского исполкома корректируют газетные данные, раскрывая механизм принимаемых решений. Анализ документов вышеупомянутых фондов позволяет получить более полное представление о проведении красного террора в Петрограде. Дополненные материалами местной печати, они позволяют раскрыть особенности красного террора в Петрограде.

В работе использованы также материалы Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб), фонд 4000 (Ленинградский институт историко-политических исследований, Смольнинский район, Ленинград – Санкт-Петербург). В данном фонде находятся воспоминания участников Гражданской войны.

Помимо архивных материалов и периодической печати, большое значение для работы имели опубликованные документы о деятельности ВЧК и внутренней политики Советского государства в исследуемый период. В работе использованы документальные издания, как первых советских лет, так и более поздние сборники документов, в т. ч. появившиеся в последние годы.

Прежде всего, следует выделить тематические сборники, посвященные деятельности чрезвычайных комиссий. Первым изданием подобного рада стала «Красная книга ВЧК», вышедшая в 20-е годы[57]. В ней представлены все важнейшие материалы (за исключением «заговора трех послов») о контрреволюционных организациях, раскрытых ВЧК в годы гражданской войны. Представлены протоколы допросов, материалы следствия и дан краткий исторический очерк. В этот период вышел еще ряд изданий, посвященных деятельности ЧК. Краткий очерк истории МЧК изложен на страницах документально-публицистического сборника, посвященного пятилетию Советской Москвы. В книге опубликован статистический материал, характеризующий деятельность МЧК в первые годы советской власти [58]. Первое документально-публицистическое издание, посвященное церковной политике советского государства, выходит в эмиграции[59]. В этот период создаются также сборники документов и материалов, посвященных покушениям на В. И. Ленина, истории контрреволюции и отдельным проблемам гражданской войны, в т. ч. на страницах исторических журналов[60]. Особо следует выделить «Сборник узаконений», использованный в работе[61].

Важные источники содержат и сборники документов и материалов, опубликованные после разоблачения культа личности в конце 50-х – 60 гг. Прежде всего, следует отметить сборник документов ВЧК под редакцией Н. Полякова и аналогичные издания, посвященные истории войск ВЧК, организации местных ЧК[62]. Особо следует выделить документальные материалы, помещенные в многотомном издании «Декреты советской власти», использование которых позволяет проследить эволюцию ВЧК параллельно с процессами, происходившими в Советской стране [63]. При изучении деятельности губернских и уездных чрезвычайных комиссий нельзя обойтись без материалов, опубликованных в документальных сборниках, посвященных борьбе за Советскую власть в различных регионах[64].

Таким образом, в данном исследовании предпринята попытка исследовать на основе опубликованных архивных материалов, других источников, весь комплекс проблем, раскрывающих содержание политики красного террора в Советской России в 1918 г., его социальные и внутриполитические итоги. В работе впервые обобщены материалы как центральной, так и местной периодической печати. Самостоятельное значение в диссертационном исследовании получила проблема индивидуального террора, который показан далеко за рамками известных покушений на В. Володарского, М. С. Урицкого, В. И. Ленина. Сделана попытка рассмотреть все факторы, вызвавшие дискуссию о ВЧК в 1918–1919 гг.

В книге также рассматривается степень эффективности красного террора, его мифологизация в массовом сознании и исторических исследованиях. Образ ЧК стал символом эпохи, советской власти, пережившим упразднение этого органа в 1922 г. и дошедшим до нас и это также обусловило появление этой книги. «Такой-то у Верочки (или Женечки)», – говорили в этот период, подразумевая, что человек арестован ВЧК или ЖЧК (Железнодорожной ЧК). «Такой-то переселился к Вере Михайловне», – сообщали знакомым о приговоре к высшей мере наказания. Известным стало и другое выражение: «ЦК цыкает, а ЧК чикает». Само название ЧК, звучавшее как клацанье затвора перезаряжающейся винтовки, стало для многих зловещим символом эпохи. И как рефрен эпох – слова из знаменитой песни «Яблочко»:

«Эх, яблочко,куда ты котишься?В ЧК попадешь– не воротишься!»

Глава 1

Формирование системы Чрезвычайных комиссий и осуществление диктатуры пролетариата в начальный период существования советской власти (октябрь 1917 март 1918 гг.)

§ 1. Причины и предпосылки создания ВЧК

Создание 7 (20) декабря 1917 г. Всероссийской чрезвычайной комиссии при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем явилось закономерным этапом эволюции Советского государства в послеоктябрьский период. Появление ВЧК было вызвано изменениями во внутриполитической обстановке Российской республики и связанной с этим переоценкой взглядов на реализацию принципа диктатуры пролетариата в новых условиях зарождающейся гражданской войны.

Возможность подобного корректирования политического курса после захвата власти, при сохранении основного принципа диктатуры пролетариата, признавалась В. И. Лениным задолго до октябрьских события 1917 г. «Переход от капитализма к коммунизму, конечно, не может не дать обилия и разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна: диктатура пролетариата»[65]. Таким образом, в декабре 1917 г. вопрос ставился о новых политических формах и содержании диктатуры пролетариата сравнительно с прежними дооктябрьскими представлениями большевиков.

Наиболее полно в предоктябрьский период учение о диктатуре пролетариата было изложено В. И. Лениным в работе «Государство и революция». В ней главной целью пролетарской диктатуры объявлялся слом старой государственной машины и ликвидация сопротивления бывшего правящего класса в переходный период построения нового общества [66].

Такая диктатура, утверждал далее Ленин, будет нести в себе как черты, характерные для всех диктатур, так и иметь ряд особенностей, связанных с ее пролетарским происхождением. Являясь диктатурой большинства населения, направленной на подавление сопротивления меньшинства, ставя целью в противовес диктатуре буржуазии устранение, а не закрепление эксплуатации, она тем самым будет более эффективной и демократичной[67]. В силу этого осуществление диктатуры пролетариата, а также задач, стоящих перед ней, представлялось В. И. Ленину в предоктябрьский период дедом относительно легким, не требующим создания специального органа для подавления сопротивления. Само сопротивление новому режиму будет краткосрочным явлением.

Ввиду относительной легкости слома сопротивления буржуазии по сравнению с сопротивлением пролетариата, диктатура последнего могла ограничиться «простой организацией вооруженных масс (вроде Советов рабочих и солдатских депутатов…)»[68]. Следует отметить немаловажный момент, на который обратил внимание В. И. Ленин летом 1917 г. «Теоретически, особенно NB, соединение диктатуры пролетариата с полнейшим местным самоуправлением» [69].

Подобное представление о диктатуре пролетариата (отсутствие необходимости специального постоянного органа подавления, совместимость диктатуры пролетариата и самоуправления, относительно скорое подавление сопротивления новому строю и т. д.) характерно и для более поздних В. И. Ленина, созданных накануне Октябрьской революции 1917 г[70].

Не отрицая необходимость карательно-репрессивных мер в начальный период становления Советской власти и даже отмечая их будущее разнообразие, вплоть до смертной казни, В. И. Ленин в предоктябрьский период не занимался специальной разработкой концепции правоохранительных органов при осуществлении диктатуры пролетариата. Вопрос о смертной казни считался им второстепенным ввиду слабости предполагаемого сопротивления буржуазии и рассматривался лишь как ответная мера. Подавление сопротивления предусматривалось в основном экономическими и контролирующими мерами. Таким образом, существовавшее представление о формах реализации принципов диктатуры пролетариата в дооктябрьский период, как оказалось впоследствии, в значительной степени основывалось на ошибочной оценке сил контрреволюции, и было крайне расплывчатым. Не отрицая роли насилия в становлении советской власти, Ленин не представлял размеров необходимого революционного насилия для сохранения и упрочения этой власти.

Придя к власти в результате октябрьского вооруженного восстания, партия большевиков предполагала в самое ближайшее время начать выполнение первых декретов II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов: о мире, о земле, об отмене смертной казни. Подобная программа являлась компромиссом, уступкой большевиков общественному мнению в виде про-эсеровского Декрета о земле и демократического Декрета № 1 об отмене смертной казни, возобновленной на фронте правительством А. Ф. Керенского 12 июля 1917 г. Таким образом, первые действия новой власти оказались даже более демократичными, чем предусматривали их дооктябрьские лозунги. Часть партии (Л. Б. Каменев, А. В. Луначарский, и другие «мягкие большевики») сочли возможным отказаться от смертной казни в условиях прихода к власти партии, выражающей интересы большинства трудящихся. Необходимость насилия, тем более террора в этой ситуации ими отрицались. А. В. Луначарский писал жене 28 октября 1917 г.: «Я пойду с товарищами по правительству до конца. Но лучше сдача, чем террор. В террористическом правительстве я не стану участвовать… Лучше самая большая беда, чем малая вина»[71]. Далее в письме он писал об ужасе, который он испытывает, боясь прослыть виновником безобразий и насилия.

Вместе с тем, среди большевиков также были противники немедленной отмены смертной казни. Так, против отмены смертной казни резко выступал В. И. Ленин, считая инициативное предложение председателя ВЦИК Л. Б. Каменева пацифистской иллюзией, ослабляющей революцию[72]. Несмотря на подобную позицию В. И. Ленина, возможно излишне заинтересованно интерпретированную Л. Д. Троцким в своих воспоминаниях, постановление было принято Съездом [73].

Компромиссные решения в ранний послеоктябрьский период принимались и в других случаях, не касающихся основ Советской власти, как проявления принципа диктатуры пролетариата. Последняя подразумевалась как необходимое условие осуществления советской демократии, т. е. демократии большинства и не подвергалась переосмыслению.

Партиям социалистической направленности предоставлялась определенная возможность для участия в государственном управлении в случае безусловного признания решений II Всероссийского съезда Советов и совершившегося государственного переворота[74]. В дальнейшем по этому пути пошла партия левых эсеров, вошедшая в декабре 1917 г. в коалиционное правительство с большевиками. При этом доминирующая роль оставалась за большевиками, как и контроль над процессами государственного управления страной. Вместе с тем на съезде было принято постановление о борьбе с контрреволюционными выступлениями. Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов поручил местным советам принять энергичные меры к пресечению подрывных и акций и погромов, к обеспечению подлинно революционного порядка[75].

Несмотря на многочисленные антибольшевистские заговоры и выступления, к их участникам применялись достаточно гуманные меры пресечения и наказания, зачастую не соответствующие замыслам заговорщиков. Подобное наказание контрреволюционеров исходило опять таки из дооктябрьских представлений о характере пролетарской диктатуры и кратковременном сопротивлении буржуазии, для подавления которого нет необходимости в смертной казни и длительных сроках тюремного заключения. «… Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяли и, надеюсь, не будем применять. И, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается»[76], – писал В. И. Ленин.

Вслед за вооруженным выступлением Краснова-Керенского 26–30 октября 1917 г. последовали многочисленные антисоветские заговоры и подготовка новых мятежей (Петроградская школа прапорщиков инженерных войск, Михайловское училище и т. д.). В ноябре 1917 г. в Петрограде был раскрыт заговор монархической группы В. М. Пуришкевича. Революционный трибунал, рассматривающий это дело, установил наличие связи заговорщиков с донским атаманом А. М. Калединым, закупку оружия, вербовку офицеров и юнкеров, планы вооруженного выступления в Петрограде. На суде проходила в качестве обвиняемых группа из 14 человек, в основном военные. Двое участников по молодости были освобождены (оба юнкера и участники восстания). В. М. Пуришкевич был приговорен к четырем годам условно с испытательным сроком в один год; троих участников на этих же условиях приговорили к трем годам условных работ при тюрьме; остальные сроки были определены в пределах от двух до девяти месяцев[77]. Первомайская амнистия 1918 г. аннулировала оставшиеся тюремные сроки. Такие же мягкие приговоры в этот первоначальный период существования советской власти наблюдались и в других схожих случаях [78]. Подобные выступления, изначально трактовались как последние сполохи старой власти, исчерпывающей ими и без того незначительный потенциал контрреволюции.

Попытки введения в этот период смертной казни, помимо декретов СНК и ВЦИК, незамедлительно пресекались. Так был Совнаркомом был отменен приказ № 1 от 1(14) ноября 1917 г. главнокомандующего войсками по обороне Петрограда полковника М. А. Муравьева о беспощадной и немедленной расправе с преступными элементами[79]. В качестве же наказания в основном применялись такие меры, как конфискация, лишение карточек, выдворение и выселение, опубликование списков врагов народа, общественное порицание и т. д.

Между тем в начале декабря 1917 г. все очевиднее становилась ошибочность прежней оценки сопротивления новому советскому режиму. Опасность исходила с самых разных сторон – на лицо был системный кризис российской государственности, в том числе в столице.

В одном только Петрограде насчитывалось до 40 тысяч уголовных преступников, резко активизировавших свою преступную деятельность в послеоктябрьский период[80]. Названная цифра уголовников будет значительно выше, если учесть деклассированные элементы, участвовавшие в столичных погромах, ограблениях, самосудах. Массовый характер подобных явлений приводил к тому, что при разгонах погромщиков в послеоктябрьский период уже часто применялось оружие[81]. Значительную опасность в этих условиях представляли для Советского государства так называемы «пьяные погромы». Уже в ночь на 4 декабря 1917 г. только по Петрограду число массовых винных погромов перевалило за шестьдесят. К целому ряду из них обнаружилась причастность членов кадетской партии[82]. На этом обстоятельстве большевики акцентировали внимание общественности, пытаясь оправдать суровые меры, направленные против этой партии. «И после первого серьезного поражения свергнутые эксплуататоры, которые не ожидали своего свержения, не верили, не допускали мысли о нем, с удесятеренной энергией, с бешеной страстью, с ненавистью, возросшей во сто крат, бросаются в бой за возрождение отнятого “рая”, – писал позднее об этом периоде В. И. Ленин[83].