Мерцание росы

– А твоя возлюбленная тебя отпустит?

Он не ответил, но мы по-прежнему знали, что он грезит физичкой. По дороге мы болтали обо всём, что могло интересовать людей последнего поколения, чьи детские фотографии были бумажными, а город слушал нас и отвечал тишиной проносящихся мимо судеб инженеров, торговцев, военных, бизнесменов и прочих вариаций на тему – как попасть в рай не снимая ботинок. Спустя полчаса мы стояли у входа в здание старого кинотеатра. Высокое сооружение с колоннами находилось на окраине города и, почему-то над этим местом всегда было пасмурно, даже если всё вокруг было залито солнцем.

– Надо было все-таки в планетарий – обреченным голосом Маринка обратилась ко мне и мы шагнули внутрь.

Интерьер был вполне дружелюбным и более того, он даже пытался согреть нас после дождя. Вокруг было множество разных предметов – огромные старые кинокамеры, прожекторы, даже несколько манекенов в нарядах из прошлой эпохи. Было ощущение, что мы очутились внутри головы какого-то режиссера.

– Смотри паутина, – Стас взял рукой невесомую прозрачность и протянул ее Маринке.

– Убери! Липнет!

Он быстро стряхнул паучье творение и поспешил за нами. Мы двигались к кассам.

– Слушай, а где люди? – спросил Тёма.

– Сюда ребятки, донесся женский голос из-за треснутого стекла.

Мы подошли к деревянной панели разделявшей нас и странного вида женщину. На вид ей было не более пятидесяти. Красивая, с пронзительным взглядом и черными густыми волосами.

– Мы хотим посмотреть кино, какой ближайший сеанс?

Пока я налаживал контакт с дамой, позади меня послышалось учащенное дыхание Артема. Похоже, он был на грани измены своей единственной и неповторимой физичке. Женщина передала мне брошюру с расписанием. На ощупь бумаге было лет сто, не меньше. Лист был полон букв и картинок выцветших оттенков. Изучая список, я понял, что никогда не слышал о существовании таких фильмов. “Тексты баланса – документальная лента о волшебных женщинах и мужчинах достойных их волшебства”. Логотипом фильма было око пламени, смотревшее яростью и безудержной красотой из самого центра космоса. Видимо, кто-то пролил воду на этот участок бумаги, и было ощущение, что глаз проронил слезу. А, возможно, слезу уронил сам автор по ушедшей музе. Я вел глазами ниже – к следующему фильму. “В мире, где убивают не только люди, но и боги, я рисовал для нее цветы и никогда не скрывал, что лгу. Я выбираю ложь в мире, где правда помечена…” Я не дочитал до конца – изображение женского лика рядом с названием фильма очаровало меня. Оно было живое, не похожее ни на что. Образ сиял чем-то иным, рожденным не здесь, не в нашем мире. “Благоухание Молока” прочитал я название вслух, и эхо пронеслось по коридорам старого кинотеатра. Я поднял голову и обнаружил, что мои друзья стоят в полной тишине и смотрят, как я изучаю брошюру. Мне стало неловко и я ткнул пальцем в третий фильм.

– Не рано ли столь юным зрителям смотреть такое? – удивилась женщина за кассой.

– Не рано, – ответил я уверенно – четыре билета на Камертонизацию Крови.

Мне казалось, что после обмена взглядами с прекрасной дамой логотипа фильма, я лишился невинности, настолько однозначно звучал мой голос. Нам протянули билеты и мы направились к залу. Брошюру я, конечно, отдавать не стал.

– Странная тётка. У меня мороз по кожи от ее взгляда, шепнула мне в правое ухо Марина.

– Да уж. Но Тёмычу, похоже, понравилась.

Я поддакивал Маринке, но на самом деле все мои мысли были поглощены образом совсем иным – тем самым, сиявшим из брошюры. Поток мыслей был прерван резким криком Стаса. Перед нами стояла та самая женщина, что выдала билеты мгновение назад. У меня, да и не только у меня, не укладывалось в голове, как она могла обогнать нас, ведь дорога от касс к залу была одна – по коридору. По странному коридору. Вдоль стен были развешаны фото детей. Всем было примерно от 10 до 16 лет. Поражал тот факт, что одежда была будто из прошлой эпохи. Под снимками не было ни дат, ни имен. Ничего, кроме безымянных глаз. Но всех их объединяло одно – взгляд был сильным и смелым, с желанием полёта. За грань. Я знал это, потому что сам смотрел на мир таким же. Победив первую волну страха от непонимания законов механики пространства, я собрал билеты и протянул их женщине в очках с железной оправой. Вторая волна удивления накрыла нас, когда мы увидели двери кинозала. Женщина открыла их двумя руками, приложив немалую силу. Конструкция обдала нас дождем из пыли.

– Их что открывали сто лет назад? – спросил Тёма, стряхивая мусор с волос.

– Сорок, – ответила женщина.

– Сорок?

Она промолчала и жестом пригласила пройти внутрь. Я чувствовал, как ребята боятся сделать шаг. Шагнув первым, не без доли ужаса, я двинулся к местам, указанным в билетах. Это был обычный кинозал с обычными креслами. А вот поручни… Они были сделаны из того же грязно-желтого металла, что и оправа очков у женщины-кассира. Свет погас. Двери захлопнулись. Вдруг экран затрещал белыми мухами старого проектора.

– Как она тебе, а? – Маринка издевательским тоном бурила отверстие в душе Артема и без того рвущейся к разным черноглазым полюсам.

– Оставьте его в покое! Придет время – жениться на обеих, – прошипел я и сглотнул предательский смех.

Тёма делал вид, что нас не существует, и глушил издевки наглым хрустом попкорна. Внезапно картинка сменилась на чистую, будто кассету перегнали на диск, избавив зрителя от помех минувшей эпохи. RVK.Heritage – первые буквы, брызнувшие нам в глаза, вызвали негодование друга сидевшего слева от меня:

– Главное, чтоб эффектов было побольше.

– Вспомни Трудную Мишень. Из спецэффектов был только ван Дамм и люди боялись отойти от экрана.

В споре мы пропустили название кинокомпании, но успели вернуть взгляд к названию: “Камертонизация Крови. Каждое ее движение – заклинание” всплыло всё теми же белыми буквами. В кадре появилось большое помещение, заполненное людьми в вечерних нарядах с фужерами. Звучавшая музыка была приятна не только собравшимся на этот деловой банкет, но и нам, хотя в музыке из нас четверых специалистом была только Маринка. Она рассказывала, что любое творение, будь то архитектура или картина, несущее в себе золотое сечение, будет принято телом в обход мозга. Композитор, скорее всего, знал этот секрет не хуже Маринки. Попкорн был явно лишним на этом вечере дорогих фраков и я одарил Тёму однозначным взглядом. Хруст прекратился. И тут я заметил нечто, что перебило мое искреннее желание смотреть фильм – тот самый свет, который я видел в столовке, прерывистой полосой проникал в зал прямо из-под шторы. Не обращая внимание на экранный диалог мужчины с каким-то амбалом, который просто обязан был завершиться дракой, я привстал и двинулся в сторону интересовавшего меня феномена. Ребята напрочь увлеклись киношным действом и пропустили без вопросов, подумав, что я ищу туалет. Я подходил к лучу, а он играл, ускользая, будто заманивая меня двигаться дальше. Распахнув черную плотную материю, я уперся в облупившуюся штукатурку. Под ней была дранка. Это такие тонкие полоски дерева, уложенные внахлест друг на друга под углом – типичная конструкция для старых построек. Я нажал рукой на ветхое пятно и рука провалилась. В глаза ударило солнце. Второй рукой я проделал отверстие большего диаметра и пролез в образовавшуюся дыру. Описать мои чувства мог только мой рот, открытый настолько широко, что там поместился бы весь попкорн сразу. Мир других красок, иных цветов и нового ветра. Живых, настоящих – как я всегда и хотел. И как никогда не случалось в нашем городе серого цвета. Улица была пуста. Кроны деревьев утопали в закатном солнце и оно было ярче нашего. Я попробовал поднять ногу, чтобы сделать шаг и оценить уровень гравитации. Всё было так же, как у нас – нога рухнула на землю. Никаких сказочных изменений в виде полетов или зефирной земли. Я сделал первый шаг в мире, о существовании которого не знал. Еще шаг. Еще. Это был обычный мощеный тротуар, прятавшийся в тени акаций. Обернувшись, я увидел лица своих друзей. Они торчали ошеломленными головами как птенцы из гнезда. Махнув рукой, я пригласил их посетить мир, которого сам не знал.

Первой заговорила Маринка:

– Если здесь есть музыкальные инструменты, я остаюсь!

– Здесь есть звук, значит, будет и музыка, – ответил я.

Мы осторожно пошли вперед.

– Идите, я догоню, – Тёма с завороженными глазами остался осматривать дырку.

– Солнце светит, лето вокруг… Почему холод такой? У меня голова мерзнет! – Маринка подбежала к нам и ждала ответа, но его не было.

– Ты уверен, что нам следовало лезть в эту дырку, – Стас говорил тихо, чтобы Маринка не услышала его сомнения, несвойственные мужчине.

Я почувствовал страх в его голосе. Причем такой, которого никогда не слышал прежде. Мы оба остановились и посмотрели в друг другу в глаза. Передо мной пронеслись все дни, которые мы провели вместе с момента, когда он пришел к нам в класс. Почему-то мне казалось, что я смотрю на него в последний раз.

– Помнишь, когда ты пришел первый раз, ты был такой загорелый после своих островов, что мы даже не поняли кто ты – испанец или русский?

Он не ответил и сглотнул остатки воспоминаний.

– Какие деревья! Давайте гулять здесь всегда! – Маринка, несмотря на холод, бегала, радостно размахивая руками.

Мы со Стасом еще мгновение смотрели друг на друга, но вынужденно улыбнулись Маринке в ответ.

– Мы не против! – ответил я за обоих и вернул свой взгляд к Стасу, но не нашел его глаз.

– Эй, а Артём где? – внезапно очнулась Маринка.

Я обернулся и увидел его около разлома.

– Ты идешь?!

Он не отреагировал на мой голос, продолжая стоять у стены, как завороженный.

– Ты с нами или как? – я вновь крикнул в его сторону.

– Да оставьте его, может он клад ищет – Стас выдвинул свою теорию.

– Пошли. Заберем его.

Стас нехотя поплелся за мной. Я шел, не сводя глаз с разлома, который непонятным образом действовал на Артёма и попутно осматривал этот пугающий, похоже только меня одного, мир. Скорее всего, он услышал наши шаги, и, наконец, развернулся:

– Понять не могу, как эта дырка смогла поменять погоду. Было ведь пасмурно, а сейчас солнце, – Тёма говорил себе под нос и гладил разлом рукой.

– Я тебя кричал, ты чего не слышал?

– Слышал. Ладно, идем.

– Ещё не время идти, – голос женщины в очках, появившейся из разлома, заставил нас оцепенеть.

Тёма мгновенно развернулся к ней. Женщина смотрела на него, как кобра на мышь и, черт возьми, он начал медленно двигаться к ней!

– Э! – шепотом я окликнул его, но он был как не в себе и буквально плыл прочь от меня –не смотри на неё!

Сзади подбежали ребята.

– Тёма, идем! – Стас крикнул громче меня, но это не помогло.

Я посмотрел в глаза кассирше – они были нечеловеческими. Металлический блеск неподвижных источников магнетизма был направлен прямо на Артёма и он был бессилен перед ним.

– Забери его! – Маринка подбежала сзади и схватила меня за плечо.

Я рванул в его сторону и почти уцепился за одежду, но какая-то сила втянула его в разлом, сомкнув камнем все шансы на спасение. Вложив в кулак всю ненависть к судьбе, я обрушил его на стену. Наверное, я ожидал услышать треск, визг или плач, но тишина безысходности была моей музыкой сейчас. Ребята подбежали вплотную к стене и начали, что было сил, пинать её ногами, но камень смиренно принимал удары, не давая сдачи. Я присел и опустил взгляд на пыльную землю. Ветер играл с цветами кустарника, сбрасывая лепестки к моим ногам. Устав от безответной битвы, ребята повернулись ко мне:

– Его не вернуть? – Маринкин голос уже звучал так, будто она уже знала ответ.

– Попробуй, – не поднимая головы, я указал на безмолвную стену.

Маринка присела рядом со мной.

– Где мы? Куда мы попали?

Я знал, что она смотрит на меня – чувствовал взгляд боковым зрением, но продолжал рисовать на земле бессмысленные фигуры, не зная, что ответить. Я замечал, как дети смотрят в пол и рисуют всякие шарики – символы надежды, когда им тяжело или кто-то их ругает. Мне они казались такими беспомощными и нелепыми, но сейчас я делал то же самое и мне было безразлично, что подумают окружающие. Я следовал инстинкту, живущему глубоко во мне.

– Что будем делать?

– Не знаю. А что бы сделала ты?

– Пошли искать другую дверь, – Маринка слегка толкнула меня в руку.

– Эй, смотрите! – голос Стаса звучал откуда-то из-за холма.

Маринка подскочила первая:

– Вставай же!

Мы побежали на голос. Стас стоял около приоткрытой двери в небольшое здание и ждал нас.

– Ну? Кто первый? – он оглянулся на нас.

Двухэтажное безлюдное сооружение с целыми стеклами, цветами и открытой дверью пугало меня еще больше, чем мысль о том, что мы останемся здесь навечно. Я знал, что первым идти нужно мне. И дело не в том, что я упустил друга, а просто. Первое, что бросилось в глаза, когда я переступил очередной порог – это выключатель. Как и всякая кнопка, он жаждал контакта с рукой. Людей обычно учат чего-то ждать и зачем-то терпеть. То до зарплаты, то с понедельника. Я готов был сжечь все календари мира, чтобы уничтожить время и получить желанное сейчас. Это был невыполнимый маневр, но лишь для меня. Выключателя не касались наши людские разборки. Пальцы коснулись пластика и сбывшееся желание наполнило помещение радостным светом.

– Чисто! – я крикнул ребятам и сделал несколько шагов вглубь.

Оказавшись внутри странной постройки неясного назначения, мы ощутили себя в полной безопасности – дверь замыкалась изнутри, на случай, если любовь Артёма вернется за нами.

– Похоже на заброшенный банк, – голос Стаса отразился от стен.

– Как ты определил?

– Видишь? – он указал на косу из проводов – это сигнальная разводка. Мышь не проскочит. У отца в хранилище была похожая система.

Мы огляделись. Похоже, он был прав – повсюду на полу валялись какие-то бумаги с печатями, да и вообще воздух был уж слишком тихим, как раз таким, как любят деньги.

– Ценные, похоже. Векселя – Стас присел и ласково поднял лист.

Маринка подошла вплотную и поставила ногу на один из листов:

– Тебе дома этого мало?

– На память возьму, – он вытащил лист из-под Маринкиной ноги и положил его в карман.

– Пойдем. Посмотрим, что здесь есть, – я взял ее под руку и увел с зеленого поля, не позволяя видеть, как он набивает карманы бумагой.

– Давай лучше посидим!

– Идем-идем. Нужно найти хоть чем защищаться, а то кассирша сожрет и нас.

Переступая через калькуляторы и документы, мы двинулись в другой конец огромного зала. Под умелое молчание зеленого мрамора роскошные люстры тяготили потолок хрустальным бременем власти. Банк не вступал с нами в контакт, верно храня тайны Двора. Мы прошли почти до конца помещения, как вдруг вой Стаса заставил нас бегом возвращаться обратно.

– Сделай же что-нибудь! – не своим голосом кричала Маринка.

А я не знал, что делать. Не знал! Стас лежал на спине, придавленный куском металла, а я смотрел, как раскаленный слиток золота прожигает его грудь в области сердца. Слиток погружался внутрь его тела, одновременно запекая кровь вокруг набитого облика отца. В такие моменты внутри что-то выключается, лишая тебя паники, оставляя место лишь действию. Я рванулся к ближайшей куче мусора и достал длинный металлический штырь, чтобы скинуть с него слиток, но было поздно. Концентрированный символ успешности полностью вошел в его грудь, оставив на поверхности сверкающий след. Закрыв глаза, я не увидел ничего, кроме темноты – золота не существует, когда закрываешь глаза.

Маринка тихо выла в стороне, закрыв голову руками. Банк по-прежнему молчал. Молчал и я, но наша тишина была разной. Его – от сытости, моя – от страха и бессилия.

– Давай уйдем отсюда, – заплаканные глаза Маринки смотрели на меня искренностью всех детей мира – я хочу домой.

Я посмотрел на мощную дверь, закрытую изнутри, и понял, что выход за пределы здания-людоеда может быть еще опаснее. Маринка подошла ко мне:

– Где мы?

Я достал из кармана перерисованную схему побега и протянул ей.

– Это что?

– Мне кажется мы на границе.

Маринка всматривалась в мою попытку переноса символики древней книги и, похоже, её взгляд потерялся среди звезд и полночного солнца.

– Там, где ты это взял, там случайно не говорили, как отсюда выбраться? – она скомкала моё художество и швырнула прочь.

Я не успел остановить ее – Маринка рванулась к выходу. Выбив блокирующий штырь, она распахнула двери и помчалась прочь. Кричать было поздно. Оставшийся запас сил я вложил в ноги, но этого было мало – внучка шпиона знала толк в скорости и обгоняла ветер, заставляя меня верить во второе дыхание, но внезапная тень вбила меня в грунт. Тело, охваченное страхом, остановилось за три шага. Псина размером с корову, выскочившая из ниоткуда, на ходу схватила тело рыжеволосой девчонки. Медальон в виде скрипичного ключа взмыл в воздух, отразив последние лучи заходящего солнца. Я провожал взглядом его движение – под гнетом гравитации золотой талисман рухнул на дорогу. Зверь уносил обездвиженное человеческое существо прочь от меня, а у меня не было даже ножа, чтобы вспороть ему брюхо. Теперь мне было безразлично, кто в следующий миг выпрыгнет из кустов. Подобрав медальон, я заплакал, как не плакал никогда. Бойцы не умирают в спину. Их убивают, глядя в глаза, сохраняя честь. А мы были бойцами. Мы – четверо, шагнувшие в этот потусторонний свет. Свет, который не греет, почти никогда не освещает путь, но который присутствует и неустраним. Он знак. Росчерк Отцов на своих творениях.

Я сидел и скреб пальцами по пыльной земле, впитывая солью слёз свой первый урок волшебного мира. Достав из кармана брошюру с изображением волшебной женщины, я положил её на землю перед собой. Перебирая в руках медальон, я смотрел ей прямо в глаза и слезы капали на древнюю краску, размывая образ.

– Их не надо было брать, да? Ведь они не видели.

Образ молчал. Тёплый алый след – итог неравной схватки человека с безудержной звериной силой, был единственным связующим элементом между волшебным безжалостным миром и моим уютным вчера. Я смотрел, как он испаряется миражами в накатывающих порывах нового ветра и понимал, что когда исчезнет этот последний символ детства, мосты будут сожжены. За двадцать минут я повзрослел на три жизни – Стаса, Маринки и Артема. Я поднялся и сжал медальон в кулаке. По пальцам побежала кровь, на этот раз моя, но я не обращал внимания и двигался в сторону чуждого мира. Я шел, спрашивая себя – почему там, в мире моего вчера, так много настоящего зла и ненастоящего счастья? Почему дорогой предназначения идут единицы? Я оглянулся в последний раз на свои 12 прожитых лет и добавил скорости шагу – никто не помахал мне рукой из того мира икон и оружейных заводов. А чем я недоволен? Ведь икон было ровно столько, сколько необходимо для замаливания результатов работы тих самых заводов. Баланс соблюдался, а я шел вперед, перебирая в руках медальон и брошюру кинотеатра, забравшего моих друзей. Теперь я понял – волшебный мир не принимает гостей с пороком внутри, будь то жажда денег, страсть к училке по физике или страх перед собаками. Я не знал, что меня ждёт, ведь мне были свойственны все эти пороки одновременно. И все они были направлены на одно – на женщину с логотипа фильма.

Ветер ударил в лицо, заставив закрыть глаза. Выждав пока стихия успокоится, я посмотрел вперед – из-за холма в мою сторону летел мерцающий шарик. Он переливался теми же цветами, что и роковой свет, будто являясь его источником. Я не знал, что делать – бежать прочь или навстречу. По мере его приближения, пространство вокруг наполнялось всё большей яркостью и цветом. Листья, земля и даже сам воздух расцветали изнутри невиданными красками, смывая тяжесть потери. Дети улыбаются при виде шарика. Улыбался и я. Разжав пальцы, я отпустил всё, что мешало мне вновь быть ребенком – медальон со следами крови и брошюра с образом женщины коснулись земли одновременно с беззащитным шариком. Ослепительный взрыв заставил меня закрыть глаза. Но я знал, что там, за темнотой, наступила юность вечного лета.

Начало

– Подъем!

Я подскочил ошпаренный сладким кошмаром. Раскрыв ладони, я не обнаружил там шрамов, да и цвета мира вернулись в привычную радугу.

– Первый день каникул! – мама зашла в комнату и выпустила солнечный свет из-за штор.

И вот теперь, проснувшись, ребенком, я был счастлив. Мне была не страшна механика небесных сфер.

– Опять ты про свои сферы! – мама присела, поставив на пол рядом с кроватью большой черный пакет.

По форме я не мог понять, что там внутри, но запустив руку в темную неизвестность, пальцы узнали оранжевый цвет.

– На кольце никого, – она кивнула в сторону двора – пей чай и вперед. Я на работу.

Забыв про завтрак, я зашнуровал китайскую копию крутых кроссовок и через минуту уже стучал новым мячом о привычную землю. Но игра почему-то не шла, и после очередного промаха мяч угодил в траву. Поднимая его, я заметил сияющие капли росы на листве. Говорящий свет волшебного мира заставил меня сжаться в пружину и понять – в изголовье кровати сегодня не было деревянной фигурки.

– Что делаешь? – раздался голос позади.

Я оглянулся. На лесенке, качая ногой, сидела девочка с красными лентами в жгуче-черных волосах.

Эхо

После исчезновения детей, в городе поднялась суматоха. Их искали не только родители. Все были задействованы в поисках, которые так и не принесли результатов. Когда инициативная группа пришла с визитом в тот самый кинотеатр, женщина в очках любезно провела их по всем помещениям. Кроме одного.

Того самого коридора, в котором появилось три новых фотографии.

Эпилог

Взрослая жизнь напоминает туманное утро 1 января, когда все подарки подарены, салаты съедены, а дед мороз уже не придет.

Жизнь же людей до 12 лет – другая. Это мандариновый аромат вечера 31 Декабря. Грядущая тайна, цветущая сложность чудес и созидательная неопределенность, дарящая имена звездам и облакам.

Когда взрослые люди пишут детские книги, они наивно пытаются вложить мораль прожитых лет в головы грядущего поколения. Эти попытки обречены на провал. Дети не понимают. Они чувствуют. И хотят поиграть.

Не учите ни словом, ни делом.

Играйте!

В оформлении обложки использована фотография с https://www.instagram.com/louijover/