История французской революции. От первых дней до Директории

В своих глубоких и остроумных размышлениях о «Духе законов» Монтескье преподнес Франции картину свободного государства; она поневоле должна была сравнить с этой картиной ужасное состояние страны и незаметно для себя исполниться стремлением к свободе.

В это время выступил Жан-Жак Руссо, провозгласивший, что человеческое общество испорчено и объяснивший эту испорченность дурными общественными учреждениями. Он призывал вернуться к естественной простоте и отказаться от крайней извращенности. Новые и смелые идеи и блестящая критика этого философа вызвали возбуждение во всех слоях общества. Ни одна его книга не повлияла в столь сильной степени на ход революции, как его «Общественный договор», в котором он провозгласил принцип народного суверенитета в форме заключенного народом общественного договора. По этому договору, правитель мог только править, законы же издавал народ, и в таком обществе любой человек являлся, таким образом, и подданным, т. е. гражданином, и представителем верховной власти. Некоторые пошли, однако, еще дальше. Морелли и Мабли обрушились на господствующие понятия о собственности, а к ним присоединились Кондорсе и Бриссо, прославившиеся впоследствии как вожди жирондистов. Бриссо же принадлежит вызывающее гиперболическое выражение «собственность – это кража»; обыкновенно автором его считают Прудона, но это неверно.

Энциклопедистов очень часто преследовали судебным порядком, но могущественные представители дворянства очень часто заступались за них. Новые идеи были и для них забавой, и ради удовольствия с ними знакомились даже при дворе. К тому же это было время просвещенного деспотизма. Было немало князей, бравших под свою защиту наиболее радикальных мыслителей. Фридрих II Прусский находился в тесной дружбе в Вольтером и Ламеттри, а в последние годы своей жизни он виделся с Мирабо и Лафайетом; Екатерина II, управлявшая Россией как азиатский деспот, находилась в интимной переписке с выдающимися энциклопедистами. Все, кто хотел казаться умным, играли с новыми идеями как с красивым, но опасным огнем.

Сюда присоединилась еще начавшаяся незадолго до революции борьба североамериканских колоний Англии за независимость. Когда знаменитый Бенджамин Франклин прибыл в Париж, двор и дворянство встретили его с таким же восторгом, как и народ. Франция давно уже соперничала с Англией в Северной Америке; очень много французов из любви к свободе направились в Северную Америку, чтобы стать под знамена популярного вождя революционной армии Вашингтона. В числе их были уже и те, которым суждено было прославиться во время Французской революции, например Лафайет, Журден, Рошамбо, Кюстин и др. Особенно сильное впечатление произвело участие в этой революционной борьбе такого родовитого дворянина, как Лафайет, и, когда он вернулся во Францию, Людовик XVI даровал ему прощение за его, как говорили тогда, простительную шалость.

Таким-то образом, самые разнообразные обстоятельства соединились для того, чтобы подготовить и вызвать к концу восемнадцатого века давно ожидавшийся глубокий переворот. Казалось, сам воздух был насыщен новыми идеями, и все с замиранием сердца ожидали реформ. Все жили ожиданием революции, все сроднились с мыслью о ней. Когда же она пришла, она оказалась совсем не такой, как люди ожидали и представляли себе. Философы и поэты мечтали, что это будет короткий период проявления народной силы и насилия. Потом, надеялись они, сейчас же начнется давно желанная счастливая эра. Государственные люди не представляли себе, правда, этой задачи в столь простом виде, но и они не думали, что живут накануне такой грозы, которая в течение двадцати лет не перестанет поражать Европу громом и молнией. Поэты, конечно, могут думать, что тысячелетнее зло можно в один год вырвать с корнем, мыслящий же ум всегда поймет, что это невозможно.

Людовик XVI и его государственные люди

В 1774 году скончался Людовик XV, и господство его любовницы Дюбарри кончилось. Преемником Людовика XV был его внук Людовик XVI. Молодой король даже с внешней стороны не производил выгодного впечатления; он был как-то неуверен и неловок в обращении с людьми. Больше всего он питал пристрастие к охоте, меньше же всего, вероятно, к народному благосостоянию. Он вовсе не был столь добродушным человеком, каким его обыкновенно рисуют; если он нам кажется несколько другим, чем обыкновенные неограниченные властители, то в этом виновата только его трагическая судьба. У него не было своих мыслей, характера у него тоже не было, и он был всецело в руках своих приближенных, особенно же в руках своей жены. Во время революции ему пришлось ответить за многое, в чем он вовсе не был виновен, но в качестве монарха он был главным представителем старой Франции, и над ним поэтому и разразились, главным образом, громы революции.

Королева Мария-Антуанетта, дочь императрицы Марии-Терезии Австрийской и сестра императора Иосифа II, благодаря своему превосходству, держала мужа своего в своих руках. Несмотря на фамильную габсбургскую отвислую нижнюю губу, она была красива, притом еще остроумна и любезна. В то же время она является наиболее высокомерной аристократкой своего времени. Эта гордая женщина, воспитанная в предрассудках против народа, возмущалась малейшей уступкой духу нового времени, и «австриячка» стала ненавистна народу. Ее считали распутной женщиной, о ней рассказывали массу любовных приключений; мы не можем сказать, насколько это справедливо; в конце концов, данные скандальной хроники того сплетнического времени тоже нельзя считать надежным доказательством. С другой стороны, распутная королева была бы вполне понятным явлением во Франции того времени.

Брак Людовика XVI с Марией-Антуанеттой имел своим основанием соображения государственного характера; когда же наступила революция, этот брак был одним из факторов, ускоривших вмешательство иностранных держав во внутренние дела Франции.

Когда Людовик ХVI вступил на престол, он тоже чувствовал, что правительство при нем должно стать другим, чем оно было при Людовике XV. Ход мыслей его был очень прост: при двух предшественниках его особую ненависть заслужило господство любовниц, и он решился поэтому назначить руководителем государственной политики человека, у которого господство любовниц всегда было бельмом на глазу. Первым министром своим он назначил графа Морена. Впрочем, он мог делать все, что ему угодно, потому что государственные дела, мало озабочивали короля. Он гораздо больше думал об охоте, об оленях, сернах, лисицах, зайцах и барсуках; в течение года он собственноручно убивал до 10 000 животных. Вопрос об охоте был для него настолько важным, что, несмотря на желание иметь государственные сословия подальше от возбужденной столицы, он, однако, не перенес их дальше Версаля; причиной, по его собственным словам, была опять-таки охота. Он вел дневник, и когда проводил один день без охоты, то против этого дня отмечал: «Ничего». 14 июля 1789 года – день взятия Бастилии тоже отмечен у него: «Ничего». Штурм Бастилии – и «ничего»! Видно, собственноручно убитый заяц имел для него большее всемирно-историческое значение.

Назначение Морена не осталось без последствий. Правда, этот старый царедворец был лишен того, что называется государственной жилкой, но он призвал ко власти трех человек, которые не были противниками коренных реформ. Это были маркиз де Верженн, министр иностранных дел, Ламуаньон Мальзерб, министр внутренних дел, и Тюрго, министр финансов. Эти люди видели надвигающийся переворот и пытались путем мирных реформ способствовать возрождению Старой Франции, Их планы и идеи были смелы для того времени, но выполнимы, и если они потерпели неудачу, то только вследствие противодействия привилегированных сословий. Слабый и нерешительный король не мог пристать ни к реформаторам-министрам, ни к защитникам старых привилегий.

Кроткий по натуре Мальзерб пытался очистить авгиевы конюшни юстиции и хотел уничтожить бланки о задержании, отменить пытки. Он стоял за свободу печати и боролся с цензурой, хотел восстановить Нантский эдикт и религиозную терпимость. Гораздо более решительный характер имели реформаторские попытки его товарища Тюрго, которого совершенно неправильно часто называли социалистом. Он был учеником школы физиократов, исходивших из устарелой и ныне критически опровергнутой доктрины, что земля – источник всех ценностей. Реформы Тюрго свидетельствуют о необыкновенной дальновидности его; путем приказаний сверху он хотел распутать те оковы, которые потом во время революции были разбиты силою. Он хотел расчистить путь могучему росту третьего сословия, уничтожив устарелые средневековые формы сообщений, торговли и производства. Тюрго был противником займов и повышения налогов, сторонником бережливости, свободы торговли и развития путей сообщения. Первоначально ему удалось склонить на свою сторону молодого короля, которому едва только минуло двадцать лет и на которого подействовала нарисованная им грозная картина грядущей революции. Прежде всего Тюрго отменил все стеснения для хлебной торговли. Это была крупнейшая реформа, так как до того времени на перевозку хлеба из одной провинции в другую требовалось особое разрешение властей. Несоблюдение этого требования наказывалось галерами и даже смертью. При таком порядке вещей в одной провинции мог царить голод, в другой изобилие. Урожай 1774 года был очень плох, и Тюрго надеялся предоставлением свободы хлебной торговли принести пользу сельскому населению. Но привилегированные сословия выступили против этого. Представитель их, парижский парламент, в «подушечном заседании", правда, вынужден был внести в реестр эдикт о свободе хлебной торговли, но зато он старался убедить народ в том, что причина дороговизны хлеба заключается в свободе торговли им, и ему, в конце концов, удалось восстановить невежественную массу против министра-реформатора. Началась уже упомянутая нами война за муку; народ разносил государственные и частные хлебные склады, и положение все ухудшалось. Но главная причина неудачи этой реформы Тюрго заключалась в неорганизованности и в несовершенстве путей сообщения.

Эта первая неудача не разбила энергии Тюрго. Ему снова удалось склонить молодого короля на сторону своих реформ, и в феврале 1776 г. было опубликовано шесть знаменитых декретов, вызвавших сильное возбуждение среди представителей старой Франции.

В этих декретах юный король возвещал населению, что барщина крестьян и поденщиков отменяется, Кроме того, он отменял целый ряд предписаний, стеснявших сношения и торговлю жизненными продуктами. Четвертый декрет отменял цехи и союзы мастеров и предоставлял право свободно заниматься торговлей и промышленностью. Исключение из этого составляли только парикмахеры, аптекари, ювелиры, типографии и книжные торговли.

Эти декреты Тюрго снабдил несколько доктринерской, но красиво составленной пояснительной запиской. В записке к эдикту об уничтожении цехов говорилось, между прочим, следующее: «Мы считаем своим долгом каждому из наших подданных обеспечить все принадлежащие ему права; в особенности наш долг сделать это по отношению к тому классу людей, у которого, кроме труда и прилежания, нет никакой собственности и который тем более вынужден и вправе возможно больше черпать из этого единственного источника своего существования. С душевным прискорбием взирали мы на различные нарушения этого естественного и всеобщего права разными старинными учреждениями; однако, ни древность этих учреждений, ни господствующее мнение, ни действия охранявших их властей не могут оправдать этих ограничений» Эти слова в устах французского короля произвели огромное впечатление. Это было формальное провозглашение права на труд, именно в другом месте этого замечательного документа было сказано, что Господь, дав человеку потребности, одарил его вместе с тем и правом на труд. Впоследствии мы увидим, что вопрос о «праве на труд» всплывал неоднократно в различные фазы революции. Но о способах практического осуществления этого права тогда еще меньше знали, чем теперь.

Однако в целом рассуждения Тюрго были только гимном свободной конкуренции.

Среди привилегированных политика Тюрго вызвала сильное возмущение. Они согласились бы пожертвовать цехами, но отмена барщины была уже для них слишком чувствительным ударом. Совесть дворянства и духовенства была неспокойна; они начинали опасаться, что не пройдет много времени и их земельная собственность и доходы тоже подвергнутся обложению. Цеховые ремесленники-мастера тоже были в высшей степени недовольны, так как они теряли свое привилегированное положение в качестве мастеров. Высказывалось опасение, что по освобождении промышленности сельское население наводнит города, и некому будет заниматься земледелием. Двор и восстановленный Людовиком XVI парламент восстали против этих реформ. И несмотря на то что в «подушечном заседании» эти шесть эдиктов пришлось зарегистрировать, парламент все же продолжал свою оппозицию. Когда же Тюрго высказал мысль о таком народном правительстве, в котором ни дворянство, ни духовенство не будут иметь, отдельных представителей, для борьбы с ним соединились и двор, и парламенты, и даже народ, в пользу которого Тюрго предпринимал эти реформы и который они сумели обмануть и восстановить против него. Им удалось убедить слабого и легкомысленного короля в том, что Тюрго стремится вызвать ту самую революцию, которую он, в действительности, старался предотвратить. Через два месяца после того, как он вынудил парламент зарегистрировать эдикты Тюрго, он его уволил. Уже в августе 1776 года цехи, с некоторыми, правда, изменениями, были восстановлены, а также и барщина. Тюрго освободил фабрики от знаменитых «регламентов» – теперь они тоже были восстановлены. Сочувствовавший Тюрго Мальзерб тоже подал в отставку, и старый царедворец Морена был очень рад, что освободился от этих двух опасных реформаторов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.