Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия

Ах, как бы мне хотелось с воинственным кличем одним стремительным броском очутиться в самой гуще неприятных событий, словно какой-нибудь легендарный эллинский герой! Или хотя бы подобно Кербосу… Но все, что я смог, – это ценой неимоверного усилия выпрямиться и, стараясь не хромать, объявиться среди рычащих, визжащих и непристойно выражающихся живых существ с истинно зверским оскалом на доброй протокольной морде.

Увиденное зрелище, вполне достойное самых злачных мест Рима, меня не разочаровало: подвергнувшаяся наглым приставаниям, девица верещит и бестолково размахивает зонтиком, а неосторожные пылкие кавалеры терпят ощутимый урон от ее храброго четвероногого защитника. Крови, правда, не было, но одежда одного из поверженных ухажеров густо зеленела от соприкосновения со свежим коровьим навозом, а дорогой хитон второго оказался разодранным сверху донизу. Что же касается третьего, то он сумел-таки сохранить вертикальное положение вместе с боевым духом, ибо отчаянно лягал теснившего его Кербоса то левой, то правой ногой, попадая, естественно, только по воздуху. Это были здоровенные, сытые, наглые уроженцы Колхиды, как обычно, небритые и вонявшие каким-то нечеловеческим животным потом. Что не мешало им успешно прибирать к рукам практически всю торговлю в большинстве ромейских городов. И в Столице тоже.

Должно быть, мой устрашающий вид испугал доблестного бойца с собакой, так как в его глупую голову пришла не менее глупая мысль немедленно завершить бой в свою пользу, после чего без помех расправиться со мной. В толстой волосатой руке заблестел кривой колхидский ханжал, ношение которого, кстати, было под запретом. Этот придурок не предполагал, что у меня может чисто автоматически сработать реакция бывшего спецназовца.

Она, разумеется, и сработала в виде короткого возгласа:

– А-ха, а-фас!

Но я тоже хорош. Ведь лохматый полукровка мог и не знать фракийских команд!

Однако он откуда-то их знал. И в молниеносном прыжке врезался своей огромной головой точно в объемистый живот противника.

Именно так с помощью этих овчарок брали после погони в горах повстанцев, которые намеревались драться насмерть, но требовались нашему командованию непременно живыми.

С утробным, хрюкающим звуком сраженная туша рухнула в уже порядком расплющенную коровью лепешку, где и осталась лежать, мучительно перебирая скрюченными ногами. Ханжал откатился в сторону замолчавшей Грациэллы, и она на него немедленно наступила.

– А-хо, а-нодз!

Я не был уверен, что разгоряченный Кербос послушается. Но он четко выполнил и эту команду: вернулся и встал возле моего бедра – оскаленной пастью по направлению к оставшимся в тылу врагам.

Весь пьяный кайф с них уже сошел, но вместо ожидаемого испуга я увидел на двух искаженных физиономиях совсем иное, неприятное выражение. Это была не бессильная злоба обычных торгашей, случайно вспомнивших о своей гордости бывших имперских горцев, а тупая, тяжелая ненависть новых хозяев жизни ко всей остальной Вселенной, не желавшей укладываться в специфические рамки их убогого мышления – от разборок и до оттяжек.

Всё встало на свои места, когда ближайший из мордоворотов неторопливо снял разорванный хитон, на несколько секунд повернувшись ко мне обнаженной спиной. До трех считается легко – и ровно столько вытатуированных куполов храма Дианы Эфесской разместилось на смуглой коже по диагонали от шеи до поясницы. А на левом мускулистом предплечье синей размазанной грязью отпечаталась многоконечная звезда – зловещая символика «ночного авторитета».

Какая честь для захолустья! Три ходки в «зону» – а на вид этому хаму никак не больше тридцати.

У меня тоже имелось, что ему показать. Когда господин авторитет завершил плавный поворот вокруг своей оси, его глазам предстало мое оголенное правое плечо. С татуировкой двуглавого орла, распластавшего свои крылья над извилистой голубой линией Тибра.

Изображение и значение этой птицы он оценил сразу, что было заметно по тому, как резко поджались его губы под пышными черными усами. Еще секунда – и колх полностью овладел собой. Не отрывая своего бесстрастного взгляда от такого же моего, он почти без акцента медленно произнес:

– Собак положено выгуливать в намордниках, уважаемый…

Я понимал, что от манеры моего ответа напрямую зависит, сколь основательно утвердится это самое «уважение», и постарался кавказца не разочаровать:

– А пёс бродячий. Однажды прикормили – вот он и выказал нам свою благодарность.

Полное отсутствие иронической интонации лишь усилило насмешливый характер объяснения, к чему я и стремился.

Как-то нехорошо поглядели на меня после этих слов. Будто сквозь прицел портативной баллисты. Провели языком под верхней губой, отчего усы свирепо шевельнулись, и все так же медленно довели до моего сведения:

– Я запомнил тебя… колченогий. Очень хорошо запомнил! В самое ближайшее время мы снова встретимся. И раз и навсегда решим твою собачью проблему.

– Как сильно сказано! – усмехнулся я. – С тонким двойным намеком! Однако круг проблем придется чуток расширить и непременно обсудить вопрос и о том, что бывает, когда не совсем трезвые обезьяноподобные личности начинают хватать чужих девчонок. Ты хоть знаешь, что за это тут могут выдернуть ноги вместе с гениталиями не хуже, чем в твоей родной Колхиде?

– На моей родине ты давно бы уже мертвым был. Ну, а здесь живи… пока.

– Спасибо за разрешение, тронут… Грациэлла! – громко обратился я к девушке, которая незаметными движениями сандалий уже успела зарыть ханжал в песок. – У тебя имеются претензии к этой компании?

Претензии у нее были, и звонким, тоненьким стрекотанием она незамедлительно их и озвучила. Если бы не слабенькие голосовые данные, то вышло бы не хуже, чем у самой разухабистой базарной торговки.

– Ах, какие нехорошие дяди нам попались! – укоризненно покачал я головой. – Значит, хватали за недозволенное и трогали неположенное? Моей даме нанесен циничный моральный ущерб, который куда весомее вашего материального!

– Материально я тоже пострадала! Вот… застежку-полумесяц погнули и кайму голубую испачкали!

– Тем более. Придется навести о плохих дядях справки и сделать определенные выводы. А для начала я не рекомендовал бы им в ближайшие дни появляться в этой местности – вечерами ее начнут патрулировать мои парни. Понятненько?

Насчет «своих парней» я, конечно, загнул – здесь бойцам из знаменитого десантного легиона «Тибр» просто нечего было делать. Хотя не исключено, что именно пока.

А вот к здешним эдилам придется обратиться. Точнее, к одному из них – Сексту Манилию Флакку. Тоже из боевого братства, и помочь не откажется.

На мое последнее заявление «законник» попросту не отреагировал. Сам же он всё сказал. Действительно, крутой тип.

Сплоченной, компактной группкой мы неспешно двинулись дальше, причем Кербос по собственной инициативе переместился в авангард. Очевидно, в моей надежности как замыкающего он убедился.

– На работу здесь временно не ходи, – предупредил я Грациэллу, когда гаражная ловушка осталась позади. – Вряд ли эти любвеобильные кобели начнут тут пастись стаей, но береженую и Юпитер бережет.

– Честное слово, такое произошло впервые, – оправдывающимся тоном поведала девушка. – Ходить затемно, конечно, бывало немножко страшновато, но вполне безопасно. Да и многие привыкли этой тропкой путь сокращать!

– По собственному опыту знаю, что настоящая гадость сваливается на голову всегда неожиданно, – заметил я. – А тот, с татуировками, и в самом деле опасен.

Да, особенно, если он «смотрящий» у римской братвы по этому региону. Хотя покойный Парис считал, что выходцев с берегов Эвксинского Понта сюда руководить не направляют.

Ничего, выясним.

3

Тревожный инцидент отнял у нас довольно много времени, и пришлось перейти на быстрый шаг. Впрочем, это не мешало Грациэлле то и дело посматривать в мою сторону со все возрастающим женским интересом. Разумеется, она тоже заметила моего орла и, не исключено, хорошо представляла, кому и при каких обстоятельствах его накалывают. Надобно сегодня же воспользоваться дельным советом заботливого Максимия Луния и предупредить эту явную любительницу поболтать, посудачить и посплетничать, чтобы она не использовала меня в качестве главного действующего персонажа в своих традиционных бабских спектаклях под девизом: «А уж я та-а-а-кое узнала!» С обязательным внешним оформлением в виде закатанных к потолку, горящих от возбуждения глаз…

Вот только как практически это осуществить? Не станешь же дышать ей в ухо хриплым, заговорщицким шепотом: «О том, что с тобой работает ветеран боевых действий во Фракии, никому ни-ни!»

Тем более, что по официальным сообщениям Имперского Министерства Информации и Пропаганды никаких боев и не было. Изредка имели место незначительные стычки с отдельными бандформированиями (последнее словосочетание обычно пишется мелким шрифтом, а произносится невнятной скороговоркой).

Да, экс-ветеран и вице-инвалид в тридцать лет – и смех, и грех, честное слово. Но смешок грустный, а грех не мой.

Буквально через минутку-другую мне пришлось наглядно убедиться в том, что языковые возможности моей новой знакомой нуждаются в скорейшем ограничении. Завидев одуревшего от немилосердного дневного пекла толстого охранника, который сидел прямо на земле в позе террамарского каменного истукана, она возбужденно всплеснула руками и устремилась к нему. Я тревожно поискал глазами Кербоса, опасаясь непредсказуемой собачьей реакции, но его нигде не было видно.

Серьезный зверь. С чувством собственного достоинства. Не раб, не слуга, но компаньон, и никак не меньше. Такого просто приручить проблема, не говоря уже о дрессировке.

В странный городок нашей несчастной Империи забросила меня непредсказуемая Фортуна! Куда ни кинь взгляд – чуть ли не каждый личность в своем роде. Что на двух ногах, что на четырех. И сей неожиданный факт заставляет находиться в постоянном нервном напряжении. А это не есть хорошо, как говорят наши соседи германцы. Кстати, отсюда до их границы рукой подать. Что есть уже неплохо…

Ладно, в данный момент утешает и то, что хотя бы толстый сторож с длиннющей деревяшкой поперек собственного пуза, рассеянно внимающий заливистой Грациэллиной трескотне, весьма и весьма далек от высокоразвитого индивидуума. Обыкновенный тихий обыватель на службе – и слава Зевсу, что такие еще не перевелись. Сидит себе, бедняга, с растопыренными ногами, прислонившись прямо к колючему забору, да круглым щитом неуклюже обмахнуться пытается, отчего потеет еще больше…

О, могучий Арес, какой же идиот вручил стражу копье?! Что он им сможет сделать в случае опасности? Драться, как дубиной, на манер киликийских пастухов?

Грация расположилась перед ним на корточках, но и в этом положении была выше почти на голову. Ее никоим образом не устраивал пассивный слушатель – она то и дело пыталась расшевелить его воображение, толкая сложенным зонтиком, куда придется. Вялые попытки прикрыться все тем же щитом явно запаздывали.

Я подошел ближе.

– …и ты просто представить себе не можешь Агапий каково это было когда неожиданно втроем наскакивают из-за угла и внахаловку хватают а меня защитила собака и значит не зря я ее подкармливала больше года она как бросится как зарычит то есть наоборот или нет даже одновременно а потом Леонтиск скомандовал и Кербос прыгнул прямо на нож огромный такой нож с блестящим кривым лезвием который летел точнехонько мне в глаз но я вовремя уклонилась вправо или влево нет все-таки вправо но с небольшим наклоном назад…

Я аккуратно обошел «отклонившуюся назад» и, наклонившись вперед, предъявил охраннику в раскрытом виде свой новенький постоянный пропуск. Ни на секунду не закрывая рта, Грация тоже извлекла собственный документ в потрепанной кожаной обложке и суетливо захлопала им перед одутловатым лицом утомленного Агапия. Тот, очевидно, воспринял эти жесты в качестве обмахивающих и ответил слабой благодарной улыбкой.

Выждав с минутку, я тихонько потянул за резную ручку зонтика. Это не возымело ни малейшего эффекта. Тогда пришлось приложить определенные физические усилия, вследствие чего мне удалось-таки сначала придать Грациэлле почти вертикальное положение, а затем и заставить совершать мелкие поступательные движения. Правда, задом наперед, ибо она никак не хотела завершать свое эмоциональное повествование о наших боевых приключениях в овраге. И только, когда мы вступили в проход между рядами ржавеющей проволоки, и девушка потеряла своего подневольного слушателя из виду, она замолчала. Просто угасла на середине предложения.

Ее неудовольствия я, признаться, не уловил, да и сама пауза длилась всего лишь несколько неровных вдохов-выдохов, после чего информационное вещание возобновилось в полном объеме. К моменту спуска в котловину, где методично и безжалостно источал свой грохот и жар отопительный центр, я уже знал практически всё об особенностях функционирования устрашающего колючего заграждения, которое наглухо замыкало в гигантский пятимильный прямоугольник означенный наш центр, бюрократическое Учреждение с группой подсобных хозяйств и засекреченную базу, спрятавшуюся за оврагом в лесу. Однако, несмотря на рассказанные зловещим тоном всяко-разные ужасы о ядовитых шипах и лабиринтах-ловушках, подстерегавших неосторожных шпионов, мне как-то мало верилось во все эти страшилки. Даже в то, что они существовали в недалеком прошлом. Конечно, имперские военные в те благословенные годы не страдали от нехватки талантов – не стратегических, разумеется, а денежных – и все же одиннадцати железных линий, ощетинившихся грозными остриями, сверх головы хватало для надежной защиты от любой диверсионной группы. Да что я говорю – достаточно было бы и пяти.