Самая темная ночь

Нико поставил вещи на пол, пересек комнату, открыл окно и опустил жалюзи.

– Ну вот, теперь здесь достаточно темно, чтобы заснуть. – Он снял куртку, отстегнул подтяжки и, усевшись на кровать, принялся развязывать шнурки на ботинках. Затем сдернул стеганое покрывало, аккуратно сложил его и пристроил в изножье кровати, то же самое проделал с одеялом и простыней и улегся на матрас, похлопав по узкой полоске свободного пространства рядом с собой:

– Снимай пальто, туфли и ложись. Ты ведь знаешь – подле меня тебе ничто не угрожает. Хотя… – Нико усмехнулся, – я могу нанести ущерб твоим ушам – братья говорят, я ужасно храплю.

Отказываться было глупо, к тому же Нине не хотелось опять заставлять его спать на полу, поэтому она поступила так, как он предложил, и улеглась рядышком на бок. Но кровать оказалась настолько узкой, что невозможно было соблюсти приличную дистанцию. Она чувствовала спиной тепло его тела, и это отвлекало – Нина даже подумала, что наверняка не сможет заснуть. Однако ритм спокойного дыхания Нико убаюкивал ее, а в комнате царили такой приятный полумрак и тишина, что девушка решилась наконец закрыть глаза – всего на минутку или на две, а потом она, конечно же, сядет у окна и будет думать о доме и родителях…

Когда Нина проснулась, в спальне было темно хоть глаз выколи, и она ужасно замерзла, несмотря на одеяло, которым ее, должно быть, накрыл Нико перед уходом. Она прислушалась к незнакомым звукам нового дома: внизу звенели детские голоса, издалека доносилось мычание коров, неразборчиво бормотало радио, раздавался перестук горшков и кастрюль.

Сев на кровати, Нина надела туфли и, раз уж зеркала здесь все равно не было, в темноте пригладила волосы ладонями, расправила на себе одежду, а затем осмелилась спуститься на кухню.

Роза стояла у очага, помешивая что-то в большом железном котле. Она наверняка слышала, как Нина спускалась по ступенькам, но не обернулась, не заговорила, даже виду не подала, что заметила ее появление. Нико с отцом были во дворе – их голоса звучали где-то совсем близко, словно на расстоянии вытянутой руки. Решив не испытывать себя на прочность, вступая в противостояние, Нина прошла мимо Розы во двор, глядя себе под ноги и ступая точно по линии стыка между плитами пола, словно это был туго натянутый канат.

Как она и надеялась, Альдо и Нико сидели возле дома на скамеечках под оливой; у их ног прилегла собака.

– Простите, я что-то заспалась, – виновато сказала Нина.

– Ты ведь устала. – Альдо встал, уступив ей скамеечку, и собака, которая еще секунду назад дремала, тоже тотчас вскочила и принялась переводить взгляд, полный обожания, с одного хозяина на другого.

– Как ее зовут? – спросила Нина.

– Сельва, – ответил Нико. – Это собака отца, но меня она любит больше.

– Что правда, то правда, – признал Альдо. – Когда Нико рядом, Сельва на меня и внимания не обращает.

– Я тут рассказывал отцу, как мы познакомились, – непринужденно сообщил Нико.

Девушка кивнула, тотчас занервничав – все-таки они не успели до конца обсудить историю, которая на самом деле вовсе не была романтичной.

– Родители не возражали против твоего отъезда, Нина?

– Я же говорил тебе, папа: у нее никого нет. Поэтому я и не сомневался, что она поедет со мной, если я позову. Учитывая нынешние обстоятельства… На моем месте ты сделал бы то же самое.

«Никого нет. Никого нет». Она была готова мириться с этим вымыслом, но слова, сказанные вслух, прозвучали так резко, будто это была чистая правда…

– Я ожидал от тебя чего-то подобного, – кивнул Альдо, – но твоя сестра… Новость ее сильно огорчила.

– Понимаю. Я с ней обязательно поговорю и постараюсь все объяснить.

– Ты же знаешь, Роза надеялась, что однажды ты вернешься в семинарию. Она ведь была против того, чтобы ты бросал учебу.

– Да, – прервал отца Нико, повысив голос, – но после гибели Марко у меня не было выбора. Мне пришлось вернуться домой. И я рад, что вернулся – тебе это прекрасно известно.

– Известно. И Роза с твоим возвращением мало-помалу почти смирилась. Ты же в курсе, она терпеть не может сюрпризы. Помнишь, как она отнеслась к новости о том, что Марко и Лука записались в добровольцы?

– Она до сих пор из-за этого злится, несмотря на то что они дали себя убить месяц спустя.

– Нико, перестань. Может, прогуляетесь к отцу Бернарди? Еще есть время до ужина.

– Хорошо. Что скажешь, Нина? Ты не слишком устала?

– Нет, вовсе нет, – отозвалась девушка и встала, опираясь на руку Нико. – Буду рада с ним повидаться.

– Вы что, знакомы? – удивился Альдо. – Но я думал…

Только сейчас Нина поняла, что чуть себя не выдала.

– Прошу прощения, я неверно выразилась. Хотела сказать – буду рада с ним познакомиться.

– Понятно. Что ж, тогда в добрый путь, и смотри, чтобы Нико и отец Бернарди не заболтались, позабыв о времени, как обычно. Ужин станет твоей первой трапезой в новом доме, так что не опаздывайте.

Глава 7

Нико взял Нину за руку и повел со двора, но даже когда они вышли на дорогу, исчезнув из виду, он ее не отпустил. Возможно, ему тоже нужна была поддержка, какое-то утешение после неловкого возвращения домой и ее дурацкой ошибки – фактически признания в знакомстве с отцом Бернарди.

– Поверить не могу, что сморозила такую глупость… – пробормотала Нина.

Но Никколо беспечно отмахнулся:

– Мой отец даже внимания не обратил. Можешь не волноваться на этот счет.

Дом приходского священника, жилище отца Бернарди, стоял всего в нескольких метрах от церкви – скромный, покрытый штукатуркой, с оконными ящиками для цветов, в которых переплелись длинные стебли герани. Священник сам открыл дверь, когда молодые люди постучали, и впустил их в чистенькую прихожую, где пахло полированной мебелью, ладаном и едва заметно крепким кофе.

Отец Бернарди повел их в свой кабинет и дальше, мимо заваленного книгами и бумагами рабочего стола к диванчику у окна. Диванчик тоже был завален книгами; мужчины расчистили его, и хозяин, без особого успеха попытавшись придать валикам и подушкам, продавленным стопками увесистых томов, округлый вид, наконец усадил гостей.

– У меня осталось немного кофе. Сейчас попрошу дражайшую синьору Вендрамин приготовить его для нас.

– Что вы, не стоит, отче, – покачал головой Нико. – Мы ненадолго – должны вернуться к ужину. Может, в другой раз.

– Что ж, ладно, – проговорил священник, устраиваясь в кресле. – Ну, как у вас дела? – поинтересовался он. – Как добрались?

– Долго добирались, – коротко ответила Нина. Она была рада встрече со старым папиным другом, но у нее не нашлось душевных и физических сил на светские любезности. – Когда мы виделись с вами в Венеции в прошлом году, вы уже знали?

– О желании твоего отца найти для тебя укрытие? Тогда еще не знал. Он написал мне в минувшем месяце, попросил подыскать тебе безопасное место, где можно переждать войну.

– Почему только мне? А как же они с мамой?

– Я спрашивал его об этом, и не один раз. Он считает, что переезд пагубно скажется на здоровье твоей матушки и станет для нее слишком сильным душевным потрясением.

– А меня, значит, избавить от душевного потрясения он не захотел, – буркнула Нина.

– Просто он знает, что ты достаточно сильная девочка, чтобы это выдержать, – сказал отец Бернарди, и в тоне его звучало желание скорее успокоить ее, чем осудить. – И ты непременно выдержишь. Не забывай, что здесь ты среди друзей.

– Мне ничего неизвестно о деревенской жизни. Я не знаю, как здесь готовить еду, убираться и вообще делать что-то полезное.

– Научишься. Нико тебе поможет.

Молодой человек кивнул.

– Моя сестра была не слишком дружелюбна в день нашего приезда. Прости, – добавил он.

– Мне кажется, нехорошо ее обманывать, – покачала головой Нина. – Ее и вашего отца.

– Мы с отцом Бернарди обсуждали, можно ли им все рассказать. И очень хотели это сделать. Но пришли к выводу, что лучше держать твою историю в тайне от всех.

– Вы им не верите? – спросила она, внезапно занервничав.

– Верим, – ответил отец Бернарди. – Никто из них ни за что на свете не выдаст тебя. Но проблема в том, что сохранить такую тайну в семье, где есть маленькие дети, просто невозможно. Они же всё слышат, знаешь ли, а Карло ходит в школу, и, если ты еще не заметила, он очень словоохотливый юноша. Достаточно одного неосторожного слова, оброненного, к примеру, за ужином, чтобы погубить всех нас. К тому же школьный учитель Карло – известный доносчик, обо всем докладывает фашистам.

– Я согласен с отцом Бернарди, – сказал Никколо. – Лучше, чтобы правду знали только мы трое.

И он, и священник говорили так спокойно и взвешенно, будто для них это было обыденное дело – прятать людей, и оно не грозило им тюрьмой или чем-то похуже.

– Почему ты это делаешь? – спросила Нина, повернувшись к Нико. – Мой папа дружит с отцом Бернарди, а не с тобой, и тем не менее ты ради меня так рискуешь. Ради чужого человека.

– Как я мог не предложить тебе помощь? Кем бы я был после этого? А чужой ты оставалась для меня ровно до того момента, пока мы не познакомились.

– Многие бы отказались мне помогать.

– Я не в ответе за решения других людей и могу делать лишь то, что сам считаю правильным. И я верю, что у нас все получится. Меццо-Чель – тихое местечко. Тут никто не станет тебя искать.

– Да, у нас ты в безопасности, – кивнул отец Бернарди. – Но я вынужден кое о чем тебя попросить, Нина, и выполнить эту просьбу тебе, вероятно, будет нелегко. Видишь ли, боюсь, пока ты здесь, тебе придется посещать мессу.

Ну разумеется… Ей надо было это предвидеть: даже самые благородные христиане считают, что оказывают евреям большую услугу, приобщая их к своей религии.

– Вы просите меня принять вашу веру?

К ее удовлетворению, на лице священника отразился неподдельный ужас:

– О Боже, нет, конечно же нет! Я бы никогда не попросил тебя ни о чем подобном. Тебе нужно лишь показываться в церкви время от времени. Мысли и убеждения – твое личное дело. Господь мне свидетель, я говорю искренне.

И Нина ему поверила. У нее не было причин для сомнений, но почему же тогда пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать слезы?..

– Нам пора возвращаться, – сказал Нико. Если он и заметил ее замешательство, не стал упоминать об этом вслух, чтобы окончательно не смутить девушку. – Мы не хотим огорчить мою сестру опозданием на ужин.

– Конечно, конечно, – закивал отец Бернарди. – Стало быть, увидимся с вами в воскресенье.

Они уже подходили к двери, когда Нина решилась задать священнику последний вопрос:

– У вас нет весточки от моих родителей?

– Как только будут новости от них, я сразу сообщу тебе. Обещаю.

Через несколько минут они уже были на ферме, но Альдо, все так же сидевший на скамейке под оливой, вместо того чтобы сразу позвать их в дом, сказал, что стол еще не накрыт.

– Можешь пока показать жене окрестности, – предложил он.

– С удовольствием посмотрю, – кивнула Нина, и не потому, что хотела отсрочить момент возвращения на кухню под ледяной взгляд Розы. Ей действительно было любопытно побольше узнать о том месте, где ей предстояло гостить до возвращения к родителям.

– Твоя семья всегда здесь жила? – спросила она Нико, когда они отправились на прогулку.

– Насколько я знаю, да. Этот дом построил мой прапрадед на месте другого, поменьше.

– Такого, как у твоей тети Элизы?

– Да. Я всегда подозревал, что прапрадед неожиданно разбогател, поэтому и дом у нас такой здоровенный, и некоторые архитектурные детали очень даже изысканные.

– А что на верхнем этаже? Еще спальни?

Нико покачал головой:

– Там у нас зернохранилище. Лестница на третий этаж идет по внешней стене здания, ты ее увидишь через минуту. А это загоны для скота. Вон там у нас пара молочных коров, в соседнем стойле быки, дальше клетки с кроликами. И еще есть куры, несколько дюжин. Днем они путаются у всех под ногами, а вечером мы запираем их в курятнике.

Они остановились у пустого загончика, и Нина вопросительно посмотрела на Нико.

– Отец на прошлой неделе отвез свинью к дяде на ферму. Мы откармливаем свиней на убой, а когда подходит время, братья с отцом едут к нему.

– А ты нет?

– Нет. У меня для этого слишком слабые нервы. Я даже курице шею свернуть не могу, когда Роза просит, а при виде крови у меня голова кружится.

Нина не удержалась и хихикнула:

– У такого взрослого парня?

– Ну да, смейся. Мне за свою слабость приходится расплачиваться – пока отец с братьями разбираются со свиньями, я тут остаюсь один на хозяйстве. – Нико вдруг повернулся к ней, нахмурившись, будто ему в голову пришла внезапная мысль. – Мы почти всё готовим на свином сале. Ты ведь не возражаешь?

– Как-нибудь переживу. Но от свинины все-таки предпочла бы воздержаться.

– Не бойся, мясо у нас на столе бывает в основном куриное, да и то очень мало, на один зубок.

Они прошли мимо дремавшего в стойле Красавчика, который смешно прядал ушами при каждом всхрапе. Нико нагнулся погладить проходившего рядом кота.

– Этот парень у нас почти домашний, но от других котов лучше держись подальше – те все дикие.

Они прошли под сеновалом, таким низким, что Никколо пришлось наклонить голову, и вернулись вдоль дальней стены хлева к дому с тыльной стороны. Здесь, как он и говорил, ступеньки круто поднимались к верхнему этажу, а в метре перед ними была наполовину утопленная в земле дверь.

– Это вход в винный погреб, – пояснил Нико, проследив взгляд девушки. – Понятия не имею, почему его сделали на задворках. Можно было бы и в доме устроить.

Они завернули за угол, и взору открылись поля.

– Отсюда видно всю ферму, – принялся рассказывать Нико. – На самом верху, там, где склон круто забирает вверх, у нас растут оливковые деревья и несколько фруктовых – яблони, сливы, абрикосы. У подножия холма мы косим траву, чтобы заготовить сено для скота. А там, где земля почти плоская, у нас большие поля. Яровую пшеницу собрали в июне, теперь взялись за кукурузу, она созрела на позапрошлой неделе. Когда стебли подсохнут, их тоже скосим и будем засевать озимые. Еще у нас вон там виноградник, а за ним овощные грядки.

– И вы сами здесь управляетесь – ты с отцом и братьями-сестрами?

– По большей части – да. Наши дядья и кузены помогают с обмолотом пшеницы и кукурузы, со сбором винограда. А мы помогаем им. Работы на ферме много, но живется здесь хорошо. Если, конечно, умеешь обходиться без элементарных вещей, от которых никто вот так запросто не отказался бы.

– Например, без горячей воды и мягкой постели?

– Ну да. И если готов вставать каждый день до рассвета, чтобы подоить коров и задать корм всем животным, а потом работать в поте лица до темноты.

– Ты не жалеешь о том, что вернулся домой после смерти старшего брата?

– Ничуть не жалею. И никогда не жалел. Поначалу было ужасно тяжело, потому что мы все хотели, чтобы он снова был с нами, живой и здоровый. Но теперь я даже представить себе не могу, что когда-нибудь снова покину ферму.

– Когда вы с отцом говорили о Марко, упомянули еще одного человека…

– Лука был лучшим другом Марко и женихом Розы. Они с Марко погибли в один день весной сорок первого года при осаде Тобрука. Меня не было дома, когда сюда долетела эта весть. Папа даже не сообщил мне, что парни записались добровольцами. Думаю, он понимал, что иначе я сразу примчусь домой. А когда стало известно, что их обоих убили, все горевали так, что ты и представить себе не можешь. Все, кроме Розы. Она не уронила ни слезинки, продолжала заниматься обыденными делами, как будто ничего не случилось… и с тех пор ни разу не упомянула о Луке. Словно он и не жил никогда.

«Как это возможно? – подумала Нина. – Любить человека, скорбеть о нем, каждое утро просыпаться, осознавая в очередной раз, что его нет и не будет рядом, и при этом никогда больше не произносить его имени? Как Розе удалось просто вычеркнуть мужчину, которого она любила, из своей жизни?»

– Нико! Нина! Никонина! Нико-никонина! Ужинать пора! – заорал Карло, примчавшийся с раскинутыми, как крылья аэроплана, руками, и сорвался на восторженный визг, когда брат подхватил его и закружил в воздухе.

– Слышишь, Нина? Ужин готов. А знаешь, что будет, если мы не поспешим к столу? Скажи-ка ей, Карло.

– Маттео и Пауло, два проглота, слопают всё подчистую!

– Точно! Так что летим обратно стремительно. Представь себе, что ты – «Пиппо». Посмотрим, сможет ли Нина нас догнать. Внимание… старт![17]

Нина, не желавшая остаться в одиночестве, тоже помчалась во все лопатки. Никогда в жизни она так быстро не бегала, но все же отстала. Нико, заметив это, обернулся на бегу и, взяв ее за руку, потянул за собой, а когда она споткнулась, подхватил на руки и бежал так до самой двери в кухню. Так и закончилась эта гонка.

Глава 8

24 сентября 1943 года

Нина проснулась на рассвете, спиной почувствовав пустоту.

– Нико?

– Я здесь. – Он сидел на краю кровати и завязывал шнурки на ботинках. – Хорошо спала?

– Да.

Прошлой ночью они легли спать вскоре после детей, и, как и раньше, в их первые две ночи, проведенные вместе, вернее, как в прошлую ночь в настоящей, своей, спальне, Никколо повернулся к ней спиной. К тому времени, как она разделась и нырнула под одеяло, натянув его до подбородка, он успел всего лишь развязать шнурки на ботинках. Потом молодой человек продолжил раздеваться, но Нина не знала, в какой одежде он остался и надел ли пижаму, потому что тоже отвернулась и зажмурилась. Разумеется, ей показалось невозможным даже спросить об этом, когда он улегся рядом осторожно, чтобы не столкнуть ее с узкой кровати, и вытянулся на самом краю матраса.

Утром Нико молча встал и оделся – наверное, предварительно сняв пижаму, если она на нем, конечно, была. Нина решила, что выяснить, в чем он был одет, можно будет, когда настанет время стирки, и подумала, что глупо, конечно, зацикливаться на таких вещах, однако…

– Я знаю, у тебя сегодня Шаббат, но для нас это обычный день. По субботам мы делаем уборку во всем доме. Извини…

– Ничего страшного. Мой папа никогда не придавал соблюдению Шаббата чрезмерного значения. Он не мог относиться к этому иначе – ведь его помощь могла понадобиться пациентам в любой момент, особенно если речь шла о родах. Папа говорил, дети словно нарочно рождаются исключительно по ночам.

– Детеныши животных тоже так поступают, – улыбнулся Нико. – Увидимся за завтраком. Но ты не спеши, тебе нужно хорошенько отдохнуть.

Нина некоторое время прислушивалась к его осторожным шагам в коридоре и на лестнице, позволив себе насладиться блаженным состоянием полудремы, а потом у нее заурчало в животе, снаружи донеслись голоса проснувшихся детей, и она испугалась, что разозлит Розу, если проваляется в постели еще хоть минуту. Поэтому Нина поспешно встала, натянула ту же одежду, в которой ходила последние несколько дней, расчесала волосы, подобрала их сзади, заколов парой шпилек, и спустилась в кухню, где оказались все, кроме Никколо и Альдо – вероятно, они еще работали в хлеву.

– Утро доброе, Нина, – сказал Карло. – Садись рядом со мной!

– С удовольствием, – улыбнулась она. – Что вы едите? Пахнет волшебно.

Мальчик душераздирающе вздохнул:

– Полента с молоком. Терпеть ее не могу.

– Тебе повезло, что она у тебя в тарелке, – отрезала Роза, не отводя взгляда от кастрюли, в которой она что-то помешивала. – Так что не ной, или я пожалуюсь отцу Бернарди и он тебе пропишет девятину.[18]

Нина понятия не имела, что означает в данном случае «девятина», но, взглянув на выражение лица Карло, поняла, что не хотела бы оказаться на его месте.

Роза тем временем плюхнула в миску перед ней половник исходящей паром поленты и плеснула туда же немного теплого молока. Молоко было теплым, потому что его только что надоили, догадалась Нина. В лужице цвета слоновой кости отчетливо виднелись желтые прожилки молочного жира, но ни за что на свете она не стала бы выражать по этому поводу недовольство вслух. Карло, повинуясь немому приказу Розы, притащил кружку и поставил ее у локтя Нины. «Кофе», – робко шепнул он, но лишь сделав добрый глоток, девушка поняла, что это caffè d’orzo – мерзкий заменитель из обжаренного ячменя, от которого раньше она всегда нос воротила, а теперь выпила за милую душу.

Когда они уже заканчивали завтракать, вернулись мужчины и тоже получили свои порции поленты, молока и эрзац-кофе. В их миски, как только большая часть поленты была съедена, Роза еще добавила жирные куски жареной свинины.

Приятно было бы посидеть за столом подольше и поболтать, но младшие дочери под суровым взглядом Альдо уже взялись за веники и половые тряпки, а затем выволокли из угла большую деревянную бадью.

– Девочки, приступайте к уборке, а я пока тут на кухне закончу, – сказала Роза.

Нина не поняла, относится ли это указание и к ней тоже, или для нее будет какое-то другое поручение.

Ее замешательство, разумеется, не укрылось от Нико.

– Может, Нина сегодня поможет девочкам? Ты не против, Роза?

– Нет.

– Девочки, только не забывайте, что Нина у нас училась на медсестру. Она много знает о том, как ухаживать за больными людьми, но убираться в доме ей в последний раз приходилось давным-давно.

– Наверно, вам придется напомнить мне, как это делается, – вздохнула Нина и бросила украдкой на Нико благодарный взгляд, а тот улыбнулся и подмигнул ей в ответ.

Уборку начали со спальни Нины – сняли простыни, и вместо матраса под ними обнаружилось войлочное одеяло, брошенное поверх набитого чем-то мягким огромного холстяного чехла, содержимое которого уже так слежалось под весом двух тел за пару ночей, что вся конструкция стала совсем плоской. Следуя указаниям Агнесы, Нина подняла чехол, взбила его, как гигантскую подушку, и положила обратно на кроватную сетку.

– А что там внутри? – поинтересовалась она, потому что сильно сомневалась, что пуховая перина могла бы так хрустеть и шуршать, как этот самодельный матрас.

– Кукурузная шелуха, – ответила Анджела, – а сверху мягкая подстилка, чтобы скорлупки не лезли наружу.

Они застелили постель чинеными-перечиненными, но свежими, крахмально-ломкими простынями, прошлись по всей комнате влажными тряпками, собирая пыль с мебели, и Анджела понесла на улицу выбивать и проветривать деревенские плетеные коврики.

Дальше настало время подметать и мыть полы. Девочки терпеливо показали Нине, как держать метелку, чтобы пыль не разлеталась клубами, а когда все закутки были тщательно выметены, еще и поблагодарили ее за помощь, хотя она скорее добавила им хлопот.

Потом они все вместе затащили по лестнице наверх ведра горячей мыльной воды, и Нина сначала усвоила, как правильно сворачивать тряпку для пыли и подкладывать под коленки, чтобы их не намять, а потом – как драить полы.

– Начинай из угла, чтобы потом не ходить по мокрому, – посоветовала Анджела.

– Хорошенько потряси швабру над ведром, чтобы луж на полу не наделать, – добавила Агнеса. – А как только вымоешь половицы, протри их чистой сухой тряпкой. Справишься здесь сама? Мы с Анджелой можем взять еще одно ведро и заняться папиной комнатой.

– Это будет разумно. Я вас позову, если что.

К тому времени, как Нина закончила уборку в своей спальне, девочки успели вычистить остальные три – ей осталось только помочь им с коридором и лестницей, а когда они домыли самую нижнюю ступеньку, настала пора обедать.

Еду, которую поставили перед ней на столе, Нина жевала, не поднимая глаз и не участвуя в разговоре. Несмотря на усталость, она получала удовольствие. На первое у них была pastina in brodo, на второе – рагу с курицей, и хотя курицы в этом блюде оказалось совсем мало, зелень, картошка и прочие овощи были восхитительны. Нина съела все подчистую, выпила целый бокал вина, налитого для нее Альдо, и даже прикончила полную чашку caffè d’orzo, полученную в конце обеда.[19]

Все это время ей не давала покоя мысль о том, как дожить до вечера, ведь она невероятно устала. Даже бессонные ночи, когда приходилось вместе с отцом посещать пациентов, ее так не выматывали, да и вообще она никогда не была бездельницей. Однако несколько утренних часов за уборкой сельского дома лишили ее всех сил.

– Агнеса, Анджела, нечего рассиживаться, вы уже поели. Вам еще нужно вычистить кроличьи клетки и курятник, – сказала Роза.

– Давайте, я им помогу, – подала голос Нина. Для разнообразия она сейчас была рада поработать вне дома.

– Лучше наведи порядок в гостиной, – сказала Роза.

– Повезло тебе, – вздохнула Агнеса. – А нам сто лет выгребать кроличьи какашки и куриный помет.

– Ненавижу кур, – поддержала сестру Анджела, – они больно клюются!