Жнец

Зенон Тезарх

Жнец

«В вашей смерти должны еще гореть ваш дух и ваша добродетель, как горит вечерняя заря над землей».

Фридрих Ницше.

I

Глава 1.

О, Картхадашт! Слово звучало, резонировало словно музыка, расходилось по телу приятными волнами. Слово, впитавшее все родное и близкое. Отчий дом мой – Карфаген.

Наша цивилизация, всё, что построили мы, наши отцы, деды, прадеды – наследие, теперь на пороге гибели. Спасения не будет, предпринимать что-либо – слишком поздно. Боги вынесли приговор. Наш палач – военная машина Римской Империи – уже занес меч над головой моей нации.

Ганнибал любил цитировать Александра Великого: «Не может быть в Азии двух царей, как не может быть на небе двух солнц.» Вековая война подошла к концу и теперь наше солнце погаснет.

Когда-то мы и римляне были друзьями. Мой отец застал то время, да. Но прямо сейчас, когда после трех лет осады, их воины врываются в город, чтобы выплеснуть с нашей кровью всю накопленную ненависть, в это невозможно поверить.

Меня зовут Малх Хамилькарт. Я осаждал и грабил Сагунт1 вместе с Ганнибалом. Греческие гоплиты, пращники за дорого отдали свои жизни. Я и сам получил снарядом в бедро. Помогла броня, иначе хромал бы сейчас как старая кляча. Гехеону, братцу моему, копьем едва голову не пробили. Сказал, что оставит разбитый шлем на память.

Сражались яростно, греки эти, но разве под силу им было сдержать натиск Ганнибала? В Сагунте мы начали Вторую Войну. Именно его осада и привела к тому кошмару, что сейчас оскверняет мои глаза.

Ганнибал Барка всегда знал, что делает. Он призывал нас быть сильными, брать от жизни всё, что наполнит её радостью и смыслом. Он восторгался Александром Македонским, жаждал своей Великой Войны. Когда ему было девять, в первом своем военном походе с отцом, он дал клятву навсегда остаться врагом Рима. Эта клятва стала предназначением всей его жизни, но забрала тысячи наших.

Я был там, когда наши войска, слоны и конница, подошли к Альпам. Казалось, мы на краю света, что перед нами преграда, созданная самим Творцом, чтобы не пустить нас, своих своенравных отпрысков на верную погибель.

Задуманное казалось невозможным, но тогда боги еще улыбались нам. Воздух искрился решимостью и жаждой великих дел.

«Мы найдем дорогу, а если не удастся, построим её сами. А после зайдем римлянам в спину и перережем их чертовы глотки».

Если бы я не знал сына Гамилькара Барки лично, и не прошел бы с ним десятки тысяч шагов, чтобы снова и снова проливать кровь врагов Карфагена, я бы точно назвал его безумцем. Но я знал, и доверял ему больше чем родному отцу. Ненависть Ганнибала к Риму словно крепкое вино согревала нас во время утомительных переходов и привалов на ночлег. Никто из когда-либо живущих на земле, либо тех, кто еще будет жить, так сильно не желал отрубить голову Великому Волку и стереть Рим в пыль.

Характер Ганнибала вдохновлял, но никак не умалял сложности поставленной задачи.

Кошмар длившийся пятнадцать дней забрал у нас четверть конницы и половину пехоты. Каким-то чудом, слоны уцелели все до единого. Нас убивали холод и ветра, а скользкие узкие перевалы норовили утащить каждого в ледяную бездну. Крики солдат, сорвавшихся вниз и разбившихся об острые камни, до сих пор эхом отдаются в глубинах моего разума.

А потом дикари… Рыскающие среди скал ублюдки, наблюдали, ждали пока мы уснём. Стражником поставили старину Бостара, мы с ним часто у костра болтали. Дикари распороли ему глотку, он даже вскрикнуть не успел. Тело так и не нашли. Если бы Гехеону тогда не приспичило посрать, все бы там полегли. Первый раз на моей памяти шальной кишечник спас кому-то жизнь.

Редкая ночь была спокойной. Засыпая, каждый боялся никогда больше не проснуться. Мы удвоили число дозорных, сократили время на сон. Успокаивало лишь знание того, что и это когда-нибудь закончится.

Боги наградили нас за упорство и мужество победой в Каннах2. Галлы сдержали слово и поддержали нас, пехоту пополнили их воины, а свежие припасы были весьма кстати. Каннская победа была слаще всего, что я испытывал в жизни. Шестнадцать римских легионов полегло на тех равнинах. Крики раненых, звон стали и стоны умирающих – всё возвращалось мне в снах, но тот триумф был вершиной всего, что я достиг в жизни.

Генерал Барка отправил в Карфаген мешочек, наполненный перстнями поверженных римских аристократов. Это могло бы стать концом войны, но раны и опустошение не дали нам покончить с волчьими детьми. За краткий триумф мы заплатили кровью и смертью – тогда мы не знали, что все было напрасно.

Время шло, а генерал все откладывал вторжение. Командиры сомневались, сможем ли мы удержать Рим, когда окрестные гарнизоны зажмут нас в тиски. Ганнибал дал приказ ждать и укреплять позиции.

Римлянам дали под дых, но держались они как всегда достойно, наотрез отказываясь капитулировать. Докладывали, будто они даже женщинам запретили проливать слёзы, в армию теперь набирали юнцов, а за само слово «мир» можно было получить полдюжины ударов плетью. Мы не смогли добить раненого зверя. Несмотря на страшные раны, он окреп, и обозлённый, жаждал отмщения.

Горько вспоминать, что было дальше. Как ликовали мы при Каннах, так, в битве при Заме, нас просто смешали с грязью. Мы были прокляты за дерзость, небеса закрыли Солнце затмением, вселив в сердца моих братьев ужас. Этот знак богов был вестником конца. Римляне пожинали возмездие. Рана, нанесенная Карфагену в тот день, так никогда не затянулась.

Теперь, когда врата разбиты в щепки, и я слышу крики женщин, звон стали, а клубы дыма поднимаются в небо, я понимаю, что именно сегодня Великая Война закончится.

Солдаты несутся прямо на нас, мечи и копья наизготовку. Некоторые обагрены кровью. В глазах легионеров знакомая мне решимость, убийственная ясность. Я будто снова в Сагунте, но на этот раз роль хищника уготовлена не мне.

Я смотрю на своих солдат. Взор их мрачен, лица напряжены. Они застыли как изваяния из мрамора. Руки сжимают оружие, никто не разговаривает. Остались лишь те, кто готов стоять до конца: вчера казнили последних дезертиров.

Мы все осознавали, что это конец. Мирного исхода не будет. Нас не обложат данью, лишив привилегий и политического веса. Не будут отбирать колонии, конфисковать корабли, ограничивать численность армии. Не на этот раз. Им нужна карфагенская кровь.

Мы сходимся. Я парирую удар гладиуса, бью ногой в живот парню в кожаных доспехах, сбиваю его с ног. Взмах – голова его катится по песку, как кочан капусты. Сердце бессмысленно выталкивает еще теплую кровь из сонной артерии. В зеленых глазах воина застыло удивление. Блеск в них гаснет, но они продолжают смотреть на меня.

Налетает еще трое, брат по оружию прикрывает меня с боку. Я слышу крик римского командира и поднимаю голову. На осажденных стенах уже стоят лучники. При виде подготовленных бойцов с длинными луками и пращами в руках, сердце моё замирает.

«Малх!» – кричит мне брат воин, и я чудом ухожу от рубящего удара, нацеленного мне в горло, сталь оставляет царапину на броне. Серия точных ударов и нападающий мёртв.

Лучники натягивают тетиву. Я чувствую – натягиваются и мои нервы. Чувство опасности обжигает ледяным пламенем, но я должен сохранять рассудок, мыслить тактически, продолжать сражаться.. Карфаген должен выстоять.

Я колю легионера в живот: пробив доспехи, меч увязает в его теле и мне приходится оттолкнуть его ногой, чтобы вернуть оружие. Римлянин не успел коснуться земли, а из-за его спины выпрыгивает парень в блестящих доспехах с копьём в человеческий рост. Я узнаю облик греческого гоплита и отступаю назад. Меч остался внутри легионера, и я безоружен.

Казалось копьё лишь дернулось, но в следующий момент, я чувствую, как оно пробило броню и вонзается в мою грудь. Боли нет. Наверное, потому, что пробито сердце. Я смотрю на копье, торчащее из меня, затем на гоплита. Его глаза, с холодной ясностью смотрят на меня из прорезей шлема. Я открываю рот, пытаясь схватить воздух ртом, но из него льется кровь, заливая подбородок и доспехи.

Краем глаза я вижу, как легионеры грабят театр, разносят в щепки лавки торговцев, тащат женщин за волосы, перерезают мужчинам глотки, рубят головы. Враг, словно голодная саранча, заполонил рыночную площадь и центральный сквер. Из Цитадели движется отряд элитных бойцов из гвардии суффетов. Лучшие карфагенские войны готовились дать последний бой.

Обмякшее тело подводит, я падаю на землю.

Ясное голубое небо бесстрастно наблюдает за человеческой драмой. Облака движутся как овечки на пастбище, тихо и безмятежно, им явно нет дела до того, что тут происходит.

Ветер скользит по моей коже, приятно холодит вспотевшее лицо. Битва продолжается, солдат спасший мне жизнь окриком, получает стрелу в бедро, после чего легионер рассекает ему череп надвое.

Движение облаков ускоряется: плавно они меняют траекторию, начиная двигаться по дуге, неестественно закручиваясь в спиральный вихрь. Захлебываясь кровью, я вижу в небе формируется воронка, заполонившая почти весь небосвод. Она словно вознамерилась затянуть весь мир наверх, в глубины космоса. Небо темнеет. Сияние неземного цвета окутывает воронку, а по краям проскальзывают золотистые искры. Зрелище захватывает. Завороженный, я и забыл, что умираю.

Я чувствую в центре теле нарастает печаль. Она стучит вместо пробитого сердца, а воронка в небе, будто слышит её, пульсируя в унисон.

В глазах рябит, все начинает подергиваться. Перед глазами мельтешат белые точки. Зов воронки становится сильнее.

Меланхолия почти достигла пика, когда я увидел, что мир вокруг изменился. Разграбление Карфагена отступило на второй план, окружающее более не вызывало интереса, напоминало пьесу, которая и без моего участия дойдет до финала. Сверхъестественное явление природы полностью завладело моим вниманием.

Пульсация внутри нарастала, грозя разорвать меня на куски, тоска достигла апогея и стала болезненной.

Я увидел фигуры, будто сотканные из тумана, облаченные в темные, как крылья воронов, мантии. Я не мог видеть лиц, вместо них зияла пустота. Существа казались печальными, и в то же время умиротворенными. Движения их были плавными, гипнотизирующими. Мне хотелось смотреть на них. Они «пахли» сочащейся из меня меланхолией. Я чувствовал, что-то внутри меня открывается, зовет их к себе.

Их немного, не более дюжины. Фантомы проходили через сражающихся воинов и пробегающих жертв, как через миражи, игнорируя трагизм и историческую значимость происходящего.

Вихрь в небе беззвучно закручивался, сиял каскадом невероятных цветов, для которых в моем языке даже не было названий.

Фигуры в мантиях подходили к умирающим, склоняли колени и погружали в центр животов призрачные пальцы. После этого, тела обреченных едва заметно подергивались, будто становились легче и успокаивались. Едва различимая дымка отделялась от тела, парила вверх и жадно всасывалась воронкой в небе.

До меня дошло, что призраки делали это и до того, как я их заметил. С методичностью пчел, фигуры с неестественной быстротой перемещались к следующей жертве, чтобы собрать нектар души для голодного вихря в небе.

Зачарованный я наблюдал, и вот черная фигура стоит прямо передо мной. Черная ткань полностью скрывает тело, а вместо лица проваливающаяся пустота. Мрак пустого лица заставил меня содрогнуться.

Печальный призрак не спешил засовывать пальцы в мой живот. Нависая надо мной, как ночной морок, он наблюдал за мной, словно застыв в нерешительности. Казалось, он столкнулся с чем-то необычным.

Костлявая рука пришла в движение, прошла мимо живота, плавно двинулась выше и зависла в воздухе. Она протянута будто приглашая меня подняться.

Незнакомая при жизни часть меня ответила на приглашение. Всё что угодно, лишь бы избежать запредельной меланхолии и голодной пасти вихря в небе. Я выразил намерение взять его за руку. Тело не слушалось, но что-то во мне потянулось к мертвой ладони. Контакт, и меня пронзила судорога. Воронка вздрогнула в унисон, будто соглашаясь. Видения умирающего Карфаген поплыли перед глазами, а я почувствовал легкость будто проваливался в сон без сновидений.

Глава 2.

Границы сознания размываются. Душа Малха лишенная тела цепляется за окружение, пытаясь найти что-то знакомое. Сила несущая забвение и холод обволакивает его, словно мать, берущая младенца на руки. Малх обретает тело, эфемерное, сотканное из вибрирующей энергии. Беспорядочный поток из образов, мыслей и воспоминаний иссякает, он снова осознает себя. После этого приходит понимание.

В тот день Мортис явилась сама. Целая цивилизация возвращалась к Истоку, поэтому Жнецов было недостаточно. Энергия подобного порядка поглощалась ею самостоятельно.

Сознание Малха восприняло эту информацию как само собой разумеющееся. Помимо гибели целой нации, нужна была поддержка обычных Жнецов. Много созревших душ, много работы.

Он был среди дозревших, но его смерть несла аномалию. Душа Малха не была поглощена, в ней обнаружили потенциал полезный для Мортис. Жнец вознёс его, сохранив душу невредимой.

Сознание Малха сплелось с сознанием остальных Жнецов. С единением пришло предназначение, понимание его задачи. Ум его теперь был разделен. Часть принадлежала ему, а другая погружена в поток, в котором звучали тысячи шепчущих голосов, кружились сотни видений и разворачивались события за гранью его понимания. Казалось, он обрел миллионы новых глаз и ушей. Поток информации шокировал и сбивал с толку.

Он будет служить Мортис сколько сам того пожелает. Энтропия дала выбор: служить или раствориться, погрузившись в вечное небытие. Малха обожгло ужасом Бездны, в которую возвращается сознание каждого из живущих, поэтому долго он не раздумывал.

Древо миров раскинуло перед ним ветви, поражая воображение. Мириады видов, отличных от человеческого, неслись в круговороте бесчисленных рождений и смертей. Жнецов набирали для каждого вида отдельно. Великий Замысел.

Что-то внутри, что не утратило способность удивляться, отметило, что неразумные животные умирали сами. Жнецы забирали лишь тех, кто себя осознавал. Малх почувствовал, что здесь кроется какая-то тайна. Возможно, он вернется к этому позже.

Мортис втягивала целые цивилизации и расы, не прерываясь ни на мгновение. Исток, её Хозяин – скорее сила, чем личность, не имел ни очертаний, ни образа, но одну за другой, именно он порождал жизни, которые ей приходилось обрывать.

Мортис временно поддерживала рассудок Малха, чтобы тот мог удерживать образы и формировать логические связи. Без этого, еще неокрепший смертный разум, мог треснуть, как скорлупка и покинуть своего обладателя.

Жнецы были её руками. Частичка Мортис, черным сердцем билась в каждом, исподволь наставляла и вела. Малх ощутил Её биение внутри себя и поразился величию того Великого Организма, частью которого стал.

Исток отсекал искру осознания, и где-то во Вселенной рождалось Творение. Он смотрел на мир миллионами глаз и ждал, когда сознание, пройдя через радости и невзгоды жизненного пути, наберется опыта, созреет, подобно плоду и возвратиться к нему обратно спелым и наполненным.

Цикл повторялся, и будет повторятся бесконечно. Каждая высеченная искра возвращалась обогащенным жизнью пламенем. Исток креп, становился сильнее, разрастался и проникал во все новые и новые сферы реальности, подобно невообразимому мицелию, сотканному из бесчисленных светящихся нитей. Каким-то образом и он, и жнецы, и Мортис были связаны этими нитями между собой и пребывали в постоянном обмене энергией.

Жизни Жнецов не возвращались в цикл. Не сразу. Частичка их самости оставалась тлеть между мирами, подобно остывающему угольку. Эмоций и чувств не осталось, так как не осталось жизни, которая питала бы их впечатлениями. Жнецы были гончими Мортис, ловцами душ. Они следили за просветами в центре тела смертных, чтобы, когда настало время, они могли отделить душу от тела, отправив последнюю к Создателю.

Образ фигуры в мантии, полностью скрывавшей лицо, пробирался из глубин бессознательного и формировал внешность Жнеца. Через пару тысяч лет Карл Юнг назовет это архетипом. Были ли жнецы по-настоящему мертвы? Внутри каждого жнеца, томились отголоски былой человечности, подобно тому как в давно пустой амфоре еще угадывался слабый запах некогда хранившегося там вина.

Жнецы, используя силу Мортис оказывали на смертных постоянное давление. Они терпеливо ждали, когда человек ослабнет, совершит ошибку, и душа будет готова к экстракции. Существовали силы, которые противостояли их замыслу, помогали людям закрываться от Смерти, но о них Жнецам было известно мало. Слуги Мортис просто делали свою работу, находясь в постоянном поиске брешей в обороне светимости человеческих существ. Остальное не должно было их заботить.

Когда совершалась жатва, и спелая душа отделялась от тела, Исток выражал удовлетворение и делился с Мортис частичкой полученной силы. Жнецу доставалось совсем немного, но и этого было достаточно, чтобы его сознание и омертвевшая душа немного окрепли.

Слуги Мортис через служение, набравшие достаточно энергии осознания, призывались к Истоку, но не исчезали, а выполняли для него задачи иного, высшего порядка. Мортис показала Малху высшее свершение для жнеца, путь которому лежал через тысячи срезанных душ – грозные фигуры темных прелатов, стражей мертвого мира. Их могущество позволяло им уничтожить любое существо, независимо от структуры его тела, даже жнеца.

Энергетическое тело Малха покрылось рябью и затрепетало, как крылья испуганной птицы. Он осознал каким великим силам ему теперь предстоит служить.

Глава 3.

Первой возвращенной была женщина.

Сколько прошло времени с тех пор как он умер, Малх не знал, восприятие времени изменилось – там, где он обитал после смерти, его не было. Его окружала лесистая местность, на полянах белые пятна снега, очевидно, он далеко от родного Средиземноморья.

Он помнил, как она родилась. Душная и тесная хижина; из мебели только грубо сколоченный стул и лежанка, покрытая сеном.

Повитуха с красным, взмокшим от пота лицом, обмакивала ветошь в тазу с горячей водой и пыталась успокоить, кричащую от боли роженицу.

Малх мог забрать мать: боль от схваток могла в любой момент остановить сердце. Она была близка, но всё же её просвет был стиснут, а значит время не пришло. Роды прошли успешно, пуповину обрезали, и комок жизни тут же запеленали.

Девочка.

Малх знал, как её зовут, но это не имело никакого значения.

Ребенок рос и креп, осваиваясь в новом мире. Тянулись дни и ночи: режутся зубы, она начинает ползать, а потом ходить и разговаривать. Малху спешить некуда, впереди вечность. Мать ни отходит от неё, кормит грудью, нежным голосом поёт колыбельные на неведомом языке. Иногда приходит коренастый, похожий на медведя мужчина – отец. Когда он видит дочурку, его взгляд наполняется нежностью. Верзила улыбается ртом, в котором не хватает двух передних зубов.

Местные напомнили Малху дикарей, которые преследовали их в Альпах, но у этих была другая одежда, более светлая кожа. Язык тоже отличался.

Однажды, играя в лесу, девочка зашла далеко. Прямые светлые волосы, глаза цвета стали, ей десять. Она собирала цветы и плела из них венок.

В глубине чащи движение. Девочка насторожилась, ярко-синий цветок горечавки упал на землю. Серая шерсть, острый взгляд. Что-то внутри девочки будто провалилось, сердце екнуло. Колючий страх начал расползаться по телу.

Волк застыл, принюхался. Крупный, в холке приходился бы Малху почти по пояс. Учуяв запах девочки, тенью сорвался с места. Сущность девочки начала обнажаться, Просвет потихоньку открывался.

Ужас, эмоциональные потрясения всегда приоткрывали Просвет, а сила воли, физическое здоровье и стойкость – наоборот серьезно работе мешали. Малх наблюдал. К списку вещей, помогающих работе, стоило добавить родителей, неспособных нормально следить за детьми.

Девочка уронила венок и бросилась бежать. Волк пустился следом, сокращая расстояние, приближая кровавую развязку.

Дикарка бегала быстро. Молодые ноги ловко перепрыгивали через корни деревьев, коварные ямки, огибали колючие кусты и трухлявые пни. Малх ждал, когда же она наконец споткнется и упадет. Девочка тяжело дышала, вытаращенные от страха глаза искали путь к спасению. Волк подбирался ближе, мощные лапы отбрасывали комья земли, пасть полная клыков хватала воздух. Глаза хищника холодны и полны ясности. Малх вспомнил глаза гоплита в прорезях бронзового шлема. Эфемерное тело жнеца содрогнулось.

Натиск на просвет усиливался, призрачным покрывалом ужас окутал девочку, она теряла контроль. До нее доходило, что возможно, сейчас – последние мгновения её жизни.

Наконец ножка поскользнулась. Тело кубарем покатилось вниз по склону, сминая мелкие растения, ломая сухие ветки.

Хищник на время потерял жертву из виду, но запах человеческого пота еще щекотал ноздри. Добыча неподалёку.

Кувыркаясь, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, девочка продолжала падение в неизвестность. Малх знал, что любое дерево, пень, может камень, помогли бы закончить работу быстрее.

Падение прекратилось, и она восстановила равновесие. Вверх по склону, волк шевелил влажным носом, надеясь уловить запах еще живого мяса. Он посмотрел вниз, нашел её взглядом. Сильные лапы пришли в движение. Спуск зверя грациознее, но и он пару раз, чуть не потерял равновесие.

Силы покидали девочку, и она позвала на помощь. Лес отвечал лишь шумом ветра и щебетом птиц.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Торговый город на территории современной Испании, дружественный Риму. Послужил поводом к войне из-за его притязаний со стороны Карфагена в 218 году до. н.э.

2

Крупнейшее сражение Второй Пунической Войны. Ганнибал нанес сокрушительное поражение Римской Империи, значительно уступая войскам римлян в численности.