Железный Гулаг

Николай притих. Наступила пауза. Мы молчали. Капитан сидел, обняв согнутые в коленях ноги, и напряжённо смотрел на рассказчика. Я тоже не отрывал от него взгляда. Почему-то в тот момент подумалось, что если глубоко вникать в психологию того или иного поступка, совершённого осуждёнными, то оправдать можно любое преступление, хотя бы на уровне людских отношений и человеческой морали. Они не убивали хладнокровно, преследуя какую-то выгоду, они вершили суд. Но в приговоре, скорее всего, было описано их деяние сухим юридическим языком: «По предварительному сговору, группой лиц, с особой жестокостью, ранее судимый за тяжкое преступление гражданин «Мокрый» и гражданка Антонина совершили убийство своего несовершеннолетнего сына, утопив его в ванной. Смягчающих обстоятельств нет». Закон есть закон.

Мы все закурили. Николай сделал пару затяжек и заговорил:

– Как нас арестовали, рассказывать не буду – не интересно и не важно. Следак сказал, что если докажем факт изнасилования, то «вышака» можно будет избежать. Надо нанимать адвоката за деньги. Только он сможет дать толчок к расследованию по заявлению Тони, которое она написала уже на допросе. А так никто этим заниматься не будет. Ну, ясно же – денег нет, близких и родных, кто бы мог помочь, тоже нет. Вот, по полной и схлопотали.

«Мокрый» замолчал, немного посидел, уставив пустой взгляд куда-то в угол камеры. Затем полез в свой баул, достал алюминиевую кружку, маленькую пачку запрещённого чая и кусок тюремного одеяла.

– Давай, Лёха, постучи в «кормушку», попроси у «вертухая» кипяточку. Щас «чифирку» «сварганим», – как ни в чём не бывало, обратился он ко мне.

Глава 5.

«Чифир» – тюремный напиток, из чёрного чая. Рецепт его приготовления не содержит в себе особых сложностей, но определённый опыт присутствовать должен. Кладут пятьдесят граммов сухой заварки на полулитровую кружку воды и доводят до кипения подожжённым куском одеяла, свёрнутого в трубочку. Пить его не подготовленному человеку очень даже не просто. Он горький и сильно вяжет рот. Никакого кайфа «чифир», конечно, не даёт, но бодрость, энергия и душевный подъём появляются уже после третьего, четвёртого глотка. Хочется больше двигаться, суетиться, заниматься спортом, разговаривать без остановки. А ещё увлекает сам процесс изготовления этого арестантского допинга в полевых условиях, если так можно выразиться. Во-первых, стимулирует запрет, основанный на отсутствии каких либо нагревательных приборах в тюремных помещениях, во-вторых, это организованные слаженные действия, объединяющие людей каким-то делом, помогающие отвлечься от скуки и мрачных мыслей о своей загубленной судьбе.

Настала наша с капитаном очередь поведать о своих преступлениях. Кидать монетку не пришлось. Валерий Михайлович, взбодрённый крепким чайным напитком, и осознав слова «Мокрого» о том, что мы уже в аду на веки вечные, и всякая секретность на данный момент не актуальна, тихо начал свой рассказ:

– Я никого не убил. К счастью. И ты, Николай прав, скрывать что-то в нашем положении уже бессмысленно. Но поймёте ли вы меня? Вот в чём вопрос. Приговорили меня к высшей мере наказания за бунт, поднятый на военном боевом корабле. Конечно, я не заслужил столь сурового наказания. Но советская политическая и военная машина не могла меня оставить в живых. Ведь я покусился на самое святое – на их власть. Цель у меня была одна единственная – выступить по телевидению с разоблачением всего прогнившего сегодняшнего режима, а после потребовать изменение государственного и общественного строя, с заменой правительства….

– Ого! Это ты лихо замахнулся, – «Мокрый» прищёлкнул языком в знак удивления и восхищения.

Капитан не отреагировал на реплику и продолжил:

– У любого простого человека в нашей стране есть понимание о том, что мы плохо живём. Взятки, блат, воровство, продвижение по службе за счёт высокопоставленных родственников, решение любых вопросов по телефонному звонку свыше и тому подобное. А, уж, об офицерской чести забыли давно и не вспоминают. Каждый рабочий или крестьянин, солдат или интеллигент откровенничают друг перед другом о своих оппозиционных амбициях у себя на кухне. Но встать и честно заявить своё видение положения не может никто. Боятся. Буквально в открытую чиновники от Политбюро разворовывают страну, исказили до неузнаваемости коммунистическое учение. Полностью пошли другим курсом. От этого – не эффективность экономики, а значит и обнищание народа в целом. Я когда закончил Военно-политическую академию, то, как будто, прозрел. Всё вдруг стало ясно, как белый день. Идеи Маркса, Энгельса, Ленина втоптали в грязь. Само понятие коммунизма опошлили и опозорили перед всем миром. Приспособились вольготно жить, держась за свои портфели, принимая безответственные государственные решения. А обыкновенные люди существуют, перебиваясь от зарплаты до зарплаты, и ненавидят власть.

В общем, я тогда для себя всё решил – буду выискивать возможности для публичного выступления. У меня к тому времени уже была готова своя программа, в основе которой лежала полная реформа политического и экономического положения нашей страны. Во-первых – многопартийная система, во-вторых – свобода слова, в-третьих – честные открытые выборы, как в партии, так и в стране.

После академии меня назначили замполитом на боевой противолодочный корабль. Я постепенно, в течение двух лет, начал подготавливать личный состав к своим взглядам и пониманию сегодняшнего положения в стране. Большая часть матросов и офицеров разделяли моё мировоззрение. Они первый раз в жизни общались с таким не правильным замполитом. Как уже было сказано, общаться в камбузе – одно, а решиться и выступить – совершенно другое. Но к моему большому удивлению, меня поддержали все матросы и большая часть офицеров. Восьмого ноября, два года назад мы организовали общее построение на палубе корабля, и я зачитал своё воззвание и план действий. Не согласным, коих оказалось не так много среди офицерского состава, предложили спуститься вниз в каюты. Капитана корабля, я нейтрализовал заранее, заперев его в нижнем помещении. Правда, одному мичману удалось спрыгнуть за борт и добраться до ближайшего судна. Но это ничего не меняло. Я уже передавал по всем каналам связи наши намерения. Решили идти в Ленинград, и там требовать предоставить мне возможность выступить по телевидению с критикой на действующую власть.

Валерий Михайлович остановил своё повествование и полез в баул за новой пачкой сигарет. Я смотрел на него, как заворожённый. Капитан не был похож на революционного лидера с первого взгляда. То, что он – офицер советской армии, соответствовало его внешности, но что – бунтарь, никак не вязалось в моём сознании.

– Скажи ка мне, Валера, – «Мокрый», на правах хозяина взял слово, – ты говоришь, служил на боевом корабле. Значит, и пушки у вас были? Ну, снаряды там, торпеды всякие.

– Нет, не было. Весь боекомплект, кроме личного оружия, мы выгрузили на береговых складах специально, чтобы обозначить наше мирное выступление.

– Дальше можешь не рассказывать, – Николай сплюнул на бетонный пол, – Я сам продолжу. Через три четыре часа военные начали вас расстреливать с воздуха и кораблей, требуя остановиться и сдаться. И после первых выстрелов, вся смелость ваших морячков поиссякла, и они тебя продали. Правильно?

– Ну, как-то так…, – капитан запнулся от неожиданного комментария «Мокрого» и удивлённо посмотрел на него.

– Дурак ты, Валерий «Михалыч»! Прости меня, конечно, но другого определения тебе нет. Вроде, говоришь, академии заканчивал, должен умным быть. Может ты и умный, но опыта жизненного ноль, как и понимания сегодняшней действительности. Вот, скажи честно нам с Лёхой, положа руку на сердце, во сколько процентов ты сам оценивал успех вашего предприятия?

– Процентов на семьдесят. Мы же не вооружённый переворот собирались сделать, а мирно выступить, указав на ошибки власти. У меня и в мыслях не было, что они отдадут приказ на уничтожение.

– А я бы не дал вам даже одного процента, если б знал заранее, что вы хотите «замутить». Ты совсем ненормальный?! Попробуй в «зоне» посягни на власть блатных или «мусоров», смотря кто там рулит; сразу в «петушатнике» окажешься, или прирежут по-ночухе. А ты на Политбюро ЦК замахнулся, да ещё на военном корабле. Хотел их кремлёвских пайков лишить. Вот, если бы ты не сдал оружие, а наоборот, запасся по полную завязку снарядами, минами, торпедами, заплыл какими-нибудь каналами водными в Москву реку, и как дал жару из-за всех орудий по Кремлю…. Вот, это – критика! И тогда бы я сейчас на колени перед тобой встал. Да весь народ тебя боготворил бы. И тысячу лет вспоминали добрым словом…. Убили б наверняка. Но ведь, тебя и так приговорили к «вышаку». Я думаю лучше героем умереть, чем засекреченным зэком.

– А меня сейчас гордость берёт, за твой поступок, Валер, – вмешался я, – Правда. Не у каждого духа хватит на подобное. Даже стыдно стало за своё преступление. Мне казалось обкрадывать жуликоватое государство благородно и рационально. Все чиновники крадут или берут взятки. Так и живут, считая себя умными влиятельными людьми. Директор столовой вместе с шеф-поваром колбаску, осетрину, язычок режут тоненькими порциями, а списывают, как положено по норме. Излишки продают налево. Официанты обсчитывают пьяных посетителей помимо того, что получают чаевые. Делятся с начальством. Попасть учиться в МШМО – школу метрдотелей и официантов, тяжелее, чем в МГИМО. А это о многом говорит. И работяги в нашей стране не исключение. Тащат всё подряд с заводов, фабрик, складов. Можно продолжать бесконечно. Я считал, что не воруют только те, кто просто боится, и от обиды на свой страх прикрывается моралью, или у кого нет возможности. Мне никогда не приходилось слышать осуждения из уст обыкновенных людей в адрес какого-нибудь начальника, живущего не по средствам. Наоборот, восхищались ими, мол, умеют жить люди. А ты, Валера – белая ворона. Было бы в нашей стране больше таких честных коммунистов. Может, и я стал задумываться об угрызениях совести. Всё равно, поступок смелый. Я восхищаюсь тобой. Но Николай прав: затея ваша – изначально обречённая. Надо было плыть за границу. Вот там бы тебя выслушали и опубликовали на весь мир.

– Шанс такой имел место быть, – капитан опустил глаза и на мгновение задумался. – До территориальных вод капиталистического государства миль десять пятнадцать оставалось…. На минуту проскочила мысль….

– Так чего ж вы не уплыли-то!? Мать вашу! – «Мокрый» даже подпрыгнул и вскочил с настила.

– Во-первых, это совершенно другая позиция, и о ней я никогда не задумывался. Все перебежчики клевещут на страну, из которой бегут. В сознании людей именно такое мнение. А вот, выступить здесь в Союзе – многого стоит. Во-вторых, меня бы никто не поддержал на корабле, объяви я об уходе за границу. Подобный поступок приравнивается к измене родины. Хотя мне и так присудили измену. Сказали, что я преследовал цель сбежать в Швецию. Нагло, бездоказательно обвинили, а дело строго засекретили.

Наступила пауза. Минутная тишина накрыла камеру.

– Ладно, после драки кулаками не машут. В конце концов, все мы оказались здесь, – грустно подытожил Николай и посмотрел на меня. – Ну, давай, Лёха, «колись», чем не угодил властям.

Я прикурил очередную сигарету и поведал свою историю. На протяжении всего рассказа, реплики со стороны «Мокрого», типа «молодец», «вот это по-нашему», сыпались с завидной частотой. А когда я озвучил сумму в миллион рублей и четыреста тысяч долларов, изъятую у меня на даче, он встал и зааплодировал. Капитан молчал, пренебрежительная гримаса отчётливо читалась на его лице. А мне было стыдно перед ним. Первый раз в жизни я почувствовал себя мелкой сошкой перед величием духа и порядочности этого человека. Поэтому говорил спокойно, нейтральными интонациями, стараясь исключить бахвальство, на которое провоцировал меня Николай.

Общались всю ночь. Строили гипотезы, куда нас везут. После просто вспоминали интересные или смешные эпизоды из жизни. Вор, убийца и революционер, объединённые одним смертельным приговором как-то нашли общий язык и, даже можно сказать, сдружились в полутёмном пространстве тесной камеры. Как не суди, но мы все – обыкновенные люди, хоть, и наказаны другими людьми.

Глава 6.

Утром нас погрузили в «воронок» и повезли в неизвестном направлении. Кузов где мы сидели, отличался от городских «авто зэков» присутствием двух окон с решётками. Не знаю, как это сочеталось с безопасностью, но нам понравилось, и всю дорогу мы смотрели в них, периодически перекидываясь впечатлениями, заметив что-то необычное или смешное. Настроение было приподнятое, ведь мы избежали смерти, а сейчас едем, подпрыгивая на ухабах, и любуемся свободой.

Дорога тянулась в основном по тайге. Лишь очень редко попадались небольшие деревеньки или хутора. Особенно бросались в глаза мощные многолетние деревья, как будто мы попали в сказку из детского фильма. Казалось, вот-вот вылетит из-за поворота баба-яга на своей ступе, или выскочит леший. Здесь никогда не шла вырубка леса, как везде по стране, где мне довелось побывать. В какой-то момент я заметил в метрах трёх от дороги большой белый гриб. О чём сразу поведал попутчикам. Но мне никто не поверил. А может и правда померещилось.

Уже к вечеру, мы остановились у ворот со шлагбаумом, от которых в разные стороны простирался высокий забор из красного кирпича. Пятиминутная проверка документов у наших сопровождающих, и «газон» продолжает двигаться уже по асфальту.

– Военный городок, – поясняет Николай, – здоровый. Значит зона рядом.

А нам с Валерой было все равно, ведь там за окном по улицам ходили люди, точнее взоры устремились на женскую половину. В лёгких летних платьях они шли по своим делам, не обращая ни на кого внимания, проживая свои очередные будни. Но для меня они были все праздничные и очень красивые, и казалось, будто я смотрю цветное кино на экране. « Может в последний раз», – промелькнуло в голове.

И вот мы снова у шлагбаума на выезд. Опять проверка и опять грунтовая дорога. Километров десять по лесу и вновь ворота, но теперь с белым забором.

– Все, приехали. Зона, – продолжает комментировать «Мокрый».

И, правда, наверху я замечаю колючую проволоку в три ряда, а где-то вдалеке забор заканчивается деревянной вышкой с вооружённым солдатом.

Здесь проверка проходила дольше, посмотрели не только документы, но и на нас, вежливо попросили показать наручники. Потом по рации передали непонятную нам команду и пропустили. Снова асфальт, за окном бараки, отштукатуренные и побеленные, газоны, клумбы с цветами. Я насчитал шесть двухэтажных и три одноэтажных строения. На фасаде одного из них, то ли клуба, то ли столовой контрастно выделялась надпись 1934 г., выложенная из красного кирпича. Коля, что-то бубнил себе под нос о том, какая старая зона, но я не слушал; на смену моему возбуждённо лёгкому настроению пришло возбуждённо напряжённое.

Мы проехали ещё одни ворота почти без проверки, и оказались в промышленной зоне. Это было что-то! По масштабам её видимая площадь могла сравниться, наверное, с территорией завода ЗИЛ, на котором мне частенько приходилось работать по своей прямой обязанности. Чтобы пересечь её по главной дороге у нас ушло около получаса. Здесь была своя ТЭЦ с огромными трубами, железная дорога, горы песка, щебня, металлолома, множество цехов больших и поменьше, бетонный завод, самосвалы, тягачи, всего и не перечислишь, и все это двигалось и работало. Но самое главное: как подобный исполин оказался здесь посреди тайги, укрытый от людских глаз вековыми соснами и елями? Загадка.

«Воронок» подъехал к очередным воротам на выезд. Опять тщательный осмотр. Два километра по бетонной дороге и перед взором открывается необычный мост через широкую реку. Вся его верхняя часть укрыта маскировочной сеткой. А вдалеке на русле реки слева от нас возвышается искусственная плотина, несомненно, принадлежащая местной гидроэлектростанции. Конечно, она была намного меньше, допустим, той же Саяно-Шушенской ГЭС, но всё равно, смотрелась величественно.

На мосту было темно, свет плохо пробивался через плотную маскировку. Включили фары. Уже потом я осознал, что последний раз тогда видел голубое небо над головой. Мы даже не заметили, как мост плавно перешёл в узкий тоннель, проложенный прямо под тайгой. «Газончик» проехал по нему около двух трёх километров и упёрся в большие железные врата.

Водитель посигналил. Двое мужчин в защитных костюмах и в респираторах с трудом открыли высокие железные ставни изнутри, пропустили нас в, так называемый, «мешок» и тут же закрыли их. Воронок оказался на площадке метров двадцать на десять между двумя одинаковыми воротами. На тех, которые находились впереди, большими красными буквами было написано «ОСТОРОЖНО РАДИАЦИЯ». Конвоиры с нашими документами вышли из машины и куда-то скрылись. Мы переглянулись.

– Вот и приехали, – тихо сказал капитан, – от силы месяц протянем. На радиоактивных рудниках долго не живут.

– Мне сказали, что здесь никто не умирает, мол, это не выгодно государству, – возразил я.

– А ты слушай больше. Им веры никогда не было, и нет, – Николай безысходно покачал головой, достал пачку сигарет и закурил.

Мы с Валерой последовали его примеру. Повисла тишина. Настроение окончательно испортилось. Страх закрался в душу. Мысленно я себя успокаивал: «Какая разница, где подыхать; там бы расстреляли, а здесь хоть поживу ещё немного».

Через минут пятнадцать нас завели в помещение, опустили в лифте на один этаж вниз и развели по разным местам.

Глава 7.

Вообще, после того, как мы переступили порог лифта и прошли комнату охраны, в которой с нас сняли наручники, я перестал чувствовать себя заключённым. Камера была похожа больше на больничную палату или на дешёвый двухместный гостиничный номер, только без окон. Преобладали в основном белые цвета; чистые, аккуратно застеленные кровати, две тумбочки, гардероб и небольшой стол со стульями, под потолком две трубы вентиляции. Ни туалета, ни умывальника, как принято во всех тюремных жилых помещениях. Но и самое главное: за мной никто не запер засов.

Я поставил сумку около кровати и сел на стул. В голове все смешалось. Страх неизвестности вместе с голодом вызвали небольшой озноб. На тумбочке лежала пепельница, но закурить мне не довелось.

Открылась дверь. В коридоре стояла девушка, лет двадцати, с журналом в руках, довольно таки приятная на внешность, на ней был одет белый халат.

– Соколов Алексей Дмитриевич?

Как же давно я не слышал женского голоса.

– Да.

– Последовательность Ваших действий такая. Запоминайте. Сейчас Вы проследуете до конца по коридору в столовую, – она указала направление ладошкой. Голос её звучал вежливо убедительно, – после ужина пойдёте на склад, получите спецодежду, потом в баню, затем в одних трусах на медосмотр. Там все рядом, не заблудитесь. Вещи с собой никакие брать не нужно, Вам все выдадут. Затем вернётесь к себе в комнату. Пятнадцатая, – она подняла пальчик и указала на номер, прибитый на двери, – а вечером к начальнику на распределение. Понятно?

– Понятно.

Она ушла, стуча каблучками по кафелю, оставив дверь открытой.

После сытного ужина, не идущего ни в какое сравнение с баландой, шикарного душа, ненавязчивого медицинского осмотра, я переодетый во всё новое, от носков до спецовки лежал на кровати и думал: « Где я? На радиоактивном руднике? Сколько мне суждено здесь протянуть? Как сказал Валерий: от силы месяц. Или в какой-то секретной лаборатории, где над нами скоро будут проводить эксперименты? Вспомнился американский фильм «О, счастливчик». Стало страшно. Слишком обходительное отношение, к человеку, приговорённому к высшей мере наказания. Не сходится что-то. В Союзе в те времена так не церемонились». Но главным успокаивающим фактором моего сознания оставалась мысль: ничего не может идти в сравнение со смертью, а особенно в ожидании её, сидя в одиночной камере без какого либо движения и общения. Незаметно я заснул, убаюкав себя таким позитивным размышлением. Сказывалась бессонная ночь и усталость дороги.

Стук. Не грохот замков, не крики «Подъем!», а именно стук, не громкий, но настойчивый разбудил меня. Сказать «войдите» я постеснялся, поэтому вскочил и, не надев тапочки, подбежал к двери. В коридоре всё та же девушка.

– Пойдёмте, я Вас провожу к начальнику.

Майор Сотский оказался дружелюбным, общительным и весёлым человеком. Он скорее походил на председателя колхоза, чем на офицера какой-то секретной организации. Форма на нём сидела, как рабочая одежда, а не как мундир. Около шестидесяти, полного телосложения, седовласый мужчина с мясистыми пальцами и большой залысиной спереди. Серые добрые глаза, потерявшие с возрастом искорку задора, ещё излучали какую-то домашнюю теплоту. Он располагал к себе. На столе лежала открытая папка с моим делом.

– Ну, здравствуй, Алексей. Можно я уж так, по-простому?

– Здравствуйте, – я пожал плечами в знак согласия.

– Меня Александром Ивановичем все зовут. Не убивец. Это хорошо. А то последнее время людоедов одних шлют, – переворачивая листы, то ли пошутил, то ли в серьёз сказал он. – Скажу тебе честно: работа у нас тяжёлая, но стратегически очень важная для нашей страны. Поначалу будет нелегко, не отрицаю, … привыкнешь, все привыкают, тем более молодой ещё …

– А успею привыкнуть-то? – спросил я с сарказмом.

– В смысле?

– В смысле радиации, при ней же долго не живут.

Александр Иванович рассмеялся.

– Это ты про ту надпись на воротах? Она и защитные костюмы, всё предназначено для отвода глаз, вроде маскировки. Действует безотказно. Любопытные стараются долго не задерживаться. У нас по всему забору значки радиационного загрязнения наштампованы.

Ему хотелось верить.

– А в чем работа заключается, Александр Иванович? Я понимаю, что не в том положении, при котором есть выбор, но….

– Хорошо, что понимаешь. Работа – проще не куда. Твоими орудиями труда, Лёша, будут лопата, тачка и ещё раз лопата. Но судя по твоему делу, со временем, ты пробьёшься и в бригадиры, ведь организаторские способности у тебя на лицо.

– Вот вижу здесь твоё заявление. Ты полностью осознал его содержимое? Никаких связей с внешним миром. Отсутствие любых прав и свобод. И это на всю жизнь.

– Да, – грустно подтвердил я.

– Но не расстраивайся совсем, может когда-нибудь законы поменяют, может ещё чего. Лично я считаю, что приговаривать человека к смертной казни за хозяйственные преступления – перебор. Надежда всегда есть.

Завтра утром поедешь уже непосредственно в бригаду и «вперёд с песней». Самое главное не нарушай правил. Хотя там особо и не разгуляешься, но всё же.

– Далеко ехать-то?

– Сорок восемь километров отсюда, – с хитринкой сказал майор и улыбнулся.

Мы ещё поболтали ни о чем. Как я не мудрил, пытаясь наводящими вопросами выведать подробности своей работы и быта, ничего не получилось. Или моя былая хватка ослабла, или майор был непробиваемым и лишь прикидывался добродушным простачком. Но всё равно: впечатление от беседы осталось хорошее.

Глава 8.

Как уже многие из Вас, Дорогие читатели, догадались, я – не профессиональный писатель. И если кто-то в дальнейшем ждёт в моем повествовании наслаждения от классически построенных предложений или красивого слога, то прошу Вас здесь и остановиться. Это скорее мемуары, чем шедевр русской литературы. Можно сказать – фантастические мемуары. Потому, что расскажи кто-нибудь мне историю, описанную ниже, я не только не поверил, а ещё бы и обозвал рассказчика невеждой и лгуном. Подобного просто не может быть, оно не реально, ни с точки зрения физики, ни сточки зрения геологии, ни с точки зрения человеческих возможностей вообще. Но всё это я наблюдал своими глазами на протяжении долгих лет….

На следующее утро после завтрака, ко мне в комнату без стука вошёл мужчина в такой же спецовке. На левой груди была пришита бирка, где белым по-чёрному пояснялось: «Зайков А. Ф. Бригада № 9». Лет пятидесяти, ростом чуть пониже меня, худощавый, волосы каштанового цвета были коротко пострижены. Выделялся высокий лоб. Выражение лица казалось злым из-за тяжёлого взгляда. Небольшой перебитый нос и впалые щеки на широких скулах, выдавали в нем бывшего спортсмена или военного. Мысленно я дал ему кличку «Боксёр».

– Здорово! – поприветствовал он, протягивая руку. – Меня зовут Саня. Работать будешь в моей бригаде. Собирайся. Через полчаса лифт подойдёт.

Его басовитый голос звучал дружелюбно, но твёрдо. Я поздоровался и представился Лёхой. Всё же хоть он и начальник, но свой.

– Давно ты здесь? – поинтересовался я, пока мы шли по длинным замысловатым коридорам.

– Четырнадцать лет в этом году будет.

Меня раздирало любопытство, и хотелось засыпать его вопросами, но из гордости я не стал навязываться, тем более бригадир не особо стремился к общению.

Мы подошли к пропускному пункту, и после громкого щелчка электрического засова оказались внутри помещения из железных решёток с застеклённой комнатой охраны. Саня показал пропуск. Вышел старший лейтенант, поздоровался за руку с бригадиром, просмотрел мою сумку, бегло формально обыскал меня.