Жестокая параллель. Тайна горы Холатчахль. Приключенческий роман

Жестокая параллель. Тайна горы Холатчахль

Приключенческий роман

Александр Самойленко

© Александр Самойленко, 2017

ISBN 978-5-4485-0404-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I.

Дорогой предков

Витька, заканчивая обед, выбирал деревянной ложкой остаток гречневой каши. Ложка была самодельная. Некогда изготовленная дедом из цельного куска липы и раскрашенная в яркие цвета, она почти год назад перешла к нему по наследству и, хотя за всю свою долгую службу уже изрядно обшарпалась губами, всё ещё оставалась надёжной и незаменимой. Это качество не раз подтверждалось, если Витьке из-за нехватки времени приходилось быстро съедать что-либо из глубокой посудины. Будь-то каша перед ним, щи или какая другая нехитрая еда. Отобедав сейчас, он, конечно, вдоволь наелся, но, по обыкновению, малость жалел, что каша заканчивается. Гречку Витька больше всего любил, и, наверно, с той самой поры, как сам себя помнил, поэтому-то и аппетит на неё всегда был у него отменный. По этой причине съедал он гречки в один присест много. Когда уж не осталось на дне ни единой крупинки, Витька, отодвинув миску, выпил кружку жирного козьего молока, задрал рубаху и из баловства звонко шлёпнул ладонью по тугому животу, после чего, разомлевший от обильной горячей еды, неторопливо поднялся из-за стола.

– Надо ли, внучек, ещё положить, я много сегодня наварила? – спросила пожилая женщина, родная Витькина бабка, давно ему заменившая мать.

Свою беспутную, пустившую его на Свет Божий, парень представлял только по весьма скупым сведениям от деда с бабкой, да ещё по единственной фотографии. Живой, настоящей, к которой можно было бы прислониться, такой мать он не знал, ведь она ещё младенцем отдала Витьку на руки деда с бабкой, а сама, уехав в город в поисках лучшей жизни, пустилась во все тяжкие. По слухам, загуляла, запила, да так где-то там и сгинула.

– Не, бабушка, хватит пока, за ужином поем гречки ещё, – с сытой ленью протянул Витька.

– Поешь, поешь, милый, больно хороша получилась, вкусна, в русской печи парила!

Бабка, повеселев от того, что вкусно и досыта накормила дорогого внучка, энергично задвигалась, насколько позволяло тучное тело. В маленьком двухметровом закутке, громко называемом кухней, развернуться было, по большому счёту, негде, но она привыкла и даже, как всегда, принялась тихонько напевать какую-то давнишнюю народную песню, прибирая на столе за внуком. Ловко смахнув ребром ладони хлебные крошки в миску, туда же отправила деревянную ложку и, переваливаясь на больных ногах, утиной походкой ушла к плите, где в большом чугунке загодя была припасена горячая вода для мытья посуды. Витька же тем временем, удобно примостившись на табуретку возле окна, стал смотреть на дорогу, поджидая городских ребят. Они пообещали приехать ближе к вечеру, а уже завтра с утра, как договаривались, он должен был вести их в поход. В начале с десяток километров по тайге пешком, чтобы потом сплавиться вниз по течению лесной речки Бадьюшки, вертлявой, быстрой и в половодье опасной. Бабка знала про поход, только не знала, куда ребята собрались, поскольку маршрут Витька держал от неё и от местных, деревенских, до поры до времени в тайне, боясь сглазить… Автобус наконец пришёл, и как будто по расписанию, опоздав всего на пятнадцать минут. С упорством прождав его появления около трёх часов, Витька разочарованно смотрел, как из «пазика» вышло всего двое: Катерина Ивановна, местная фельдшерица, и старый деревенский пьяница Фёдор, который тут же на полянке улёгся спать, сунув под голову волосатый пудовый кулак.

«Замёрзнет, ночи пошли холодные, не поднимется, оттащу домой», – подумал про него Витька.

– Чё, не приехали дружки-то твои новые? Как же, пойдут они с ночёвками в тайгу, такие изнеженные! – с обидой произнесла бабка, жалея внука. Она уж собралась идти на улицу, встречать козу с пастбища, и в руке держала подойник, чтобы заодно подоить кормилицу в хлеве.

– Обещали, значит приедут, если не сегодня – так завтра с утра, – буркнул Витька, не надеясь, однако, сам, что будет так.

Проводив бабку взглядом до порога, а потом, чутко прислушавшись, как она, гремя подойником, спускается по ступенькам в ограду, очередной раз пожалел её больные ноги и мысленно сказал несколько слов из одной известной ему с начала и до конца молитвы, попросив у Богоматери бабке здоровья. Потерять её он очень боялся, ведь в случае чего оставался никому не нужным, круглым сиротой. Пропавшая без вести мать уже никогда не вернётся, а про отца Витьке вовсе ничего не было известно. Вместо отца был ему любимый дед Прохор, но, к большой жалости, уже около года прошло, как, он умер от курева. Часто вспоминается Витьке, бабка про смерть деда не раз говаривала соседям в те первые, тяжёлые после похорон дни: кашлял, мол, да харчел, дескать, от табака, вот и закашлялся до смерти… Он услышал, как протяжно скрипнула калитка ржавыми петлями и после этого донёсся до него зычный голос бабуси, которая стала кликать козу Маньку домой, ласково называя животину Маняшей. Сняв на ходу кепку с гвоздя, Витька выбежал на улицу, чтобы поднять с земли и отвести на другой край деревни Фёдора, не ведая о том, что совсем скоро он совершенно случайно узнает от этого горького пьяницы, нечто такое, заставившее его тотчас же изменить задуманный маршрут похода на другой…

Домой в этот день он возвратился поздно. Стараясь не потревожить бабку, на цыпочках, не зажигая свет, крадучись прошёл мимо её кровати к своей, стоявшей в дальнем углу большой, единственной в доме комнаты. Быстро скинув с себя портки и рубаху и забросив их на спинку кровати, сунул под подушку сложенную вчетверо, пожелтевшую от времени газету. В ней хранился грубый на ощупь листок бумаги, на нём химическим карандашом во всю длину были нарисованы ёлки, кедры, несколько рек, холмы, а между ними извилистый путь, обозначенный чёрточками. Там, где они заканчивались, была нарисована гора, а по ней – написанное корявыми печатными буквами слово «белая». По склону этой горы вразброс, недалече друг от друга, нанесено несколько крестов. Это были помечены места шурфов, заброшенных ещё в давние времена бродягами-старателями, добытчиками алмазов, вечно мечтавшими поймать удачу и с ней разбогатеть. Довольный неожиданным подарком и, конечно, собой, Витька лёг, с блаженством вытянув ноги под суконным одеялом. Бабка, однако, в это время ещё не спала:

– Каши хотел ведь поисти, Витька. На плите она стоит, тёплая должна быть, – приглушённо, уставшим голосом сказала она. – Если не будешь, дак снять её надо с плиты, а то пропадёт.

– Щас сниму, – пообещал Витька.

Вставать неохота, но деваться некуда: кашу ему будет жаль, ежели прокиснет. Он рывком поднялся и, шлёпая босыми ногами по крашеным половицам, пробежал к печи, занимавшей в их деревенской избе чуть ли не треть. Сняв с плиты чугунок, поставил его на прохладный пол и прошлёпал назад. Спать ему теперь вовсе не захотелось, и он до глубокой ночи ворочался. При каждом повороте негромко поскрипывали ржавые пружины кровати, впрочем, нисколько не мешая ему размышлять над недавним разговором с Фёдором…

*** *** ***

Деревня – она и есть деревня, всего-то две короткие улочки да один переулок, дворов не много и все деревенские друг дружку хорошо знают. Ребят из далёкого города, приехавших к ним, в деревню Кедровку, неделю назад за кедровыми шишками, заприметили сразу. В этот же день деревенские уже знали, что те остановились в Витькином доме. Ну а где ещё, как не там? Поскольку Витька с бабушкой жил всего-то в метрах двадцати от того места, где останавливался автобус, чужаки городские, приехавшие за шишками, обычно попадали прямо к ним во двор. С деревенским Витькой ребята тогда разговаривали с уважением, на равных, и тем самым сразу же пришлись ему по душе. Он с лёгкостью уговорил бабку оставить их на ночь, а на другой день бескорыстно помог им набить мешок кедровых шишек. После отъезда городских ребят по деревне сразу пошёл слух, что Витька собирается идти с ними в поход. По-видимому, сболтнула соседям бабка, а те подхватили, и понеслось! Узнал, конечно, об этом и Витькин закадычный дружок Ромка. Дуется теперь, не разговаривает с Витькой, а то как же – не позвал ведь его… «Хм, да и пусть себе дуется, это даже ещё хорошо, что не успел позвать, вишь как планы-то резко поменялись. Совсем ни к чему нам двоим из одной деревни знать, где алмазы, – думалось ему. – Помиримся, никуда он не денется, сам прибежит, когда с алмазами приду. Это ведь алмазы! А городские, так те меня к шурфам на руках понесут, как только про карту узнают. Сейчас главное скорее уйти, чтобы Фёдор тверёзым не хватился да не забрал бы карту назад. Протрезвится – вдруг пожалеет? Мол, зря Витьку карту отдал… Хотя, может, и не пожалеет – ну на хрен она ему под старость лет, к тому же спитому! Если не потерял бы по пьянке когда-нибудь, значит просто могла угодить в чьи-то чужие, загребущие руки. А так всё-таки у своего карта теперь, деревенского! – Витька с избытка чувств резко повернулся к стене, и на сей раз пружины под ним громко взвизгнули. Уже вскоре, сон незаметно взял его, и он крепко уснул, ему снилось что-то хорошее и ещё не знакомое, чему он счастливо улыбался…

Утро встретило парня яркими и на редкость жаркими для августа солнечными лучами. Бабка, как обычно, хлопотала уже у печи, подоив и проводив со двора Маньку. Потягиваясь и щурясь от яркого света, Витька ещё некоторое время лежал, а потом, вспомнив, что должен увидеть утренний автобус, резко соскочил на пол и, сделав несколько гимнастических упражнений, уставился в окно.

– Рано Витька ему, не пришёл ещё, спал бы да спал внучок. Я бы уж не проворонила, разбудила к приходу, – сказала бабка, как раз процеживая парное молоко сквозь марлю, Витька даже уловил его специфический травяной запах.

– Ба, налей мне кружку, с хлебом поем, – попросил он.

Почти не жуя, он в считанные секунды съел ломоть свежеиспечённого хлеба, залпом выпил молоко, а потом натянув штаны и майку, подскочил к умывальнику в углу и, умывая лицо, затренькал соском. Витька торопился, не сомневаясь в том, что городские ребята приедут утренним автобусом, поэтому старался к их появлению быть уже готовым к выходу. То есть собрать в рюкзак необходимые в походе обычные вещи и заодно не позабыть нужные мелочи, как, к примеру, спиртовые таблетки, которые он выпросил прошлой зимой в школе у «химички». Те бы здорово пригодились в случае проливных дождей для сугрева, как небольшого помещения, так и жратвы.

– Надолго ли, Витька, идёте? – подала голос бабка. Дело было не впервой, в походы Витька много хаживал и раньше, так что она не переживала – спросила больше для порядка. – Съестного много ли готовить тебе с собой?

– Да не, ба, как обычно, картохи сырой, соли, огурцов солёных, листа лаврового, перцу, ну и что ещё у тебя там найдётся…

– Ой, я же вчера квашонку поставила! Пирогов сейчас напеку, с капустой да с луком зелёным, – всплеснула руками бабка и засеменила на другую сторону печи. Там стояла на приступке большая, дюралевая кастрюля. Витька, бросив беспокойный взгляд на окно, поморщился.

– Не успеешь ведь, бабушка! Может, ну их, пироги эти? Ребята зайдут, а ты тут со своей стряпнёй! Чё вот подумают?

– Ой, да чё они подумают! Угостятся пирожками, да и пойдёте с Богом! Подумаешь, часом раньше или часом позже отправитесь, тайга ведь от вас никуда не денется. Крестик-то Витька не забыл хоть? Сколь раз тебе уж говаривала, надень на шею и никогда не сымай! Черти, они так и стерегут – только крест снял с себя, сразу норовят в бесовский стан затянуть, чтоб по-ихнему жил, да чтобы после смерти прямиком к ним в ад!

– А я тебе сколь раз тоже говорил, ругаются учителя! – незлобиво огрызнулся Витька. – Особенно классная наша, коммунистка Калерия Максимова, та больше всех за это лается, богомольным меня обзывает. Говорит, дескать, бабка у тебя сектантка, и ты туда же. Грозит, когда в девятом классе всех в комсомол принимать начнут, то меня на пушечный выстрел к комсомолу не подпустят…

Бабка Матрёна промолчала, сделала вид, будто не слышала Витькиных слов. Он же, супротив сказанного, послушно нашёл на этажерке крестик и надел на шею, потом попросил бабку, чтоб разогрела оставшуюся с вечера гречневую кашу. Доев её, занялся основательно рюкзаком, рачительно подходя к каждой укладываемой в него вещи. Лишнего в дорогу брать не стоило, тяжесть ему не нужна, и наоборот – то, что при случае пригодилось бы в походе, старался не забыть. Вскоре каждая вещь заняла своё место, и он тайком от бабки слазил на чердак, сказавшись, что пошёл в уборную. С чердака за пазухой принёс в дом обрез ружья и несколько патронов, заряженных крупной и мелкой дробью. Всё это незаметно сунул глубоко в рюкзак. И хоть автобус опаздывал и пока неизвестно, придёт ли он с утра вообще, Витька, почему-то уверенный в том, что ребята вот-вот появятся у дверей, стал одеваться в походное. В доме тем временем распространился вкусный, дразнящий аппетит запах жареных пирожков на настоящем постном масле. Бабка приоткрыла дверь на улицу, и аромат наверняка уже вскоре оказался за пределами двора да загулял по деревне.

– Тук-тук! – сказал кто-то громко и весело, одновременно стукнув в дверь. – Мы на запах пришли! – вслед словам раздался на крыльце звонкий ребячий смех. Витька понял, что приехали городские ребята, бросился встречать, на ходу натягивая через голову полувоенную рубаху с накладным карманом.

– Витька, гости к тебе! – запоздало крикнула бабка, когда Витька, уже распахнув дверь, сильно, по-мужицки жал городским пацанам руку.

Тех, которые позавчера ночевали у него, было так же четверо, за ними стояли две симпатичные девушки, их Витька увидел впервые. Он смутился, густо покраснел, а кроме того, не зная, протягивать или нет девушкам для пожатия руку, как и пацанам, пришёл в ещё большее замешательство. Выручила бабка, заметив, что внук не в себе. Бросив жарку, она подошла к девушкам, проводила в комнату и там усадила к столу.

– Скоро, девчонки, пирожками накормлю, – ласково пообещала она. – Знаю, в городе таких уж нет, не стряпают или не умеют, в магазине готовые берут. А ведь магазинские разве в какое сравнение войдут с моими-то? Да не в жисть…

Бабкины пирожки и в самом деле были очень вкусные. Ребят, голодных с дороги, не пришлось уговаривать. Сложив вещи в углу, они за милую душу стали уплетать стряпню, запивая козьим молоком, которое было поделено из кринки между ними поровну и каждому досталось почти по гранёному стакану. Закончив дела, хозяйка села в сторонке, помолчала, повздыхала и заговорила с девушками:

– Парни-то ладно, в тайгу навострились, Витька сводит, лес-от он знает, не впервой ему. А вы, девки, хоть понимаете, куда пошли на равных то с ними? Там ведь мамок нету, вместо мягкой постельки лапник еловый, а задожжит – так до нитки сразу промокнете!

– Не беспокойтесь, бабушка, эти девчонки боевые, они ещё нас, парней, за пояс заткнут! – ответил за девушек парень, которого звали Пашкой. С виду он выглядел постарше остальных. Кроме этого, угадывалась в парне дюжая сила, его рабочая куртка едва не трещала в рукавах, когда напрягались бицепсы. По всему видать, Пашка был среди городских ребят заводилой.

– Костёр-то на что? – вставил Витька. – Промокнут, так высушить у огня одёжку недолго. Сказав это, он поднялся, давая понять гостям, что настало время выходить и засиживаться нечего.

– Как хоть зовут вас, девоньки? – заторопилась спросить бабка, поскольку девушки, поблагодарив хозяйку за пирожки, уже брали из угла свои походные вещи. Ей словно было важно запомнить имена, и она вслух повторила имя одной и другой, а потом попросила назваться и пацанов. Витька смекнул, что бабка, как только они окажутся на улице, обязательно подойдёт к образам, прочитает заздравную молитву, попросит о спасении всех Богородицу.

Девушек звали Ася и Женя, чёрненькая и светловолосая. С чёрными как смоль волосами, стройная Ася приглянулась Витьке, но заметив, как она часто, подолгу глядит на Пашку – тот ей явно нравился, – решил, что об этом никто не должен знать, кроме него…

Ребята, нагруженные тяжёлыми вещевыми мешками, палаткой и другими разными мелочами, утяжелявшими их бездонные карманы, шагали по прямой улице, с ходу заводившей их в густой хвойный лес. Они уже миновали последний двор, как тут за изгородью раздался, неприятный, дребезжащий голос, Витьку окликнули:

– Далеко ли собрался, Витька?.. Знамо мне куда, знамо. Погоди-ка, сказать тебе что-то хочу – может, опосля передумаешь.

Скрипнула калитка, из неё вышла к ребятам женщина средних лет. В ней не было, на первый взгляд, как будто ничего такого необычного: одежка, какую носят в эту пору деревенские – потрёпанное тёмное платье, чулки, грязные галоши, на голове платок неопределённого цвета, повязанный по-старушечьи, наглухо закрывающий волосы. Но вот в её глазах, ежели хорошо присмотреться, пронзительных и в какой-то мере даже зловещих, чувствовалась обворожительная сила, могущая наводить на людей необъяснимый страх. Примерно это сейчас испытали Витька и остальные ребята.

– Чего тебе, Агаша? – нарочито грубо спросил он, отведя, однако, глаза в сторону. – Идём и идём по своим делам. Если тебе очень интересно, так в поход вверх по Бадьюшке.

– А ты ведь, Витька-а, бре-еху-ун, – со странной улыбкой, растягивая слова, произнесла Агаша, при этом дробно рассмеялась, от чего ребятам сделалось ещё больше не по себе. – За сокровищами собрался? Так знай, тебе сокровища земля так просто не выдаст, зря тебя Фёдор на такое дело подбил, себя и парней с девками погубить можешь.

– Да будет тебе, Агаша, стращать нас! Сказано же, что в поход. На кой нам сокровища, придумала тоже…

– Строптивый ты, Витька, своевольный, как мамаша твоя, потеряшка, беспутая была. Карта ведь у тебя за пазухой спрятана, та, которую Фёдор дал. Запомни, Витька, мои слова: не ходи туда, куда человеку ходить не следует! Поздно ли, рано ли, этого сказать тебе не могу, но ты их помянешь…

Сказав то, что хотела, Агаша повернулась и как будто растворилась в воздухе, мигом скрывшись за глухой калиткой. Ребята, с полминуты постояв в смущении, молчком двинулись к лесу, и вскоре, сойдя с грунтовой дороги на тропу, растянутой цепочкой вошли в лес. Первым, как и положено, шагал всё знающий проводник Витька, за ним девушки, следом Пашка, а уж за ним, попеременно обгоняя друг друга, трое парней: Вадик, Сева и Вовка, – последнего городские ласково кликали за невысокий рост Воськой. Не по годам маленький, он вынужден был часто семенить короткими ногами, чтобы не отставать. Примерно через километр вышли на солнечную полянку, где Витька неожиданно остановился и сбросил с плеч на траву вещмешок.

– Привал сделаем недолгий, сядем, покалякаем. Я кое-что вам покажу, покумекаем вместе, куда нам дальше податься, – объявил он, доставая из-за пазухи газету с вложенным в неё плотным листом бумаги – той самой, что подарил ему накануне пьяница Фёдор.

Заинтригованные столь неожиданным предложением, городские ребята, уже горя любопытством придвинулись к Витьке. Он, осторожничая, развернул газетку, перед глазами пацанов и девчонок появился листок с нарисованными на нём, непонятными пока что обозначениями.

– Это карта, – помолчав, сообщил Витька, и сразу возбуждённым голосом принялся объяснять то, что понимал, глядя на карту сам. При этом он горячился так, как будто уже кто-то из них усомнился в её подлинности и ценности. – Вот смотрите, путь на ней обозначен пунктиром и ориентирами, а эти знаки показывают, где были найдены алмазы в давние времена, где были пробиты шурфы для их добычи. Проще говоря, широкие и глубокие дыры в матушке-земле, неужели непонятно вам?!

– Сокровища Флинта! – пошутил Вадик.

– Какого ещё такого Флинта?! – взъелся Витька. – Никакого Флинта не знаю, Фёдор ни чё про такого не говорил! Нашишь он тут нужен, ваш Флинт!

Услышав такое от проводника, ребята, многозначительно переглянулись между собой и невольно расхохотались.

– Видно, книгу «Остров сокровищ» ты не читал, – снисходительно заметил Вадик, смеясь, и этим, похоже, окончательно рассердил Витьку, так как тот поспешно сложил карту вчетверо и начал прятать её в газету.

– Не хотите верить – не надо, сам без вас схожу следующим разом! – сказал Витька решительно. – Только вы потом об этом пожалеете! Я ведь вас и сейчас бы не потащил за собой, просто одному несподручно: надо в яму лезть, кому-то надо наверху быть для страховки, а кому, может, ещё и на стрёме стоять.

– Да, ладно, Витёк, не сердись уже! – цыкнув на парней и девчонок, вмешался в разговор Пашка. – Вот напали на деревенского пацана! Подумаешь, не читал он такую книжку, так что теперь? Мне вот уже скоро семнадцать, а я ещё ни одной книжки не прочитал. Про Флинта только из кино знаю, в детстве смотрел, нормальная кинушка про пиратов, поэтому и запомнилась. Давай, толкуй дальше, не обращай ни на кого внимания, ещё кто-нибудь пусть только пикнет… – Пашка посмотрел строго на своих, ободряюще похлопал Витьку по плечу, и тот снова развернул листок.

На сей раз все серьёзно настроились изучать вместе с проводником мелкие рисунки, изображающие деревья, камни, холмы и блуждающие между ними чёрточки. Девушкам это занятие показалось скучным, они не приняли в нём никакого участия, а, чтобы не терять время зря, бродили в это время по полянке, собирая грибы, их по краю леса росло тут великое множество. Начавшийся тихо разговор над картой, становился всё громче и грубее, не обошлось без мата. Ссоры, однако, не намечалось, скорее наоборот. Заражённые одной общей идеей во что бы то ни стало отыскать алмазы, сказочно потом разбогатеть и превратиться в знаменитостей, ребята прониклись доверием к друг другу и ни о чём другом уже помышлять не могли. Всё, что намечалось раньше: пройти в верховья реки и спуститься обратно на плотах, – им казалось теперь мелким, просто бессмысленным занятием. И если бы, к примеру, предположить, что вдруг проводник Витька во второй раз в этом жарком разговоре попытался бы изменить решение, хотя бы словесно отказавшись от алмазов, и вернулся бы к прежнему маршруту похода, то неизвестно, чем бы такой финт для него самого закончился. Самое простое, так это у него, может, отобрали бы карту, а в худшем случае могли ещё и побить…

– Эй вы, мальчишки! – крикнула Ася, приподняв с Женей за обшлага брезентовую куртку, наполненную грибами. – Хватит вам уже там материться, лучше скажите, что нам с грибами делать. Мы их собрали очень много, и всё, как по заказу, чистые, крепкие боровики.

– Да на кой чёрт они нам! – ответил Пашка за всех голосом радостным и возбуждённым. Чувства настолько переполняли его, что он выразительно чиркнул себя ребром ладони по горлу. – Тут, девчонки, грибов завались везде! Во – по самое горлышко! Выбрасывайте эти на поляну, белки подберут, спасибо вам скажут, они как раз заготовки на зиму делают.

– Не, не надо выбрасывать, хорошие белые грибы не всегда семьями попадаются. На ночёвку отсюда недалеко встанем. Я из грибов такую вам шикарную губницу сварганю, что язык запросто проглотить можно! – пообещал Витька. – Мы сейчас пройдём ещё с километр, там Бадьюшка течёт, переправимся через неё и дальше уже не пойдём, заночуем. На сегодня хватит того, что прошли, слишком поздно из дому отправились. Пока за два раза переправимся туда-сюда, а время уже к темну, смеркаться начнёт. Ночи ведь длиннее стают, за середину августа перевалило всё-таки.

Ребята молчанием выразили согласие и стали нагружаться вещами, которых у каждого было взято с собой, судя по тяжёлым вещмешкам, много. Потом, вытянувшись так же, как прежде, в цепочку, пошли и, как показалось Витьке, бодрее, чем до привала…

*** *** ***

Речка встретила их недовольным ворчанием. Неширокая, зато с крутым норовом, когда и от кого неизвестно получившая странное название, Бадьюшка крутилась в нескольких местах на быстрине, образовывая большие и глубокие воронки. Прямо перед ребятами она с глухим рокотом ныряла краем под берег, уходя на крутой поворот за скалу.

– Н-да, – озадаченно произнёс доселе молчавший Воська. – Как мы через неё, тут же, наверно, так глубоко-о…

– Да уж не мелко, – подтвердил Витька. – Вишь, как крутит. Только нам фига ли её бояться, у меня тут лодка в кустах спрятана! Груз скидывайте, да пойдёмте кто-нибудь двое со мной, подсобите лодку на воду спустить.

Помогать ему вызвались Пашка с Вадиком. Втроём они прошли с десяток метров по берегу, потом углубились в лес и, спустя несколько минут оттуда притащив лодку, спустили её на воду. Девчонки с опаской поглядывали на вертлявую, утлую посудину, не отваживаясь пуститься на таком судне в плаванье. Эта жалкая лодчонка внушала им страх.

– Скидывайте лишнее шмотьё и рюкзаки в кучу, сначала это и вон тех трусих переправим, – скомандовал Витька, кивая на испуганных девчонок.