Питермир. Роман-фантасмагория

– Коммуналочка моя! За что ты травишь меня! И никто меня не защитит, как телёнка, ведомого на убой, – алкаш закашлялся от избытка чувств. И закончил, обозначив заголовок своего выступления:

– Плач по «маленькому человеку».

– Да сам ты себя травишь, – не выдержала тётя Клёпа. – Кто на днях жидкость для мытья окон хлебал? Не телёнок ты, а поросёнок.

Аполлон хрюкнул от удовольствия. Диалог налаживался.

– А и верно: у нас человек – бюрократическое или пушечное мясо. Людей в этой коммуналке рождают и растят только для того, чтобы нас кто-то ел. Как телят, предназначенных на убой, – со скверной улыбочкой поддакнул Павел.

– Да что Вы несёте! – завопил оскорблённый в лучших чувствах чиновник. – Вы что, на войне были? Вы порох нюхали? Вы ж даже в армии не служили, наверняка.

Любой дурак знает, если не оборонять свой дом, зайдут качки, братки или иные бандюганы, вынесут всё подчистую, жёнушку вашу отымеют и вас по голове чем тяжёлым приложат. Просто так, для порядку. Так что с волками жить – по-волчьи выть. Надо уметь защищаться. А вы тут свои гадости тявкаете. Просто надо родной дом любить. Тогда пацифистских закидонов в голове не заведётся.

Раздались голоса:

– Наша любовь к родине всегда неразделённая!

– У нас на Руси кресты носят, спрятав под одежду, – неожиданно влезла моя бабка. – Стало быть, про любовь к Богу не голосят истерично на всех перекрёстках. Это дело сокровенное. В душе совершается тайно. И всякая настоящая любовь такова.

«Настоящую нежность не спутаешь Ни с чем, и она тиха», – говаривала Анна Ахматова.

– Декадентка ты хренова, – возмутился чиновник. – Пока я буду втихую давиться любовью к родному дому, молодые обормоты сопьются, сторчатся и просто обратятся в приставки к своим гаджетам. Дом развалят и уничтожат. А вы со своей белогвардейской швалью всё будете причитать про тайную любовь.

Когда дом горит, шептать об опасност – идиотство. Орать надо и в набат бить! Чтоб всю округу поднять по тревоге.

И всё критикуете, критикуете. Родной дом, как мать, надо любить любым. Мать даже нищую, больную, подлую, – надо всё равно любить.

– Призыв мазохиста, – желчно проскрипел Павел и был в этот миг пугающе похож на нашу бабку. – А я за здоровые отношения.

– Это какие? Ты мне – я тебе? Если мать тебе что-то даёт, – ты её любишь. А если нет, – и любви никакой не будет.

Это, милок, не любовь.

Это проституция.

                                * * *

Вот в этом месте как-то особенно манерно, прямо как жеманная маркиза восемнадцатого века, выступил наш Аполлон Аполлонович. Молча вышел в центр нашего собрания. И устроил стриптиз.

Затейливо скинул тельняшку. Изобретательно – штаны (дамы зашлись от восторга). Но потом-то уже было не до смеха: всё тело тёзки античного бога оказалось в ужасных шрамах. Аполлоша явно горел заживо когда-то и при такой площади ожогов, должно быть, чудом остался жив. А тут алкаш и точку поставил в раздевании: отстегнул, присев на стул, оба протеза. Без ног передвигался наш забавник, как Мересьев.

Некоторое время мы все созерцали это тоже молча.

– Это я из Чечни привёз, – ознакомил нас с подробностями биографии изуродованный Аполлон. – И награды: килограмма два никому не нужных цацок.

И я вас спрашиваю: сколько человек должен прощать своей Родине-матери? Всё?

А если она тебя использует? Отнимает жизнь? Куски тела вырывает? А потом бросает, как ненужный мусор?

Спившийся бывший спецназовец прицепил протезы, сгрёб рваные свои тряпки и пошёл к двери, фантастический, как Голем.

В последнюю минуту оглянулся и спросил:

– А Вы сами-то, господин хороший, на войне были?

                                * * *

И тут в дверь загрохотали:

– Откройте, полиция!

В коммуналку деловито проникли представители правоохранительных органов и сели писать протоколы.

Слышно было, как в коридоре соседи переговариваются.

– Сумасшедшие выходят на тропу войны…

Тут оказалось, что господа полицейские вовсе не по нашу душу нарисовались, а пришли арестовать окопавшегося у нас чиновника управы с лицом доброй деревенской бабушки. У него дома обнаружили складированные купюры крупного номинала, вся комната ими заполнена, до потолка. Вот за миллионером и явились, спросить, откуда дровишки.

А народ в коридоре всё не мог успокоиться.

– Мне шурин недавно реальную историю рассказал.

Партизанский отряд до сих пор воюет в лесу. Рацию разбили, ребята и не знают, что Великая Отечественная война в сорок пятом закончилась. Комендатуры-мэрии взрывают. Поезда под откос пущают. Полицаев из засады истребляют.

А когда героев поймали и сказали, что они воюют со своими, партизаны ответили:

– А почему деревни все брошенные, а заводы разрушенные?

Какие же это свои?

Часть 3

Азы искусства быть счастливым

Быть нормальным идеал для неудачника.

Карл Юнг

А ТЕПЕРЬ ВЕРХОВНЫЙ АВТОР ПИШЕТ СЕРЬЁЗНЫЙ РОМАН

– Ужасам этого мира можно противопоставить или бесконечное мужество – или безграничное легкомыслие! – заявила моя мамаша, буквально вламываясь в мою комнату.

Фарфоровая куколка из фильмов-сказок превратилась в обрюзгшую бандершу с мутными циничными глазами. У неё были пережжённые химией космы списанной в утиль ведьмы, перевитые нелепой грязноватой тряпочкой с потугами на восточный тюрбан. Былая королева красоты оказалась аляповато и слишком ярко накрашенной, с лицом, искажённым, словно отражение в кривом зеркале дешёвой комнаты смеха. На лице были написаны редкая стервозность, отвращение ко всему сущему и последняя стадия усталости.

Я потрясённо молчал.

– Какая смешная штука жизнь! – хихикнул мой брат, разглядывая гостью. – Ты всю жизнь порхала с цветка на цветок – и вот, через сорок лет всё порхаешь. А бедный трудолюбивый муравей – тётя Клёпа – всю жизнь положила на алтарь христианской морали. В детстве голодала в блокаду, выросла в детдоме. Работала врачом ударно, замуж из-за этого не вышла. Таскала горшки из-под безнадёжных больных, в частности, из-под моего непутёвого отца. Вырастила одна моего унылого брата, всегда поступала в соответствии с заповедями. И вот гниёт по уши в дерьме! Убедительное опровержение христианства. История, которая вопиет: «Бегите от церковных поучений, как от огня! Сплошной обман и мошенничество!» Плохие люди живут хорошо, хорошие – ужасно.

Прими к сведенью, Петька, – двинул Павел меня плечом.

– После смерти все получат воздаяние. Хорошие пойдут в рай, плохие – в ад, – заученно парировала бабка.

– А докажи! – по-подростковому азартно выкрикнул братишка. – Нет доказательств – помалкивай!

– Значит так, – бесцеремонно перебила их моя родительница. – Жить я буду у тебя, – осчастливила она сразу всех. – Если ты до сих пор не отравил это кошмарище, твою бабку, – значит, и меня не выгонишь.

Я представил, как буду вести приём пациентов в окружении бабки в Альцгеймере, аморального братца и приблудной маменьки, воображающей себя прежней обольстительницей, – и содрогнулся. От меня же все клиенты разбегутся. А они – единственный источник дохода, позволяющий кормить всю эту сумасбродную ораву.

Мы просто умрём от голода!

                                * * *

Психологическая травма

появилась одновременно с

появлением психологов…

То же касается и депрессии.

Введение этих понятий обосновано

только возможностью

на них заработать.

А. Невзоров

Но я ошибся.

То есть родственнички делали всё, чтобы лишить меня работы: лезли во все щели, совали свои носы куда не просят, затевали склоки и интриги, перебивали меня бесцеремонно во время сеансов. Даже дрались.

Но по неведомой мне причине народ на этот цирк продолжал валить. От пациентов отбоя не было. И доходы нашего невообразимого семейства росли. Хотя на шестерых нигде не работающих: бывшую жену, двоих детей, брата, маманю и бабку на инвалидности – всё равно не хватало.

Я зашивался.

Женщина, похожая на Эдит Пиаф, пережившую гибель человечества, – от неё остались только неистово трагические очи, – вещает:

– Отец-алкоголик отравил всю жизнь семье. Мать умерла молодой: сердце. Брат под «облагораживающим» влиянием «образцового» батюшки оказался в тюрьме, там парня и убили. Я старой девой вышла, боюсь мужчин, все кажутся похожими на папочку. Он гонялся за нами с топором в приступе белой горячки, пропивал все вещи, даже мои учебники и чистые тетради, выбрасывал мебель в окно. Однажды поджёг наш дом. Вся наша жизнь – постоянные драки и скандалы. Годами мы не могли глаз сомкнуть по-человечески.

Спали по очереди в парадном на подоконнике, а мать пряталась под пальто на вешалке в коридоре.

И вот теперь эта тварь – так называемый отец – сломал позвоночник. Лежит, как гнилая колода. Родители давно развелись. Старый алкаш живёт отдельно и зовёт меня за ним ухаживать. Я и так вкалываю на двух работах, чтобы концы с концами сводить. Я быть сиделкой не потяну физически. Да и не хочу, если честно. По-моему, мерзавец получил то, что заслужил.

Но сомнения меня одолевают.

Что мне делать, доктор?

– Плюнуть на старого негодяя, – ожидаемо посоветовала моя мамаша. – Ты сама сказала: получил, что заслужил.

– А я бы ещё и поиздевался над ублюдком, – осклабился брат в приступе «человеколюбия».

– Он твой отец, твой исток, часть тебя. Бросишь без помощи его, значит, оставишь без помощи себя. Христианство даёт ответы на все вопросы: ты должна простить своего отца и ухаживать за ним. Иначе и тебя не простят после смерти, – проповедовала тётя Клёпа, которую, очевидно, резанули слова «лежит, как гнилая колода», напомнившие бабке про её недуг. Боится, видимо, как бы я её не выбросил из своей жизни.

Женщина беспомощно хлопала глазами.

– Так что же мне делать?..

– Человек – жертва чудовища, порвал с этим чудовищем. И всё стало ещё хуже, – это кто это взялся мне лекцию читать?

– Если человек сам утратил совесть, все вокруг станут теперь уже его жертвами. А если совесть сохранилась, то в разлуке с чудовищем жертва станет страдать ещё больше, чем рядом с ним, теперь уже от угрызений совести, – прошелестела мышь серая по имени Вера.

…Откуда такие глубокие познания в столь сомнительной теме?

                                * * *

Бесполое существо: лоб-небоскрёб, высоченный, но покосившийся, как Пизанская башня. Зажёванный, как бумажка в ксероксе, рот. Глаза раздавленной грузовиком, но ещё живой кошки.

– У меня сын наркоман. Всё вынес из дома и продал. В холодильнике что ни оставь – всё сжирает, пока я на работе. А я библиотекарь, получаю копейки. Наполнять холодильник каждый день не могу, и так беднее церковной мыши. Голодная хожу постоянно. Последний комплект одежды на мне. Ночью, чтоб сын не унёс и не толкнул за дозу, – складываю всё это под простынь и на одежде сплю.

– А ты отрави его. Чтоб не мучался, – хохотнул брательник.

– Не, – помотала головой мамаша. – Не хватало ещё из-за гада в тюрьму. Раздели лицевой счёт, через несколько месяцев сынка за неуплату коммуналки выселят. А пока ешь на работе и в кафе. Домой еду не приноси вообще. Наркоша воровать пойдёт, есть-то надо, – и, Бог даст, сразу вляпается. Тюряга дурака вылечит. А ты заживёшь спокойно. Только обратно не вздумай его прописывать, когда срок отмотает.

– А не вляпается, – хохотнул «гуманный» братец, – значит, через год окочурится. Наркоман – не жилец. Не переживай, тётка.

– Это твой сын, – бабка провозгласила это, как будто смертный приговор зачитывала. – Кого воспитала, того и получила. Теперь расхлёбывай. Бросать дитя не моги.

– Да я не бросаю, – отмахнулась тётка. – Я не о том.

Вчера ругались с сыном. И он заявил: «Да, я живу в иллюзиях. У меня не хватает смелости смотреть в глаза реальности. Но ведь ты всю жизнь тоже живёшь в литературе, в выдуманном мире, в книгах, в иллюзиях! Чем ты лучше меня? Это твои книги совратили меня!»

Неужели отпрыск прав? Неужели обожаемая мной литература погубила моего сына?

                                * * *

Приходит бизнесмен: расплющенный боксёрский нос, глазки хорька, но лоб необъятный.

– Всю жизнь строил своё дело. Выкручивался, не спал по ночам, трудился по восемнадцать-двадцать часов в сутки. Всё для сына старался. А он игрок. Бизнесом заниматься отказывается: скучно ему. «Я, – говорит, – всё в один день выиграю». А сам в один день проигрывает, сколько ни дай.

Умри я, – он за пару дней всё спустит в карты. Дело всей жизни! В конце концов, люди, их рабочие места.

За что?

– За эгоизм, жестокость и жадность, – не полезла в карман за ответом Клёпа. – Скольких ты за это время разорил, сожрал, без денег и работы оставил?